Часть вторая. НАЧАЛО КОНЦА

ПОСРЕДСТВОМ ВОЙНЫ ЦАРИЗМ СТРЕМИТСЯ УВЕЛИЧИТЬ КОЛИЧЕСТВО УГНЕТАЕМЫХ РОССИЕЙ НАЦИЙ, УПРОЧИТЬ ИХ УГНЕТЕНИЕ И ТЕМ ПОДОРВАТЬ БОРЬБУ ЗА СВОБОДУ И САМИХ ВЕЛИКОРОССОВ.

В.И. Ленин

ГЛАВА I. В ТБИЛИСИ

(Вместо пролога)

Прогресс в условиях эксплуататорского строя всегда осуществлялся ценой тяжелых лишений трудящихся масс, а порой и гибели целых народов.

В.И. Ленин

Последний месяц осени выдался на славу: теплые дни и ясное безоблачное небо. Хотя снег лежал еще только на вершинах гор, чувствовалось, особенно по ночам, что вот-вот ударят холода.

Опасно стало ездить в Тифлис по Военно-Грузинской дороге. С тревогой думал об этом Михаил Тариэлович, собираясь в путь.

Путь же ему предстоял не из легких. Но он готов был проделать его по скалам и ущельям, лишь бы хоть на время вырваться из этой проклятой страны. Чечня в последнее время напоминала ему бочку с порохом: достаточно одной искорки, и она взорвется.

Разумеется, не только страх перед готовой взорваться Чечней гнал его в Тифлис, давно и покорно склонивший свою царственную голову перед всесильным двуглавым орлом. Нужно было во что бы то ни стало решить один крайне важный вопрос, связанный с переселением чеченцев в Турцию. Генерал Кундухов, посланный для тайных переговоров с турецким правительством, месяц назад вернулся из Константинополя, где обе стороны пришли к обоюдному согласию. Русское правительство отпускало чеченцев в Турцию, турецкое правительство соглашалось принять их и поселить на специально отведенных землях. Таким образом, судьба чеченцев была уже почти решена. Об истинных целях, которые преследовали обе стороны, Михаил Тариэлович не мог не знать. Но именно здесь-то и допустили промашку и генерал Кундухов, и русский посол Игнатьев. Министр иностранных дел Порты Али-паша буквально обвел их вокруг пальца. Лорис-Меликов сначала хотел выразить свое мнение в записке Александру Петровичу. Однако из-за бездорожья почта могла задержаться, да и к самой записке Великий князь, возможно, отнесся бы холодно. Поэтому, отложив все свои дела, Лорис-Меликов мчался в Тифлис.

Какое счастье снова побывать в отчем доме! Сколько с ним связано воспоминаний, радостных, а порой и печальных, но все равно близких сердцу.

Переночевав в родительском доме на Баронской улице, Михаил Тариэлович утром отправился на прием, приказав кучеру ехать через азиатскую часть города, по базарным площадям, которые вновь напоминали ему далекое детство. Кажется, ничего и не изменилось здесь с тех давних пор. Те же нескончаемые ряды дощатых и кирпичных, больших и малых лавок, которые тянутся параллельно через весь базар. Здесь всегда шумно и говорливо, здесь никогда не бывает безлюдно.

Взгляд Михаила Тариэловича невольно задержался на новых постройках, выполненных совершенно в ином стиле. "Европа, — усмехнулся он. — Европа, елки-палки".

Глазу новые постройки непривычны: точь-в-точь яркие заплатки на старом рубище скряги, который может, но не хочет расстаться с ним, дабы не тратить денег, а заодно не менять и своих стародавних привычек.

Самым оживленным местом была и осталась верхняя часть базара, где шла торговля фруктами. Над базаром царила разноголосица призывов торговцев:

— Ай, яблук, ай, виноград, ай, персик!

— Вав-ва-ва! Дашов оддам!

— Пожалуй, барин! Ай, киняз, здес хороши!

На одних и тех же весах взвешиваются без обертки и персики, и сыр, и масло, и изюм… И ничего, никто не в обиде…

Всякий люд снует меж рядами. Здесь же стоят караваны верблюдов и вереницы ослов с перекинутыми через спины корзинами и тюками. Прямо на тротуаре полыхают углями жаровни, бьют в нос и глаза дымом и ароматом шашлыков.

Миновав Армянский базар, фаэтон выехал на Татарскую площадь, тесную, сжатую со всех сторон обветшалыми постройками. Кругом грязь, лужи. Под ногами валяются гнилые фрукты, старая обувь, тряпки. Татарский базар похож на дом, где никогда не делали уборку. Но весь базар кишмя кишит народом. Тесня людей, сквозь толпу медленно и важно шествует верблюд, из широкой ноздри которого тянется веревка к персу-поводырю. Поводырь дергает веревку, и верблюд, послушно мотнув головой, сначала опускается на колени, а потом, выгнув шею, ложится и начинает равнодушно озираться вокруг.

Взору Лорис-Меликова предстают типичные лики азиатского мира.

Вон идет грузин. Шелковый архалук[53]его обшит позументом, широкие атласные шаровары при каждом шаге шуршат, как опавшие осенью листья. Шаровары заправлены в низкие сапоги с загнутыми носками. Мимо фаэтона важно прошествовал земляк — дородный купец-армянин в кавказской черкеске, но с русским картузом на голове. Живот выдается вперед, нос смахивает на баклажан, усы коротко подстрижены. Идет медленно, погруженный в свои мысли.

За ним семенит носильщик-имеретинец с набитой шерстью подушкой за спиной. Края его шляпы свисают лоскутками, закрывая половину лица. А вот — длиннобородый перс с накрашенными ногтями, в аршинной папахе и широком кафтане, поверх которого на плечи накинута аба[54]. Он подпоясан желтым шерстяным платком, из-за которого торчит рукоять кинжала. Поверх толпы озирается длинный черкес с черной бородой, в круглой каракулевой шапке.

На его ремне кинжал и пара пистолетов, ноги обуты в красные сафьяновые чувяки. В стороне застыл курд в красной куртке, расшитой синими и желтыми шнурами. Синие шаровары заправлены в тяжелые красные сапоги, вокруг головы повязана пестрая чалма, на боку висит кривая турецкая сабля.

Покрывая гортанными призывами базарный шум, тулухча-водовоз ведет лошадь, навьюченную двумя огромными кожаными мехами с водой. Медленно пробираются сквозь толпу женщины в белых чадрах. В толпе нетрудно различить русских бородатых мужиков и неуклюжих казачек. То здесь, то там мелькают форменные сюртуки солдат. Лавочники сидят у открытых дверей, заманивая прохожих. Из сапожных мастерских доносится стук молотков, из оружейных — тонкий визг напильников.

Плоские кровли домов облепили женщины и дети. Из внутренних дворов доносятся звуки зурны и ритмичные удары бубна.

Навстречу тащатся разномастные арбы. Вот грузинская — тяжелая, неповоротливая, ибо неуклюжие колеса у нее вертятся вместе с осями. На ярме сидит оборванный мальчишка, погоняющий буйвола длинной хворостиной. Немилосердно скрипят саженными колесами осетинские и лезгинские арбы…

Наконец и долгожданный поворот: фаэтон въехал на Эриванскую площадь. Всего-то десять шагов, а совершен скачок из Азии в Европу! Открылась широкая улица с высокими красивыми домами, извозчичьими дрожками, колясками, в экипажах и на тротуарах пышно разодетые дамы и щеголеватые мужчины. Но и здесь грязь, как и в старых районах улица не вымощена, вся в выбоинах и ухабах. На бревнах, сваленных прямо на площади, примостились горожане-туземцы, пересказывая друг другу последние новости или просто сплетничая о знакомых.

В зданиях, окруживших площадь, размещались Главный штаб Кавказской армии, городское управление, управление дежурного генерала, военно-топографический отдел, управление генерал-квартирмейстера, семинария и ресторан "Опера".

За семинарским домом Михаил Тариэлович сошел с фаэтона, легкой поступью военного направился к парадному подъезду резиденции главнокомандующего.

Давнишний друг его, Александр Петрович, встретил Лорис-Меликова радушно. Осведомившись о здоровье семьи, поговорив о домашних проблемах, перешли к делу.

— Ну, Михаил Тариэлович, что там насчет наших милых чеченцев?

На смуглом лице Лорис-Меликова мелькнула чуть заметная улыбка.

— Пока все идет отлично, дорогой Александр Петрович. Наши люди славно поработали. Иные даже перестарались, как, например, Сайдулла.

— Поподробнее, Михаил Тариэлович, поподробнее. Великий князь не далее как вчера потребовал доклад по данному вопросу. — С удовольствием, Александр Петрович! За этим я и примчался к вам.

Лорис-Меликов закинул ногу на ногу и сложил на коленях руки.

— Недавно я сам лично объехал Чечню и прямо скажу: остался доволен. Стремление к уходу в Турцию достаточно сильно. Число желающих уже в настоящее время весьма значительно, более того, оно с каждым днем возрастает. Уезжать собираются целые аулы, как, например, Шали, Элисхан-Юрт. Об этом сообщили мне Туманов и Кундухов. Князю Туманову я дал соответствующие указания.

Вопрос-то довольно щекотливый, если не сказать больше. Здесь важно посредничество самих местных жителей, на которых мы можем положиться. Ведь горцы ни в коем случае не должны даже подозревать, что мы имеем к этому делу хоть какое-то отношение. Иначе все пропало. Узнают, упрутся — и тогда уже никакая сила не сдвинет их с места. Поэтому мы же со своей стороны сейчас, наоборот, будем отговаривать их. Для этого я откомандировал в аулы полковника Муравьева, чтобы он и проводил эту линию. Мне думается, Александр Петрович, действуя подобным образом, мы ведем беспроигрышную игру: чем активнее мы уговариваем остаться, тем сильнее становится желание уехать. Я изучил их дурацкую натуру: они же все делают наоборот, ведь они нам не доверяют. Таким образом, переселение будет происходить якобы без нашего участия. Туманов писал мне, что Сайдулла вроде бы сказал чеченцам, что земля, на которой они живут, им уже не принадлежит и после их изгнания будет передана русским. Вот это Сайдулла сделал напрасно. Такие слухи не просто вызывают беспокойство и приводят в тревожное состояние население, а ведут к открытому озлоблению. Ипполитов также доносит, что агент Сайдулла, встав на такой путь, может подтолкнуть народ не к переселению, а скорее к восстанию. Но Кундухов сей факт в отношении Сайдуллы отрицает. И все же я приказал Туманову утихомирить Сайдуллу и предупредить, что в результате своих "стараний" и болтливости он вместо Турции может оказаться в Сибири.

Карцов недовольно поморщился.

— Чувствую, этот наиб весьма опасен. Или он глуп, или играет какую-то роль, — сказал он, покачивая головой.

— Во всяком случае, при таких его действиях он не может быть для нас полезным. Мне кажется, его как можно скорее надо отправить либо в Турцию, либо… подальше в Россию…

— Совершенно с вами согласен. Подозрителен мне и Кундухов. Что хотите делайте, а не нравится мне его поведение. Он успокаивает нас, заверяя, что переселение пройдет мирно, спокойно, но в то же время берет под защиту Сайдуллу, открыто подстрекающего народ. А не готовит ли восстание сам Кундухов, чтобы встать во главе его?

Лорис-Меликов отрицательно покачал головой.

— Не думаю. При теперешних обстоятельствах с его стороны это было бы верхом безумия. Честолюбив он непомерно, это правда.

Но ему гораздо выгоднее возглавить переселение, чем стать халифом на час. Тем более, он во всеуслышание объявил о своем намерении оставить службу и переселиться с семьей в Турцию.

— И все-таки, Михаил Тариэлович, подумайте и примите-ка надлежащие меры, рассчитанные на самые непредвиденные случаи.

— Непременно, Александр Петрович! Непременно! Иначе нельзя.

Я хорошо знаю этих головорезов. Будь на их месте другое какое-либо племя, можно было бы не волноваться и не сомневаться. Но кто знает, что им может взбрести в голову завтра? Страшно впечатлительный народ, и… непредсказуемый в поступках своих. Поверьте, они могут собраться и даже распродать все свое имущество, но вследствие чего-либо непредвиденного, взять да и отложить отъезд. Здесь нужна бдительность, нужен скрытый контроль. Любой обнищалый эмигрант, вернувшись из Турции, какой-нибудь краснобай, старшина или мулла, сказавшие не то, что надо, могут не только повредить нашему делу, но и даже сорвать его. Поэтому, я думаю, наша главнейшая задача сейчас и должна заключаться в том, чтобы зорко следить за столь напряженным переходным моментом и быть готовыми к самому неожиданному исходу. Туманов доносил, что его агенты и агенты Муравьева ведут в Чечне тщательный надзор, постоянно сообщают обо всех толках, о настроениях и намерениях жителей.

— В каком состоянии войска?

— Все инженерные и дорожные работы прекращены, кроме самых необходимых. Полки и батальоны стянуты к штаб-квартирам под предлогом обучения, а в первых числах мая я полагаю собрать и еще два отряда под видом летних лагерей. Подобная акция с нашей стороны убивает сразу двух зайцев: она или ускорит переселение, или предупредит беспорядки, возможность которых мы исключать не имеем права.

— Меры своевременные. Думаю, Его Высочеству приятно будет узнать такие новости.

— Скажите, Александр Петрович, вы получили ответ в бытность вашу в Петербурге на свою записку военному министру? — спросил Лорис-Меликов.

— Вот только что.

— Одобряют они наше предприятие?

— Я распорядился, чтобы вам срочно выслали копию рапорта генерал-адъютанта Милютина. Но, видимо, сделать этого еще не успели. В таком случае прошу ознакомиться. — Карцов открыл лежавшую перед ним на столе папку, нашел в ней документ и протянул Лорис-Меликову.

"Его Императорскому Высочеству

Главнокомандующему Кавказской армией

Великому Князю

Михаилу Николаевичу.

1864 год, 3 ноября, № 190

Из переданной мне Начальником Главного штаба Кавказской армии записки, относительно настоящего положения на Кавказе, видно, что для устранения возможности беспорядков и волнений в Чечне представляется два способа действий: решительный — т. е.

переселение всех чеченцев силой оружия, если окажется необходимым, на левый берег Терека и Сунжи с водворением на их места станиц 1-го и 2-го Сунженских казачьих полков…"

Лорис-Меликов недоуменно пожал плечами и, не скрывая своего удивления, спросил:

— Ваше превосходительство, разве я говорил в записке, что нам необходимо выселить всех чеченцев со своих земель?

— Это моя приписка. Ничего страшного. Имея готовое решение от государя, мы ничем ведь не рискуем.

Лорис-Меликов продолжал читать:

"… или же более медленный — постепенно ослабляя чеченское население в горах добровольным выселением его на равнину и поощрением переселения в Турцию…"

— Выходит, что мы и в дальнейшем будем придерживаться той же тактики?

— Для чеченцев существуют лишь два пути: либо на левый берег Сунжи и Терека, либо в Турцию.

"…По всеподданнейшем о том докладе, Государь Император, имея в виду, что насильственное переселение чеченцев произведет неприятное нравственное впечатление на все горское население Кавказа и потребует значительных расходов, высочайше соизволил выразить желание, чтобы вопрос успокоения Чечни разрешился, по возможности, мирным путем — добровольным переселением…"

— А добровольно ли пойдут?

— Читайте дальше.

"… Но так как подобный исход дела зависит от случайности и в известную минуту, которую заранее невозможно предвидеть, Кавказское начальство может быть поставлено в необходимость прибегнуть к предполагаемым в записке крутым мерам, то на случай подобного оборота дела Государь Император высочайше представляет Вашему Императорскому Высочеству действовать по собственному Вашему усмотрению, не отступая в крайнем случае и перед необходимостью выселить всех чеченцев на левый берег Сунжи и Терека.

Военный министр Генерал-адъютант Милютин".

— Государь император предлагает нам, — сказал Лорис-Меликов, возвращая рапорт Карцову, — если я правильно понял…

— Поняли совершенно верно! — воскликнул Карцов, не дав ему договорить. — Не пожелают добром — заставим штыком. — Глаза его блеснули, как у разгоряченного бегом скакуна, и, весело барабаня пальцами по столу, он откинулся на спинку кресла.-

Так-то, милостивый государь!

Оба некоторое время молчали. Наконец Лорис-Меликов сказал:

— Александр Петрович, но я никак не могу согласиться с результатами переговоров генерала Кундухова с турецким правительством. Считаю своим долгом высказать личное мнение, ради чего я и прибыл сюда.

— Каковы же причины?

— Чрезвычайно важные.

— Могу ли я узнать?

— Мне бы хотелось вместе с вами пойти к Великому князю.

Александр Петрович недовольно покачал головой.

— Не думаю, что у него найдется время выслушать вас. Он вот-вот должен уехать на отдых в Каджару.

— Но дело, по которому я прибыл, неотложно. От его ответа зависит, когда начать переселение. Ведь случись что, дорогой Александр Петрович, ответ держать придется нам с вами, как инициаторам этого переселения. Чеченский вопрос, повторяю, исключительный. Ждать опасно.

— Сколько времени потребуется вам на аудиенцию?

— Думаю, одного часа достаточно.

* * *

Великий князь уже был готов к отъезду, однако Лорис-Меликова он принял, хотя особого удовольствия при встрече не выказал.

— Как видите, милостивый государь, Михаил Тариэлович, я собрался в путь, а потому прошу быть как можно более кратким, — предупредил он.

Лорис-Меликов торопливо стал излагать суть дела, не забыв напомнить, что выехать из Чечни и проделать столь долгий и опасный путь побудило его исключительно лишь беспокойство о престиже России. После этого он заявил о своем несогласии с результатами переговоров. Заметив, как недовольно поморщился Великий князь, Михаил Тариэлович смешался, но тут же оправился и твердым голосом спросил:

— Позвольте продолжить?

Великий князь молча кивнул.

— Генерал Кундухов по возвращении из Константинополя спросил разрешения начать подготовку к переселению чеченцев в Турцию.

Но поскольку я не согласен с итогами переговоров относительно конечных мест переселения чеченцев, я не разрешил ему предпринимать каких-либо шагов, пока не поговорю с вами. — Я слушаю.

— В моих личных докладах вам и представленных записках я постоянно выражал убеждение, что удаление из малоземельной, густонаселенной Чечни хотя бы даже и малой части населения, воспитанного в полувековой борьбе с нами, стало бы огромным шагом на пути к решению чеченского вопроса, а следовательно, к прямому умиротворению Терского края и установлению в нем гражданственности. Но предложение турецкого правительства о поселении туземцев в сопредельных нашим владениям областях азиатской Турции — Топрак-Кале и Мелизгерте, от Патноса до озера Ван, — придает данному вопросу совершенно новый вид, побуждающий меня войти в рассмотрение абсолютно невыгодной для нас стороны означенного дела. За время последней войны, а так же в бытность мою начальником Карской области я имел возможность изучить пограничные с Россией территории азиатской Турции. И поэтому беру на себя смелость высказать личное мнение Вашему Императорскому Высочеству о том, какое значение для нас в военное и мирное время имело бы поселение пяти тысяч чеченских семейств на территории, указанной турецким правительством генералу Кундухову.

Великий князь молча кивнул, то ли одобряя, то ли разрешая продолжить.

— В данных местах проживают турецкие курды и армяне, племена, скорее приверженные нам, нежели враждебные: армяне — по единству религии и особенностям характера, курды — по единоплеменности с нашими курдами, — продолжал Лорис-Меликов, чувствуя, что заинтересовал Великого князя.

— Курдское племя имеет мало общего с османским и исстари враждебно ему. Курды для турок, по сути, то же, что чеченцы для нас. Любая мера турецкого правительства, сила которой распространялась бы и на курдов, никогда не приводилась в исполнение без противодействия с их стороны. Враждебны, хотя и менее опасны туркам и армяне — несториане или айсоры, живущие в стороне Вана и Мосула. И курды, и армяне не могут терпеть господства османского племени. Потому-то в готовности названных племен при любом столкновении русских с турками принять нашу сторону и заключается одна из главнейших причин наших успехов в упомянутой местности. Используя враждебность к туркам и существующие родственные связи между вождями наших и турецких племен курдов, нам удалось в последнюю войну склонить большую часть пограничного населения на свою сторону.

Уже через три месяца после начала кампании часть турецких курдов состояла в рядах нашей армии, в то время как другая сохраняла нейтралитет, оставаясь бесстрастными наблюдателями за всем происходящим между нами и турками.

— Вы совершенно правы, — согласился Михаил Николаевич, теперь уже глубоко заинтересованный выкладками Лорис-Меликова.-

По-моему, лишь верное понимание характера края и его населения, а также умение использовать его можно отнести к заслугам генерала князя Бебутова в последней кампании, но отнюдь не его военное мастерство.

— Совершенно верно, Ваше Императорское Высочество, — слегка кланяясь и прижимая руку к сердцу, воскликнул Лорис-Меликов.-

Но такой оборот стал возможным для нас только при нынешнем составе населения азиатской Турции. Появись там ранее хотя бы тысяч пять семейств, вышедших из Чечни, и наши дела в Турции приняли бы, без сомнения, иной характер. Глубоко враждебное нам племя чеченцев стало бы грозным орудием в руках турок при борьбе с Россией. Более чем всякий другой народ приспособившиеся к малой войне чеченцы, разбившись на небольшие шайки для мелких набегов, постоянно угрожали бы нашим путям сообщения, заставили бы нас раздробить наши силы на великое множество небольших отрядов и таким образом практически полностью парализовали бы действия нашей армии как единого целого. Кроме того, чеченцы сумели бы привлечь к действиям против нас и ранее нейтральное курдское население.

По крайней мере, любыми средствами не допустили бы в сторону России поворота курдских вождей, как то происходило в последнюю войну. Но и в мирное время столь близкое соседство выселенных чеченцев опасно не менее: уже одним тем, что их близость заставила бы нас удвоить, если даже не утроить силы наших кордонов. Так что, уже одно заселение азиатской Турции чеченцами, согласно турецким планам и предложениям, принесет нам неприятностей больше, нежели вся турецкая армия. Вот чего добивается турецкое правительство. И подписав подобный договор, граф Игнатьев и генерал Кундухов допустили очень большую политическую и стратегическую ошибку. Однако исправить ее можно, и сделать это не поздно.

Михаил Николаевич поднялся и, заложив руки за спину, стал медленно прохаживаться по кабинету. Время, отпущенное Михаилу Тариэловичу на аудиенцию, давно истекло, жена Великого князя уже волновалась в ожидании отъезда, но Великий князь прощаться не спешил. Слишком серьезным оказывалось дело.

— Да, доводы ваши вески и заслуживают внимания. Каково же ваше окончательное мнение, Михаил Тариэлович?

— Считаю своей обязанностью доложить, что разрешение означенного вопроса в настоящее время может идти лишь по двум вариантам, коль мы уже согласились на выселение чеченцев в места, обещанные турецким правительством Кундухову, то есть в сопредельные нам области азиатской Турции, то следует вновь войти с ним в сношение по вопросу, не согласится ли оно водворить означенных переселенцев на Эрзерумском пашалыке к Арзингану, Диарбекиру и далее, где эти племена уже не смогут быть для нас столь опасными. А коль такого соглашения достичь теперь же нам не удастся, то сам вопрос о переселении отложить до более благоприятных времен.

— Вполне согласен с вами, — сказал Михаил Николаевич. — Только прошу изложить все это письменно, в записке.

— Ваше Высочество, такую записку я составил и принес с собой.

Вот она.

— Благодарю вас, Михаил Тариэлович. А к вам, Александр Петрович, у меня просьба, — обратился главнокомандующий к Карцову, — напишите письмо графу Игнатьеву и изложите доводы и предложения графа Лорис-Меликова. Прошу сделать это немедленно. Еще раз повторяю: к востоку от названных городов не должно быть ни одного чеченца.

— Ваше Императорское Высочество, какое распоряжение прикажете дать генералу Кундухову?

— Разрешите ему начать дело. Но мы добьемся переселения чеченцев в те места, которые предопределили мы. Не позже декабря я получу ответ от графа Игнатьева. Я почти уверен в том, что все получится по-нашему.

— А что ответить генералу Кундухову по поводу приобретения правительством его земель, дома и построек? И если мы приобретем их, то разрешим ли ему уехать в Турцию?

Михаил Николаевич ответил не сразу. Он вновь несколько раз молча прошелся по кабинету, задержался на миг у массивного стола и, бросив быстрый взгляд на Лорис-Меликова, отошел к окну.

— Дело сложное. Увольнение генерал-майора Кундухова и окончательное поселение его в Турции при его способностях при знании края, связях и той популярности, которой он пользуется у туземного населения, в случае войны сможет существенно вредить нашим интересам, во всяком случае, сможет дать повод к серьезным опасениям за сохранение внутреннего спокойствия Терской области. При предстоящем разрешении вопроса о переселении чеченцев в Турцию желательно было бы избежать возможностей серьезных затруднений на будущее, сопряженных с уходом генерал-майора Кундухова в Турцию.

— Я пытался отговорить генерала Кундухова от ухода в Турцию, — торопливо заговорил Лорис-Меликов. — Но советы и увещевания мои были безуспешны. Не могу не признать, что доводы, приводимые генералом Кундуховым в защиту необходимости его личного ухода, имеют под собой основания. Он убежден, и весьма справедливо, что недоверчивые чеченцы и лица, во главе их стоящие, даже несмотря на свое теперешнее желание скорейшего ухода в Турцию не двинутся с места, пока Кундухов не отправит во главе переселенцев свое собственное семейство. Кроме того, наиб Сайдулла и главный карабулакский старшина Алихан Цугов присягнули на Коране, что уйдут в Турцию тоже, если только Кундухов покажет пример. К сожалению, Алихан Цугов несколько дней назад умер. Но дело продолжает его племянник Шамхалбек Цугов.

— Хорошо, Михаил Тариэлович, коли так, отпустим его. Но в том случае, ежели вместе с его семьей поднимутся еще пять или шесть тысяч чеченских семейств. Теперь насчет денег. Мне помнится, я разрешил вам израсходовать десять тысяч рублей для негласного вознаграждения тех, кто будет содействовать успеху переселения чеченцев в Турцию?

— Да, Ваше Высочество, такое разрешение я получил и уже распорядился выдать генерал-майору Кундухову означенную сумму.

— Однако за свой дом и земли деньги он должен будет получить в следующем порядке: когда его семья выедет из Владикавказа в Турцию, ему выплатят пять тысяч рублей, а остальные сорок тысяч — когда вместе с семьей Сайдуллы оставят Чечню и выступят в путь еще не менее полутора тысяч чеченских семейств.

— Но генерал Кундухов просил меня войти в ходатайство к Вашему Императорскому Высочеству, чтобы сорок две тысячи рублей из означенной суммы ему выдали золотом.

— Хорошо, разрешаю, — сказал Михаил Николаевич.

Уловив чуть заметное раздражение в голосе главнокомандующего, Лорис-Меликов счел за лучшее откланяться, хотя было еще множество вопросов, требовавших своего решения.

— Уверен, Михаил Тариэлович, что дело переселения чеченцев в Турцию, организованное тремя такими выдающимися умами — вашим, Александра Петровича и Кундухова, завершится успешно, без ущерба для нашего правительства. Обещаю вам по завершении дела сказать о вас моему царственному брату похвальное слово.

Лично вас, Александр Петрович, попрошу дать Михаилу Тариэловичу официальное письменное распоряжение по тем вопросам, которые мы сейчас решили. Думаю, что до нашего отъезда, Михаил Тариэлович, мы еще увидимся.

— С Божьей помощью, Ваше Императорское Высочество! Прошу передать мой нижайший поклон глубокочтимой Ольге Федоровне.

Желаю Вашему Императорскому Высочеству и драгоценной Ольге Федоровне отличного отдыха в Каджаре!

— До свидания, Михаил Тариэлович!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: