Глава 4. Не боюсь бояться

Одна из самых трогательных песен из «Double Fantasy» — это «Beautiful Boy», где отец со всей нежностью поет о любви к маленькому сыну. Фана­ты не впервые слышали, как Джон открывает свое сердце. В «Beautiful Boy» он поведал им, ради чего живет.

«Не могу дождаться, когда ты повзрослеешь, — пел Джон о долгом пути Шона к превращению в мужчи­ну. — Но нам обоим стоит набраться терпения».

Там же звучит голос Йоко, советующий Шону не сдерживать слезы, не прятать собственные чувства. Это не певица развлекает слушателей интересными стихами, это мать поддерживает сына, объясняет, что родители любят его без всяких условий, им не надо доказывать свою крутизну.

Сам Джон Леннон давным-давно прошел этот этап. «Я не боюсь бояться, — сказал он в интервью „Роллинг Стоун“, — хотя это всегда страшно. Но гораздо мучительнее не быть собой».

Какие бы испытания ни ждали Шона в будущем, эта песня навсегда останется с ним — подарок отца, голос, убеждающий не переживать, потому что в конце концов все наладится.

Шон будет слушать, как Джон рассказывает о бес­конечной радости — держать сына за руку, когда они переходят через улицу, оберегать его не только от машин, но и от любых страхов.

Жизнь самого Джона Уинстона Леннона начина­лась абсолютно иначе. Когда он 9 октября 1940 года появился на свет на втором этаже роддома на Окс­форд-стрит, его отец был в море, а на Англию сыпа­лись немецкие бомбы.

Отец Джона, Альфред, известный как Альф или Фред, был внуком иммигрантов, переехавших в Ли­верпуль из графства Даун в северной Ирландии. Ве­роятнее всего они происходили из клана О'Линнаинов или О'Лонаинов. По легенде отец Альфа, Джек, был певцом, колесившим по США в 1890-х. Он кра­сился в черный цвет и исполнял негритянские песни в Кентукки. Достоверных фактов этой версии нет, но то, что в их роду увлечение музыкой передавалось из поколения в поколение — несомненно. Как и его будущая жена, Альф пел и играл на банджо.

Младенцем Альф болел рахитом, от чего стал низкорослым и был вынужден носить фиксаторы ног. Компенсируя эти недостатки, подросток с ямочкой на подбородке веселил друзей и родствен­ников, подражая голосам и рассказывая истории. Уже будучи взрослым, он развлекал знакомых тем, что пел, как Луи Армстронг или Эл Джолсон, и тра­вил байки, как его неграмотная мама, Поли Магвайр, якобы предсказывала будущее по игральным картам и чайным листьям.

Как и Джулия Леннон впоследствии, Поли не могла заботиться о собственном ребенке. Когда умер Джек Леннон, Поли пыталась прокормить семью, занимаясь стиркой. К сожалению, у нее бы­ло слишком много детей и слишком большие рас­ходы. В итоге, младших, Альфа с сестренкой Эдит, отправили в близлежащий сиротский приют «Блю Коут».

Существование там было далеко не безоблачным, вдобавок Альф терпеть не мог подчиняться прика­зам. Так что в пятнадцать лет, в 1927, он прибился к детскому варьете и убежал с труппой. Примечатель­но, что работники сиротского приюта отправили за ним погоню. В конце концов его поймали в Глазго и заставили вернуться.

Когда Альф достиг совершеннолетия, он пошел в гражданский флот, где работал на круизных судах коридорным и стюардом.

Еще в пятнадцать он положил глаз на четырнад­цатилетнюю Джулию Стэнли, дочь из обеспечен­ной семьи, уходящей корнями в Уэльс. Но воз­можность заговорить с ней представилась не сра­зу. Джулия сидела на кованой лавочке в Сефтон-парке. Ей просто некуда было деваться, когда к ней подошел Альф, в котелке и с мундшту­ком в руках.

— Глупый видок, — сказала Джулия.

— А у тебя очень милый, — ответил Альф, при­саживаясь рядом. Джулия покачала головой.

— Отвали, — потребовала она. Альф не тронулся с места.

— Тогда хоть шляпу сними.

Альф Леннон продемонстрировал ту непосредст­венность, которой будет славиться его сын. Сняв ко­телок, он зашвырнул его в озеро.

Уже по этой сцене можно было о многом судить. Пара вырастет, но импульсивность, озорство, со­перничество и инфантильность никуда не денутся.

Они будут питать страхи и творческую энергию Джона Леннона, определять его сущность до самой эры «Double Fantasy».

■ ■ ■

Семья Джулии жила на Ньюкасл Роуд, неподале­ку от приюта, где держали Альфа Леннона. По­скольку Ливерпуль стоит на реке Мерси, многие мужчины в этом городе зарабатывали на жизнь ра­ботой в доках или в море. Отец Джулии, Джордж, не был исключением. Правда, в отличие от Альфа Леннона, он никогда не связывал с океаном все на­дежды. С появлением детей он устроился оценщи­ком ущерба в страховую компанию, даже купил жи­лье в пригороде. Стэнли обосновались в опрятном доме с верандой в районе Вултона, известном как Пенни-Лейн.

Альф им не понравился с самого начала. Родители считали, что Джулия слишком юна и непредсказуема, чтобы заводить отношения с мальчиками, а ее из­бранник ей не ровня. Джордж Стэнли даже попытал­ся устроить Альфа на китобойное судно, потому что оно уходит в море на два года — приличный срок, чтобы Джулия подыскала себе кого-нибудь получше.

Альф отказался от щедрого предложения. В 1938 году, спустя одиннадцать лет после первой встречи, Джулия предложила Альфу Леннону сочетаться браком.

Пара поженилась в ливерпульском ЗАГСе на Бол­тон-стрит. Свидетелем был брат Альфа, Сидни. Со стороны невесты не пришел никто.

Отпраздновали бракосочетание в ресторане «у Риса» на Клейтон-сквер — вполне пристойная забе­галовка, где собирались местные масоны. Потом они сходили в кино, и Альф отправился в меблиро­ванные комнаты, а Джулия вернулась к себе домой со свидетельством в руках.

— Смотри! — крикнула она папе. — Я вышла за него замуж!

На следующее утро Альф уплыл в западную Ин­дию. В Ливерпуль он вернулся только через три ме­сяца.

■ ■ ■

После рождения Джона, Стэнли, скрипя зубами, разрешили Альфу жить у них дома во время уволь­нений. Шла война, Альф служил матросом на транспортном судне. В первое время вся его зарпла­та приходила жене. Но в 1943 году чеки перестали поступать. Альф ушел в самоволку.

Общее чувство, что любимый человек их бросил, сплотило Джона и маму. Джулия устроилась рабо­тать в кафе рядом со школой сына, каждый день от­водила его туда и забирала после уроков. Но в двадцать девять лет у Джулии были и такие потребности, которые сын удовлетворить не может. Перед исчез­новением Альф, возможно, уже решивший бросить семью, начал в письмах убеждать ее не сидеть вза­перти. Она поймала его на слове, и в 1945 году по­знакомилась с солдатом из Уэльса. Вскоре она за­беременела. Служивый знал, что его любовница технически до сих пор замужем, и отказывался жить вместе, пока Джулия не сбагрит кому-нибудь последнее напоминание о неудачном браке — соб­ственного сына.

Джулия выбрала Джона.

Ее родители пришли в ужас. Они потребовали, чтобы она отдала Джона на усыновление. Посреди скандала в Ливерпуль нагрянул Альф. Взяв на себя всю вину за сложившуюся ситуацию, он сказал, что готов растить второго ребенка как родного.

Джулия отказала ему. Ей хотелось нормальной жизни, а рассчитывать в этом на Альфа было беспо­лезно. Ее дочь, впоследствии крещеная как Лилиан Ингрид Мария Педерсон, через десять дней после рождения была удочерена семьей норвежского мо­ряка.

Тем временем Альф пытался завоевать сердце сы­на. В 1946 году он взял его с собой в Блэкпул, изна­чально рабочий поселок, а теперь курортный город на берегу Ирландского моря.

Когда Джулия узнала, что муж планирует из Блэкпула тайно вывезти Джона в Новую Зеландию, она сразу бросилась спасать сына.

На глазах у сына муж и жена яростно спорили о будущем ребенка.

— Тебе выбирать, — сказал Альф пятилетнему сыну. — С кем ты хочешь жить?

— С тобой, — ответил сбитый с толку ребенок. Он еще не отошел от замечательных выходных с от­цом.

— Точно? — закричала Джулия.

Помедлив, Джон кивнул.

Обиженная решением малолетнего сына, Джулия бросилась прочь.

Спустя миг до нее донеслось, как Джон плачет и зовет маму. Обернувшись, она увидела, как он бе­жит к ней с раскинутыми руками.

Альф уехал из страны. Потом Джон скажет анг­лийскому писателю Хантеру Дэвису: «Он был для нас как будто мертв».

■ ■ ■

Марк Дэвид Чепмен шел по Централ-Парк-Уэст в сторону Дакоты. Мысли крутились вокруг того, как в номере он отрабатывал выстрел перед зеркалом. «Когда я в следующий раз возьму писто­лет, — подумал он, — все будет по-настоящему». Если его не убьют на месте, он будет молчать. Пу­скай читают «Над пропастью во ржи», там все ска­зано.

Виды Нью-Йорка напомнили Чепмену сцену в книге: главный герой, Холден Колфилд, с командой по фехтованию приезжает в город и забывает рапи­ры в метро. Соревнования отменяют, все злятся на Холдена. «По дороге назад на меня демонстративно не обращали внимания, — говорит Холден читате­лю. — По-своему, было даже забавно».

Но Чепмен знал, что это совсем не забавно. На него тоже никто не обращал внимания. Ничего хо­рошего в этом не было.

■ ■ ■

Когда в 1970 году «Битлз» распались, любовь к ним Алана Вейса пошла на спад. Он слышал по ра­дио песни с «Double Fantasy», они даже ему понра­вились. Но, по его мнению, сольные проекты «битлов» не шли ни в какое сравнение с тем, что великая четверка делала вместе.

Не то чтобы у него было время на подобные раз­мышления, у старшего продюсера программ на «WABC News» хватало забот и без «Битлз». В 1968 году телекомментатор Эл Примо привез из Фила­дельфии собственную концепцию «прямого наблю­дения», и тем самым навсегда изменил характер ново­стных репортажей в Америке. Передача начиналась с быстрой мелодии, напоминающей треск телетайпа, и была выдержана в духе городской молодежи. Ком­ментаторы больше не зачитывали новости с листа, они отправлялись в какой-нибудь Вашингтон-хайтс или на Кони-Айленд, брали интервью у жертв и раз­деляли с ними горе. Через его школу прошли такие люди, как Том Снайдер, Говард Коуселл, Джим Бу­тон — бывший игрок «Нью-Йорк Янки», разворо­шивший мир бейсбола, выдав в своей книге «Четвер­тый мяч» кучу инсайдерской информации, Роуз-Энн Скамарделла, прообраз Роузэнн Роузэннадэнн из «Субботним вечером в прямом эфире» Джильды Рэднер, и друг Джона Леннона, Джеральдо Ривейра.

8 декабря 1980 года Вейс упорно готовил шести­часовой выпуск новостей. В его распоряжении были истории о вандалах, рисующих граффити, нью-йоркских родственниках заложников в Тегеране, и демонстрантах, готовящихся встретить свежеизб­ранного Рейгана. По указу начальства выпуск в 16:30 начался с предупреждения, что в связи с при­ездом нового президента перекрывают движение. Теперь Вейсу предстояло заполнить дополнитель­ные полтора часа эфира и найти способ вовремя по­лучить отснятый метраж.

Нью-Йорк стал одним из последних городов, за­купивших новостные фургоны со спутниковой свя­зью. Как потом объяснил Вейс, каналу в какой-ни­будь Уичите или Такоме достаточно одного-двух фургонов. «Если что-то не работает, это не беда. Но в Нью-Йорке их понадобится штук двадцать. И на­до быть уверенным, что все функционирует как положено. Так что такие вещи сперва обкатываются на небольших рынках».

В 1980 году некоторые операторы еще снимали на пленку. Прямая трансляция была в зачаточном со­стоянии. Так что нужен был способ доставлять от­снятый материал в студию. Когда из-за забастовки весь город стоял в пробках, канал закупил для курь­еров мотороллеры.

— Забастовка кончилась, и курьеры больше не хотели ездить на мотороллерах, — сказал Вейс. — В Нью-Йорке это небезопасно.

В итоге WABC выставила их на продажу. Один за 650 долларов купил Вейс.

В тот день он строил планы на вечер. После рабо­ты у него было свидание на другом конце Манхеттена. Он решил поехать на мотороллере напрямик че­рез Центральный парк. Так выходило быстрее всего.

■ ■ ■

В один прекрасный миг семья решила, что беспо­рядочная жизнь Джулии не подходит для воспита­ния ребенка. Джона отправили к ее старшей сестре, Мэри — известной всем фанатам, как тетя Мими.

Хотя Джон предпочел бы остаться с матерью, что­бы помогать ей и просто быть рядом, он понимал, что другие члены семьи думают о его благе. Несмо­тря на строгие правила, ему нравилось у Мими, в том числе из-за того, что она жила рядом с детским домом Армии спасения под названием «Землянич­ная поляна». Летом там устраивали концерты и вся­ческие праздники, и Джон с друзьями были там час­тыми гостями. Еще они играли в соседнем лесу, ко­торый, следом за детским домом, тоже прозвали «Земляничные поляны». Спустя годы Джон поведал «Плейбою»:

— «Земляничные поляны» — реальное место. Когда я переехал из Пенни-Лейн к тете... в милый отдельный домик с маленьким садом, где вокруг жили всякие врачи, адвокаты... В классовой системе я оказался на полголовы выше Пола, Джорджа и Ринго, обитавших в муниципальном жилье. У нас был собственный дом с садом... А рядом — «Земля­ничные поляны»... Там устраивали праздники на от­крытом воздухе, ребенком я часто туда бегал... Мы там зависали, продавали лимонад в бутылках за пен­ни. В «Земляничных полянах» всегда было весело. Вот откуда взялся этот образ — «Земляничные по­ляны» навсегда.

Может, Мими и была старомодной, но она цени­ла природные таланты Джона, если те могли как-то помочь ему в дальнейшей жизни. Благодаря ее под­держке, Джон пошел в хор в церкви Святого Петра. Ему нравилось петь перед аудиторией, но он сам все испортил. На празднике урожая Джон с друзьями заметили среди украшений кисти винограда. Они их украли и съели, не потому, что так любили вино­град, а лишь потому, что им строго-настрого запре­тили это делать. В результате, Джона и еще несколь­ких мальчиков выгнали из хора.

Мими разозлилась и распереживалась. Понятное дело, не кража винограда была тому причиной. Она боялась, что непокорность, унаследованная от роди­телей, обернется для него столь же незавидной уча­стью.

Муж Мими, Джордж, пытался выстроить с Джо­ном товарищеские отношения, вместе с ним читал книги, иногда шел с ним гулять на весь день. Дядя Джордж был не такой, как Мими, он любил азарт­ные игры, не понаслышке был знаком с пороками, чем купил Джона с потрохами. Он и сам привязался к племяннику, купил ему велосипед и губную гар­мошку. Благодарный Джон таскал ее в кармане, и, рисуясь перед друзьями, играл в автобусе.

— Еще у меня был маленький аккордеон, — в 1971 году сказал Леннон в интервью поп-музыкаль­ному таблоиду «Рекорд Миррор». — Я играл на нем только правой рукой, те же самые вещи, что и на губной гармошке.

Любимые песни десятилетнего паренька были «Moulin Rouge», «Swedish Rhadsody» и «Greensleeves».

— Никогда не понимал, почему никто не разгля­дел меня раньше? — сказал он в 1970 году в интер­вью издателю «Роллинг Стоун» Дженну Веннеру. — Как они не замечали, что я умнее всех в школе, и что учителя те еще тупицы?

Тетя Мими и дядя Джордж в какой-то мере вери­ли, что Джон наделен особыми талантами, и что их можно направить на общественно полезные дела. Они думали, что Джулия была исключением, но ведь остальные Стэнли — честные, трудолюбивые граждане. Надо было научить Джона быть не столь­ко Ленноном, сколько Стэнли. В 1955 году, в возрасте пятидесяти двух лет, Джордж внезапно умер от кровоизлияния.

Джон в очередной раз убедился: все, что понача­лу кажется хорошим, потом обернется очень пло­хим.

Взять хотя бы Бобби Дайкинса, красавца-сомелье. После всех пертурбаций Джулия наконец нашла се­бе мужчину, и он переехал к ней жить. Но и он ока­зался не без изъяна. Напившись, он поколачивал ма­му Джона. Тем не менее, в подростковом возрасте Джон часто оставался ночевать у мамы, дразнил сводных сестер, Джулию и Джеки, отбирал у них домашнее задание и держал над головой. Девочкам и Джону нравилось, как мама играет на аккордеоне и поет детские песенки. Когда она доходила до особо яркого момента, например, главный герой подгля­дывает, как плюшевые мишки устроили пикник, пальцы у нее так и летали, звук сливался в общий фон, совсем не похоже на каллиопу в песне «Битлз» «Being for the Benefit of Mr. Kite»

Когда к группе Джона присоединился Маккарт­ни, он тоже стал частым гостем в доме. Они репети­ровали в ванной, где, по мнению Пола, акустика бы­ла точь-в-точь как в звукозаписывающей студии. Джулия ходила на концерты «Кворимен», смешива­лась с толпой, танцевала под музыку, свистела и хло­пала громче всех. «Мы были так счастливы, — напи­сала сестра Джона, Джулия Берд, в книге „Только представь“. — Я жила как в сказке, и не подозревала, что лучше мне уже никогда не будет».

Когда мама Джона погибла, Дайкинс, слишком раздавленный, чтобы рассказать дочерям о несчаст­ном случае, тут же увез их в Шотландию. А Джон ос­тался. Он не пошел в центральную больницу Сефтона, где лежало тело, а на похоронах положил голову на колени тете Мими. Потом несколько месяцев он отказывался говорить с Найджелом Уолли, последним, кто видел Джулию в живых. При виде друга Джон мог думать только о пережитой трагедии.

Эрик Клейг, сидевший за рулем машины, сбив­шей Джулию, хотел выразить ее семье соболезнова­ния, но боялся встретить злобный прием. Когда шло следствие, Мими в ярости ткнула пальцем в констеб­ля и заорала: «Убийца!»

Коронер объявил, что Джулия вышла на проез­жую часть, не посмотрев по сторонам. Подобно сы­ну, ее ум занимали куда более интригующие вопро­сы, нежели правила перехода улицы.

Природное недоверие к учреждениям, предназ­наченным для помощи людям, переросло у Джона в жгучую ненависть. Это отношение поменялось, лишь когда в его жизни появился Шон, и бывший «битл», вырвавшись из цепких лап музыкальной ин­дустрии, начал радоваться домашнему уюту, красоте парков и городской жизни, постоянно кипящей во­круг.

Глава 5. Тонкий лед

Джорджу Харрисону надоел рок-н-ролл. Вот уже больше года он работал над новым аль­бомом. Никакого желания ускорять процесс не бы­ло — значительное изменение на фоне ранних «Битлз», когда группа выдавала по два-три альбома в год. И коммерческий потенциал собственной му­зыки Джорджа тоже не волновал. Пускай все про­дюсеры очарованы нью-вейвом, это же не значит, что он должен идти у них на поводу? Когда Харрисон в сентябре 1980-го принес на «Уорнер Бразерс» первую версию «Somewhere in England», руководст­во компании было разочаровано. Несмотря на громкое имя, четыре трека забраковали сразу. «Слишком уныло, — сказали ему. — Слишком пес­симистично».

Да что они знают, эти пиджаки? Им даже макет обложки встал поперек горла. Сердитый Харрисон вернулся в студию особняка Фрайер-парк в Хенли-на-Темзе, и в ноябре вышел оттуда с заменой. К его радости, к нему присоединился Ринго. Они вместе поработали над альбомом Джорджа, а еще записали кавер-версию «You Belong to Me» для следующего проекта Ринго, «Stop and Smell the Roses».

Джордж всегда с удовольствием помогал Ринго. Как и все остальные. Пускай у Ринго были пробле­мы с алкоголем, но он был хорошим человеком, и его все любили. А о Джоне Ленноне так сказать бы­ло нельзя. С ним всегда начинались разборки. По­следний случай — реакция Джона на книгу Джорд­жа «Я, мне, мое». По словам Леннона Джордж по­хвалил каждого музыканта, с кем работал, кроме него. Джордж пришел в негодование. Столько лет он жил в тени великих Джона и Пола, и что теперь? Они сами хоть чуть-чуть о нем думают? Весь мир превозносит Леннона как бога, а он, видите ли, оби­делся, что его не упомянули.

Вот же ходячая неприятность.

А чего Джон хотел? Когда рассказывают историю «Битлз», всегда делают акцент на судьбоносной встрече Джона Леннона и Пола Маккартни. А ка­кую роль сыграл Джордж Харрисон никого не инте­ресует. Первую гитару ему купили еще в тринадцать лет, а Маккартни он знал еще до того, как нарисо­вался Джон. Пол не без основания считал его весь­ма приличным музыкантом, и когда ребята собира­ли «Кворимен», попросил его сыграть для Джона на заднем сидении автобуса. Джордж был всего на год младше Пола и на два — Джона, но Леннон сразу начал ныть, мол, Пол тащит в группу «сраных де­тей». Правда, услышав, как играет Джордж, взял сло­ва назад.

Забавно, что в какой-то момент Джордж ушел из группы, чтобы учиться на электрика. Но эта профессия была не для него, и он вскоре вернулся. Харрисон очень сильно повлиял как на музыку, так и на фило­софию «Битлз». Но Пол вечно называл его «млад­шим братом». Он-то думал, что так выражает любовь. Но Джордж слышал в его словах высокомерие, снис­ходительность. Ему казалось, что ни Пол, ни Джон так и не смогли перерасти подростковое отношение и увидеть в нем равноправного члена группы.

■ ■ ■

Дело шло к полудню. Джон сидел в парикмахер­ской на Манхеттене. Сейчас они с Йоко активно за­нимались продвижением своего альбома. Пока все шло путем. Те хиты, что крутили по радио — «Do That to Me One More Time» Кэптина и Тинайла, «Call Me» Блонди, «Crazy Little Thing Called Love» Квин — с головой погружали слушателя в семидеся­тые, a «Double Fantasy» была встряской, дорогой в новое десятилетие. Мало того, что люди доброжела­тельно принимали их музыку, Джона неизменно ра­довало ощущение, что именно он, а не лейбл и не пиарщики, контролирует процесс. Здесь надо по­благодарить Йоко. Мало кто понимал крепость ее деловой хватки, а ведь в успехе «Double Fantasy» она сыграла немалую роль.

По возвращении в Дакоту Джона с Йоко ждала фотосессия у соседки сверху, Энни Лейбовиц, а по­том — интервью для радио. А потом они отправят­ся в студию, где наведут последний глянец на «Walking on Thin Ice».

С точки зрения рок-звезды лучшего дня и желать нельзя.

В 1970, через три года после того, как Дженн Веннер начал выпускать «Роллинг Стоун», Лейбовиц, бывшая студентка Художественного институ­та Сан-Франциско, показала ему свои работы. Веннеру понравилось, и он дал Энни первое зада­ние. Результат — черно-белая фотография на об­ложку: взъерошенный Джон Леннон в джинсовой рубашке и рабочих брюках, его напряженный взгляд пронзает толстые стекла очков. В нем нет той дебильной манерности, которую так любили демонстрировать «битлы». Слегка изогнутые губы Джона обрамлены аккуратно подстриженной бо­родкой. Фотография говорит о мироощущении Леннона-музыканта: юношеский угар «Битлз» по­зади. Джон повзрослел, у него своя голова на пле­чах.

Лицо Джона смотрело с обложек журналов по всему миру. Но именно этот снимок был для него особенным. В нем сиял и внутренний настрой Лен-нона в переломный момент музыкальной карьеры, и талант фотографа.

Появление в «Роллинг Стоун» открыло перед Лейбовиц двери мира рокеров. В 1975 году журнал выбрал ее как официального фотографа их мирово­го турне. Энни сделала сотни снимков. В памяти у всех осталась черно-белая постановочная фотогра­фия Мика Джаггера и Кита Ричардса. Оба без руба­шек, Кит важно надулся, в бандане и с белым шар­фом на шее, выпятив живот вперед. Мик, напротив, скромно смотрит в объектив, он больше похож на школьника, позирующего для выпускного альбома, чем на рок-звезду.

В очередной раз Лейбовиц сделала культовую об­ложку для «Роллинг Стоун».

Ленноны считали Энни другом. Ей они тоже нравились, но она не могла так легко к ним отно­ситься.

— Они были для меня как боги, — сказала она в интервью «Роллинг Стоун». — Помню, какое впе­чатление на меня произвел их поцелуй на обложке «Double Fantasy». Восьмидесятые были не самой ро­мантичной эпохой, и поцелуй — это было так восхитительно.

Энни узнала, что Джон подстригся, лишь когда зашла домой к Леннонам. Спроси он ее заранее, она бы его отговорила. Фотосессия началась пятью дня­ми ранее, и вдруг Джон меняет образ. Нельзя ска­зать, что Энни разозлилась, она просто недоумева­ла, что подвигло Джона на такой шаг.

Тот объяснил, что носит длинные волосы со вре­мен «битлов». Это, конечно, смотрится здорово, но «ухаживать за ними — такая морока».

Вопрос замяли. Важнее было решить, каким Джон хочет предстать перед миром. Лейбовиц по­обещала ему очередную обложку «Роллинг Стоун» и пыталась вырулить в сторону одиночного снимка. Джон с Йоко переглянулись. Их такой вариант не устраивал. Они вместе работали над «Double Fantasy», и хотели отобразить, что они — команда. Энни ударилась в панику. Редакторы журнала хоте­ли Джона Леннона, одного, без жены. Но с этим че­та боролась с тех пор, как Йоко впервые пришла на репетицию «Битлз». Они знали, каквыиграть эту битву.

Хотите Джона — получите Джона с Йоко. Не со­гласны — проваливайте.

Ленноны понимали, что камень преткновения — не Энни. Дело в «тупицах», как сказала бы Джулия Леннон, сидящих где-то там, в конференц-зале. Эн­ни меньше всего хотела бы обманывать их доверие. Она оглядела комнату. В окна, выходящие на парк, лилось солнце. Джон и Йоко сидели довольные. Лейбовиц предложила им раздеться и обняться.

Джон тут же разоблачился. А Йоко почему-то за­буксовала. Они уже тысячу раз снимались голышом, и она никогда не испытывала комплексов. Что сей­час не так? Энни слишком уважала Леннонов, что­бы причинять им неудобство. Она решила не да­вить, посмотреть, что будет делать Йоко.

— Рубашку я сниму, а штаны не буду, — предло­жила Йоко. Энни была разочарована, но легко под­строилась.

— Оставляй все, — сказала она.

Йоко легла на пол, расслабилась и закрыла глаза. Голый Джон свернулся клубочком рядом, согнул но­гу и положил ей на живот. Он тоже закрыл глаза и поцеловал ее в щеку.

— Складывалось впечатление, что она безразлич­на, а он так и вцепился в нее, — расскажет потом Лейбовиц.

Она подняла фотоаппарат, понимая, что это — особый миг. После всех страданий детства, Джон, го­лый и ранимый, чувствует себя защищенным, обни­мая волевую женщину, которую зовет «матушкой».

■ ■ ■

Чепмен косился по сторонам. Окружающий мир давил на все чувства: проносились желтые пятна такси, в потоке машин сновали люди, вдоль камен­ной ограды Централ-Парк-Уэст стояли и курили прелестные девушки, ветер нес листья, обрывки га­зет и фантики, разливался запах соленых крендель­ков, жаренных на угле, и крики торговцев. Вдруг он почувствовал, что ему чего-то не хватает. Он всегда носил с собой томик «Над пропастью во ржи», сей­час тот остался в отеле. Без него у Дакоты делать не­чего. На ближайшем светофоре Чепмен свернул в сторону Бродвея. Там он нашел книжный магазин и купил себе новую книгу.

Холден Колфилд не любит насилия, думал Чеп­мен, даже если в воображении он и разряжает ре­вольвер в живот человеку, жулику, который его пре­дал. Он оправдывал в собственных глазах то, что со­бирался сделать. Он свято верил, что действует на благо всего человечества, и поступок превратит его в реального Холдена Колфилда, «квази-спасителя», «ангела-хранителя».

Его имя встанет в один ряд с Джоном, Полом, Джорджем и Ринго.

■ ■ ■

Смирившись с тем, что не быть Джону ни бизнес­меном, ни докером, тетя Мими отправила племян­ника поступать в Ливерпульское художественное училище, и даже сходила с ним на собеседование. Впервые Леннон очутился среди сверстников, кото­рые его понимали. Рисуя обнаженную натурщицу, молодые парни изо всех сил пытались забыть, что перед ними стоит голая женщина. Джон, как обыч­но, отличился. С присущим ему талантом попадать в неловкие ситуации, он сперва выразил охватившее всех волнение, громко взвизгнув, а через несколько секунд пронзительно захихикал. Вскоре весь класс, вместе с моделью, охватил истерический хохот.

Даже в окружении собратьев-художников Джон примечал то, что ускользнуло от внимания осталь­ных. Как-то раз, пока все вырисовывали контуры те­ла натурщицы, Джон набросал единственный пред­мет у нее на теле, наручные часы.

Хоть Ливерпуль и был провинцией, там нашлась своя богемная тусовка, и Джон быстро очутился в ней. Он ходил на выставки, поэтические чтения и на джазовые концерты в таких темных, уединенных за­ведениях, как клуб «Пещера».

Джордж Харрисон и Пол Маккартни учились в Ливерпульском институте по соседству, ребята бега­ли в художественное училище на обед, вместе с Джоном репетировали в свободном кабинете, или развлекали народ песнями Бадди Холли и «Эверли Бразерс».

Отношение Леннона к Харрисону было неодно­значным. Когда Джордж играл на гитаре, Джон гор­дился таким другом. В остальное время младший па­ренек воспринимался как помеха.

— Между школьником и учеником колледжа ле­жит целая пропасть, — говорил Джон «Плейбою». — Я уже ходил в колледж, занимался сексом, пил, и все в таком духе, — Джон не считал себя взрослым, но в развитии далеко обогнал Харрисона. — Мы выходили из художественного училища, а он болтался вокруг, как те подростки, что сейчас торчат у ворот Дакоты.

Первой девушкой Джона стала Тельма Пиклес. В те времена полная семья была даже не нормой, а всеобщим правилом, а отец Тельмы бросил их, ког­да ей было десять. Из-за этого она отдалилась от друзей, и стеснялась обсуждать свою жизнь, пока Джон не рассказал ей о себе.

— Когда мы оставались наедине, он был мягким, заботливым, очень добросердечным, — сказала она газете «Обзервер». — Конечно, смерть матери нало­жила на него сильный отпечаток. Нам обоим казалось, что жизнь обошлась с нами несправедливо.

Но психика Джона пострадала куда сильнее, и они вскоре были вынуждены расстаться. Как-то раз на танцах в училище они вдвоем прокрались в темный класс. Тельма рассчитывала на уединение, но вскоре стало ясно, что они в помещении не одни. У нее ис­портилось настроение, и она собралась уходить. Джон грубо потащил ее назад, потом ударил.

— Он бывал агрессивен, по большей части ругал­ся, — вспоминает она. — Как только он поднял на меня руку, все было кончено.

Джону требовалась ось, вокруг которой вертится жизнь. Потом это будет Йоко. Сейчас ею стал Стю Сютклифф, красивый художник-шотландец, люби­тель темных очков и причесок под Элвиса, которые делал чуть выше, чем принято в Америке. Он с друзьями поселился в заброшенном доме эпохи короля Георга неподалеку от училища и пригласил Джона жить с ними. Он очень привязался к Стю, даже убе­дил продать одну из своих картин и на вырученные деньги купить бас-гитару. Играть Стю не умел, но Джон верил, что со временем тот научится. Так или иначе, Леннон сообщил ребятам, что Стю теперь тоже член группы.

Столь немузыкальный компаньон привел Пола в ужас. Маккартни и Леннон постоянно издевались над игрой Стю. Но из группы не гнали. Леннону было хорошо рядом с новым другом, а решающее слово в таких вопросах всегда было за ним.

Еще Джон нашел себе новую подружку, Синтию Пауэлл, скромную, приятную девочку. С ней он по­знакомился на уроках начертания. Если с Тельмой Джона объединяла утрата родителей, то с Синти­ей — плохое зрение, о чем они узнали в тот день, когда ученики стали мерить очки друг друга.

— Это судьбоносное открытие вывело наши от­ношения на принципиально новый уровень, — по­шутил он в разговоре с английской писательницей Кейт Шелли в 1980 году.

Поначалу Синтия выдерживала дистанцию. Ост­рый язык Джона славился на всю школу, в любой мо­мент его юмор мог перерасти в насмешку.

— Уже в том возрасте у него был очень сложный характер, — сказала она английскому радиоведуще­му Алексу Белфилду, — а все из-за трудного, поло­манного детства.

Когда он предложил ей встречаться, она сперва отказала, потому что была помолвлена с другом из Хойлека, приличного пригорода, где жила ее семья.

— Я же не прошу выходить за меня замуж, прав­да? — заорал Джон, как обычно, подмешивая к оба­янию угрозы.

Вскоре Синтия бросила жениха и начала менять­ся, чтобы соответствовать Джону, чуть ли не изви­няясь за «благородный» говор и выкрасив волосы, как у любимой актрисы Леннона Бриджит Бардо.

■ ■ ■

Марк Дэвид Чепмен мог и не знать, что имя «Чепмен» уже вписано в историю «Битлз». В 1960 году в группе какое-то время играл Норман Чепмен, которого Джордж Харрисон считал лучшим бара­банщиком из всех, кто у них был. Потом он пошел в армию, и за ударной установкой его сменил Пит Бест.

Несмотря на протесты тети Мими, Джон бросил художественное училище. Она понимала его твор­ческую натуру, но полагала, что карьера художника, или даже дизайнера, всяко лучше, чем гитарист. Он так хорошо рисует, убеждала она, почему бы не по­лучить диплом?

— Я и без бумажек разберусь, куда пойти и чем заняться, — ответил Джон.

Он собирался хотя бы ненадолго съездить в За­падную Германию.

17 августа 1960 года в Гамбурге состоялся первый концерт группы «Битлз», в клубе «Индра» на Репербан, центральной улице квартала красных фонарей. Пит играл на барабанах, Джон, Пол и Джордж на гитарах, а Стю Сютклифф на басу. Турне оберну­лось тяжелым испытанием — ребята давали много­часовые концерты. Чтобы выдержать темп, они ста­ли принимать амфетамины.

Вот на сцену выходит Леннон, еще более ярост­ный, чем обычно, с выпученными глазами и стуча­щими зубами, в старомодном купальном костюме и с сиденьем от унитаза на шее. Но фреляйнам нрави­лись «Битлз», так что в ветхом жилище ребят не смол­кали визги фанаток. Потом Леннон расскажет репор­теру Тому Снайдеру, что эти девчонки вешались на любого, кто выступал перед публикой: «Им было все равно, кто это — комик или глотатель шпаг».

Для Битлз Гамбург стал курсом молодого бойца, он превратил новобранцев в закаленных поп-музы­кантов, четко понимающих, чем и как завоевывают­ся сердца аудитории. Спустя два дня после рождест­ва 1960 года «Битлз» во всей красе выступили в тан­цевальном зале ратуши Ливерпуля. Впервые толпа ломанулась на сцену. Так в землю упало первое зер­но «битломании».

Потом два года «Битлз» сновали между Гамбур­гом и Ливерпулем. В обоих городах у них образова­лись фан-клубы. К сожалению, в нагрузку к славе пришла ревность; молодые люди ненавидели «битлов» за то, что те изливают на их девушек волны сек­суальной энергии. 30 января 1961 года, когда после концерта в ливерпульском Лэтом-холле ребята гру­зили аппаратуру в машину, на них напала местная банда. В драке Сютклиффу проломили череп.

В Гамбурге Сютклифф познакомился с Астрид Кирхер, художницей и фотографом, и влюбился в нее. Та своим восприятием культуры и моды силь­нейшим образом повлияла на группу. Джон называл Астрид и ее друзей «Экзи» — его личное обозначе­ние экзистенциалистов.

— Совсем еще дети, мы придерживались простой философии: вырядиться в черное и бродить по ули­цам с угрюмым видом, — сказала она на радио Би-Би-Си в 1995 году. — Естественно, мы знали, кто та­кой Жан-Поль Сартр. Мы черпали вдохновение у французских художников и писателей и стремились одеваться как французские экзистенциалисты.

Сегодня те черно-белые фотографии «Битлз», что Астрид делала в Гамбурге, считаются исторически­ми артефактами. Но важнее другое: она изменила внешний вид «битлов», попросив Стю «смыть бриолин с волос». Тогда у молодых немецких художни­ков в моду вошла прическа моптоп. Именно так Ас­трид и подстригла своего парня. Вскоре Джордж присоединился к нему. Пол с Джоном тоже не заста­вили себя долго ждать, подставив головы под нож­ницы друга Астрид, когда были в Париже. Только Пит Бест оставил прическу под Элвиса, потому что, как сказала Астрид, «у него кучерявые волосы, ниче­го не выйдет».

Поселившись у Астрид, Стю часто одалживал ее вещи, в том числе и пиджак без воротника, который надевал на концерты. Недовольный Джон спраши­вал друга, мол, «пиджачок с мамы снял?»

Когда Стю ушел из группы, чтобы жить с Астрид в Германии, его место на басу пришлось занять Полу, как он ни сопротивлялся. Однако, если верить Полине, сестре Стю, больше всех возмущался Джон. По пьяной лавочке Полина рассказала писа­телю Ларри Кейну, что Джон сильно избил ее бра­та, даже пнул по голове: «Тогда он спросил меня, разве стал бы Джон бить Стюарта, которого так лю­бил? Я предположила, что Ларри не понимает суть любви, и что можно любить человека и все равно его бить».

По мнению Полины Джон набросился на Стю с кулаками, негодуя, что его в очередной раз бросает самый близкий человек.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: