Унаследованное и приобретенное

К социально унаследованной вооруженности можно, отнес­ти: деньги, разного рода имущество, родственные связи, при­надлежность к определенному общественному рангу с вытека­ющим отсюда воспитанием и образованием. Такая унаследо­ванная вооруженность может весьма значительно и резко от­личать одного человека от другого в их потенциальных воз­можностях.

Но полученное по наследству достается даром и потому часто не ценится по достоинству наследником. Кроме того, вооруженность эта может не соответствовать его интересам -конкретным производным потребностям. Связи в чиновном мире, например, могут оказаться даже помехой художнику или ученому; связи артистические - бесполезны военному. В воо­руженности каждый ценит ее соответствие своим потребнос­тям, а так как сами трансформации потребностей едва ли наследуются, то в унаследованной вооруженности наиболее ценным воспринимается оружие самое универсальное - то, которое может служить удовлетворению различных потребнос­тей.

Это как раз и относится к имущественному и обществен­ному положению. То, что одним надо приобретать ценой значительных усилий, другому достаточно сохранить, не рас­терять, не растратить.

Степенью вооруженности человека в значительной степени определяется его место в обществе, независимо от того, при­лагал ли он специальные усилия и какие именно, чтобы этой вооруженностью обладать и это место занять. В этом сказы­вается значение вооруженности, а далее - и потребность в нем. Потребность в вооруженности превращается таким путем в одну из самых распространенных и ярких трансформаций социальных потребностей человека. Люди тратят много уси­лий и времени, чтобы «вооружиться» и тем самым утвердить себя в обществе.

Так деньги, власть, знания (квалификация) превращаются из средства удовлетворения потребностей - из вооруженности, искомой для их удовлетворения, - в цель, продиктованную социальными потребностями. Вооруженность как таковая выс­тупает трансформацией социальных потребностей.

Высококвалифицированный специалист в любой области (врач, учитель, инженер, портной...), приобретая известность как знаток своего дела, тем самым завоевывает и место в человеческом обществе и в умах тех, кто в этом деле нуждается. Причем, чем значительнее такое дело, чем чаще возника­ет нужда в нем, тем значительнее и место, им обеспечиваемое. Врач, например, может понадобиться любому; учитель - толь­ко тому, у кого есть дети; портной - немногим, но только состоятельным, а значит влиятельным.

Деньги нужны практически всем, поэтому богатство обес­печивает общественное положение в самом широком кругу. Но «место», предоставляемое им, страдает недостатком. День­ги - сила, которая может быть употреблена не только с пользой для социального окружения, но и во вред ему. Богат­ство выступает силой принуждения, поэтому соприкосновения с ней люди часто предпочитают избегать. Богатого боятся, но боятся и доверять ему. Его «место» обеспечено не уважением, не любовью, привязанностью или благодарностью, а больше -нуждой, опасениями, заботами и расчетами. К тому же владе­ние деньгами бывает связано со скупостью, с жадностью и это влечет к враждебным отношениям с окружающими. «Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в Царство небесное», - гласит Евангелие.

Все это относится к богатству, когда и поскольку именно оно обеспечивает «местом» в человеческом обществе.

Власть - «вооружение» еще более универсальное, чем день­ги. Но она проявляется, в сущности, только как возможность принуждения. Многое из того, что относится к богатству, относится и к ней - она обеспечивает «местом», может быть, даже более привлекательным, но менее прочным и опять уяз­вимым. Власти боятся, ее уважают, но ей завидуют и носите­ля ее редко любят. (А.С. Пушкин: «Живая власть для черни ненавистна...») Место его делается привлекательным для окру­жающих, когда власть, как и богатство, изменяет своей соб­ственной природе: когда богатый жертвует деньги, когда об­ладающий властью уступает ее, отказываясь от принуждения.

Отсюда могут быть сделаны некоторые выводы.

Знания, умения являются вооруженностью (средством) для удовлетворения разных потребностей, в том числе социальных: «для себя» и «для других». Но вооруженность эта не наследу­ется. Она приобретается только собственным трудом с исполь­зованием вооруженности врожденной.

Знания влекут к себе как цель и в трансформациях по­требностей идеальных.

Деньги, как и власть, могут являться вооруженностью (средством) для удовлетворения любых потребностей, но они же выступают и в качестве целей, продиктованных соци­альными потребностями «для себя». В этом случае цель - искомое место «в умах» - односторонне, «однобоко», даже обманчиво. Когда оно только вещественно-материально, то лишь формально обозначает достигнутое социальное положе­ние.

Может быть, именно поэтому власть и богатство, каких бы размеров ни достигали, не дают подлинного удовольствия и чистой радости, а лишь некоторое удовлетворение, относи­тельное и скорее «предвкушаемое». Погоня за тем и другим поэтому бесконечна. А радость богачу и властолюбцу дают те мгновения, когда тот и другой отказываются от пользования этим оружием, уступая справедливости.

Тем не менее, разнообразные трансформации погони за властью и особенно за деньгами чрезвычайно распространены. Потребности эти самым причудливым образом переплетаются с другими так, что далеко не всегда можно определить: под­чинена ли в данном случае данная цель потребности в сред­ствах, в вооруженности, или она - «самоцель». Тогда деньги или власть отождествлены в ней с «местом в обществе». ,

Любопытным примером взаимосвязи разных родов воору­женности и разнообразия в использовании ее может служить биография Г. Шлимана. Он начал, казалось бы, с полной беспомощности. Изучив русский язык, он получил возмож­ность заняться коммерческой деятельностью; способности к ней дали ему миллионное состояние. После этого он присту­пил к изучению археологии. Здесь нашла полное применение его вооруженность интуицией, и в итоге он совершил свои знаменитые открытия. Шлиман умело пользовался и «оружием» денег, и «оружием» знания, применяя то и другое по назначению, творчески и с равным успехом. Так прояви­лась его разносторонняя одаренность. Какова же была его главенствующая потребность - социальная (место в обществе) или идеальная (наука)? Его биограф Г. Штоль ясного ответа на этот вопрос не дает.

О Бальзаке Ст. Цвейг пишет: «Но человеку не дано ус­кользнуть от собственной природы. Думать о деньгах для Бальзака - настоятельная потребность. Точно так же как у композитора все чувства и настроения изливаются в музыке, так у Бальзака каждое впечатление находит выражение в под­счетах. Он остается неисправимым коммерсантом» (303, стр.451).

По Цвейгу, главенствующей потребностью О.Бальзака бы­ла потребность социальная - занять видное место в обществе - и деньги, как прямой к этому путь. Но он не располагал соответствующей вооруженностью. Его идеальные потребности не занимали командного положения (хотя, вероятно, были выше среднего уровня), но в этой области он обладал исклю­чительной врожденной вооруженностью, а упорная тренировка эти его возможности умножила. Может быть, Бальзак был «вооружен» односторонне? В отличие от Шлимана и, скажем, русского поэта Некрасова, которые по-разному, но оба были «вооружены» разносторонне?

М. Зощенко значительный раздел «Голубой книги» посвя­тил деньгам. Точнее - уродствам, к которым ведет погоня за ними. Вот несколько примеров:

«Римский консул Марк Антоний после убийства Юлия Це­заря предназначил к смерти триста сенаторов и две тысячи всадников. И, идя по стопам господина Суллы, объявил, что будет платить высокую плату с тем, чтобы объявленных в списках уничтожили в короткий срок. Цена за голову, дей­ствительно, назначена была поразительно высокая - двадцать пять тысяч динариев (около восьми тысяч рублей). Рабам же, чтоб понимали свое низкое положение при убийстве господ, полагалось меньше - тысяча динариев.

Тут страшно представить, что произошло. История гово­рит, что сыновья убивали своих отцов. Жены отрубали голо­вы спящим мужьям. Должники ловили и убивали на улице своих кредиторов. Рабы подкарауливали своих хозяев. И все улицы были буквально залиты кровью.

Цена, действительно, была слишком уж высокая».

«Однако история знает еще более высокую цену. Так, на­пример, за голову знаменитого Цицерона, величайшего из римских ораторов, было назначено пятьдесят тысяч динариев. Эта отрубленная голова была торжественно поставлена на стол»;

«Но самая высокая цена была назначена однажды за го­лову английского короля Карла I <...>. И Шотландия, куда бежал Карл, выдала его Англии, поступившись своими хрис­тианскими взглядами за четыре миллиона»;

«Наполеон за голову знаменитого тирольца Гофера, под­нявшего народное восстание за независимость страны, посулил заплатить всего что-то около двух тысяч рублей. Тем не ме­нее, Гофер, укрывшийся в горах, уже через два дня был пой­ман своими же тирольцами. Он был выдан французам и ими расстрелян (1810)» (107, стр.34-35).

На примерах этих видна и значительность денег как «вооружения», и погоня за ними, и сложность вопроса о цели и средствах как у покупателей голов, так и у тех, кто ради денег нарушал все нормы нравственности.

Поскольку высокая вооруженность обеспечивает «местом» в социальном окружении, сама причастность к 'тому, кто об­ладает им, приближает к значительному положению. А. Крон называет его «самоутверждением через сопричастность». «Всякий раз, когда мы создаем себе идола, мы самоутвержда­емся. Мы как бы входим в долю и становимся пайщиком его славы и авторитета, будучи профанами, мы приобретаем пра­во судить да рядить о вещах, нам ранее недоступных» (138, стр.60).

Но значение вооруженности проявляется и в другом. Воо­руженность обеспечивает «местом» потому, что расширяет возможности, дает свободу. В частности - от обязанностей подчиняться нормам и экономить силы. Поэтому демонстра­ция свободы, щедрость, размах в расходах и пренебрежение к нормам в затратах - все это способы самоутверждения и ис­пользования вооруженности: «Страсть Пушкина к игре хоро­шо объяснил его приятель по Кишиневу В.П. Горчаков: «Игру Пушкин любил как удальство, заключая в ней что-то особен­но привлекательное и тем самым как бы оправдывая полноту свойств русского, для которого удальство вообще есть лучший элемент существования» (306, стр.298-299).

Яркой иллюстрацией силы - как вооруженности с нега­тивной ее стороны, как пренебрежения к нормам и как отри­цания их - может служить Николай Ставрогин в «Бесах» Достоевского. Сила отрицания и вооруженность презрением в итоге должны были привести его - и привели - к самоубий­ству. Вооруженность презрением к силе в комическом вариан­те изображена И.А. Крыловым в басне «Слон и Моська»: «Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона!». В сущ­ности, это - вооруженность нахальством, которое, следова­тельно, бывает «оружием».

Специализация

Потребности в той или иной конкретной вооруженности производны, а сила их зависит и от силы исходной потребно­сти в вооруженности, и от наличных обстоятельств момента. Нет нужды продавать чужую голову, если за нее не платят и если не нужны деньги. Но в любых данных обстоятельствах решающую роль играет сила исходной потребности и давле­ний на нее, усиливающих и сдерживающих ее. Любой из две­надцати апостолов мог продать Христа, а предал его за тридцать сребреников один Иуда.

Сила потребности в вооруженности (как и всякой другой) определяется размерами усилий, прилагаемых для ее удовлет­ворения, и жертв, ей приносимых. Значит, по жертвам и зат­ратам усилий можно различать потребности в «вооружении» средней, наиболее распространенной силы, силы повышенной и пониженной в сравнении с ней. А сила потребности в воо­руженности каждого данного человека в значительной степени характеризует его. Во-первых, и главным образом, она выра­жает - сколь реальной, конкретной представляется ему отда­ленная перспектива его будущей деятельности; в какой мере он озабочен ее успехом: предполагает ли он вести борьбу, сколь трудную и какими средствами? Во-вторых, следователь­но, - потребность в том или другом, определенном, «вооруже­нии» говорит о структуре его потребностей в данное время. Проще говоря: во-первых, один копит силы, другой - нет; во-вторых, копят силы те или иные.

Разумеется, такая характеристика ориентировочна и схема­тична. Она может быть повернута и со стороны негативной: человек, не интересующийся приобретением знаний, не ждет от них пользы для себя; человек, интересующийся главным образом связями и знакомствами, не верит в другие пути к успеху; пренебрегающий возможностью «хорошо заработать», не ощущает нужды в этом «оружии» и т.д.

В ориентации на средний уровень вооруженности, может быть, ярче всего проявляется мода. Это - вооруженность де­коративная и декларативная. В следовании моде «оружие» приобретается (иногда с большими усилиями и затратами) для употребления его напоказ - чтобы быть «не хуже других». В том, что должно бы быть вооруженностью, средством борьбы, ценится соответствие норме и только. Нужно не оно само, а доказательства принадлежности к рангу людей, так именно «вооруженных». Значит, повышенный интерес к моде говорит о структуре потребностей, близкой к среднему уровню и по составу своему и по силе.

Пониженная (против средней нормы) потребность в воо­руженности какого-то определенного рода чаще всего говорит о повышенной потребности в экономии сил (лени) или в воо­руженности другого рода. Так, скажем, человек, постоянно болеющий, теряет иногда интерес ко всему, что прежде зани­мало его, вследствие повышенного интереса к способам под­держания своего здоровья - он бережет силы и ищет «оружие» для борьбы с болезнью.

Потребность в вооруженности играет значительную роль в жизни каждого человека, и с ее общего ослабления, может быть, начинается угасание человеческих потребностей. Именно поэтому потребность эта первоначально совершенно не осоз­нается. Она начинается с желания не отставать от сверстников и побеждать их во всякого рода соревнованиях; потом высту­пает обычно как круг тех или других специальных интересов; вначале он бывает широк и поверхностен; потом - сужается и углубляется; это ведет к профессионализации и к потребности повышать свою квалификацию, расширять и углублять ее.

В начале жизненного пути потребность в «вооружении» возрастает, вопреки экономии сил, а силы растут; но на ка­ком-то этапе жизни потребность в «вооружении» обычно на­чинает постепенно ослабевать. Человек, экономя силы, делает­ся все менее склонен расходовать их на приобретение или обновление своего «оружия», ему все чаще представляется достаточным то, каким он уже владеет. Это - консерватизм, удовлетворенность нормой, чаще всего устаревшей или устаре­вающей. В следовании моде и отставании от нее консерватизм этот особенно заметен, потому что нормы моды меняются чаще других и поспевание за ней требует расторопности.

А.А. Ухтомский выписал слова Л.Н. Толстого: «Человек всегда недоволен своим положением и всегда очень доволен своим умом и пониманием» (288, стр.259). Это те распростра­ненные случаи, когда недовольство своим положением (по­требность занимать место в обществе) не столько велико, чтобы расходовать усилия на совершенствование вооруженнос­ти для улучшения этого положения, когда представляется дос­таточной вооруженность, приобретенная ранее.

Возможности минимально вооруженных людей (например, детей) уравнивают их. Высокий уровень вооруженности под­черкивает качественные отличия одного от другого: скрипач и генерал, ученый и мастер спорта - каждый «вооружен» хоро­шо в своей области. На уровнях относительно высокой воо­руженности проявляется, между прочим, и то, что разные потребности требуют разного «оружия», и чем выше квалифи­кация и уже специализация, тем строже и дифференциация в «вооружении». И. Забелин писал: «В наш век, когда знания множатся буквально на глазах, ничем не ограниченный про­цесс узнавания может повести лишь к творческому бесплодию ученого, к «эрудиции», за которой не сыщешь и грана само­стоятельности в мышлении. Истина эта не нова. Более двух тысячелетий назад великий философ древности Гераклит гово­рил, что «многознание не научает уму», и противопоставлял многознанию - познание, проникновение в скрытую суть ве­щей, то есть активное творчество» (103, стр.159).

Специализация в вооруженности приводит к различным последствиям. Так, борющиеся и вооруженные по-разному стремятся использовать эту разность. Петр Первый говорил на военном совете перед Полтавской битвой: «Шведы очень стремительны, хорошо дисциплинированы, хорошо обучены и ловки; наши войска достаточно тверды, но у них нет этих преимуществ; поэтому следует постараться сделать ненужными для шведов эти их преимущества» (273, стр.422).

В «вооружение» Наполеона входило, между прочим, уме­нье пользоваться различной вооруженностью своих подчинен­ных. Ст. Цвейг пишет: «Ни одному художнику не придумать более разительных противоположностей, чем это сделала ис­тория, поставив эти две фигуры - ленивого и гениального им­провизатора Талейрана и тысячеглазого, бдительного кальку­лятора Фуше - рядом с Наполеоном, совершенный гений ко­торого соединял в себе дарования обоих: широкий кругозор и кропотливый анализ, страсть и трудолюбие, знание и пропор­циональность» (304, стр.252-253).

Таковы вершины вооруженности. Здесь «врожденное» и «приобретенное» достигает наибольших размеров, дарования и знания сливаются в одно, а в универсальности «вооружения» (средств) стираются и грани специализации.

На уровнях, близких к среднему, отчетливо видны и сте­пень вооруженности и степень специализации в «вооружении». Так, средством для удовлетворения биологических потребнос­тей варианта эгоистического, индивидуального служит уменье использовать моду (значит - знание ее) в одежде, в косметике, прическе, приемах поведения врожденных, унаследованных и самостоятельно выработанных. Но этот арсенал средств не пригоден для удовлетворения биологических потребностей варианта семейного и родового. Тут «оружием» служат разно­образные умения домоводства, знания и умения, поддержива­ющие семейные, родовые и национальные традиции - быта, языка, культуры, морали, верований. Это «вооружение» нахо­дит применение и для удовлетворения потребностей соци­альных, поскольку они проникают в сферу биологических.

Но главное средство удовлетворения социальных потребно­стей - деловая квалификация и деньги ее возмещающие, - на них можно купить труд того, кто надлежащей квалификацией обладает. А квалификация состоит из знаний и умений.

Универсальное «оружие»

Удовлетворению социальных потребностей варианта «для других» может служить квалификация только в делах, полез­ных этим другим. В варианте противоположном - «для себя» - квалификация – в любом деле, но она должна быть тем выше, чем яснее дело, выполняемое «для себя», противонап­равлено интересам других. Вор может занять самое почетное положение в обществе, только будучи вором высококвалифи­цированным; деспот должен обладать высоким уменьем по­давлять всякое инакомыслие, чтобы удерживать свою власть и не быть свергнутым конкурентом.

Уменье угождать сильному, не стесняясь средствами, не боясь жертв и унижений, - «оружие» эффективное, а потому и распространенное в борьбе за «места» «для себя». Высокая квалификация в этом деле при деспотическом общественном строе восполняет отсутствие квалификации в любых других делах. Она ведет к власти. А власть, как и богатство, дает возможность присваивать (как деньги - покупать) чуть ли не любую квалификацию в любом деле. («Все возьму, сказал булат...»).

Власть, подобно деньгам, - средство универсальное. По­этому она привлекательна не менее денег. Средство это может служить удовлетворению даже такой потребности, как, напри­мер, потребность в том, чтобы определенным образом проис­ходила трансформация потребностей других людей; властью они могут быть окружены такими обстоятельствами, при ко­торых желательная власти трансформация должна произойти -и во многих случаях она таким путем действительно происхо­дит. Так осуществляется всякого рода «оболванивание» масс. Но оно все же удается не вполне, не всегда и не в отношении всех.

Причина в том, что единственное недоступное власти и деньгам - это ликвидировать существующие у человека исход­ные потребности или создать новую исходную потребность. Всякого рода деспоты такие попытки все же предпринимают, но они по сути своей не отличаются от попыток сконструи­ровать вечный двигатель. Можно задушить человека, но нельзя уничтожить его потребность в кислороде; можно умо­рить голодом, но нельзя уничтожить потребность в пище...

Ограниченность возможностей власти и денег обнаружива­ется в том, что, хотя они и могут успешно содействовать или противодействовать удовлетворению идеальных потребностей людей, но они не в состоянии создавать науку и искусство; они не могут сделать господствующей ту человеческую по­требность, которая вынуждает человека заниматься бескорыст­ным познанием. Их область - потребности социальные. Но через посредство этих потребностей, их давлением, власть и деньги влияют на трансформации, а значит - и на ход удов­летворения потребностей биологических и идеальных.

Это универсальное «оружие» может с успехом применяться, пока и поскольку речь идет о «ширпотребе» в науке и искус­стве - о господствующих нормах в том и другом. Но как только дело касается создания нового, так власть может быть эффективно применена только отказом от ее прямого назна­чения - предоставлением свободы от пут сознания для рас­крепощения сверхсознания.

«Вооружением» в науке служит все, что необходимо для расширения, умножения знаний - в первую очередь знание того, что уже познано в данной, определенной отрасли знания в данное время; в искусстве - все, что совершенствует воз­можность обозначить достигнутую достоверность знания. В каждом конкретном роде искусства - это владение присущей этому роду в данное время знаковой системой («материалом», «языком») и инструментами пользования ее знаками. Чтоб преодолеть нормы, нужно знать их.

Так как в основе идеальных потребностей любого вариан­та лежит субъективная убежденность (вера) в существовании истины, в ее достижимости для познания и в ее независимос­ти от человеческих потребностей, бескорыстному познанию не может служить вооруженность, пригодная для удовлетворения других потребностей человека. Сама же вооруженность в на­уке и искусстве - знаниями как таковыми и умениями как таковыми - выглядит поэтому вооруженностью совершенно своеобразной; с точки зрения других потребностей, она пред­ставляется полной безоружностью.

Свобода - своеобразная вооруженность идеальных потреб­ностей. Но само понятие «свободы» толкуется по-разному и часто - противоречиво.

М. Горький излагает мысли Л. Толстого: «Мы все ищем свободы от обязанностей к ближнему, тогда как чувствование именно этих обязанностей делает нас людьми, и не будь этих чувствований - жили бы мы как звери». И дальше: «Свобода - это когда все и все согласны со мной, но тогда я не суще­ствую, потому что все мы ощущаем себя только в столкнове­ниях, противоречиях» (74, стр.99-100). Так абстрактно-стати­ческая свобода выглядит злом.

Потребность, не обеспеченная средствами и путями ее удовлетворения и не замещенная другой потребностью, - это пустота незанятости и, в сущности - свобода бессилия. Неза­висимость и простор человека, свобода, к которой людям свойственно стремиться, в которой существует потребность, это - вооруженность и только. Полная, абсолютная свобода так же недостижима, как вооруженность, достаточная для удовлетворения всех потребностей человека в любых условиях.

Вооруженность логикой

Поскольку человек, в отличие от других живых существ, обладает способностью к теоретическому мышлению, эта спо­собность является его «вооружением». Оно, в сущности, и сделало его человеком. Поэтому с этой вооруженностью мы имели дело, рассматривая все его потребности, начиная с биологической - в экономии сил. Экономия сил привела к умению продуктивно думать - к логике.

Логика имеет, следовательно, как бы двух предков: биоло­гическую потребность в экономии сил (которая начинается с того, что новорожденный младенец много спит) и вспомога­тельную потребность в «вооружении» (которая начинается с того, что, просыпаясь, новорожденный двигается - тренирует свою мускулатуру). Трансформируется способность к мышле­нию как специфически человеческое «вооружение» - умение устанавливать связи, ассоциации - в логику формальную («рас­судок»), потом в логику диалектическую («разум») и логику творческую («вдохновение»). Эти трансформации были рас­смотрены как плоды экономии сил в мышлении, обслужива­ющем потребности. Но поскольку, в отличие от рассудка и разума, обслуживающих потребности биологические и соци­альные, творческая логика служит потребностям идеальным, вернуться к ней целесообразно сейчас - после рассмотрения идеальных потребностей.

Творческая логика оперирует знаниями, впервые вводимы­ми в обиход; она характеризуется вторжениями сверхсознания в процессы логического мышления, с последующими: подчине­нием сознания сверхсознанию, борьбой между ними, их при­мирениями и, наконец, обогащением сознания новым материа­лом и опытом для последующей логической работы мышления - разума. В багаж (сумму, структуру, систему) знаний обиход­ных, апробированных, продуктивных и привычных сверхсоз­нание вводит новые.

Они производят впечатление прозрения, открытия, неожи­данной и непредвиденной находки (существование таких зна­ний не предполагалось, ибо все существующие были испробо­ваны и не оправдали себя). Такое впечатление может оказать­ся ложным: вторгшееся новое может не выдержать борьбы с сознанием, и будет им изгнано как несуразность, как глу­пость, как попытка узурпации или забвение прав разума. Так бывает. Но вдохновение заключается именно в том, что сверхсознание не успокаивается - оно вновь и вновь пытается включить в мышление то одно, то другое новое, пока созна­ние не примет его, уступив ему более или менее значительное место.

Такая работа мышления возможна, потому что область сверхсознания, в отличие от ограниченного сознания, не мо­жет иметь известных границ. В «Мартовских идах» Уайдлера Ю. Цезарь пишет, что человек «не знает, что он знает или хотя бы желает знать, пока ему не брошен вызов, и не при­шла пора рискнуть всем, что у него есть» (283, стр.136).

«Каждую минуту нашей деятельности, - пишет академик А.А. Ухтомский, - огромные области живой и неповторимой реальности проскакивают мимо нас только потому, что доми­нанты наши направлены в другую сторону» (287, стр.90).

«Неосознанным умозаключением» называют интуицию ис­следователи целеустремленных систем Р. Акофф и Ф. Эмери. Интуиция подчинена, следовательно, доминанте - ведущей, главенствующей потребности. «Интуиция не оценивает, а пред­лагает. Мышление же доказывает»', «Мышление осознано и программируемо, интуиция не осознана, но программируема», - пишут те же авторы (6, стр.121).

То же утверждал А. Эйнштейн: интуиция есть «прямое ус­мотрение истины, то есть усмотрение объективной связи ве­щей, не опирающееся на доказательство» (цит. по 335, стр.147).

Ф.М. Достоевский писал брату из Семипалатинска в 1858 г.: «Ты явно смешиваешь вдохновение, то есть первое мгновение создания картины или движения в душе (что всегда так и делается), с работой. Я, например, сцену тотчас и записываю, так, как она мне явилась впервые, и рад ей; но потом целые месяцы, год отрабатываю ее, вдохновляясь ею по нескольку раз, а не один (потому что люблю эту сцену) и несколько раз прибавлю к ней или убавлю что-нибудь, как уже и было у меня, и поверь, что выходило гораздо лучше. Было бы вдох­новение. Без вдохновения, конечно, ничего не будет» (95, т.1, стр.113 - по особой нумерации страниц раздела писем).

Интересно, что почти то же пишет и наш современник -драматург В.С. Розов: «Как это ни парадоксально, но худож­ник в момент творческого акта как бы не мыслит, мысль убьет творчество. В лучшем случае мысль играет роль той воды, в которой растворяется акварельная краска. Повторяю: творческий акт непроизволен. Разумеется, огромная работа, которая может предшествовать творческому акту, никем не сбрасывается со счета» (231, стр.152).

В результате, как отмечал Ф. Кафка, «Я пишу иначе, чем говорю, говорю иначе, чем думаю, думаю иначе, чем должен думать, - и так далее до самой темной глубины» (цит. по 335, стр. 147).

Вооруженность и воля

Потребность в вооруженности, так же как другая вспомо­гательная потребность - воля, любопытны тем, что сами по себе они живому существу не нужны, и когда, вследствие ка­ких-либо причин, овладевают человеком (становятся его гла­венствующей потребностью), то ведут его к тупику разочаро­ваний. «Скупой рыцарь» Пушкина, «Венецианский купец» Шекспира, «Скупой» Мольера - тому иллюстрации.

Чем больше усилий, времени, труда человек тратит на приобретение вооруженности, тем более значительно для него применение этой вооруженности. Если же применения нет, то в итоге все затраты осознаются как бессмысленные, напрасные... В этом же заключается по сути своей и трагедия властолю­бия: длительные и упорные усилия для расширения власти требуют надлежащего ее употребления. Но властолюбец копит «оружие», не применяя его по назначению социальных по­требностей. Справедливость он все откладывает во имя средств ее установления, которые превратились в его главную цель. Осознание этой подмены вызывает более или менее бо­лезненное разочарование. Не в этом ли и трагедия царя Бо­риса в трагедии А.С. Пушкина?

Трагедия власти, как и трагедия скупости, возникает, ког­да к одной сильной вспомогательной потребности одаренного и умного человека - потребности в вооруженности - прирас­тает другая, тоже вспомогательная и тоже сильная потреб­ность - воля. Это объединение неизбежно работает вхолостую. Но потребности, составляющие его, не осознаются - власть или деньги фигурируют как ценности самодовлеющие. Их действительная природа, их подлинное назначение как средств - и только - проявляются с полной ясностью, когда цель, казалось бы, достигнута, а радости ее достижение не прино­сит. Вместо нее - сознание роковой ошибки, бесплодности жертв и усилий всей прожитой жизни.

Нечто похожее, но в смягченном и скромном варианте, происходит в тех случаях, когда человек, располагающий над­лежащими врожденными способностями, посвящает свою жизнь спорту и сильная воля помогает ему добиться значи­тельных результатов. Здесь опять содружество вспомогатель­ных потребностей, занявших положение, близкое к доминанте. Трагедии не получается только потому, что главенствующая потребность - устойчивая доминанта всей жизни - все же не в спорте. Такая доминанта была бы очевидной психической болезнью. Главенствующая потребность социальна и, видимо, не слишком сильна; спорт остается средством «занять место» и средством вполне продуктивным, а искомое место не боль­ше того, какое может дать высшее достижение в спорте. Не больше.

Вооруженность знаниями отличается тем, что она тоже обеспечивает место в обществе, но место это отнюдь не фор­мально, не вещественно-материально, а сугубо социально. Человека уважают за знания, полагая, что они - ценность, нужная обществу в целом. Поэтому знания устаревшие или набор суеверий, выдаваемый за знания, уважением не обеспе­чивают, а если «место» и дают, то как раз вещественно-материальное, формальное.

А подлинными знаниями можно вооружаться бесконечно. Соответственно может расширяться и упрочиваться и место в обществе, ими доставляемое, хотя, разумеется, это - место среди тех, кто имеет хоть какое-то представление о ценности таких знаний.

Когда деньги или власть превращаются в самоцель - это грозит катастрофой; когда вооруженность знаниями делается самоцелью, то это значит, что давление идеальных потребнос­тей превратило их в потребность господствующую. Теперь знания могут не находить себе никакого применения - они будут приносить радость бескорыстную.

Вторая исходная вспомогательная потребность - воля - потребность в преодолении препятствий. А отсюда и парадок­сальная потребность в самих препятствиях. Академик П.В. Си­монов обнаружил зародыш воли в «рефлексе свободы» у со­баки и в детском упрямстве. Упрямство есть воля не по на­значению, вернее, без ее подлинного назначения, потому что оно - в содействии другим потребностям. Воля собственного позитивного содержания не имеет; она сопровождает ту или другую трансформацию той или другой исходной потребности - в спорте, например, потребность в вооруженности. Воля как бы усиливает ту потребность, к которой присоединяется.

Еще одно назначение и проявление воли как специфичес­кой потребности - преодоление одной из сильнейших виталь-ных потребностей - потребности в экономии сил. Удовлетво­рение всех потребностей требует энергетических затрат; по­требность в экономии сил требует их сокращения. Воля пре­одолевает это препятствие. Сначала она попросту преодолева­ет лень, но этого мало. Вооруженность сокращает энергети­ческие затраты, поэтому экономия сил оказывается союзницей потребности в вооруженности, а если они обе получают мощ­ную поддержку воли, то вооруженность стремительно растет.

Как потребность вспомогательная, воля является воору­женностью. Но она - вооруженность врожденная; поэтому носителем ее она не замечается, хотя и значительно облегчает ему удовлетворение социальных и идеальных потребностей.

Воля помогает приобретать вооруженность и овладевать ею, служа преодолению потребности в экономии сил - лени -и окрашивая преодоление любых препятствий на путях к це­лям положительной эмоцией удовлетворения, даже когда пре­одоление это носит характер спортивного успеха. Эта поло­жительная эмоция стимулирует дальнейшие трансформации потребностей в сторону развития.

Нравственность обращается к сознанию и воле человека, якобы руководящими его поступками. Между тем в действи­тельности его поведением и всеми поступками управляют его потребности и им же подчиняются, их обслуживают и созна­ние, и мышление, и воля, которая, как показал П.В. Симонов, сама является вспомогательной по отношению к другим по­требностью - парадоксальной «антипотребностью»; ее природа

- преодоление препятствий как таковых, она сопутствует дру­гим потребностям, содействуя их удовлетворению, вопреки преградам, трудностям - именно ими она «питается»...

Человеку кажется, что он, пользуясь своей волей, может строить свое поведение. Расстаться с этой иллюзией человек не может, и она оказывается не только плодотворной, но и необходимой. В основе этой иллюзии лежит экстраполяция: воля и сознание участвуют в трансформациях потребностей, исходным потребностям это придает конкретное содержание. Так связываются нужды человека с реальной окружающей средой и строится взаимодействие между тем и другим, и оно, более или менее успешно, ведет к подчинению этой среды исходным потребностям человека, трансформированным при участии сознания и воли. Это действительно объективное по­ложение - предшествование сознания и воли поступку в трансформации потребностей - экстраполируется в широкое обобщение: в представление о воле и сознании как о причинах поступка, как о силах, управляющих поведением человека.

Игра и вооруженность

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: