ГЛАВА II. В СТАМБУЛЕ И ЛОНДОНЕ 3 глава

Мачиг оглядел товарищей. В их глазах он прочел ту же грусть.

Мачиг подумал, а не спрятать ли ему несколько кусков за пазуху? Нет, нельзя, увидят, лучше не позориться. Но ведь и оставлять детей голодными на ночь — тоже большой грех! Правда, у него уже есть кусочек пшеничного хлеба, который достался ему после зикра. Но он такой маленький, что даже ребенок может его проглотить сразу за один раз. А дома у него шестеро… "Что останется, то спрячу и отнесу домой", — решил Мачиг и успокоился.

Однако еды на столе становилось все меньше, и каждый из его товарищей, бравший со стола очередной кусок, стал вызывать в нем глубокую злобу и даже ненависть. Он сам пошарил в миске, надеясь отыскать хоть несколько кусочков мяса, — не нашел.

"Наверное, принесут еще", — подумал он.

— Ты почему не ешь, Мачиг? — спросил Гойтемир, видя, как он насупился. — Небось, не нанесем большого урона Шахби, если сегодня хорошенько поедим. Ведь не часто приходится нам угощаться в доме нашего муллы. Эй, кто там, Янарка, принесика еще что-нибудь.

Янарка как раз проходил мимо, держа обеими руками большой кувшин с гурмой. Он вновь наполнил их миски и принес новый сискал. Воспрянувший духом Мачиг с новой энергией принялся за еду: "Теперь уж останется. Не смогут же они съесть все".

Однако сердце его не успокоилось до тех пор, пока товарищи не поднялись, сказав: "Алхамдуллила, да не оставит Аллах без пищи ни мусульманина, ни христианина".

Он незаметно спрятал за пазуху три куска сискала, а затем отправил туда же и оставшееся мясо. Мясо было горячее и жгло голую грудь, но Мачиг терпел. Теперь ему не стыдно будет посмотреть детям в глаза. Скорее бы только люди начали расходиться, чтобы можно было спокойно пойти домой. Мачиг набрался терпения и стал ждать.

* * *

После мовлада в доме Шахби остались только мюриды Кунты-Хаджи.

Хотел было уйти и Мачиг, но любопытство взяло верх, и он решил задержаться. Слухи-то носятся по аулам один страшнее другого.

Чего только люди не говорят. Одни утверждают, что с наступлением весны всех мужчин заберут в солдаты, и там их будут кормить свининой и сделают гяурами. Другие доказывали, что всех скоро сошлют в Сибирь, а на их землях расселят русских. И ведь не случайные люди разносили все эти слухи, а всем хорошо известный Сайдулла, сын Успана. И еще он зовет всех в Турцию. Туда же собирается и осетинский князь Муса Алхазов и орстхоевец Алихан, сын Цуги. Собираются со всеми своими родственниками. Нет, они не хотят есть свинину и пить водку, не хотят, чтобы их женщины были наложницами у гяуров.

Эти слухи очень волновали Мачига, и он чутким ухом прислушивался к каждому слову в доме Шахби, где сегодня собрались весьма знающие люди. Вот почему остался Мачиг, пожелавший послушать, о чем они поведут речь.

Вон толстый Мада из Мелчхи — самый близкий векил устаза. Рядом с ним сидит известный в Ичкерии оратор Нуркиши Бильтинский.

Неспроста же они прибыли в Гати-Юрт! Народ толпился у дверей в соседней комнате, каждый старался глянуть на гостей, все вытягивали шеи или поднимались на носки. Длинный же Мачиг на сей раз имел преимущество: он хорошо видел всех собравшихся.

— …и в день смерти твоей в узкую лахту[59]к тебе явятся Мункир и Некир. И спросят они: "О, раб Аллаха, сын Адама, где ты был и что ты делал, когда на земле правоверных страдала вера Бога?" Что ответишь ты им? Сознаешься в бессилии своем против неверных? А они спросят тебя: "О, раб Аллаха, сын Адама, почему не удалился ты в другие земли, свободные от неверных, и там не исполнил заповеди Бога, подобно пророку Мухаммаду?"

И Божий суд пощадит только тех, кто, оставив дом, покинет места, где угнетается вера, кто же ослушается, тот будет гореть в аду…

Умный человек Нуркиши, хорошо говорить умеет и красиво. В глазах у Нуркиши горе и отчаяние. И скорбь в глазах у Нуркиши.

Настоящая скорбь. Это хорошо видит Мачиг, а потому и верит каждому его слову…

— И когда наступил такой день, адыгейские племена, все до одного, с семьями, отправились в Хонкару[60]. Только мы не поехали. Потому что поверили в нашу силу, в нашу храбрость, в неприступность наших гор и лесов. И что же получилось? Нашу страну разорили. Кто думает, что земля, на которой мы ютимся, принадлежит нам, тот заблуждается. Нет, братья мои, теперь эта земля не наша. Увели неизвестно куда устаза Киши-Хаджи и всех славных защитников ислама. Власти решили с наступлением весны выслать нас в Сибирь, а на наших землях разместить неверных, которые осквернят могилы наших предков. А в Сибири, если не дети наши, то наши внуки станут христианами, забудут родной язык и обычаи отцов. И теперь у нас есть только два выхода:

подняться на газават и погибнуть или же уйти в Сибирь…

Какая-то женщина всхлипнула за спиной Мачига, кто-то громко кашлянул.

— Так что же нам делать? — с притворным отчаянием воскликнул Товсолт. — Допустим, те, кто может держать в руках оружие, погибнут. А останутся еще дети, старики, женщины.

Им-то куда же деваться? Кто их защитит от гяуров?

— Мы их уничтожим своими руками, а сами погибнем в бою, — раздался чей-то голос.

— Чтобы поднять народ на газават, нужны вожди. А мы остались без головы. Кого убили, кого сослали в Сибирь, кто сам перешел к гяурам.

Нуркиши спокойно выслушал всех, затем возобновил свою речь:

— Всемогущий Аллах через своего пророка Мухаммада, да будет Аллах милостив к нему, в священном Коране сказал: "Не лишайте созданных мною жизни, если есть возможность сохранить их".

А разве у нас такой возможности нет? — седые брови Нуркиши поднялись вверх. Чуть наморщив высокий лоб, он вопрошающе оглядел сидящих вокруг. — Создатель всего живого и неживого, всемогущий Аллах говорит: кто последует примеру пророка Мухаммада, тот в завтрашний день предстанет перед ним с чистой душой, а он окружит его райскими почестями. Однако, говорит Аллах, кто, обманувшись в этом бренном мире (все равно когда-нибудь ты покинешь его), но испугавшись смерти (все равно тебе не миновать ее), покорится гяурам, того он накажет…

Молчавший до сих пор Мада свернул четки, спрятал их в карман бешмета и, держа руки ладонями вверх прямо перед собой, вполголоса пропел:

— Во имя Аллаха милосердного и милостивого… — и, слегка коснувшись руками лица, важно погладил пышную бороду. — Аминь!

Братья! Я хочу указать вам третий путь, — торжественно, будто с минарета, начал свою речь Мада — Аллах обязывает нас, улемов, говорить только истину. Если мы вам не расскажем сегодня, то завтра Аллах спросит нас, почему мы не исполнили его волю. Поэтому мы объявляем вам, что спасение наше в Хонкаре, где падишах — правоверный мусульманин, где полная свобода исламу. Мы никого не принуждаем, а только призываем последовать примеру других. Как вам известно, вместе со своими семьями собираются в Хонкару Сайдулла, Алихан, улемы Боташ, Хадис, Жабраил и многие другие. Люди известные и почитаемые во всей Чечне. Они переселяются не потому, что бедствуют. Нет, они побогаче нас с вами. И не потому, что терпят насилие со стороны властей: они у них в почете. Они переселяются, потому что предвидят страшное будущее своих братьев, сестер и детей.

Туда переезжает и брат Киши-Хаджи, Мовсар. По воле Аллаха в Хонкару отправляют Киши-Хаджи и всех его векилей, ныне сосланных в Сибирь вместе со своим устазом. Переселяюсь и я, и Нуркиши, которого вы видите перед собой. Многое из того, что сообщили Нуркиши и Мада, не было известно гатиюртовцам. Слухи, правда, доносились, но кто поверит слухам? Мало ли их ходит по аулам. А вот сегодня в правдивости их убедились воочию.

Улемы не могут обманывать, ибо не имеют на то право слуги Аллаха.

— Вы-то поедете, Мада, а что делать нам, беднякам, у которых нет ничего? — невольно вырвалось у Мачига. — Дети наши ложатся спать голодными. Дома ни зернышка. Мало ли что в дороге случится, да еще и одеться нужно, обуться.

— И что будет с нами потом, если и доберемся мы туда? — поддержал Мачига стоявший рядом Ибрагим.

Мада открыл было рот, чтобы ответить, но Шахби его опередил:

— Оставайтесь! Вас никто не неволит! Разведете свиней.

Работать, чтобы купить жене шаровары, ведь русские матушки шаровары не носят, вам уже не нужно будет, сыновей своих отправите в солдаты, дабы избавиться от лишних ртов. Живите спокойно.

Мачиг оскорбился от слов Шахби, собрался было дать достойный ответ, но вовремя сдержался, вспомнив, где он находится. Шахби — хозяин, и он, Мачиг, только что встал из-за его стола.

— Это тебе смешно, Шахби, нам же не до смеха, — упрекнул его тем не менее Мачиг. — Мы хотим услышать настоящий совет.

— Знаю! — продолжал Мада. — Обманывать вас я не стану и не собираюсь. Действительно, беднякам придется очень трудно.

Возможно, труднее всех. Но могу заверить в одном: тому, кто доберется до Хонкары, раскаиваться не придется. Падишах считает нас своими братьями по вере и готов нам помочь. Вот, у меня есть письмо от него, — Мада достал из внутреннего кармана бешмета сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Шахби.

Шахби письму не удивился. Вероятно, он его уже держал в руках и даже читал. Развернул, быстро пробежал глазами, передал одному из аульчан. Тот, увидев арабский текст, торопливо прошептал: "Бисмиллахи рахмани рахийм", долго и внимательно разглядывал печать внизу, потом так же молча передал письмо дальше. Письмо переходило из рук в руки, пока опять не вернулось в карман бешмета Мади.

— В этом письме падишах Хонкары Абдул-Межид зовет нас к себе вместе с семьями. Он уже распорядился выделить для нас земли, наши братья по вере уже начали строить для нас дома. Советует, чтобы мы тронулись в путь с наступлением весны. Первое время нам не нужно будет беспокоиться о зерне, он обещает дать его безвозмездно. Он также обещает помогать нам и не облагать нас налогами, пока не станем на ноги…

Мада говорил долго и нудно, по несколько раз повторял одно и то же, словно боялся, что смысл письма дойдет не до всех.

Когда он, наконец, умолк, послышался голос Ибрагима:

— Я не уверен, Мада, можно ли верить этой бумаге. Бумага, она и есть бумага. Но даже поверив ей, как можно отправляться в такую даль? Страна-то чужая… Не знаю, Мада… Может, я что не так говорю… Только все адыги, переселившиеся туда в прошлом году, умерли от голода и болезней. Такое может и с нами случиться.

— С адыгами совершенно другое дело, — вмешался Нуркиши -

Во-первых, прижатые русскими войсками к морю, они бежали огромной и беспорядочной массой. В Хонкаре их, естественно, никто не ждал, а потому их и не смогли встретить как следует.

Представьте, к нам, в нашу страну неожиданно врываются сотни тысяч голодных, оборванных, больных людей. Среди них в основном женщины, дети, старики. Что можем мы сделать сразу?

Войдем в положение падишаха Хонкары. Конечно, он мог и хотел помочь, но не успел. А про нас он уже знает. В прошлом году Кундухов Муса съездил в Хонкару и обо всем договорился с падишахом. И как вы только что сами слышали, Абдул-Межид прямо говорит, что наши братья по вере там уже готовятся встретить нас. Кроме того, по словам Сайдуллы, для помощи беднякам, не имеющим достаточных средств для переселения, падишах Хонкары прислал деньги. Есть надежда, что и русский царь окажет нам помощь.

Поднялся шум. Говорили, отводя душу, прикидывали, сомневались:

— Ну сказали же, сам он пишет… Чего тебе еще?

— Сначала развяжи мешок, а потом увидишь, что в нем.

— Так я и поверил!

Один Мачиг молчал. Душу терзали сомнения. Что делать? Как оставить родной аул, родную землю…

Он не слышал, как мюриды снова начали зикр, не заметил даже, как очутился на улице. Очнулся от всех этих тяжелых дум, лишь когда почувствовал, как лютый мороз забрался под рваную черкеску. Тогда-то и услышал Мачиг свирепый вой ветра, а оглянувшись вокруг, понял, что такая вьюга утихнет не скоро.

ГЛАВА IV. ГОСТИ

Иногда удается дурачить народ, но только на некоторое время; дольше — часть народа; но нельзя все время дурачить весь народ.

А. Линкольн

Быки, почувствовав близость жилища, двигались торопливо. Из-за редкого кустарника уже виднелись крыши домов. Еще полчаса — и они будут в родном Гати-Юрте. Свежевыпавший снег скрипел под тяжестью, когда в него по колено проваливались и быки, и люди.

Тишину нарушали лишь шуршание шагов, скрип полозьев да шумное и тяжелое дыхание уставших быков.

Три дня провели они на строительстве дороги. На трех санях с утра до позднего вечера возили лес. И вот сегодня, наконец, возвращаются домой. Но настроение от этого не стало лучше. Кто знает, что таится на уме у нового старосты Хорты, назначенного после смерти Исы. Может, завтра он возьмет и снова пошлет возить лес. От него всего можно ожидать. Подлая натура у человека. Чтобы выслужиться перед начальством, из шкуры лезть готов. Иса слыл жестоким и безжалостным, но в смелости ему отказать было нельзя. Он разговаривать с начальством умел, не заискивал перед ним и держался с достоинством. А если требовалось, то и свое слово поперек мог сказать. Хорта же, наоборот, только головой кивает да поддакивает. Задабривает начальство. Прикажут ему всего-то трех человек выделить, а он рад стараться, вдвое больше пошлет. А работа на строительстве дороги очень трудная. Все время на холоде, все время в снегу.

В прошлый раз, когда он послал шесть человек, все шестеро обморозили себе ноги. Среди них, к несчастью, оказался и Васал.

Али отодвинул до отказа плетеные ворота, и быки, не дожидаясь возвращения хозяина, сами тронулись с места и легко вкатили груженные дровами сани. Остановились в глубине двора, зафыркали, задирая мокрые морды и пуская клубы пара из горячих ноздрей.

— Новость! У нас новость! — Айза выскочила из дома в одном платье и побежала навстречу мужу.

— Что случилось? — спросил Али, глядя в веселые глаза жены.

— Дай сначала откупную!

— Что же я тебе дам?

— Просто так я не согласна.

"Неужели Арзу женился? — радостно екнуло сердце. — Нет, вряд ли. Может, корова отелилась или кобыла… Да и того быть еще не должно, рано…"

— Скажи, глупышка, что произошло?

— Э, нет…

— Вот я весь перед тобой. Бери меня.

Айза взяла из рук мужа налыгач и, полуоткрыв улыбающиеся полные губы, потянулась к нему.

— И что за новость? — Али двумя пальцами зажал ей губы. — У нас гость!

Только сейчас заметил Али коня под навесом и узкий санный след к сараю.

— Кто приехал?

— Сам догадайся.

Сгорая от любопытства, Али пошел к дому, оставив быков на попечение жены. Но в доме все было как обычно. Умар, занятый своей игрой, даже не повернулся в сторону отца. Усман спокойно спал в люльке. Али удивил лишь необыкновенный порядок в комнате и чистота. Нары были застелены украшенной разноцветным орнаментом войлочной кошмой, которую жена доставала только в праздники и в исключительных случаях. В печке весело потрескивали дрова, в чугунном котле варились куры. Такое в доме Али случалось нечасто. Он уже стал думать, что гость, возможно, вышел по своим делам, но в эту минуту почувствовал, как кто-то крепко обхватил его сзади за шею одной рукой и прикрыл глаза ладонью другой.

Али попытался вырваться, но безуспешно. Он лишь сумел коснуться жесткой бороды гостя. Али стал перечислять имена всех своих знакомых. Гость молчал.

— Сдаюсь, — сказал Али наконец. — Не могу узнать!

Гость отпустил его, повернул к себе и крепко обнял.

— Добрый день, дорогой ты мой! — услышал Али русскую речь.

— Андри! — вскричал Али, обнимая друга.

— Эх, Али, Али! — говорил Андрей. — Как тебя такого земля только носит. Столько лет не давать о себе знать! Я уж думал, не случилось ли что. Как увижу человека из ваших краев — обязательно о тебе спрашиваю.

Али с трудом стянул оледенелую шубу из овчины, повесил на деревянный гвоздь, вбитый в стену возле дверей.

— Бедный человек — что мертвый, ему не до друзей, не до знакомых. Каким бы он умным и смелым ни был, его жизнь и гроша ломаного не стоит. Присаживайся, не стой. Как нежданно и как хорошо, что ты приехал!

— Не сокрушайся, Али. Богатство — на день, а доброта — на всю жизнь. Главное — быть человеком. Состояние — дело наживное.

Нам ли к лицу горевать о нем? — Андрей присел на край нар.

Али снял кожаные поршни[61], поставил их у печки.

— Так-то оно так, разве я этого не понимаю. Только не справедливо все же устроен мир. Одни гнут спины, другие празднуют… Только разве я мог забыть про вас, забыть все, что вы сделали для нашей семьи! Мы, чеченцы, никогда не забываем ни добра, ни зла. Я всегда помнил о вас, но вот проклятая нужда пригнула к земле и не дает выпрямиться. Ты, Андри, приехал один?

— Нет, со мной товарищ. Помощник, Яков. Ты его не знаешь, он со мной работает недавно.

— А как поживает Наташа? Она здорова? Часто вспоминаю ее вкусный хлеб.

— Просила всем передать поклон. На тебя обижена, говорит, что ты совсем забыл.

Али покачал головой.

— Нет, она не права, — оправдывался он. — Помню, но, ей-богу, времени не хватает. Столько дел: то дрова возить, то дорогу расчищать, то еще куда-нибудь пошлют. Только подумаешь: ну, наконец-то хоть сегодня отдохну, как власти придумывают новую повинность. Вместо налогов и штрафов. Заплатить нечем — значит, отрабатывай.

— Да я шучу, — рассмеялся Андрей, видя, как серьезно воспринял Али его слова. — Старуха и сама прекрасно понимает, как вам здесь нелегко.

— А Ванька чем занимается?

— Повзрослел. В прошлом году женили.

— Женили? И не дал нам знать? А еще говоришь — кунак. Разве, Андри, так друзья поступают?

— Умышленно, Али, не сообщил я тебе.

— Да пропади оно все пропадом, обязательно бы приехали. Что ты, такое событие!

— Нет, мой друг, — серьезно сказал Андрей. — Нельзя было приезжать в то время.

— Почему? — не понял Али.

— Свадьба совпала с шалинскими событиями. Вся станица была на ногах. Ложились в постель, а с оружием не расставались. Как мог я пригласить вас к себе? Случись беда с вами, что мне делать? Тягаться с властями? Ты сам понимаешь, таким, как мы, это не под силу. Разве ты забыл тот случай, когда приезжал к нам с Айзой?

В дом вошла Айза, и разговор мужчин прервался.

— Ну, откупная полагается мне? — спросила Айза.

— Конечно! — согласился Али и рассмеялся. — Что делать, Андри?

Сообщила радостную весть и теперь покоя не дает, требует откупную.

— Айза у тебя молодец, — сказал Андрей, кивнув головой. — Только жаль, не понимаем мы с ней друг друга. Пока тебя не было, мы как немые объяснялись. Она говорит по-вашему, а я глазами хлопаю, понять не могу. А вот с Умаром общий язык нашли сразу.

Особенно понравился ему Яшка. Уже подружиться успели. Айза, между прочим, изменилась. Наши женщины с возрастом полнеют, ваши же — наоборот.

— Толстушки у нас — редкость. — Али вдруг хлопнул себя по лбу.

— О самом главном спросить забыл. Корней-то как там? Семья его здорова?

— Тянет лямку потихоньку. То там кусочек урвет, то здесь.

Завел дружбу со здешними абреками.

— Не окажись он тогда на площади — не сидеть мне сегодня с тобой. Храбрости его можно позавидовать. Пусть во всем ему сопутствует удача.

Айза помешала в котле, попробовала, сварились ли куры, и принялась стряпать галнаш.

— Надо второго гостя позвать. Обед почти готов.

— Куда твой помощник пошел? — спросил Али у Андрея. — За разговорами не спросил о нем.

— Вышел аул посмотреть.

Али снова натянул поршни, накинул на плечи шубу и вышел на улицу.

Айза и Андрей остались вдвоем. Андрей молча глядел на жену друга. Говорить они не могли: она не понимала по-русски, он — по-чеченски. Впрочем, и Али-то изъяснялся не ахти как, хотя его понять все же можно было.

Айза замесила тесто и, склонившись над широким деревянным подносом, проворно работала. Оторвет кусок теста, прижмет его пальцами к ладони другой руки — галушка готова. И все это так быстро, что не уследишь.

Андрей позвал Умара, посадил его к себе на колени.

— Во, мужчина! А ну скажи "кхинкх", так-так. Мы сейчас это дело платочком, вот так, теперь с носом у нас полный порядок.

Настоящий абрек! Вылитый отец! Вырастешь, родителей кормить будешь? Будешь, а?

Мальчик ничего не понимал, но доверчиво кивал головой. Он догадывался, что незнакомый дядя спрашивает его о чем-то хорошем. А раз о хорошем, то нужно кивать.

В это время проснулся Усман, и Айза, продолжая стряпать, ногой стала качать люльку. Андрей пододвинул люльку к себе.

— Оставь, я покачаю, — сказал он.

— Айзу смущало то, что она не может занять гостя, потому отсутствие мужа казалось ей бесконечно долгим. И когда двое мужчин появились на пороге, она облегченно вздохнула.

— А где Арзу пропадает? — поинтересовался Андрей. — Уехал куда?

— Не знаю. Меня же три дня не было дома. Не успел спросить у жены.

Яшка скинул с себя шубу, стянул тяжелые яловые сапоги.

— Садись вот сюда на койку и качай люльку, — сказал ему Андрей. — Умар тебе поможет, как надо. Правильно я говорю, абрек?

Мальчик кивнул, спрыгнул на пол и встал около Яшки.

— Слышал я, этим летом у вас засуха была?

— Лучше не спрашивай, — махнул рукой Али. — Страшно было глядеть. Земля потрескалась от жары. Чем мы прогневили Бога?!

Все посевы суховеем смело. Муллы говорили, что это наказание за грехи наши. И люди, бедняги, только и утешались молитвой.

Землю нам оставили такую, что на ней и в дождливую погоду урожая не собрать. Да, страдают люди.

После войны многие с берегов Терека и Сунжи переселились сюда, в горы. Они — наши люди, и их нельзя было оставлять в беде.

Теперь пошел слух, что к весне нас прогонят и отсюда. А на наше место поселят русских. Многие собираются ехать в Турцию.

Об этом разговоры на базаре, на улице, в поле, дома. Стоит кого-либо повстречать, и он сразу заговорит с тобой о Турции, о переселении. Толком, правда, никто ничего не знает. Слухи ползут один страшнее другого. Поневоле растеряешься.

— К чему бы это? Объясни мне, я, лично, не понимаю.

— Что тут объяснять? Почти всю нашу плодородную землю отдали казакам, одарили прислужников царя. А на той, что оставили нам, и бурьян не прорастет, не то что семена. Но нам самим очень нужна земля. А коли так, то разве два врага уживутся в одном доме? Власти нам землю добровольно не вернут. Значит, и миру между нами не бывать. Все наше богатство-то ведь — земля. Оторви нас от нее, и мы погибнем. Нищету как-нибудь переживем, лишь бы земля была у каждого. Плохая ли, хорошая.

Да ведь и ту хотят отобрать. Даже маленький начальник и тот поступает с нами, как ему вздумается. Царь крепко вцепился чеченцу в горло и с каждым днем все сильнее сжимает когти.

Понастроил крепостей, в них полно солдат. Завтра утром скажут:

идите, чеченцы, сдавайте свое оружие и свои души. Так будет.

А потому бегут люди, сами не зная куда, но бегут.

Андрей молчал. Али говорил правду. Как живут чеченцы, он сегодня посмотрел. Всюду увидел запущенность и нищету, убогие хижины, в окнах которых вместо стекла бычьи пузыри. Двери прохудились, выгнулись от времени голые стены. Полураздетые, дрожащие от холода дети. В их станице бедная семья не знала такой нужды. Видя жизнь чеченцев, он сегодня почти физически ощутил свою вину перед этими людьми, которые попадались навстречу, когда он ехал по улице. Буквально каждый встречный останавливал их, здоровался за руку, приглашал в гости отведать хлеб-соль, отдохнуть с дороги. Они, живущие в голоде и нищете, тем не менее протягивали руку помощи. Так было и в разгар войны. Любого русского, пришедшего к ним с миром, они принимали с почетом и провожали его, чтобы гость не опасался за свою жизнь. Время-то опасное. Но они не щадили тех, кто шел к ним с оружием. Все солдаты были для них врагами. И как им понять, что воюют солдаты не по собственной охоте, что они так же, как чеченцы, втянуты в эту чуждую им бойню.

…А тот случай произошел на второй год после окончания войны, когда Али и Айза только что поженились и еще обзаводились хозяйством. Ни арбы своей, ни коровы, ни вил, ни лопаты они не имели. Особенно дорого тогда ценились железо и соль. Али заготовил несколько мешков древесного угля, а Айза набрала в лесу диких груш. Попросили у людей быков и арбу, погрузили свою поклажу и поехали в Орза-Калу, как именовали тогда горцы станицу Червленую, бывшую в те времена неофициальной столицей Терского казачества. В ней бывали генерал Ермолов, князь Гагарин, великий князь Михаил Николаевич, знаменитый Дюма-отец, Лев Толстой.

Червленая — одна из самых богатых станиц. На каждую казачью семью в ней приходилось в среднем по сто десятин земли. И самая крупная — владения ее простирались почти на двести верст.

Чем ближе подъезжал Али к станице, тем сильнее охватывало его беспокойство. Может быть, лучше повернуть назад? Но он не подавал виду, что боится, Айза же, завороженная красотой мест, не замечала его состояния. "А-а, будь что будет, — решил Али, — все в руках Аллаха".

Война эти места обошла. Между станицей и виноградниками у южной околицы они увидели качели, ровные дорожки, пруд с чистой родниковой водой. Под раскидистыми деревьями были расставлены скамейки для отдыха, стояли беседки. По парку прогуливались нарядные люди. Все мужчины — в черкесках, у каждого из-под барашковой шапки, сдвинутой на самый затылок, свисал, почти закрывая лоб, длинный чуб. Все мужчины были вооружены. Женщины носили рубахи с широкими рукавами, нарядные кафтаны, шелковые платки и сорочки, плотно облегающие грудь, дорогие "грязевые" пояса с массивными серебряными пряжками, позолоченные застежки в два ряда на узких кафтанах.

Айза не могла оторвать глаз от этой красоты. Все было как в сказке. Ведь только в сказках люди живут весело и счастливо.

В жизни же она не встречала еще людей, которые бы не испытывали нужду и не плакали от горя. Али думал о своем:

"Кому нужны здесь наши груши и мушмула? Зря мы сюда приехали".

Не успели они еще въехать в станицу, а об их появлении уже знали почти все. Только они приблизились к южным воротам, как стоявший там мальчишка исчез, и вместо него появился казак.

Их пропустили. Со всех сторон сбежались ребятишки, и в их окружении арба медленно тащилась к центру станицы. Али казалось, словно его пропускают сквозь строй. Перекликаясь с соседями, женщины и мужчины выбегали из калиток на улицу, показывали на арбу пальцами и что-то говорили друг другу.

Дорога вывела на центральную площадь, где высился двухэтажный дом полкового командира. Рядом виднелась гауптвахта, у дверей которой стоял казак с обнаженной шашкой. По соседству — дом полкового правления, тут же висел вечевой колокол. На площади было довольно многолюдно. Любопытные и просто праздно шатающиеся окружили арбу и молча рассматривали сидевших на ней Али и Айзу. Али старался не выдать своей тревоги. Ведь и он впервые оказался в казачьей станице. Хотя старики-чеченцы и говорили очень тепло о былых взаимоотношениях между чеченцами и терскими казаками, теперь наступили совершенно иные времена, и между тем прошлым и сегодняшним настоящим пролегла огненная грань долголетней войны. Что из того, что когда-то предки чеченцев и казаков жили как друзья и братья? Царь-то их потомков превратил во враждующие стороны. И может быть, среди этой вот толпы стоят те, у кого от чеченской пули погиб отец, брат или сын? Может, кому-нибудь из них взбредет в голову мысль отомстить за погибших? Ведь повсюду сейчас находятся сумасбродные головы, всегда готовые на любое преступление.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: