НА ИЗОБРЕТЕНИЕ КНИГОПЕЧАТАНИЯ

Настал великий день,

В который смертный из глубин паденья

Воспрянул гордо, полный возмущенья,

Й над простором рек

Пронесся клич: свободен человек!

И полетел, сметая все преграды,

Святой призыв; и эхо понесло

Его чудесно на крылах могучих,

Что создал Гутенберг;

И, окрыленный, вмиг

Он взвился над горами, над морями,

Господствуя, свободный, над ветрами.

Не заглушил его тиранов крик,

И мощно прозвучал во всей природе

Призыв рассудка: человек свободен!

О, слово сладкое: свободен! Сердце Трепещет, ширясь, твой заслышав звук; Тобой зажженный дух, Охваченный священным вдохновеньем, Взмывает ввысь на огненных крылах И радостно кружится в облаках. Вы, внемлющие песне Моей, о, где вы, смертные? Я вижу С высот, как медные врата судьбы Отверзлись — и, порвав покров времен, Грядущее простерлось предо мною! И вижу я, что шар земной отныне Не жалкая планета, где царят Война и зависть в яростной гордыне.

Исчадья зла, они навек исчезли,

Как прекращается ужасный мор,

Как черная чума уходит, если

Суровый Аквилон подует с гор.

Все люди равными отныне стали,

Распался гнет губительных оков;

Ликующие клики прозвучали:

Тиранов нет, нет более рабов!

Любовь и мир на всей земле настали,

Любовь и мир вдыхает все вокруг,

«Любовь и мир!» — гремят раскатом дали.

А в небе бог, на троне золотом,

Простер свой скипетр вниз, благословляя, -

40 Ф. ЭНГЕЛЬС

Да радость и веселье спидут в мир,

Как в древние века,

Потоком мощным землю затопляя.

Ты видишь, видишь этот обелиск, Сей памятник прекрасно-величавый, — Он ослепляет, словно солнца диск! Не так могущественны пирамиды, Создание рабов, что, их же мощью Потрясены, свои склонили главы! Пред ним неугасимо Струится аромат,

Что Гутенбергу в изумленье люди В знак благодарности везде кадят. Хвала тому, кто темной силы чванство Повергнул в прах, кто торжество ума Пронес сквозь бесконечные пространства; Кого в триумфе Истина сама, Осыпавши дарами, вознесла! Борцу за благо — гимны без числа!

Бремец

Переведено Ф. Энгельсом в начале 1840 г.

Напечатано в «Gutenbergs-Album». Braunschweig, 1840

Подпись: Фридрих Энгельс

Печатается по тексту алъбо/лс Перевод с немегского

[ 41

ИОЭЛЬ ЯКОБИ

Акробатическая труппа Гёрреса приобрела в лице Йоэля Якоби ценного сотрудника. Прежде партию паяца исполнял сам г-н Гвидо Гёррес, но его шутки не пользовались большим успехом у публики; напротив, новый член труппы недавно еще раз доказал поразительнейшим образом в своей «Борьбе и победе» *, что у него призвание к этой роли. Человек столь разносторонний, которому равно к лицу красный колпак и пур­пурная мантия Давида, фрак кандидата, жаждущего долж­ности, и власяница новообращенного, который с удовольствием берет на себя труд ходячей рекламы, нося на груди номер «Berliner politisches Wochenblatt», а на спине каталог издатель­ской фирмы Манц в Регенсбурге, — такой человек легко справ­ляется с любой ролью. И вот ныне он впервые выступает в новой роли, нисколько не смущаясь, и, «вещая о спасении и мире, о борьбе и победе» ⁴⁷, косится одним глазом на орден Красного Орла, а другим на митру епископа.

«Чем прикажете повеселить вас?» — спрашивает он публи­ку. — «Какой год издания вам угоден: 1832 или же 1834, 1836 или 1839? Кого мне вам продекламировать: Марата или Ярке, Давида или Гёрреса, или Гегеля?» Но он великодушен и дает нам рагу из всех реминисценций, которые ему удалось выловить в пустыне своей головы, и, действительно, он преподносит нам нечто увеселительное.

Положительно недоумеваешь, с какой стороны подойти к этой бессмыслице. Мне незачем останавливаться на вероломстве

* Регенобург, 1840.

Ф. ЭНГЕЛЬС

образа мыслей, на хаотическом смешении понятий, характе­ризующих также и эту книжку автора; ведь перед нами полупомешанный, в голове которого собственные, уродливые зародыши мыслей справляют безудержную оргию с понятиями, заимствованными у других! Какое же представление имеет наш поэт, например, о своем прошлом, если он называет себя «ти­хим человеком»? Тот, кто в течение восьми лет беспрестанно кричит, беснуется и распинается за революцию, против рево­люции, за Пруссию, за папу, он — тихий человек? Он, чьи жалобы всегда были одновременно и обвинениями * против других, — этот прирожденный доносчик, который всегда брал людей под подозрение целыми массами, — его ли относить к разряду тихих граждан страны?

Словесная путаница Франца Карла Йоэля Якоби вполне соответствует путанице его мыслей. Я бы никогда не мог пове­рить, что немецкий язык способен так буквально передавать самые путаные представления. Слова, никогда ранее рядом не стоявшие, сваливаются здесь в одну кучу, взаимно исключаю­щие понятия связываются воедино каким-нибудь всемогущим глаголом; самые благонравные, самые невинные выражения внезапно оказываются среди реминисценций из революционных лет Йоэля, среди подозрительных фраз Менделя, Лео и Гёрреса, среди ложно понятых мыслей Гегеля; над всем этим поэт раз­махивает своим бичом, и дикая стая неистово несется вперед, ломая все на своем пути, спотыкаясь и падая, и, наконец, обретает покой в лоне единоспасающей церкви.

Истинное содержание этого шедевра, написанного в духе псевдопараллелизма, в стиле старой «импозантной манеры все говорить дважды» (а то и трижды и четырежды), состоит из лирических жалоб иудея и новообращенного, а затем из жалоб католика, в которых автор выходит за пределы одностороннего лирического субъективизма и развивает чисто современную драму. В центре ее выступает энергичная личность автора в трагическом облике (во всяком случае, он являет собой достаточно печальное зрелище), и над присущей ему безотрад­ной путаницей восходит, наконец, средневековая заря католи­ческой церкви. Во весь свой богатырский рост поднимается из современного хаоса новый пророк Йоэль и предвещает гибель всем революционным, либеральным, гегелингским ⁴⁸ и проте­стантским устремлениям, которые должны уступить место новому веку скудомыслия. Предается проклятию все, что не скло­няется перед посохом; лишь «прусское отечество» удостаи-

* Игра слов: «Klagen» — «жалобы»; «verklagen» — «обвинения». Ред.

ЙОЭЛЬ ЯКОБИ

ваётся pia desideria *; напротив, карлистские баски и «бель­гийский соловей» погибают к радости своего владыки Лойолы ¹⁹. Видимо, терроризм якобинской эпохи ⁶⁰ хорошо сохранился в памяти г-на Якоби. Кровавая расправа производится над всеми врагами иезуитизма и монархического принципа, прежде всего над новыми философами, которые носят кинжал в ножнах из запутывающих понятий, а под своим пестрым рубищем — всем знакомый саван (но крайней мере, г-н Якоби с давних пор очень хорошо его знает), в котором пастыри и государи вместе вкушают смертный сон. Но новый пророк знает филосо­фов: «Я всегда понимал вас», — говорит он сам. Однако самому учителю ** он выносит оправдательный приговор, ибо некото­рые идеи учителя попали, как снег, в разгоряченный мозг г-на Якоби и там, конечно, превратились в воду. Перед следую­щим далее хором коршунов и сов и перед адским ликованием критика, естественно, замолкает.

В Йоэле Якоби проявилась та ужасающая крайность, к кото­рой в конце концов неминуемо приходят все рыцари скудоумия. Туда же в конечном счете ведет всякая вражда к свободной мысли, всякая оппозиция против абсолютной власти духа, вы­ступает ли она в виде дикого, необузданного санкюлотизма или в виде бессмысленного и подлого раболепия; носит ли она пробор пиетиста или тонзуру католического попа. Йоэль Якоби — живой трофей, эмблема победы, одержанной мысля­щим духом. Каждый, кто только выступал в защиту девятна­дцатого века, может с торжеством взирать на этого потерпевшего крушение поэта своего времени, ибо рано или поздно ему упо­добятся все враги этого века.

Написано Ф. Энгельсом в январе — март« 1840 г.

Напечатано в журнале

«Telegraph für Deutschland» M SS,

апрель 1840 г.

Подпись; Фридрих О с в а л ъв

* — благочестивых пожеланий. Ред. *• Имеется в виду Гегель. Ред.

44 ]

РЕКВИЕМ ДЛЯ НЕМЕЦКОЙ «ADELSZEITUNG»⁸¹

Dies irao, dies ilia Saocla solvot in favilla *

Тот день, когда Лютер извлек первоначальный текст Нового завета и с помощью этого греческого огня превратил в прах и пепел столетия средневековья с их всесилием сеньориальной власти и бесправием крепостных, с их поэзией и скудомыс­лием, — тот день и последовавшие за ним три столетия поро­дили, наконец, время,

«при котором ведущее место целиком принадлежит общественному мнению, время, о котором Наполеон, — а ему, несмотря на его очень многие предосудительные, особенно в глазах немцев, качества, нельзя отказать в редкой проницательности, — сказал: «Le journalisme est une puissance»» **.

Я привожу здесь эти слова лишь для того, чтобы показать, как мало средневекового духа, т. е. скудомыслия, в проспекте «Adelszeitung», откуда они заимствованы ⁵². Немецкая «Adelszei­tung» призвана была увенчать собой это общественное мнение и пробудить его сознание. Ибо ясно: Гутенберг изобрел книгопеча­тание не для того, чтобы помочь распространять по свету пу­таные мысли какому-нибудь Берне — этому демагогу, или Гегелю, который спереди раболепен, как доказал Гейне, а сзади революционен, как доказал Шубарт ⁵³, или какому-нибудь другому бюргеру; — нет, он изобрел его единственно для того, чтобы дать возможность основать «Adelszeitung». — Мир ей, она отошла в вечность! Она взглянула только украдкой,

* — «Гнева день — день разрушенья, преврати г весь мир он в тленье». Слова из заупокойной католической мессы — реквиема. Другие латинские цитаты, встреча­ющиеся в этой статье, тоже заимствованы оттуда. Ред. » * — «Печать — это сила». Ред.

реквием для немецкой «adelszeitong»

робко на этот гадкий, несредневековый мир, и ее чистая девичья душа, или, вернее, душа благородной девицы, отпрянула в тре­пете перед мерзостью запустения, перед грязью демократиче­ской canaille *, перед ужасающим высокомерием тех, кто не имеет доступа ко двору, перед всеми теми прискорбными обсто­ятельствами, взаимоотношениями и неурядицами нашего вре­мени, которые, появляясь у ворот баронских замков, удостаи­ваются приветствия хлыстом. Мир ей, она отошла в вечность, она не видит больше ничтожества демократии, потрясения основ существующего, слез высокородных и высокоблагородных, она опочила вечным сном.

Requiem acternam dona ei, Domine! **

И все-таки мы многое потеряли с ее кончиной! Как радо­вались во всех салонах, куда допускаются лишь господа, насчи­тывающие не менее чем шестнадцать поколений предков, как ликовали на всех, наполовину потерянных, аванпостах право­верной аристократии! Вот сидит в наследственном кресле старый сиятельный папаша, окруженный любимыми собаками, держа в правой руке наследственную трубку, а в левой наследствен­ный арапник, и благоговейно изучает допотопное генеалоги­ческое древо в первой книге Моисея, как вдруг раскрывается дверь и ему приносят проспект «Adelszeitung». Высокоблаго­родный, заметив напечатанное большими буквами слово дво­рянская, поспешно поправляет очки и с чувством блаженства читает листок; он видит, что в новой газете уделено место также и семейным новостям, и радуется при мысли о своем будущем некрологе — с каким интересом он прочел бы его сам! — когда в один прекрасный день он присоединится к сонму своих пред­ков. — Но вот во двор замка въезжают галопом молодые господа; старик поспешно посылает за ними. Г-н Теодерих «фон дер Нейге» *** загоняет ударом хлыста лошадей в конюшню; г-н Зиг варт сшибает с ног нескольких лакеев, наступает на хвост кошке и рыцарски отталкивает в сторону старого крестьянина, который пришел с просьбой и получил отказ; г-н Гизелер приказывает слугам под страхом телесного наказания тщатель­нейшим образом приготовить все для охоты; наконец, юные бароны с шумом входят в зал. Собаки с лаем бросаются им навстречу, но ударами арапников их загоняют под стол, и г-н Зигварт фон дер Нейге, успокоивший любимую собаку пинком сиятельной ноги, на этот раз не встречает со стороны

* — черни. Ред. •• — Вечный покой даруй ей, господи! Ред. ••* «Neige» означает «остаток», «последыш». Ред.

3 М. и Э., т. 41 •

Ф. ЭНГЕЛЬС

восхищенного отца даже обычного в таких случаях сердитого взора. Г-н Теодерих, который кроме библии и родословной читал еще кое-что в энциклопедическом словаре и потому пра­вильнее других произносит иностранные слова, должен прочесть вслух проспект, а старик, проливая слезы радости, забывает про указ о выкупе и про обложение дворян налогами.

Как нравственно-скромно-снисходительно прискакала мило­стивая госпожа в современный мир на своем белом бумажном иноходце, как смело глядели вперед оба ее рыцаря — бароны с головы до ног, в каждой капле крови — плод шестидесяти четырех равных бракосочетаний, в каждом взгляде — вызов! Первый — г-н фон Альвенслебен, который гарцевал раньше на своем рыцарском боевом коне по тощим степям французских романов и мемуаров, а теперь решился напасть на дикарей-бюргеров. На его щите начертан девиз: «Благоприобретенное право никогда не может стать несправедливостью», и он громким голосом кричит на весь мир: «Дворянство в прошлом имело счастье отличиться, теперь оно почивает на лаврах, или, говоря проще, разленилось; дворянство мощной рукой защищало кня­зей, а тем самым и народы, и я позабочусь о том, чтобы эти великие деяния не были забыты, а моя возлюбленная «Adels­zeitung» — reqniescat in расе * — прекраснейшая в мире дама, и кто это отрицает, тот...»

Но тут благородный рыцарь летит с лошади, и на смену ему плетется рысцой на ристалище г-н Фридрих, барон де ла Мот Фуке. Старый «светло-гнедой» Росинант, у которого от продол­жительного пребывания в конюшне отвалились подковы, — этот гиппогриф, который не был упитанным даже в лучшие свои времена и давно уже прекратил романтические прыжки под седлом северных богатырей, начал вдруг бить копытом землю. Г-н фон Фуке позабыл ежегодный поэтический комментарий к «Berliner politisches Wochenblatt», приказал почистить пан­цирь, вывести старого слепого коня и с величием одинокого героя двинулся в путь, чтобы принять участие в крестовом походе идей времени. Но, чтобы честолюбивое бюргерское сословие не подумало, что надломленное копье старого богатыря направ­лено против него, Фуке кидает ему вступительное слово⁶⁴. Столь снисходительная милость заслуживает рассмотрения.

Вступительное слово поучает нас, что всемирная история существует не для того, чтобы осуществить понятие свободы, как весьма ошибочно полагает Гегель, а лишь для того, чтобы дока­зать необходимость существования трех сословий, причем gBO-

* — на почиет о миром. Рев,

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: