Разговор с Генрихом Гиммлером

Наконец наступил момент, когда я должен был предстать перед Генрихом

Гиммлером. Майор еще раз подчеркнул, чтобы я говорил прямо, без обиняков.

Гиммлер любил, когда люди открыто выражали свое мнение. Я должен был

поступать именно так во время нашего разговора.

Ставка находилась на вилле, где Гиммлер жил, когда поезд никуда не

уезжал. Мне пришлось отдать на проверку свой портфель у входа в коттедж.

Никто не спросил у меня пистолет! Прежде чем впустить, офицер СС еще раз

кратко меня проинструктировал. Как мне уже было известно, к Гиммлеру

обращались просто "рейхсфюрер", а не "господин

рейхсфюрер". Более того, фуражку я должен был взять под мышку, прежде

чем войти. Это контрастировало с тем, как принято в вермахте, где мы

представлялись своему начальству в головном уборе. Все было выяснено, и мы

могли начинать. У меня не было иллюзий после всего, что я слышал о Гиммлере.

Мы все равно не испытывали особой любви к эсэсовцам, и с этим ничего нельзя

было поделать.

Я лаконично доложил: [235]

-- Обер-лейтенант Кариус, командир 2-й роты 502-го батальона

тяжелых танков, прибыл, согласно приказу, после выздоровления.

Однако мне стоило некоторых усилий опустить общепринятое "имею

честь доложить... ". Мне также пришлось приложить усилие, чтобы не

обращаться к нему в третьем лице, а просто использовать слово

"вы". Изредка "сила привычки" брала верх, особенно во

время разговора после обеда. Но я не терял из-за этого голову, потому что я

спрашивал все, что было у меня на уме.

Гиммлер поднялся:

-- От имени фюрера я награждаю вас дубовыми листьями к Рыцарскому

кресту, согласно приказу от 27 июля 1944 года. Фюрер приносит извинения,

поскольку до сих пор лично вручал награду. Фюрер перегружен делами. Он

уполномочил меня, как начальника штаба армии резерва, вручить вам дубовые

листья и выразить свои наилучшие пожелания, в том числе скорейшего и полного

выздоровления. Я лично искренне и от всей души поздравляю вас. Вы,

безусловно, можете гордиться, потому что являетесь самым молодым во всей

армии из удостоившихся этой награды!

Гиммлер подошел ко мне, пожал руку и вручил мне в коробочке дубовые

листья. Затем дружелюбно сказал:

-- А сейчас мы отправимся обедать. Гости, вероятно, уже ждут. После

обеда сможем поговорить в неофициальной обстановке.

Коротко, по-военному, поблагодарив, я положил маленькую коробочку в

нагрудный карман и вышел в приемную. Однако Гиммлер встал рядом со мной и

сказал:

-- Мой дорогой Кариус, так нельзя. Я все же хотел бы коротко

представить вас, как нового награжденного. Вам следует повесить награду на

шею!

Он освободил зажим, который надежно удерживал Рыцарский крест на ленте,

и прикрепил к нему дубовые листья. Затем он похлопал меня по груди и сказал:

-- Это, вероятно, ваше собственное изобретение? Я посоветую своим

подчиненным использовать такой же способ. Кое-кто из них тоже носит такую

награду на шее. [236] -- Он говорил об эластичной ленте от водительских

очков. Она удобно облегала шею, независимо от ее толщины. Особенно практично

было ее использование с рубашкой.

Мое первое впечатление об этом человеке, которого противники прозвали

"кровожадным псом", оказалось на удивление благоприятным. Я уже

больше не беспокоился по поводу предстоящей "дружеской" беседы.

Гиммлер и я прошли в столовую, где от пятнадцати до двадцати человек

поднялись со своих мест. Я был представлен всему собранию и усажен по правую

руку Гиммлера. Вскоре я имел возможность убедиться, что большинство

присутствующих были генералами, но было несколько человек в штатском.

Разговоры чрезвычайно меня заинтересовали. Два эсэсовских генерала были

отозваны из Югославии, чтобы обсудить дополнительные меры, которые

предполагалось там принять. Следует заметить, что партизаны в этой стране не

ладили друг с другом. Старая вражда между сербами и хорватами продолжала

существовать и на протяжении длительного времени использовалась нашим

руководством. Поэтому мы снабжали хорватов оружием. Теперь мы хотели

мобилизовать их и использовать в своих целях.

Несколько штатских были представителями военной промышленности. По их

мнению, главной проблемой, которую следовало поскорее и при любых

обстоятельствах разрешить, была проблема противовоздушной обороны. Это,

конечно, понимал и любой обыватель, который ужасается при виде разрушения

наших городов.

Я был бы счастлив обсуждать эту тему и более продолжительное время с

этими людьми, особенно потому, что только здесь я мог узнать, существовала

ли еще возможность успешного завершения войны.

Трапеза по военному времени была скромной. Подавали суп, после него

тефтельки, овощи и картофель. Следует отметить, что из уважения к гостям

картофель был не в мундире, а без кожуры! На десерт принесли

консервированные груши. Во всяком случае, роскошной трапезу я бы не назвал.

Покончив с первым блюдом, я больше ничего не захотел. [237]

Гиммлер дал знак ординарцам, которые все были шарфюрерами СС, и лично

положил добавку в мою тарелку. Он был в хорошем настроении и сказал:

-- Ешь, Кариус, ты не похож на человека, которому следует

ограничивать себя в еде. Как раз наоборот, тебе нужно набрать вес. В

противном случае нечего и думать о скорой выписке из госпиталя. --

Вызывая смех у всех присутствовавших, он указал на генерала, нагулявшего

лишний жир. -- Кариус, тебе придется набрать по меньшей мере половину

его веса!

На Гиммлере была простая форма серого цвета. Он не носил никаких знаков

отличия и наград. Меня поразило, что этого человека считали таким опасным. Я

подумал, что, вероятно, любой, кому приходится устанавливать порядок в

стране, за линией фронта в военное время, -- непопулярен, потому что

вынужден действовать бескомпромиссно.

Затем подали кофе. Гиммлер взял его с собой в рабочий кабинет, где

возобновил официальные обсуждения. Следует отметить, что он не курил и не

употреблял алкоголя. Как "почетному гостю" мне было позволено не

спеша, в свое удовольствие выпить кофе и выкурить сигарету. Затем наступил

знаменательный момент, когда у меня завязался продолжительный разговор с

Генрихом Гиммлером. Попытаюсь по памяти передать наш разговор как можно

более точно.

Рабочий кабинет Гиммлера выглядел скромным. Комната очень большая, но в

моей памяти не запечатлелось ничего, кроме внушительного стола. Он стоял в

дальнем правом углу на некотором расстоянии от стены. В противоположном углу

был ряд удобных кресел.

Мы устроились в креслах возле маленького круглого столика. Позднее я

часто вспоминал этот разговор, когда говорили, что невозможно подступиться к

этому "большому человеку" Третьего рейха. В течение получаса я

оставался с глазу на глаз с Гиммлером, сидя расслабленно за столом и с

пистолетом в кобуре.

Наш неформальный разговор жив в моей памяти даже сегодня. После

нескольких дружеских предварительных слов Гиммлер спросил: [238]

-- Обер-лейтенант Кариус, вы верите, что с развитием

противотанкового оружия танковые войска скоро выйдут из моды?

Я ответил со всей откровенностью:

-- Рейхсфюрер, я не разделяю этого мнения. Вы знаете, что русские

давно используют истребительные отряды. Однако они почти никогда не могли

ничего сделать, когда наши танки действовали вместе и прикрывали друг друга.

Если с ними действовала и пехота, то вероятность того, что с ними что-то

случится, не велика. Возможность нанесения удара реактивным противотанковым

гранатометом и подобным оружием с большого расстояния столь же мала. Если

экипажи танков настороже, то солдаты могут выстрелить из такого оружия всего

один раз. Наши истребительные отряды успешно его использовали в отношении

англичан и русских, когда те двигались с задраенными люками. Однако наш

батальон потерял всего один танк, когда против нас использовали такую же

тактику. Это было на Неве. Да и это произошло из-за неграмотного применения

"тигра" в одиночку. Кроме того, для нашей безопасности от пехоты у

нас в башне есть мортирка, стреляющая минами типа "S". В случае

необходимости из нее можно стрелять, не вылезая наружу, при помощи

специального механизма. Но мне никогда не было нужды ею воспользоваться.

Гиммлер внимательно выслушал, а потом вдруг сменил тему:

-- Что вы думаете, возвратясь домой, о настроениях людей? Вы,

конечно, не могли не находиться под впечатлением от всего того, что увидели

здесь.

Я не ощутил ни малейшей робости от этого прямого вопроса и вполне

откровенно сказал то, что об этом думал.

-- Рейхсфюрер, нет ни малейшего сомнения в том, что люди стали

довольно беспокойными от ужасных налетов. Все ждут, когда появится оружие,

которое может изгнать наводящего ужас врага из нашего воздушного

пространства. -- Немного поколебавшись, я спокойно продолжал: --

Многим людям, в том числе и мне [239] самому, противны напыщенные речи

некоторых партийных лидеров, которые ведут себя так, будто война уже

выиграна и окончательная победа у нас в руках.

Теперь Гиммлер смотрел на меня с пристальным вниманием.

-- По моему мнению, -- продолжал я без колебаний, -- наш

народ уже показал, что достаточно стоек, чтобы знать правду. Он уже знает,

что мы должны продолжать упорно трудиться, чтобы повернуть колесо фортуны в

войне в свою сторону. Нельзя ли сделать так, чтобы опытные

генералы-фронтовики иногда приезжали в Германию и говорили с людьми? Эти

люди достойны большего уважения, чем партийные функционеры, которые,

фактически, ничего не знают о положении на фронте. По этой причине они

только говорят пустые фразы, вероятно взятые из высших сфер.

Взорвется ли Гиммлер после того, как я обрисовал ему некоторых

партийных функционеров таким уничижительным образом? Ничуть не бывало.

Рейхсфюрер СС отвечал вполне спокойно:

-- Мне известно о страданиях нашего народа. Мне также известно, что

непременным условием того, чтобы мы могли держаться и дальше, должна стать

наша новая противовоздушная оборона. В сравнительно короткое время мы сможем

пресекать полеты американцев "парадным строем" над нами. Скоро

будет введен в строй наш новый реактивный самолет. Проведены испытания новых

зенитных ракет, некоторые из них -- пилотируемые, а другие --

радиоуправляемые. Вы только что сидели за столом с отвечающими за это

господами. Вы правы, мой дорогой Кариус. Без всеохватывающего

противодействия бомбежкам мы не долго продержимся, но ситуация вскоре

совершенно изменится. -- При этом Гиммлер на мгновение заколебался:

-- Необходимым условием для этого, безусловно, должна быть способность

удержать наши фронты любой ценой в течение еще одного года. Этот год нужен

нам для того, чтобы без помех завершить работу над оружием, которое мы

создаем, чтобы ошеломить врага! [240]

При этих словах я вспомнил старую поговорку: "Свежо предание, да

верится с трудом!" Но в то же время передо мной забрезжил луч надежды.

Гиммлер продолжал:

-- Что касается вашей критики партийного руководства, мне также

приходится с этим согласиться, Кариус. Вы сами знаете, что лучшие люди воюют

на фронте. Я просто больше не мог осуждать их просьбы пойти на фронт

добровольцами. Когда мы выиграем войну -- а мы должны ее выиграть,

-- быстро ликвидируем злоупотребления, которые сейчас здесь царят.

Заменим несостоятельных людей проверенными в деле! -- Неожиданно он

снова сменил тему: -- А вы не хотели бы вступить в СС? Мы ищем молодых и

проверенных людей. За несколько недель вы можете стать гауптштурмфюрером!

Более всего я был далек от мысли расстаться со своими танкистами и тут

же ответил:

-- Нет, рейхсфюрер. Моей консервативной натуре претит "смена

флага". Я хочу только вернуться в свою прежнюю роту. Я также не

собирался заниматься активной деятельностью. Я думаю, что соперничество

между вермахтом и СС до сих пор имело только негативные последствия для

всех. Мы, в армии, безоговорочно признаем большие достижения СС на фронте.

Но не забывайте и то, что в частях СС наиболее подготовленные люди и лучшая

техника; то есть они все время были на привилегированном положении. Это

часто порождало неприязнь к ним в других частях.

Даже это замечание не вызвало возмущения у Гиммлера.

-- Что касается вашего беспокойства по поводу соперничества между

вермахтом и СС, могу сказать вам сегодня, что с некоторых пор

предпринимаются усилия для объединения обоих родов войск. Следует отметить,

что эти усилия постоянно терпели фиаско из-за упрямства генералов вермахта.

Эти замечания Гиммлера обрадовали меня, потому что доказали, что наши

генералы действительно проявляли большую твердость, чем обычно считалось.

Введение в [241] обиход после 20 июля "германского приветствия" по

типу нацистского меня всегда чрезвычайно коробило.

Я надеялся, что генералы останутся непоколебимы. Эсэсовцы, в конце

концов, могли присоединиться к нам, поскольку мы, конечно, были первыми, но

многое указывало на то, что СС хотели поглотить вермахт. Гиммлер уже был

главой штаба всей армии резерва, в которую входили все подразделения

вермахта. В этом качестве он только что вручил мне дубовые листья. Затем

Гиммлер стал говорить о делах личного характера:

-- У вас есть какая-либо личная просьба, которую я мог бы

выполнить? Может быть, о дополнительном отпуске или о чем-нибудь в этом

роде?

Я сразу же попросил у него документ о том, чтобы мой служебный статус

был изменен на "возвращение к служебным обязанностям". Я также

попросил, чтобы меня немедленно отправили в свою часть с маршевым

батальоном.

Гиммлер неодобрительно улыбнулся:

-- Этого не будет, мой дорогой Кариус. Я не могу позволить вам

вернуться на фронт в ближайшие два месяца. Вы не можете убить себя до

завершения войны. Вы должны восстановить силы в течение нескольких ближайших

недель или месяцев в запасном батальоне. Еще осталось достаточно времени,

чтобы весной вы могли вернуться в свою часть. Вы, фронтовики, всегда

требуете высокоподготовленных солдат пополнения, но никогда не думаете о

том, чтобы подготовить нескольких человек самим.

После небольших взаимных уступок мне, наконец, удалось кое-что получить

в письменном виде. В этом документе я считался годным к возвращению в строй

1 января, если пожелаю, и должен был быть немедленно переведен в свою

прежнюю роту, если я не захочу чего-то другого. Позднее я довольно

эффективно воспользовался этим документом.

Наш разговор подошел к концу. Гиммлер спросил, знаком ли я с

Зальцбургом и его окрестностями. Когда я ответил отрицательно, он любезно

предоставил в мое распоряжение автомобиль с водителем. На прощание он

протянул мне руку и сказал: [242]

-- Если у вас когда-нибудь возникнут трудности, где бы то ни было,

пожалуйста, без колебаний напишите мне. Вы можете обращаться ко мне в любое

время!

С этими словами он любезно откланялся.

Я обрисовал свою встречу с Генрихом Гиммлером так подробно, потому что

он и в самом деле удивил меня. После разговора в его ставке у меня появилась

некоторая надежда на успешное завершение войны. Это было после того, как я

уже считал поражение неизбежным.

Не важно, как относишься к Третьему рейху, но истина требует того,

чтобы эти люди были изображены такими, какими были на самом деле. Я получил

от Гиммлера машину для короткой поездки. Водитель показал мне чудесные

места. Он свозил меня в Берхтесгаден в "Дом чая", который все

называли "Орлиное гнездо".

Кроме того, он показал мне гору Оберзацльцберг. Я бы также с

удовольствием навестил отца, который служил на границе с Югославией. К

сожалению, не смог обнаружить его местонахождение и узнал только после

войны, что был от него всего в трех днях пути. Для меня же встретить его

тогда было бы самым большим счастьем.

На протяжении всего времени, пока я жил в специальном поезде до и после

церемонии моего награждения, постоянно обсуждались донесения, поступавшие с

фронта. Довольно часто звонил по телефону командир IV танкового корпуса СС

генерал Гилле. Его корпус был отведен для укрепления северного сектора

Восточного фронта и пока находился в резерве. Конечно, для меня все это было

чрезвычайно интересно.

Мы обнаружили, что русские сосредоточили в этом районе большие силы, с

которыми намеревались начать крупное наступление. Оно позднее завершилось

взятием Берлина. Спасибо западным державам, которые вежливо ждали, чтобы

дать русским воспользоваться почетными условиями сдачи.

Однако Гитлер мало оправдывал титул "величайшего

главнокомандующего". В любом случае, его директивы [243] были более чем

неудачными. Например, он вывел танковые дивизии с северного участка

незадолго до наступления русских и перебросил их на юг, где мы намеревались

начать наступление. Согласно плану Гитлера, это наступление должно было

вынудить русских оттянуть часть своих сил на юг, и, таким образом, их силы

будут раздроблены. Но они не сделали нам этого одолжения. Уже давно прошли

те времена, когда русские попадались на такой маневр. К сожалению, они

знали, в каком мы находились положении. В любом случае, дивизии были

отправлены на юг, получив приказ атаковать немедленно.

В результате русским это оказалось только на руку. В некоторых случаях

пехота атаковала первой без танков; в других происходило как раз наоборот.

Наше наступление на юге было отражено, и дивизии были большей частью

рассеяны.

Вопреки всем стратегическим и оперативным предписаниям корпусу генерала

Гилле пришлось остаться в прифронтовой полосе. Так что его корпус нельзя

было перебросить в район прорыва русских. Его части были опрокинуты с

началом наступления русских и принуждены к всеобщему беспорядочному

отступлению.

Таким образом, они не смогли повлиять на ситуацию. Если бы просьбы

Гилле и других командиров были удовлетворены (они предполагали отвод корпуса

еще далее в тыл в качестве резерва), то эти прекрасно вооруженные войска,

конечно, могли бы остановить русских. Потом их наступление остановить стало

уже невозможно. В январе передовые части русских танков уже появилось у

ворот Кюстрина.

К тому времени я ознакомился с районом вокруг Зальцбурга и ожидал

своего возвращения в госпиталь. Через три дня два эсэсовских офицера,

собиравшиеся ехать в Берлин, взяли меня с собой. Я был рад, что сэкономил

время, которое потратил бы на длительную поездку на поезде.

Прекрасно было также, что у меня появилась возможность подъехать к

зданию управления личного состава вооруженных сил в Берлине. С поездом мне

предстояло иметь дело потом. По дороге из Зальцбурга в Берлин [244] через

Мюнхен я научился ценить наличие автомобильного радиоприемника, на который

обычно совсем не обращал внимания. А все потому, что мы имели возможность

узнать из сообщений о том, где были обнаружены вражеские самолеты, летающие

на малых высотах. Только благодаря этому некоторым удавалось избежать

встречи с ними. Как только сообщали о низколетящих самолетах, мы въезжали

под автодорожный мост и ждали, пока они не скроются из виду.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: