Частная клиника. Новолужнецкий пр., д. 7. 2 глава

— Свободные? — пробормотал Лапин.

— Свободные.

— Почему?

— Потому что мы проснулись. А тот, кто проснулся — свободен.

Лапин смотрел на ее ухо.

— Мне было больно.

— Вчера?

— Да.

— Это естественно.

— Почему?

Мэр обернулась к нему:

— Потому что ты родился заново. А роды — это всегда боль. И для роженицы, и для новорожденного. Когда твоя мать выдавила тебя из влагалища, окровавленного, посиневшего, тебе разве не было больно? Что ты тогда сделал? Заплакал.

Лапин смотрел в ее голубые глаза, сдавленные слегка припухлыми веками. По краям зрачки окружала еле различимая желтовато-зеленая пелена.

— Значит, я вчера родился заново?

— Да. Мы говорим: проснулся.

Лапин посмотрел на ее аккуратно подстриженные русые волосы. Концы их мелко подрагивали. В такт движению.

— Я проснулся?

— Да.

— А... кто спит?

— Девяносто девять процентов людей.

— Почему?

— Это трудно объяснить в двух словах.

— А кто... не спит?

— Ты, я, Фроп, Харо. Братья, которые будили тебя вчера.

Выехали на Садовое кольцо. Впереди была большая пробка.

— Ну вот, — вздохнул водитель. — Скоро по центру — только пешком...

Рядом с «мерседесом» двигалась грязная «девятка». Толстый парень за рулем. Ел чизбургер. Бумажная упаковка задевала его приплюснутый нос.

— А тот, который... там остался? — спросил Лапин.

— Где?

— Ну... вчера... он что? Проснулся тоже?

— Нет. Он умер.

— Почему?

— Потому что он пустой. Как орех.

— Он что... не человек?

— Человек. Но пустой. Спящий.

— А я — не пустой?

— Ты не пустой. — Мэр достала из сумочки пачку жвачки. Распечатала. Взяла сама. Протянула водителю. Тот отрицательно мотнул головой. Протянула Лапину.

Он взял автоматически. Распечатал. Посмотрел на розовую пластинку. Потрогал ею нижнюю губу.

— Я... это...

— Что, Урал?

— Я... пойду.

— Как хочешь. — Мэр кивнула водителю.

«Мерседес» притормозил. Лапин нервно зевнул. Нащупал гладко-прохладную ручку замка. Потянул. С трудом открыл дверь. Вышел. Пошел между машин.

Водитель и Мэр проводили его долгими взглядами.

— Почему все бегут? — спросил водитель. — Я тоже сбежал.

— Нормальная реакция, — снова зажевала Мэр. — Я думала, он раньше попытается.

— Терпеливый... Куда теперь?

— К Жаро.

— В офис?

— Да. — Она покосилась на заднее сиденье.

Согнутая розово-матовая пластинка осталась лежать. На синей гладкой коже.

Швейцарский сыр

Лапин шел. Потом побежал. Тяжело. С трудом поднимая ноги. Морщился. Прижимал руку к груди. Пересек улицу.

Вдруг.

Боль.

Грудина.

Как разряд тока.

Вскрикнул. Отдало в локти. В ребра. В виски. Застонал. Согнулся. Опустился на колени:

— Сука...

Остановился хорошо одетый мужчина:

— Чего такое?

— Сука... — повторил Лапин.

— Жизнь-то? Это точно.

Лапин тяжело встал. Заковылял к Патриаршим прудам. Здесь снега давно не было. Мокрый тротуар. Весенняя городская грязь возле пруда.

Он добрел до Большой Бронной. Вышел на бульвар. Сел на скамейку. Откинулся на влажную жесткую спинку.

— Хуе... бень... хуебень...

Подошла грязная старушка. Заглянула в урну. Двинулась дальше.

Лапин достал кошелек. Вынул доллары. Пересчитал: 900.

Пересчитал рубли: 4500. И старые свои 70. И металлический пятак.

Посмотрел по сторонам. Шли люди. Быстро. И не торопясь. Парень и девушка пили пиво на ходу.

— Это правильно... — Лапин вынул пятисотенную купюру, кошелек убрал.

Встал осторожно. Но боль затаилась.

Он добрел до ларька. Купил бутылку «Балтики». Попросил открыть. Отпил сразу половину. Отдышался. Вытер выступившие слезы. Двинулся к метро. На Пушкинской площади было людно. Он допил пиво. Осторожно поставил на мраморный парапет. Стал спускаться вниз по ступеням. Остановился. Подумал: «А хули?»

Повернул назад. Вышел на Тверскую. Поднял руку. Сразу остановились две машины. Грязно-красная. И зеленая. Почище.

— Чертаново, — сказал Лапин водителю грязно-красной.

— И чего?

— Чего?

— Чего-чего! Сто пятьдесят!

Лапин кивнул. Забрался на сиденье рядом с водителем.

— Куда там?

— Сумской проезд.

Водитель хмуро качнул усами. Включил музыку. Плохую. Но громкую.

Через час небыстрой езды машина подъехала к семиэтажному дому Лапина. Он расплатился. Вышел. Поднялся на пятый этаж. Открыл ключом дверь. Вошел в тесно заставленную прихожую. В квартире пахло кошкой и жареным луком.

— А-а-а... явление Христа народу, — выглянул из кухни жующий отец.

— Надо же! — выглянула мать. — А мы уж понадеялись, что ты к Головастику переселился.

— Привет, — буркнул Лапин. Снял куртку. Потрогал повязку: не заметно через майку? Глянул в овальное зеркало: заметно. Пошел в свою комнату.

— Мы уже все съели, не торопись! — крикнула мать. Они с отцом засмеялись.

Лапин толкнул ногой дверь с надписью: «FUCK OFF FOREVER!» В комнате был полумрак: книжные полки, стол с компьютером, музыкальный центр, гора компакт-дисков. Плакаты на стене: «Матрица», голая Лара Крофт с двумя пистолетами, Мэрилин Мэнсон в образе гниющего на кресте Христа, незастеленная кровать. Сиамский кот Нерон дремал на подушке.

Три рубашки висели на спинке стула. Лапин взял черную. Надел поверх майки. Осторожно лег на кровать. Зевнул с ревом:

— У-а-а-а-а-а-бл-я-а-а-а-а!

Нерон нехотя поднялся. Подошел к нему. Лапин подул ему в ухо. Нерон увернулся. Спрыгнул на старое ковровое покрытие. Пошел из комнаты.

Лапин посмотрел на большие губы Лары Крофт. Вспомнил медсестру.

— Хар... Хара? Лара. Клара.

Усмехнулся. Покачал головой. С силой выдохнул сквозь неровные зубы.

В полуоткрытую дверь заглянула мать: 43 года, полноватая, каштановые волосы, моложавое лицо, серые лосины, черно-белый свитер, сигарета.

— Ты что, и вправду сыт?

— Я поем. — Лапин застегивал рубашку.

— Погудели вчера?

— Угу...

— Позвонить трудно было?

— Угу-у-у, — серьезно кивнул Лапин.

— Мудило. — Мать ушла.

Лапин лежал. Смотрел в потолок. Теребил стальное охвостье ремня.

— Я дважды разогревать не буду! — закричала мать на кухне.

— По барабану... — махнул рукой он. Потом приподнялся. Поморщился. Тяжело оттолкнулся от кровати. Встал. Побрел на кухню. Там мать мыла посуду.

На столе стояла тарелка с куском жареной курицы. И вареной картошкой. Здесь же стояла чаша с кислой капустой. И тарелка с солеными огурцами.

Лапин быстро съел курицу. Картошку не доел. Запил водой.

Пошел в большую комнату. Снял трубку. Набрал номер:

— Кела, привет. Это Юрка Лапин. А Генку можно? Ген. Это я. Слушай, мне... это... потереть с тобой надо. Да нет, ничего... Просто посоветоваться. Нет, это ни при чем. Там... это. Другое. Щас? Конечно. Ага.

Он положил трубку. Пошел в прихожую. Стал натягивать куртку. И чуть не закричал от боли:

— Ой, бля-а-а-а-а...

— Ты чего, опять уходишь? — гремела тарелками мать.

— Я к Генке, ненадолго...

— Хлеба купишь?

— Ага.

— Дать денег?

— У меня есть.

— Неужели не все пропили?

— Не все.

Лапин вышел из квартиры. Хлопнул дверью. Шагнул к лифту. Остановился. Постоял. Повернулся. Спустился по лестнице на четвертый этаж. Остановился на лестничной клетке. Присел на корточки. Заплакал. Слезы потекли по щекам. Сначала он плакал беззвучно. Трясся плечами. Прижимал худые руки к лицу. Потом заскулил. Вырвались скупые рыдания. Изо рта. И из носа. Потом зарыдал во весь голос. Рыдал долго.

С трудом успокоился. Пошарил по карманам куртки. Платка не было. Громко высморкался на избитый желто-коричневый кафель. Вытер руку о стену рядом с надписью «ВИТЕК ГОВНОЕД».

Рассмеялся. Вытер слезы:

— Мэр, мэр, мэр... мэр, мэр, мэр...

Опять зарыдал. Колупал пальцем синюю стену. Трогал грудину.

Постепенно успокоился.

Встал. Спустился вниз. Вышел на улицу. Прошел мимо трех домов. В четвертый вошел. Поднялся на второй этаж. Позвонил в 47-ю квартиру.

Зеленую стальную дверь открыли почти сразу.

На пороге стоял Кела: 28 лет, среднего роста, коренастый, мускулистый, лицо плоское, рыжеватые усы, бритая маленькая голова.

— Здоров. — Кела повернулся. Ушел.

Лапин вошел в коридор двухкомнатной квартиры: четыре колеса, ящики из-под аудиоаппаратуры, вешалка с одеждой, горные лыжи с ботинками.

Из комнаты Келы доносилась громкая музыка. Лапин прошел в комнату Гены: ящики с видеокассетами, кровать, буфет, фотографии.

Гена сидел за компьютером: 21 год, взъерошенный, похожий на Келу, но полнее.

— Привет. — Лапин встал у него за спиной.

— Хай... — не обернулся он. — Где пропадал?

— Везде.

— Чо, растворился?

— Ага.

— А я вчера сайт нарыл классный. Гляди...

Он набрал www.stalin.ru. Появилась бледная картинка с изображением Сталина. Под ней надпись: СОБЕРИ КАМЕННЫЙ БУКЕТ ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ!

Под надписью виднелись семь каменных цветков. Гена навел стрелку на один. Нажал. Возникла картинка: корова, татуированная изображением Сталина, пасущаяся на лугу из каменных цветков. Над коровой парил лозунг: ВСЕ НА БОРЬБУ С БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ!

— Классно, а? — Гена толкнул его в бедро пухлым локтем, навел стрелку на один из цветков, нажал.

Появилась картинка: два Сталина угрожающе показывают друг на друга. Над ними парил лозунг: ЕСТЬ ЧЕЛОВЕК — ЕСТЬ ПРОБЛЕМА, НЕТ ЧЕЛОВЕКА — НЕТ ПРОБЛЕМЫ!

— Во, пацаны гуляют! — усмехнулся Гена.

— Слушай, Ген. Ты про тайные секты знаешь чего-нибудь?

— Какие? «Аум синрикё»?

— Нет, ну... другие... типа ордена.

— Масоны, что ли?

— Как бы. В Сети можно нарыть чего-нибудь?

— Да все можно нарыть. А зачем тебе масоны?

— Мне те, которые у нас.

— Это Кела в курсе. Он про масонов только и трет.

— Кела... — потрогал грудь Лапин. — Он же на черножопых завернут. И на евреях.

— Ну. Он разных знает. А чего тебе?

— Да на меня наехали козлы какие-то. Братство, блядь. Проснувшиеся люди.

— Проснувшиеся?

— Ага.

— И чего они хотят? — Гена быстро двигал «мышью», смотрел на экран.

— Непонятно.

— Ну и пошли их... во, гляди! Классно, а? Там продвинутые, на этом Сталине!

— Мне посоветоваться надо с кем-то. Кто знает, кто это такие.

— Ну, поди спроси его. Он все знает.

Лапин пошел в комнату Келы: деревянный стеллаж с книгами, большой музыкальный центр с большими колонками, маленький телевизор, портреты Альфреда Розенберга, Петра Столыпина, плакат РНЕ «За новый русский порядок!», три пары нунчаков, шнурованные ботинки на толстой подошве, штанга 60 кг, гантели 3 кг, гантели 12 кг, две бейсбольные биты, матрац, шкура бурого медведя на полу.

Кела сидел на матраце, пил пиво и слушал «Helloween».

Лапин сел рядом. Подождал. Пока кончится песня.

— Кел, у меня проблема.

— Чего?

— Какая-то секта... или это орден... наехали как-то сразу.

— Как?

— Ну, тянут, там, толкают, типа: мы — проснувшиеся люди. Братья. А все кругом спят. Бабки сулят. Типа, масоны.

Кела выключил музыку. Положил пульт на пол.

— Запомни раз и навсегда: масонов самих по себе не бывает. Есть только жидо-масоны. Про «Б’най Брит» слышал?

— Чего это?

— Официальная жидо-масонская ложа в Москве.

— Кел, понимаешь, эти, которые... ну... ко мне пришли, они не евреи. Блондины, как и я. И даже глаза голубые. Да! Слушай... — вспомнил он, — я только щас понял! У них у всех голубые глаза!

— Это не важно. Все масонские ложи контролирует жидовская олигархия.

— Они говорили, типа, что все люди спят, как бы спячка такая, а надо проснуться, как бы родиться заново, а началось все вообще, на улице, возле психодрома подошли, и попросили у меня...

Кела перебил:

— Еще триста лет назад все масоны были или жидами, или с прожидью. Раньше, на хуй, жиды масонов использовали, как кукол, а теперь — политиков. А все политики — проститутки. Там, бля, пробы негде ставить. А уж наши... — Кела сцепил жилистые пальцы замком, хрустнул. — У них у всех на залупах татуировка: магендовид и 666.

Лапин нетерпеливо вздохнул:

— Кел, но я...

— Вот, послушай, на хуй... — Кела протянул мускулистую руку, снял с полки книгу. Открыл закладку. — Франц Лист. Композитор великий. Пишет про жидов: «Настанет момент, когда все христианские нации, среди которых живут евреи, поставят вопрос, терпеть их дальше или депортировать. Этот вопрос по своему значению так же важен, как вопрос о том, хотим ли мы жизнь или смерть, здоровье или болезнь, социальный покой или постоянное волнение». Понял!

В дверь позвонили.

— Генка, открой! — крикнул Кела.

— Ну что за... — Гена злобно зашаркал. Открыл.

В комнату Келы вошел здоровенный парень: 23 года, бритая голова, широкие плечи, кожаная куртка и штаны, большие руки, на торце ладони татуировка «ЗА ВДВ!».

— О! Здорово, зёма, — встал с матраца Кела.

— Здоров, Кел.

Они размахнулись, сильно стукнулись правыми ладонями.

— У вас тут, говорят, железо ржавеет! — улыбнулся парень крепкими зубами.

— Ржавеет, на хуй. Вон, — кивнул Кела на штангу.

— Ага. — Парень подошел к ней, взялся, приподнял. — Понял...

— Только, Витек, пару недель — максимум.

— Нет проблем. — Парень взял штангу в правую руку. Посмотрел на Лапина. На пиво. — Чего, квасите?

— Да нет. — Кела рухнул на матрац. — Я тут с молодежью базарю.

— Хороший шнур, — кивнул парень и вышел со штангой.

— Про «Союз Сатаны и Антихриста» слышал? — спросил Кела Лапина.

— Это что?

— А про «Бне Мойше»?

— Нет.

Кела вздохнул:

— Ёптеть, чем вы, на хуй, дышите, не понятно!

— Компутэром, — Гена заглянул в комнату.

— Компутэром, на хуй, — кивнул Кела. — А ты знаешь, кто и где придумал Интернет? И зачем придумал?

— Сто раз уже говорил, — почесал щеку Гена. — А чего... все в мире придумали евреи и китайцы.

— А ты «Имя мое Легион» читал? — Кела перевел взгляд на Лапина.

В дверь позвонили.

— Открой, — кивнул Кела Гене.

Вошел тот же парень в кожаном. Со штангой в руке.

— Кел, слушай, я чего забыл: там в пятницу Вован к себе звал. Помахаться. Поедешь?

— Давай.

— Я зайду тогда.

— Давай. Во, Витек, «Имя мое Легион» не читали. И спортом ни хера не занимаются.

— Каждому — свое! — улыбнулся зубами парень. Протянул Гене штангу: — Подержи, молодой.

— Да ты что! — засмеялся Гена. — У меня камни в почках.

— Чо, правда?

— Правда! — ответил за Гену Кела. — Во, на хуй, Вить. Двадцатник пацану — и камни в почках!

— Да-а-а-а... — Парень прислонился к косяку, продолжая держать штангу. — Я чего-то такого не припомню. Так рано. Камни. У нас это. В батальоне один сержант старлею вылечил. Тот спать на холоде не мог.

— Чего?

— Камни в почках. Пивом напоил. Четыре литра. Потом, говорит, пошли поссым. Ну встали. Старлей ссыт. А тот ему ребром по почкам — хуяк! Тот — о-о-о-о, бля! Моча с кровью. И весь песок из почек вышел. Вот так. Полевая медицина.

Парень повернулся и вышел.

Зазвонил телефон. Кела взял трубку:

— Да. Здоров, зёма. А! Ёптеть, а чего ж ты? Всё, на хуй! Завтра еду брать. Не говори! Сегодня иду по улице, думаю — неужели с «четверки» гнилой, на хуй, пересяду на приличную тачку? Ага! Да... да... точняк. Ага!

— Вы чего, новую машину покупаете? — спросил Лапин.

— Не новую. «Гольф» 93-го года. — Гена зевнул.

— Разбогатели?

— Праотцы пару штук подкинули.

— Хорошо.

— Пошли в чате поколбасим. Там кинозавры понабежали.

— Да я хотел с Келой потереть.

— Это Воронин. Надолго. Пошли, хуйнем!

— Пошли...

Вернулись в комнату Гены. Сели рядом у компьютера. Гена быстро вошел в чат под именем KillaBee:/)

Зхус /:

Я тоже купил вчера арджентовский «Призрак оперы». Понадеялся на Джулиана Сендса, которого обычно в хуевых фильмах не видел. Он самый клевый для меня актер после Микки Рурка. Уебищный фильм!!!! /—

De Scriptor /:

Да и «Тьма» сранье сраньем.

Наташа /:

Твой Джулиан Сендс — хуйня. Он только в «Чернокнижнике-2» хорошо сыграл, а уж «Призрак оперы» — отстой полный.

KillaBee /:

Вы все слабохуйные пиздососы! А Джулиан Сендз племянник Фили Киркорова :)

Старый Как Мамонт /:

Гнилая! Где тебя dhtvz носило?

KillaBee /:

В пизде мамонтихи, Лохматый. Чего вы дрочите на Сендза, если есть Чууулпан Хамыыыытовааааа с Кеану Риввввзом!!!! Ребята, я их полюбила и люблю!

De Scriptor /:

Долбоебизм не лечится :/( Но его можно использовать в мирных целях.

Крот /:

Эта мокрощелка щас опять все засрет.

KillaBee /:

Обязтельно, мальчики :/—

Зхус /:

Есть предложение: уебывай по своей же ссылке.

Старый Как Мамонт /:

КилкаБи, заткнись на время. Я тут недавно нарыл: www.clas.ru. Можно заказать редкие фильмы на дом. Любимого Кроненберга взял :)))

Крот /:

А у Ардженто кто-нибудь видел «Демоны»?

Vino /:

Демонов снял не Ардженто. Или Дж. Ромеро, или Лючиано Фульчи. Вчера РенТВ крутили Феномена твоего хилого Ардженто — полный трэш. С хеви-металом на саундтреке.

KillaBee /:

Ой, кто пришел! Сладко запел vinoватый соловушка! У тебя еще стоит? I’m always ready, motherfucker!!!! :/)

Vino /:

KillaBee, если ты хочешь, чтобы тебя кто-то трахнул до посинения клитора, то... ///!

— Ген, я домой пойду. — Лапин встал. Потер грудь.

— Чего ты, Лап? Давай напиши чего-нибудь. Давай, хуйни не по-детски!

— Да не, я... на хер. Я с Келой хотел побазарить, а он опять про своих жидов.

— Ну, а на хера ты завел его? Поговорил бы о чем-нибудь другом. Масоны-масоны... Он теперь только об этом и будет пиздеть. Я с ним вообще больше нацвопросов не касаюсь. Заебало.

Лапин махнул рукой. Постоял.

— Ген.

— Чего? — печатал Гена.

— Поехали в пивняк.

— В какой? — удивленно повернулся Гена.

— В любой. У меня... это... денег до хера.

— Откуда?

— От верблюда.

Вошел Кела с новой бутылкой пива.

— И вот что. Генк. Я тебе, на хуй, последний раз говорю: будешь дурь сосать — отселю к праотцам. Там соси, на хуй, в сортире.

— Я сто лет не сосал, ты чего?

— Позавчера? А? Когда я курей возил. А у тебя твои козлы были. Нет, что ль?

— Да ты чего? Кел? Мы новый «ВВ» слушали.

— Ты не пизди главному. Мудаки. Вы не врубаетесь ни хуя. — Он отхлебнул из бутылки. — У чеченов дохлых мозг знаешь какой был? Как сыр швейцарский. С дырами. Вот такими. От чего? От дури. Понял?

— Ты уже рассказывал, — Гена сунул в рот жвачку. — Кел, а от пива печень жиром заплывает.

— Задумайся, на хуй. Предупредил. В последний раз.

Кела вышел.

— Ой, бля... — вздохнул Гена. — Как давёж надоел. Бля, чего они на качалове так помешаны? Витек, Шпала, Бомбер, — они ж тупота, все с двумя извилинами, понятно, чего им не качаться. Но Кела-то — умный. Он книг больше прочел, чем они все. И туда же — здоровое тело, бля, здоровый дух. И мне, бля, каждое утро гантели эти вонючие в постель сует! Представляешь? Я сплю, бля, а он — под жопу мне гантели! Дурдом...

Лапин смотрел в экран. Встал:

— Ушел я.

— Чего ты?

— Дело есть еще...

— Лап, чего ты сегодня такой?

— Какой?

— Ну... как побитый?

Лапин глянул на него и рассмеялся. Приступ истерического смеха заставил его согнуться.

— Ты чего? — не понимал Гена.

Лапин хохотал. Гена смотрел на него.

С трудом Лапин успокоился. Вытер выступившие слезы. Тяжело вдохнул:

— Все... ушел.

— А пивняк?

— Какой?

— Ну, ты же в пивняк меня позвал?

— Пошутил.

— Ну и шутки у вас, малэчык.

Лапин вышел.

На улице стемнело. И подморозило. Лужи потрескивали под ногами.

Лапин добрел до своего подъезда. Вошел. Вызвал лифт. Посмотрел на стену. Там были знакомые граффити. Две из них — ACID ORTHODOX и РАЗРУХА-97 принадлежали Лапину. Он заметил новую надпись: УРАЛ, НЕ БОЙСЯ ПРОСНУТЬСЯ.

Черный фломастер. Аккуратный почерк.

Диар

8.07.
Киевское шоссе. 12-й километр.

Белая «Волга». Свернула на лесную дорогу. Проехала триста метров. Свернула еще раз. Встала на поляне.

Березовый лес. Остатки снега. Утреннее солнце.

Из кабины вышли двое.

Ботвин: 39 лет, полный, блондин, голубые глаза, добродушное лицо, спортивная сине-зеленая куртка, сине-зеленые штаны с белой полосой, черные кроссовки.

Нейландс: 25 лет, высокий, худощавый, блондин, решительно-суровый, голубые глаза, острые черты лица, коричневый плащ.

Они открыли багажник. Там лежала Николаева: 22 года, смазливая блондинка, голубые глаза, короткая лисья шуба, высокие сапоги-ботфорты черной замши, рот залеплен белым пластырем, наручники.

Вытащили Николаеву из багажника. Она сучила ногами. Подвывала.

Нейландс достал нож. Разрезал шубу на спине. И на рукавах. Шуба упала на землю. Под шубой было красное платье. Нейландс разрезал его. Разрезал лифчик.

Средних размеров грудь. Маленькие соски.

Подвели к березе. Стали привязывать.

Николаева нутряно завопила. Забилась в их руках. Шея и лицо ее побагровели.

— Не туго. Чтоб дышала свободно. — Ботвин прижимал дергающиеся плечи к березе.

— Я туго не делаю. — Нейландс сосредоточенно работал.

Закончили. Ботвин достал из машины продолговатый белый футляр-холодильник. Открыл. Внутри лежал ледяной молот: аккуратная увесистая головка, деревянная рукоять, сыромятные ремешки.

Нейландс вынул из кармана рублевую монету:

— Орел.

— Решка, — примеривался к молоту Ботвин.

Нейландс подбросил монету. Упала. Ребром в снег.

— Вот тебе, бабушка, и женский день! — засмеялся Ботвин. — Ну что, вторую?

— Ладно, — махнул рукой Нейландс. — Стучи.

Ботвин встал перед Николаевой.

— Значит, детка моя. Мы не грабители, не садисты. И даже не насильники. Расслабься и ничего не бойся.

Николаева скулила. Из глаз ее текли слезы. Вместе с тушью ресниц.

Ботвин размахнулся:

— Гово-ри!

Молот ударил в грудину.

Николаева крякнула нутром.

— Не то, детка, — покачал головой Ботвин.

Размахнулся. Солнце сверкнуло на торце молота.

— Гово-ри!

Удар. Содрогание полуголого тела.

Ботвин и Нейландс прислушались.

Плечи и голова Николаевой мелко дрожали. Она быстро икала.

— Мимо кассы, — хмурился Нейландс.

— На все воля Света, Дор.

— Ты прав, Ыча.

В лесу перекликнулись две птицы.

Ботвин медленно отвел в сторону молот:

— Детка... гово-ри!

Мощный удар сотряс Николаеву. Она потеряла сознание. Голова повисла. Длинные русые волосы накрыли грудь.

Ботвин и Нейландс слушали.

В посиневшей груди проснулся звук. Слабое хорканье. Раз. Другой. Третий.

— Говори сердцем! — замер Ботвин.

— Говори сердцем! — прошептал Нейландс.

Звук оборвался.

— Было точно... подними голову. — Ботвин поднял молот.

— Сто процентов... — Нейландс зашел сзади березы. Приподнял голову Николаевой, прижал к шершавому холодному стволу. — Только — деликатно...

— Сделаем... — Ботвин размахнулся. — Гово-ри!

Молот врезался в грудину. Брызнули осколки льда.

Ботвин прильнул к груди. Нейландс выглянул из-за березы.

— Хор, хор, хор... — послышалось из грудины.

— Есть! — Ботвин отшвырнул молот. — Говори, сестричка, говори сердцем, разговаривай!

— Говори сердцем, говори сердцем, говори сердцем! — забормотал Нейландс. Стал суетливо рыться по карманам: — Где? Где? Куда... ну где?

— Погоди... — захлопал себя по карманам Ботвин.

— Тьфу, черт... в машине! В бардачке!

— Блядь...

Ботвин метнулся к «Волге». Поскользнулся на мокром снегу. Упал. На грязную бурую траву. Быстро подполз к машине. Открыл дверь. Выдернул из бардачка стетоскоп.

Звук не прерывался.

— Скорей! — выкрикнул Нейландс фальцетом.

— Зараза... — Ботвин подбежал. Грязной рукой протянул стетоскоп.

Нейландс сунул концы в уши. Прижал стетоскоп к фиолетовой грудине.

Оба замерли. Далеко пролетал самолет. Перекликались птицы. Солнце зашло за тучу.

В груди у Николаевой хоркало. Слабо. Равномерно.

— Ди... ро... аро... ара... — зашептал Нейландс.

— Не горячись! — выдохнул Ботвин.

— Ди... ди... ар. Диар. Диар. Диар! — облегченно выдохнул Нейландс. Скинул стетоскоп. Протянул Ботвину.

Тот неловко вставил в уши. Пухлая грязная рука прижала черный кругляшок к грудине.

— Ди... эр... ди.. эро... диар. Диар. Диар. Диар.

— Диар! — кивал худощавой головой Нейландс.

— Диар, — улыбнулся Ботвин. Провел выпачканной в земле рукой по лицу. Засмеялся. — Диар!

— Диар! — Нейландс хлопнул его по плечу.

— Диар! — Ботвин ответно стукнул в грудь.

Они обнялись. Покачались. Оттолкнулись друг от друга.

Нейландс стал резать веревки. Ботвин кинул молот в футляр. Снял с себя куртку.

Освободили бесчувственную Николаеву от веревок. И от наручников. Завернули в куртку. Подняли. Понесли к машине.

— Молот не забудь, — сопел Ботвин.

Уложили Николаеву на заднее сиденье.

Нейландс захватил футляр с молотом. Кинул в багажник.

Ботвин сел за руль. Завел мотор.

— Погоди. — Нейландс шагнул к березе. Расстегнул брюки. Расставил ноги.

Николаева слабо застонала.

— Очнулась. Диар! — улыбнулся Нейландс.

Струя мочи ударила в березовый ствол.

Вор

Николаева проснулась от прикосновения.

Кто-то голый и теплый прижимался к ней.

Она открыла глаза: белый потолок, матовый плафон, край окна за полупрозрачной белой занавеской, курчавые светлые волосы. Запах. «After shave lotion». Мужское ухо с приросшей к щеке мочкой. Мужская щека. Хорошо выбритая.

Николаева зашевелилась. Скосила глаза вниз: край простыни. Под простыней ее голое тело. Громадный синяк на груди. Ее ноги. Смуглое мускулистое мужское тело. Прижимается. Обвивает ее руками. Поворачивает ее на бок. С силой прижимается своей грудью к ее груди.

— Послушайте... — хрипло произнесла она. — Я не люблю, когда так делают...

И вдруг оцепенела. Тело ее содрогнулось. Глаза полуприкрылись. Закатились по веки. Мужчина тоже замер. Вздрогнул, дернул головой. И оцепенел, прижавшись.

Прошло 37 минут.

Рот мужчины открылся. Из него раздался слабый хриплый стон. Мужчина пошевелился. Разжал руки. Повернулся. Скатился с кровати на пол. Бессильно вытянулся. Всхлипнул. Тяжело задышал.

Николаева вздрогнула. Засучила ногами. Села. Вскрикнула. Прижала руки к груди. Открыла глаза. Лицо ее было пунцовым. Из открытого рта вытекла слюна. Николаева всхлипнула и заплакала. Плечи ее вздрагивали. Ноги ерзали на простыне.

Мужчина со стоном выдохнул. Сел. Посмотрел на Николаеву.

Она плакала, бессильно вздрагивая.

— Хочешь соку? — тихо спросил мужчина.

Она не ответила. Испуганно взглянула на него.

Мужчина встал: 34 года, стройный мускулистый блондин, лицо тонкое, красивое, чувственное, большие голубые глаза.

Он обошел кровать. Взял с тумбочки бутылку минеральной воды. Открыл. Стал наливать в стакан.

Николаева смотрела на него: смугловатое тело, золотистые волосы на ногах и груди.

Мужчина поймал ее взгляд. Улыбнулся:

— Здравствуй, Диар.

Она молчала. Он отпил из стакана. Она разлепила пунцовые, налившиеся кровью губы:

— Пить...

Он сел к ней на кровать. Обнял. Приставил стакан к ее губам. Она стала жадно пить. Зубы стучали о стекло.

Выпила все. Со стоном выдохнула:

— Еще.

Он встал. Наполнил стакан до краев. Поднес ей. Она залпом осушила стакан.

— Диар... — Он провел рукой по ее волосам.

— Я... Аля, — произнесла она. Вытерла слезы простыней.

— Ты Аля для обычных людей. А для проснувшихся ты Диар.

— Диар?

— Диар, — тепло смотрел он.

Она вдруг закашляла. Схватилась за грудь.

— Осторожней. — Он держал ее за потные плечи.

— Ой... больно... — застонала она.

Мужчина вынул из тумбочки полотенце. Положил ей на плечи. Стал осторожно вытирать ее.

Она посмотрела на свой кровоподтек, захныкала:

— Ой... ну... зачем же так...

— Это пройдет. Просто синяк. Но кость цела.

— Господи... а это... что ты делал-то такое... господи... ну на хуя же так? А? На хуя же так вот делать? — Она затрясла головой. Поджала колени к подбородку.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: