Когда мне был двадцать один год 5 глава

Воцарилось молчание.

Отец сказал:

— Вставай, сынок. Пошли на улицу.

Он опять был прикован к трубе. Сжавшись на земле в тени гаража, он прислушивался к голосам, доносящимся из дома сквозь щели между досками, которыми были заколочены окна.

Первым заговорил отец:

— Так в чем дело?

Раздался взволнованный голос Тодда:

— Мы потеряли Портленд из-за Черепа. К югу отсюда он собрал что-то вроде армии из мертвецов.

— Он выдрессировал их. Они приходят к людям, которые знали их, любили, — родные, друзья. Мертвые ведут себя так, будто у них сохранились чувства. Люди мешкают, не стреляют сразу. А потом уже слишком поздно.

— И какое отношение это имеет к моему сыну?

— Вы что, не понимаете? — Джек снова услышал голос Тодда. — Он часть этого. Он был другом Черепа. Он притворяется безобидным и выжидает момент, чтобы напасть.

— Он опасен, — добавил Сэм. — Он знает об этом доме, а теперь еще и про убежище во Фрипорте. Что еще ему известно? Его нужно уничтожить.

— Нет, — отрезал отец.

— Это уже не ваш сын, — продолжил убеждать его Тодд. — Ваш сын мертв, его нет больше. Теперь это просто нечто, вселившееся в его тело. И оно использует против вас вашу собственную любовь.

Сэм добавил:

— Люди имеют право на самозащиту. Если кто-нибудь из ребят однажды ночью выйдет во двор и пристрелит эту тварь, я не буду его винить.

Один из жильцов прошипел:

— Эй, потише. Он может услышать нас.

После этого голоса стихли. До Джека доносился только слабый шепот, в котором он не мог различить ни слова.

Долгие часы он провел в ожидании. Потом увидел, как отворилась задняя дверь. Темная фигура с ружьем в руке двинулась через двор к нему.

Сэм? Тодд? Кто-то из жильцов? Джек не мог разглядеть.

Это был отец. Он вышел на свет, потом склонился над Джеком, разомкнул замок на цепи и сказал:

— Тебе нельзя здесь больше оставаться. Тебя могут убить. Мне очень жаль.

— Мне тоже, — прошептал Джек, поднимаясь на ноги.

Он обнял отца и ушел во тьму.

Армия Дастина расположилась на огромном поле к северу от Портленда. Тысячи мертвецов бродили по долине и бросали на Джека свои тусклые взгляды. Он шел сквозь мертвую толпу, выкрикивая:

— Дастин! Я ищу Дастина!

Наконец ему ответили:

— Эй, ты! Чего тебе нужно?

Джек обернулся на голос и увидел приближающегося к нему мертвеца — лысеющего мужчину в выцветшей солдатской униформе.

— Я ищу Черепа.

— Главнокомандующего, ты хотел сказать, — ответил мертвец. — Он тоже захочет тебя увидеть. Ты можешь нам пригодиться.

Мертвец повел Джека обратно сквозь толпу, вверх по пологому склону холма, на вершине которого небольшая группа мертвецов переговаривалась приглушенными голосами. Дастин стоял спиной к Джеку. Так он казался нормальным, знакомым.

Джек окликнул его по имени.

Дастин повернул голову, так что Джек мог увидеть одно выпученное глазное яблоко и жуткий безносый профиль. На Дастине был потрепанный армейский мундир. Он произнес:

— Так ты вернулся? — Потом он снова посмотрел в другую сторону, так что Джек мог видеть только его затылок, и продолжил: — Где ты был?

— Там, на севере, — ответил Джек.

— Сталкивался с живыми? С вооруженными отрядами?

— Нет, — солгал Джек.

— Мы скоро туда отправимся, — продолжил Дастин. — На север. По Девяносто пятому. В Уотервилль. Твой родной городишко. — Теперь он развернулся к Джеку, глядя на него в упор и следя за реакцией.

Джек не произнес ни слова.

После непродолжительного молчания Дастин сказал:

— Как бы то ни было, настало время дрессировки.

Он подошел к самому краю обрыва, взглянул на кишащие внизу орды и закричал:

— Не стреляй!

Зомби провыли в ответ:

— Не… стреляй…

— Это я! — надрывался Дастин. — Ты меня знаешь!

Нестройный хор тысяч тусклых голосов взметнулся к самому небу:

— Это… я… Ты меня… знаешь…

— Прошу тебя, помоги мне! — проорал Дастин.

И мертвые взвыли в ответ:

— Прошу… тебя… Помоги… мне…

Дастин удовлетворенно кивнул и отвернулся от толпы.

— Такова наша стратегия, Джек. Единственное, что есть у моих солдат, — это упорство. То, что живым они напоминают тех, кого они когда-то любили и потеряли, — одно из немногих наших преимуществ.

— Чего ты добиваешься? — спросил Джек. — Чего ты хочешь достичь?

— Мира, — произнес Дастин. — Живые хотят уничтожить нас. Всех нас. Наш единственный шанс — обратить их, сделать их такими же, как мы.

Джек смотрел на толпу воющих мертвецов. Они разбрелись по равнине до самого горизонта.

— И благодаря моему плану, — добавил Дастин, — мы выигрываем эту войну. Идею мне подал тот мальчик, который обратил свою мать. Помнишь, мы видели его в ту первую ночь.

— К черту твой план, — зло сказал Джек. — Из-за твоего плана я лишился дома и семьи.

Дастин быстро повернулся к нему:

— Так ты все-таки был дома. — Голый череп угрожающе приблизился к самому лицу Джека. — Там прячутся люди?

Джек отвернулся.

— В твоем доме? — допытывался Дастин. — Там они прячутся? Моя армия слаба, Джек. Они медленные, тупые и неуклюжие. Любой очаг вооруженного сопротивления может все погубить. Я должен знать о таких вещах.

— Оставь их в покое. Оставь в покое моего отца.

— Мы направляемся на север, Джек, — ответил Дастин. — Приводим мой план в исполнение.

— Не надо, — попросил Джек. — Оставь их в покое. По крайней мере пока. Двигайся на восток. К Фрипорту.

— Фрипорт? — рассеянно переспросил Дастин. — А что там, во Фрипорте?

Джек полез в карман, достал записку и тихо произнес:

— Эшли.

Тем же вечером Дастин сказал Джеку:

— Придется обратить ее. Это единственный способ.

— То есть убить, — проговорил Джек.

— Я хочу, чтобы она была с нами, — сказал Дастин. — Сейчас она постоянно подвергается риску. Если до нее доберется обычный мертвец, он повредит ее сознание. Уничтожит то, что делает ее особенной. А так она будет в безопасности.

Джек не мог понять, зачем он это сделал. Зачем предал Эшли. Чтобы защитить отца? Да, но на самом деле… Он хотел увидеть ее. Может быть, если она тоже будет мертва, она примет его.

— Это будет непросто, — произнес он вслух.

— Да, непросто, — согласился Дастин, — Для этого мне понадобишься ты. Мои солдаты подчиняются приказам. Я говорю им, на кого нападать, куда идти и что говорить. Но они слишком прожорливы, я не могу остановить их. Поэтому большинство моих новобранцев поступает ко мне в уже подпорченном виде. Мне почти некого произвести в офицеры.

— И ты собираешься сделать офицером меня? — скептически усмехнулся Джек.

— Я не могу использовать для этого дела моих рядовых. Слишком велика опасность для Эшли. Придется использовать офицеров, я должен быть уверен, что они не причинят ей вреда. А их у меня слишком мало.

Несколько тупых, бессловесных зомби прошли мимо, и Джек представил, как они рвут зубами нежное личико Эшли.

— Я пойду с вами, — сказал Джек. — Ради Эшли. Чтобы убедиться, что с ней не случится ничего плохого.

— Ради Эшли, — согласился Дастин.

Дастин собрал офицеров на совет и показал им фотографию, на которой он и Эшли стояли у костра, обнявшись.

— Вот она. Смотрите, чтобы ее не изуродовали.

Армия двигалась на восток. Тысячи воющих зомби брели по шоссе. Дастин ходил среди них, выкрикивая:

— Ищите знакомые места, людей, которых знали! Не стреляй! Ты знаешь меня! Помоги!

Эхо разносило по окрестностям нестройное бормотание: «Не стреляй… ты знаешь меня… помоги…»

При Дастине неотлучно находился десяток офицеров — мертвецов, вооруженных винтовками и пистолетами, которые всегда находились с ним рядом. У самого Дастина был дробовик и армейский нож за голенищем сапога. Джек следовал за ними на некотором расстоянии, волоча за собой винтовку, безучастно уставившись себе под ноги, на дорогу, усыпанную мокрыми сосновыми иглами. Его терзали дурные предчувствия.

Дастин тихо сказал своим офицерам:

— Они, скорее всего, никогда не сражались с такими, как мы, — быстрыми, сообразительными, вооруженными. В этом — наше главное преимущество.

— Они потратили недели на то, чтобы укрепить дом. Как мы заставим их впустить нас? — проворчал один из офицеров.

— Я могу это устроить, — вызвался Джек.

Дастин повернулся, уставился на него изучающе, затем кивнул.

Дом, который был им нужен, оказался особняком в викторианском стиле, со множеством пристроек, уютно расположившимся в рощице белоствольных кедров. Дастин направил отряд прямо к дому. Выстроившись в колонну и припадая к земле, они быстро перебрались через лужайку. Джек и Дастин взбежали на крыльцо, а все остальные притаились за перилами или в высокой траве.

Джек стал колотить в дверь, крича:

— Впустите нас! Это Сэм! Ради бога, впустите нас, они идут!

Через несколько мгновений он услышал, как щелкнула задвижка. Дверь приоткрылась. Дастин просунул дуло своего ружья в образовавшуюся щель и выстрелил. Кровь хлынула фонтаном, забрызгав крыльцо, и Дастин пинком распахнул дверь настежь.

Офицеры выскочили из своих укрытий, с ружьями на изготовку, и ворвались в дом. Загрохотали выстрелы. Джек вслед за другими вбежал в просторный холл, уже заваленный трупами. Отсюда на второй этаж вела лестница.

— Прикрывай лестницу! — приказал Дастин. — Чтобы по ней никто не мог спуститься.

Джек направил ружье в сторону лестничной площадки второго этажа. Другие офицеры устремились в боковые комнаты, и весь дом содрогнулся от криков и грохота выстрелов.

Вдруг дверь под лестницей распахнулась. Джек взвел винтовку и прицелился, но в дверном проеме вспыхнул белый огонь выстрела. Пуля попала ему в грудь, он отшатнулся назад, натолкнулся на маленький столик и сшиб с него лампу, которая тут же разбилась вдребезги.

— Подвал! Они в подвале! — закричал Дастин.

Три офицера ринулись вниз. Пол под ногами Джека дрогнул, снизу донеслись крики ужаса. Он вытащил пулю из груди.

Еще один офицер подбежал к Дастину и доложил:

— Сэр, мы нашли девушку. Она в кабинете. Истекает кровью.

Дастин кивнул.

— Я хочу быть с ней, когда она очнется. Заканчивайте тут.

— Да, сэр. — Офицер подошел к входной двери и скомандовал: — Идите сюда. Заходите. Да быстрей же!

Джек в ужасе смотрел, как толпы мычащих мертвецов, спотыкаясь, заходят в дом и жадно набрасываются на свежие трупы.

Он схватил Дастина за локоть и заорал:

— Что ты делаешь? Эти люди могли бы нам пригодиться!

Дастин ответил:

— Первое, что они сделают, восстав из мертвых, — попытаются нас пристрелить. Лучше уж так.

Джек бросил последний взгляд на пирующих мертвецов и пошел за Дастином в кабинет.

Эшли лежала в мягком кресле. Вокруг толпились офицеры. Из единственной ранки на ее груди стекала тоненькая струйка крови.

Один из офицеров произнес:

— Она уже не дышит. Осталось недолго.

— Я хочу остаться с ней наедине. — Это прозвучало как приказ.

Офицеры-зомби покинули комнату, увлекая за собой Джека. Он прошел по длинному, опустевшему коридору к входной двери, вышел во двор, прислонился к высокому белому кедру и стал ждать Эшли.

И вот она возникла в дверном проеме. Стройная, с длинными блестящими волосами. Но лица у нее больше не было. Только глазные яблоки таращились из глазниц черепа.

Дастин тоже вышел из дома и встал за ее спиной. Их костяные лица выглядели абсолютно одинаково.

— Не могу поверить, что ты сделал это, — с горечью сказал Джек тем же вечером Дастину, который стоял рядом с ним во дворе. — Она была такой красивой.

— Эшли всегда будет красивой, — ответил Дастин. — Для меня. Тебе нравилось ее лицо. Я любил ее саму. Так кто из нас заслуживает ее?

— Я хочу поговорить с ней, — произнес Джек.

— Нет, держись от нее подальше. — В голосе Дастина явственно слышалась угроза. — Или я расскажу ей, кто привел нас сюда. Кто ее предал.

Джек вздрогнул, а Дастин отошел от него, затем оглянулся через плечо и добавил:

— Я единственный, кто может понять ее сейчас. Понять, через что ей пришлось пройти.

Часами бродил Джек среди мертвых, продираясь сквозь массы гниющей плоти. Его тошнило от тупости и безобразия этих тварей.

В толпе мелькнул белый череп. Джек развернулся и пошел в другую сторону.

Пробиваясь сквозь толпу, он оглянулся. Череп следовал за ним и приближался.

Наконец Эшли догнала его.

— Джек. Это ты… — Ее жуткое лицо было совсем близко, обнаженные глазные яблоки изучающе разглядывали его. — Дастин сказал мне, что ты здесь. Скажи же что-нибудь. Ты узнаешь меня? Ты понимаешь?

Он не отвечал. Она что-то заподозрила.

— Ты имеешь к этому какое-то отношение? Ты помог ему сделать это?

Джек отвернулся и побрел сквозь полчища мертвых. В тот момент он завидовал им — они не понимали, что творят, не чувствовали угрызений совести. Было невыносимо чувствовать на себе взгляд Эшли. Пусть она оставит его в покое!

Оставалось только одно.

— Не обижай меня! — взвыл он нечеловеческим, низким голосом. — Прошу тебя, помоги мне!

Нэнси Килпатрик

Время печали

Тоска преследовала ее по пятам. Давно привязалась, еще до катаклизма. Еще до того, как распался привычный уклад человеческой жизни вообще и ее собственной жизни в частности, и облик всей планеты стал иным. До того, как угасли надежды на будущее.

Присев на вершине холма, женщина оглядывалась вокруг, настороженно осматривая зеленые окрестности сквозь летные очки. Ни минуты покоя, всегда настороже. Некогда в этой долине золотились тучные нивы среди мирно раскинувшихся деревушек с уютными домиками, дети ходили в единственную школу, а прихожане отправлялись на молитву в одну из двух церквей разных ветвей христианства, в синагогу или в мечеть. Над листвой возвышались шпили, в лучах вечернего солнца сияли кресты. На ум пришли слова Джозефа Кэмпбелла: любую культуру можно оценить по самым высоким ее зданиям. Интересно, можно ли отнести это изречение к существам, населяющим деревни сейчас?

Наверное, там еще сохранились футбольное и софтбольное поля, больница и магазины. Многие месяцы она не наведывалась в поселки и потому не могла точно сказать. То здесь, то там виднелись фрагменты домов: стены, обшитые вагонкой пастельных тонов, светлыми пятнами выделялись на фоне буйной зелени, лавой затопившей холмы. За последние годы растения набрали чудовищную силу, пожирая все на своем пути: дома, поля, людей… Хотя нет, людей они не трогали: люди и так вымерли. Несколько лет назад.

По-прежнему эта страна, такая далекая от ее родины, была краем буйной, сочной зелени всевозможных оттенков: от светло-желтого до почти черного. Несмотря на толстый озоновый слой, поглощавший солнечные лучи, светило умудрялось давать жизнь растениям, которые вовсе не страдали от «парникового эффекта», а, напротив, благоденствовали и разрастались. Только человечеству пришлось туго.

Да, пора возвращаться. Даже если не разразится буря, все равно заход солнца не за горами. К тому же надо кое-что сделать. Работы всегда по горло. Нужно полить огород-кормилец, за которым она старательно ухаживала. Еще надо подумать, как укрепить то слабое место в заборе с помощью подручных средств, чтобы не наведываться в деревню. Она собирала фрукты и овощи, которые ела каждый день и заготавливала впрок, а для этого приходила за дровами на холмы, где с наступлением темноты становилось опасно. Она трудилась непрестанно и только так могла выжить.

— Выживают сильнейшие, — отчего-то вслух произнесла женщина. Голос прозвучал странно, а слова звоном отдались в ушах. Уже давно она не слышала собственного голоса.

Она почувствовала себя вялой. Сейчас как раз самое благоприятное для зачатия время — ровно между двумя циклами, которые уже стали короткими. Нельзя сказать, что во время овуляции энергия падает совсем уж до нуля, но ее не хватает, и сосредоточиться нелегко. Через две недели начнется менструация, все нормализуется. Но это будет потом. А теперь ей хотелось сидеть и вглядываться, вглядываться в бесконечность горизонта… «Потихоньку приближается менопауза», — написала она в дневнике. Странные слова: «потихоньку», «бездельничать», «прохлаждаться», «отдыхать»… Отнести их к ней самой было невозможно ни в буквальном смысле, ни в переносном. Ежечасно и ежедневно дел было невпроворот, а ночью тяжелым гнетом наваливался бесконечный бой с одиночеством и отчаянием. И страх.

Она на секунду сняла очки в надежде, что поля шляпы защитят глаза, но всё же не удержалась и быстро взглянула на искрящийся оранжевый диск солнца, плывший вниз в подернутых дымкой небесах. Попыталась отчетливо вспомнить прежнее, желтое солнце. И не смогла, словно оно всегда было цвета яркой оранжевой мякоти тыквы. Как будто все в природе всегда было таким, как сейчас. Она вновь надела очки, заставила себя встать на ноги и даже сделать несколько шагов, но тело отказывалось повиноваться. «Только несколько минут. У меня есть в запасе немного времени», — убеждала она себя.

Вдруг раздался колокольный звон. До сих пор по воскресеньям, утром, днем и вечером, сам собой раздавался благовест. Вот уже ответили колокола второй церкви. Звуки плыли в долине, обволакивали замершую женщину, смывали страхи и заботы, приносили с собой воспоминания…

В то утро, когда они с Гарри поженились, тоже звонили колокола. Счастливые звуки, полные обещания, зовущие в новую, прекрасную жизнь. «Какой же молодой я была, — подумала она, — какой наивной!» Порой она думала, что ей всегда было сорок, как сейчас… Но в тот далекий день ей было двадцать, а Гарри — двадцать один, и она смело вверяла мужу свое будущее. Верила, что он не изменит ей, не предаст их семью.

Дом. Счета. Беременность, закончившаяся абортом, потому что они слишком молоды, как считал муж, а она согласилась: да, еще рано заводить ребенка, впереди вагон времени. Вполне терпимая работа до окончания юридического факультета, потом служба клерком в престижной фирме; а затем она пополнила ряды служащих корпоративного права. Теперь, став честной сама с собой, она поняла, что ненавидела свою работу. Но тогда готова была стерпеть все — даже потерю ребенка. Ради Гарри. Во имя их любви.

Год за годом… Гарри. Работа. Бездетная жизнь. Теперь уже поздно рожать. Дело даже не в возрасте, хотя уже стукнуло сорок. Беременность невозможна по другим причинам: в первую очередь, обстоятельства ее теперешней жизни никоим образом не располагают к зачатию.

Вот она, цена наших выборов, жестко подумала она с затихающим последним ударом колокола. Отвергнутые пути… Выбираешь один, он ведет тебя к другому, и в конце концов понимаешь, что обратной дороги нет. Почему же никто не сказал ей об этом? Отчего мама не предупредила хотя бы перед смертью? Делай выбор здесь и сейчас, иди тем или иным путем; некоторые решения необратимы. Но мать мыслила весьма прогрессивно и была феминисткой. А отец? Его дочь никогда не интересовала. После развода он и вовсе стал призраком. Человек, которому она обязана появлением на свет, был с ней весьма дружелюбен: покупал вещи, платил за обучение, вел к алтарю перед венчанием с Гарри. Но, ослепнув в одночасье, она бы не узнала его в толпе. Ни по голосу, ни по запаху, ни на ощупь.

Все выборы оказались неверными, решила она. Я. Гарри. Родители. Каждый на Земле. Планета погрязла в ошибочных решениях. А теперь выбирать остается только из: Жить или Умереть.

Мрачные мысли прервало какое-то движение вдалеке. Быстро сдернутые очки повисли на шее. Солнце село. Небеса быстро серели, а она и не заметила. Встревоженная женщина вскочила на ноги и обернулась к западу, где между деревьями мелькнула фигура, похожая на мужскую. Оглядевшись по сторонам, женщина заметила движение практически повсеместно. Надо торопиться, иначе окружат.

Она помчалась вниз, спеша через густые заросли к своему дому, обнесенному надежным забором. Сорвала перчатки и отбросила в сторону, чтобы добраться до ключа, висевшего на шее.

Сегодня они передвигались весьма быстро, она чувствовала их за спиной, когда оказалась у ворот. Не стоит тратить драгоценные секунды и оглядываться. Руки дрожали, пока она вставляла большой ключ в тяжелый замок, отпирала его, отодвигала засов, вскакивала во двор… Она успела закрыться как раз в то мгновение, когда первый из преследователей был уже у ворот.

Зловоние разложения заставило попятиться. В электрическом свете, что горел в наступающих сумерках все ярче и ярче, было отчетливо видно существо по ту сторону ограды. Черты лица разобрать уже невозможно — живой труп. Раздутые синюшные пальцы просунулись в ячейки металлической решетки, пытались добраться до нее.

Они собрались у забора, тараща на нее унылые, безжизненные глаза. От их вида желудок выворачивало наизнанку и сердце тяжко колотилось в груди. За три года ей так и не удалось свыкнуться с их внешностью. К такому невозможно привыкнуть.

У многих плоть совсем истлела и отваливалась кусками, но и те, кто лучше сохранился, выглядели не менее жутко. Их вид пробирал до мозга костей. Существа издавали низкие стоны, напоминавшие плач изувеченных или больных животных. Сначала она их жалела, ей казалось, что им больно. Но только сначала. Тогда она еще не думала, не могла поверить, что они жаждут ее смерти. Зато теперь в этом не сомневалась.

Она заставила себя отвернуться, не смотреть на столпившихся у ворот тварей. Мысль о починке забора не давала ей покоя — но если не эта мысль, так другая непременно вертелась бы в голове. Расслабляться нельзя ни на миг. Она постоянно о чем-то беспокоилась, чем-то была озабочена. Ведь, чтобы выжить, необходимо все время быть начеку, никогда не поддаваться желанию отдохнуть от тревог.

В воздухе трепетали все те же стоны и вязкие чмокающие звуки мертвой плоти, прижимавшейся к другой мертвечине, к металлу или траве под ступнями. Но все же она приказала себе идти к колодцу. Надо поливать огород. Дрожащими руками она опустила ведро, оно коснулось воды с тихим всплеском. В колодце было непроглядно черно; женщина по натяжению веревки поняла, что ведро утонуло, и стала крутить ворот обратно. Когда ведро показалось над краем колодца, она его вытащила, отвязала, приладила угольный фильтр и полила грядку овощей. Небо подернулось сланцем, сквозь тяжелые облака не смогла пробиться ни одна звездочка. «Сегодня вечером богиня Луны, Артемида-охотница, не желает появиться, — подумала она. — Теперь ей и охотиться-то не на кого».

Тварей вокруг забора становилось все больше и больше, теперь они стояли в два-три ряда. Ежедневно она благодарила богов, все еще присматривавших за несчастной планетой, за то, что болезнь сначала поражала мозг тварей. Иначе они бы уже давно разрушили ее забор с помощью инструментов или подручных средств. От их близости воздух накалился, стало безумно жарко — по крайней мере, ей так казалось.

Перед внутренним взором мелькнул страшный день, когда один из них коснулся ее. Гниющая мякоть сомкнулась у нее на плече, холодные распухшие пальцы вцепились, сжали ее словно в тисках, пытаясь выдавить теплую жизнь. В панике она все же сумела вырваться и понеслась изо всех сил. На бегу подхватила лопату, чтобы защититься в самом крайнем случае, и бежала до тех пор, пока воздух огнем не стал жечь легкие и зрение не затуманилось. Тварь мчалась за ней по пятам, но женщине удалось юркнуть в дверь заброшенного склада и запереться на засов. Пытаясь добраться до нее, нежить шарила лапами по стеклу, но разбить окно и влезть внутрь оказалось слишком сложным для мозгов чудища.

В новостях нашествие нежити связывали с появлением некоей бактерии, передающейся при физическом контакте. Нечувствительной к антибиотикам. Не следует поддаваться панике, заявил кто-то по седьмому каналу, ситуация под контролем, разработана антибактериальная сыворотка. Все будет хорошо. Но она-то ведь чувствовала прикосновение твари сквозь тонкую ткань футболки; она видела страшную рожу совсем близко в течение всей ночи, пока первые лучи солнца не заставили нежить убраться восвояси, укрыться от приближающегося рассвета. Вероятно, дневной свет раздражал разлагавшуюся кожу. К утру женщина уже знала, что «хорошо» никогда не наступит. Мир не будет прежним. Пережив такое, она и сама изменилась.

Нараставший ужас торопил ее убраться от страшных тварей как можно дальше, и она забронировала билет на самолет. Ей попалась статья, где говорилось о нескольких безопасных местах на планете. Как считал ученый, чем больше изолирована местность, тем лучше. Новую Зеландию он назвал наиблагоприятнейшим местом на земле. Он ошибался.

Руки все так же мелко дрожали, когда она доставала из колодца второе ведро. Салат слегка поник, и она обильнее, чем всегда, полила овощи, надеясь, что они воспрянут к жизни. Период вегетации в этих краях длился целый год, но прошлое лето выдалось невыносимо жарким, и большая часть ее огорода сгорела на солнце. За четыре месяца она похудела на сорок фунтов и была вынуждена отправиться в деревни, совершить набег на сады, заглянуть в чуланы в поисках консервов, запастись витаминами. Кроме витаминов приходилось принимать экстракт из водорослей коричневого цвета, который она глотала последние пять лет, чтобы очистить тело от радиации. Да, в отсутствии людей на планете был один большой плюс: теперь не было политиков, готовых почем зря сбрасывать друг на друга бомбы.

Как и многому другому за последние несколько лет, огородничеству она училась на собственном горьком опыте. Летом, в жаркое время дня, прикрывала растения фильтром от ультрафиолетовых лучей. Хорошо, что колодец у нее артезианский: теоретически он должен служить вечно. Чего нельзя сказать о ней. Наследников у нее нет. К счастью.

Нежить за забором все так же стонала, охала и чмокала. Иногда женщине казалось, что они произносят ее имя, но это невозможно. Нет, просто послышалось. Ведь они не были живыми существами, как она. Их органы, плоть и кости разлагались, только инстинкт побуждал их двигаться, подбираться к живым, а живой была она одна, последняя в этой местности. Может, в стране вообще никого, кроме нее, не осталось. Или даже в целом мире. Узнать не представлялось возможным.

Закончив с поливом, женщина опрыскала растения органическими пестицидами и напоследок окинула взглядом свое хозяйство. Все в порядке. Управиться с одним акром не составляло труда. Со стороны палисадника отлично просматривался каждый дюйм земли вплоть до холма. Для этого ей пришлось вырубить все кусты и вьющиеся растения, оставив лишь несколько деревьев в саду, разровнять всю территорию вокруг дома и регулярно срезать траву старенькой косилкой, найденной на одной из заброшенных ферм. Женщина обогнула холм справа и остановилась в паре футов от забора. Отсюда она могла рассмотреть его заднюю часть. При ее приближении хладные тела загомонили, словно роящиеся насекомые. Никого не было в том месте, где требовалась починка. Пришлось настойчиво напомнить себе, что спешить и суетиться ни к чему. Да, ее раздражает некая хлипкость ограждения. Но ведь не настолько, чтобы бросаться туда среди ночи, тем самым привлекая внимание к неполадке. И к себе самой. Сейчас не выйдет починить, это точно; к тому же внезапная боль в яичниках, старавшихся вытолкнуть яйцеклетку в фаллопиевы трубы, заставила ее развернуться и пойти к дому.

По пути она отщипнула четыре листа салата, сорвала зрелый помидор и желтый перец; армейским ножом, который всегда носила в ножнах на ремне, срезала маленький кочан брокколи и сложила овощи в корзинку, которую держала в руке. Другой рукой взяла ведро с водой. Осторожно прошла по двум ступенькам в дом. Тщательно заперла за собой дверь, отгородившись от раздражающего шума, и на минуту замерла, прижавшись спиной к дереву, радуясь контакту пусть даже с неодушевленным предметом.

Наконец оторвавшись от косяка, она прошла к столу, поставила на него корзинку, а ведро — у раковины. Сняла очки и шляпу. Начала закатывать рукава рубашки, но потом сняла ее и осталась в хлопчатобумажной майке. Тут же ей стало прохладно.

Подойдя к окну, она проверила батареи, которые заряжались восемью солнечными панелями, расположенными на крыше. Щелчок переключателя перевел систему очистки воздуха с низкой, фильтровавшей воздух в ее отсутствие, на высокую. Батареи заряжены полностью — значит, во время ужина можно порадовать себя музыкой. Хоть что-то утешительное. Она просмотрела свои диски и выбрала «Канон» Пахельбеля, затем передумала — уж очень мрачно. Может, стоит послушать «Лакме» Делиба. Это сгодится, там говорится о надежде. О весне. Весне.

Под музыку она тщательно вымыла овощи в воде, пропущенной через угольный фильтр. Хотя, конечно, это не спасет от токсичных примесей, все еще циркулирующих в воздухе. Но что с ними поделать — совсем уж непонятно. Она достала с полки нож и занялась перцем: разрезала, вынула семена и отложила в сторону на просушку. Тем временем память обратилась к весне пятилетней давности. Последней весне, когда она видела живого Гарри.

Как может жизнь оказаться столь тривиальной? — вот в чем вопрос. Старательно ополоснув, она разрезала помидор; сильный аромат защекотал ноздри. Листья салата она тоже вымыла и порвала маленькими кусочками.

Была весна, стояла чудесная теплая погода, в воздухе пахло сиренью и надеждой. Перед ланчем они с Гарри встретились в крохотном кафе в центре города, поблизости от университетского городка, где он преподавал. Она предупредила секретаря, что вернется часа через полтора, но Гарри неожиданно сказал, что у него в запасе лишь тридцать минут, ему надо пораньше вернуться в колледж.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: