Тщательно все обдумав, я решила, что стоит согласиться.

– Договорились!

– Тогда очень извиняюсь, что тебя расстроил. – Медовые глаза целую минуту горели неподдельным раскаянием, а потом вновь стали озорными. – В субботу утром я буду у твоей двери.

– А как объяснить Чарли присутствие чужого «вольво» на нашей подъездной аллее?

– Кто сказал, что я приеду на машине?

– А как ты… – начала я, но он не дал мне договорить.

– Не беспокойся, машины не будет.

На этом и порешили, у меня были проблемы и поважнее.

– Может, вернемся к утреннему договору? – многозначительно спросила я.

– Очень может быть, – кивнул Эдвард.

Я старалась придать лицу вежливое выражение.

«Вольво» затормозил, и, удивленно подняв глаза, я увидела, что мы уже на подъездной аллее Чарли. Оказывается, если не глядеть в окно, все не так страшно.

– По-прежнему не понимаешь, почему нельзя смотреть, как я охочусь? – торжественно спросил Эдвард, а в его глазах плясали бесенята.

– Ну, меня больше удивило как ты отреагировал на мой вопрос.

– Неужели испугалась?

– Конечно, нет, – без запинки солгала я.

– Прости, я не хотел тебя пугать, – продолжал он, улыбаясь, хотя глаза стали серьезными. – Просто представил, что ты увидишь нашу охоту… – Лицо Эдварда помрачнело.

– Это так страшно?

– Очень!

– Почему? Глубоко вздохнув, он отвел взгляд.

– Когда мы охотимся, – медленно проговорил Эдвард, – то, забывая о разуме, отдаемся инстинктам, особенно обонянию. Если в таком состоянии я почувствую твой запах… – Он покачал головой.

Я старалась ничем не выдать себя. Но вот наши глаза встретились, и я почувствовала, что воздух снова наполняется электричеством, совсем как на биологии. Голова закружилась, стало трудно дышать, а Эдвард все смотрел на меня. Я судорожно вздохнула.

– Белла, тебе пора домой, – велел Эдвард, уставившись на тяжелые облака.

Я неохотно открыла дверцу, холодный ветер привел меня в чувство. Шла я очень медленно и осторожно, боясь поскользнуться и упасть. Твердо решив не оглядываться, я услышала шуршание опускающегося стекла и не удержалась.

– Белла! – позвал Эдвард совершенно спокойным голосом. Высунувшись из окна, он ослепительно улыбнулся.

– Что?

– Завтра моя очередь.

– Что ты имеешь в виду?

– Моя очередь задавать вопросы, – ухмыльнулся он, сверкнув белоснежными зубами.

Машина с ревом сорвалась с места и свернула за угол, прежде чем я собралась с мыслями. Улыбаясь, я вошла в дом. То, что завтра он собирается за мной заехать, совершенно очевидно.

Ночью мне снова приснился Эдвард. Теперь мои сны стали совсем другими, полными напряженного ожидания. Всю ночь я ворочалась с боку на бок и заснула лишь под утро.

Естественно, я не выспалась и встала раздраженной. Доставая из шкафа бежевую водолазку и джинсы, я с тоской вспоминала аризонские сарафаны и шорты. Завтрак прошел спокойно: Чарли поджарил яичницу, а я ограничилась кукурузными хлопьями с молоком. Интересно, папа не забыл про субботу?

Словно прочитав мои мысли, Чарли поднялся и поставил тарелку в раковину.

– Насчет субботы… – начал он, включая воду.

– Да, папа? – с опаской спросила я.

– По-прежнему собираешься в Сиэтл?

– Пока не передумала, – внутренне поморщилась я. Ну зачем он спросил и заставил меня врать?

Чарли выдавил на тарелку немного жидкого мыла и растер его щеткой.

– Ты точно не успеешь на танцы?

– Пап, я не танцую!

– Неужели никто не пригласил? – расстроенно спросил отец, тщательно споласкивая посуду.

– На весенние танцы девушки приглашают парней, – успокоила его я.

– Да? – Чарли нахмурился.

Мне стало его жаль. Наверное, трудно быть отцом и жить в постоянном страхе, что однажды твоя дочь встретит парня своей мечты. Или, наоборот, никогда никого не полюбит. Бедный Чарли, лучше ему не знать, кому принадлежит мое сердце.

Махнув рукой на прощание, Чарли ушел, а я пошла наверх чистить зубы и собирать учебники. Не успела патрульная машина отъехать, как я бросилась к окну. Серебристый «вольво» уже стоял на нашей подъездной дорожке! Я сбежала по лестнице, гадая, как долго продлятся наши отношения. Вот бы они продолжались вечно!..

Эдвард ждал в машине и даже не поднял глаза, когда я захлопнула входную дверь. Я подошла к машине и нерешительно помедлила, залюбовавшись его белозубой улыбкой.

– Доброе утро! – поприветствовал он меня вкрадчивым бархатным голосом. – Как дела? – Золотистые глаза пристально изучали мое лицо, будто в вопросе был какой-то подтекст.

– Хорошо, спасибо! – Разве может быть иначе, когда он рядом?

– Ты какая-то усталая, – тактично намекнул он на темные круги под моими глазами.

– Плохо спала, – призналась я, закрываясь волосами.

– Я тоже, – поддразнил он, поворачивая ключ зажигания. Я уже привыкла к негромкому урчанию мощного мотора. Наверное, мне нелегко будет сесть за руль своего пикапа.

– А чем ты занимался ночью? – полюбопытствовала я.

– Ну уж нет, – усмехнулся Эдвард. – Сегодня моя очередь задавать вопросы.

– Ладно, что ты хочешь узнать?

– Какой твой любимый цвет? – серьезно спросил он.

– Каждый день по-разному.

– Например, сегодня?

– Наверное, коричневый! – глядя на свою водолазку, ответила я.

– Коричневый? – недоверчиво фыркнул он.

– Конечно, – оправдывалась я, – коричневый – теплый. Я так скучаю по коричневому! А здесь все, что должно быть коричневым: стволы деревьев, скалы, земля, покрыто мхом.

Мои слова чем-то задели Эдварда – он задумчиво смотрел на меня.

– Ты права: коричневый – теплый. – Нерешительно коснувшись моих волос, он заправил выбившуюся прядь за ухо.

Скоро мы уже были в школьном дворе. Выбрав на стоянке место поудобнее, Эдвард вновь повернулся ко мне.

– Какой диск ты сейчас слушаешь? – спросил он таким тоном, будто мне предстояло признаться в убийстве.

В последнее время я слушала только диск, который подарил Фил. Услышав название группы, Эдвард усмехнулся. Открыв небольшое отделение под магнитолой, он вытащил целую стопку дисков и передал мне.

– Неужели Дебюсси хуже, чем это? – Эдвард показал на диск со знакомой обложкой.

И так целый день! Встречая меня с английского, по дороге на испанский и даже во время ленча он выпытывал у меня мелкие подробности моей биографии. Какие фильмы я предпочитаю, какие не смотрю никогда, где бы хотела побывать, что читаю перед сном.

Не помню, чтобы мне когда-нибудь приходилось столько о себе рассказывать. Я очень смущалась, боялась, что ему неинтересно, но искреннее внимание и бесконечная череда вопросов заставляли меня продолжать. В основном, вопросы были простые, лишь некоторые вгоняли меня в краску. Зато когда я краснела, Эдвард тут же выдавал очередную партию вопросов.

Например, когда он спросил, какой мой любимый драгоценный камень, я тут же выпалила «топаз». Вопросы летели с бешеной скоростью; это напоминало психологический тест, где нужно отвечать то, что первым приходит в голову. Наверное, услышав ответ про топаз, Эдвард задал бы мне еще добрую сотню вопросов, но я густо покраснела. Зарделась я потому, что до недавнего времени я больше всего любила гранат. Однако разве я могла ответить иначе, глядя в медово-золотистые глаза? Естественно, заметив мое смущение, он стал выяснять, в чем дело.

– Сегодня твои глаза совсем как топазы, – вздохнула я, теребя свой локон. – Возможно, две недели назад я назвала бы оникс. – Я рассказала больше, чем хотела, и теперь испугалась, что Эдвард разозлится, как случалось всякий раз, когда я показывала, как сильно он мне нравится.

На этот раз Эдвард не разозлился.

– Какие цветы ты любишь?

Вздохнув с облегчением, я безропотно поддалась психоанализу.

На биологии было не легче. Эдвард продолжал расспросы, пока в классе не появился мистер Бан-нер, который опять привез тележку с телевизором и видеомагнитофоном. Очередной фильм о генетических расстройствах!.. Как только учитель подошел к выключателю, я отодвинулась от соседского стула. Не помогло – свет погас, и мое тело снова пронзил электрический разряд.

Чтобы хоть как-то бороться с желанием, я вцепилась в край стола так, что пальцы побелели. Я честно пыталась сосредоточиться на фильме, но к концу урока так и не разобралась, о чем он. Когда мистер Бан-нер включил свет, я искоса взглянула на Эдварда.

Вот он поднялся, вышел из-за парты, подождал, пока я соберусь. Как и вчера, к спортзалу мы шли молча. На прощание Эдвард погладил мою щеку, а затем ушел, не сказав ни слова.

Физкультура пролетела на удивление быстро – я вполглаза следила за игрой Майка. Сегодня Майк со мной не разговаривал: то ли видел, что мои мысли витают слишком далеко, то ли злился из-за вчерашней ссоры. Мне было жаль нашей дружбы, но сейчас меня занимали заботы поважнее.

Как только прозвенел звонок, я со всех ног бросилась в раздевалку. От волнения я становлюсь еще более неуклюжей, но, увидев Эдварда, я забыла обо всем и радостно улыбнулась. Золотисто-медовые глаза просияли мне в ответ.

Теперь он задавал совсем другие вопросы, гораздо сложнее и опаснее. Он хотел знать, чего мне больше всего не хватает в Форксе и почему. А затем вообще потребовал подробного описания последнего года жизни в Финиксе. Мы несколько часов просидели в машине перед домом Чарли, не обращая внимания на то, что небо потемнело и начался ливень.

Я, как могла, рассказала о густом смолистом запахе креозота, стрекоте цикад жарким июльским днем, кружевной листве деревьев и бесконечном небе, до которого далеко даже горным вершинам с багрово-черными жерлами потухших вулканов. Труднее всего было объяснить, почему мне дорог этот край, убедить, что красота может скрываться даже в опаленных солнцем долинах и диких, цвета топаза, скалах. Мою любовь к Аризоне трудно передать словами, и я поймала себя на том, что все чаще прибегаю к жестам.

Иногда Эдвард меня перебивал и задавал вопросы. Почему-то с ним я забыла о стеснительности и говорила взахлеб. Наконец, когда я подробно описала свою маленькую заваленную книгами комнату в Финиксе, Эдвард благодарно кивнул и очередного вопроса не задал.

– Ты закончил? – с облегчением спросила я.

– Вообще-то нет, просто твой отец скоро вернется домой.

– Чарли! – вскрикнула я, внезапно вспомнив о его существовании, и взглянула на потемневшее от дождя небо. – Сколько сейчас времени? – поинтересовалась я вслух и посмотрела на часы. Как быстро пролетело время! Чарли действительно скоро подъедет.

– Сумерки, – чуть слышно произнес Эдвард, глядя на затянутое облаками небо. Голос звучал задумчиво, будто его мысли блуждали где-то далеко. Я тайком за ним наблюдала, а он вдруг резко повернулся и заглянул мне в глаза.

– Самое лучшее время суток, – сказал Эдвард, будто прочитав в моих глазах вопрос, – и самое спокойное. Хотя и очень грустное, потому что означает конец дня и приближение ночи. Тебе не кажется, что в темноте маловато таинственности?

– Ночь прекрасна! – возразила я. – Разве днем увидишь звезды? Хотя здесь их вообще не видно…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: