|
|
Мои первые годы как ученик ДзэнСчастье - это бабочка, улетающая от тебя,
После получения диплома у меня появилась возможность написать докторскую диссертацию. Мне дали стипендию, чтобы ещё один год учиться в университете в Кёто. Там я мог бы написать работу о Догэне и потом сделать академическую карьеру. Но в Кёто я вскоре заметил, что пришло время наконец-то осуществить мою мечту о монашеской жизни. Мне было 24 года, с тех пор, как я в первый раз столкнулся с Дзэн, прошло уже 8 лет. Если я в ближайшее время не рискну оставить всё, то однажды из меня ещё выйдет профессор по Догэну. А это было последним, чего я хотел. Два года после моего первого посещения Антайдзи я снова стучался в дверь монастыря. Следующей весной меня посвятил в монахи мой мастер Мияура роси. Имя "Мухо", которое мне было тогда дано, означает "нет направления". В то же время это означает: открытый во все стороны. Я сам выбрал его, потому что монах Дзэн живёт свою жизнь как рыба в воде - свободный в любую сторону, в любом месте чувствует себя в родной стихии. С посвящением в монахи из мечты стала реальность, и снова реальность оказалась крепче, чем в моём представлении. От своего первого посещения Антайдзи я уже знал, что жизнь с натуральным хозяйством не так проста. Но в этот раз добавилась ещё и ответственность монаха. В течение 6 месяцев, которые я провёл в Антайдзи будучи студентом, мне не дали никаких особенных заданий. Но теперь я должен был делать все те вещи, которые никто не хотел делать: чистить туалеты, сжигать мусор, подготавливать комнаты для гостей, а после их отъезда стирать простыни. Заданием, на которое я тратил больше всего времени, был уход за двумя козами монастыря, Юки и Таро. Козу Юки надо было каждый день доить. Мне как городскому человеку это было непросто. Она, неверное, чувствовала это, так что надо было сохранять терпение, потому что чем больше я пытался заставить её, тем меньше она была готова давать себя доить. Но через определённое время мы поладили. Ещё был козёл Таро. Он ночевал всегда снаружи и очень часто имел плохое настроение. Таро был не только сильнее Юки - что делало работу с ним вначале нелёгкой - он ещё и более интенсивно пах. Когда я, наконец, возвращался на кухню с ведром молока, то пах не только своим потом. Часто к этому времени уже началась работа в лесу или на полях, и я должен был торопиться, чтобы не слишком поздно присоединиться к остальным монахам. Уход за козами и другие работы были не такой уж большой проблемой, я просто хотел иметь немного времени для себя. Часто у меня не было времени даже на то, чтобы почистить зубы после еды. Но то, что у монаха Дзэн нет времени для себя, это нечто само собой разумеющееся, об этом не дискутируют. Все 24 часа дня принадлежат практике пути Дзэн, и в монастыре это означает: служба общине. Кроме того в монашеской общине существует строгая иерархия. В Германии я привык всегда выражать своё мнение, часто ещё до того, как выслушал других. Но в монастыре Дзэн никого не интересовало, что хочет сказать новичок. Ты должен подчиняться, даже когда мне часто казалось, что то, что говорили старшие монахи, не имело смысла. Как и у куриц, у нас существовала чёткая иерархия, но в моих глазах не каждый монах достиг высокой духовной зрелости. Некоторые из старших вполне могли быть подлыми, и я был разочарован, так как казалось, что даже мой мастер, от которого я ожидал руководство к просветлённой жизни, делал мои будни только ещё тяжелее. Я спрашивал себя, когда же я наконец-то буду понимать монахов, и когда они будут понимать меня. Работа на кухне была тоже не из простых. В Антайдзи это было не так свободно как в Сёриндзи, где говорили: "Ты там справишься!". Один раз макароны были слишком твёрдыми, другой слишком мягкими. Один раз в супе было слишком много соли, другой слишком мало. Один день рис был слишком водянистым, в другой день говорили, что он слишком сухой. Когда я спрашивал, не существуют ли в жизни монаха Дзэн более важные вещи чем еда, то ответ был: "Нет, когда ты повар, то нет ничего более важного, чем еда!". "А что с дзадзэн? Разве мы все здесь не чтобы практиковать дзадзэн?". "Когда ты сидишь в зале для медитации, то не думай ни о чём другом, кроме сидения. Но когда ты стоишь на кухне, то не думай ни о чём другом, кроме готовки еды. Кто говорит, что одно важнее другого?". Путь Будды вечен и безграничен - как он мог бы влазить в твои узкие рамки счастья и удовлетворения?
Я думал убежать от бессодержательной скукоты моей жизни тем, что стану монахом Дзэн. Но жизнь в монастыре, которая, как казалось в начале, поддерживала меня, не давала мне свободы. Мне казалось, что я задыхаюсь, и я даже не знал, что было тому причиной. Саваки Кодо роси описал то, как мы сами ставим себя в это тягостное положение: "Ты думаешь, что счастье и покой состоят из того, чтобы освободить тебя от страдания, чтобы всегда испытывать радость? Это наоборот: Каким бы большим ни было твоё страдание, речь идёт не о том, чтобы бить вокруг себя руками и ногами, а о том, чтобы просто сохранять спокойствие. Если ты хочешь посмотреть на состояние того, у кого нет спокойствия в своём уме, то взгляни на мышь в мышеловке: она дёргается изо всех сил. Человек, который увидит это, возьмёт её и бросит кошке на еду. Кошка с удовольствием проглотит её. Так ты понимаешь, что дёргаться руками и ногами - это бессмысленная трата сил. Лучше тихо сиди дзадзэн". Мой мастер, конечно же, уже давно понял мою ситуацию. И что он сделал? Он принял роль кошки, когда сказал: "Ты не играешь никакой роли!". Это звучало совсем по-иному, чем начальное: "Ты создаёшь Антайдзи!". Разве он не противоречил сам себе? Как же я должен создавать Антайдзи, если у меня нет никакой свободы? И как он мог утверждать, что я не имею значения, если я сам должен создавать Антайдзи? На самом деле, как я понял позднее, оба этих выражения составляют единое целое, как две стороны одной медали. Если я хочу создавать Антайдзи, чтобы за счёт этого изменить мир, то должен начать с самого себя. Но это не означает, что я делаю всё так, как хочу, и надеюсь на то, что всё случится так, как я себе это представляю. В конце концов, жизнь в Антайдзи - это жизнь в общине. И только потому, что я не хотел соглашаться с этим, то постоянно дёргался руками и ногами. "Ты не играешь никакой роли" - это означает ни что иное, как не принимать во внимание свои чисто личные интересы и наконец-то успокоиться. Чтобы сделать Антайдзи действительно местом для практики пути Будды, не только осмысленно, но и даже необходимо сказать: "В итоге лично я не играю совершенно никакой роли!". Путь Будды - это не моя исконная идея, он не влазит в мои рамки, он больше чем всё, что я могу видеть со своей перспективы. Путь Будды - это то, что ведёт за узкие рамки моего эго. Ему наплевать на мои предпочтения, он не средство для цели. Его даже не интересует моё счастье и несчастье. "Ах", сказала мышка, "с каждым днём мир становится теснее. Вначале он был таким широким, что я испугалась, я побежала дальше и была счастлива, что наконец-то увидела вдалеке справа и слева стены, но эти длинные стены так быстро торопятся друг к другу, что я нахожусь уже в последней комнате, и там в углу стоит ловушка, в которую я бегу". "Ты просто должна изменить направление бега", сказала кошка и съела её.
Почему в монастыре Дзэн жизни придаётся такое большое значение, выражает Догэн Дзэндзи в "Гэндзёкоан" таким образом: "Когда ты плывёшь по озеру на лодке и смотришь во все стороны, то видишь только круг и ничего другого. Но море не круглое и не квадратное, у него есть неисчерпаемые возможности проявления. Рыбам оно кажется дворцом, а глядя на него с неба, оно выглядит как драгоценный камень. Только в твоих глазах оно сейчас кажется круглым... Но твои глаза видят всегда только то, что лежит на горизонте твоего понимания. Если ты спрашиваешь о положении вещей, то ты должен видеть не только квадратное и круглое, а должен распознать безграничные возможности проявления морей и гор во всех сторонах света. Знай, что это так не только вдалеке от тебя, но и прямо под твоими ногами". Эта фраза означает, что каждый из нас живёт в своём собственном мире, на который он смотрит со своей совершенно личной точки зрения. То есть другие люди видят вещи по-другому, чем я, и важно понять, как выглядит их взгляд. Я должен распознать, насколько ограничен мой горизонт. Часто это нелегко понять, так как я сам не могу увидеть или постичь границы моего зрения и понимания. В ещё меньшей степени я могу понять и увидеть то, что лежит за пределами этих границ - особенно тогда, когда я не хочу слушать критику других, потому что как раз она позволяет мне увидеть себя самого в другом свете. И именно это важно: Догэн говорит не о каких-то морях и горах, а о земле под моими ногами - обо мне самом. Но так как течение первых двух лет в качестве ученика Дзэн я всегда направлял свой взгляд на других, то не видел самого себя. Я видел ошибки у других, но не у себя. Поэтому неудивительно, что мне не удавалось самому создавать Антайдзи. Конечно же, каждый должен научиться думать своей собственной головой и смотреть своими собственными глазами. Но, по меньшей мере, настолько же важно понять, что это мышление и зрение очень ограничены. И это так в том числе и для слуха: Мы очень чувствительны, когда речь идёт о шуме, который создаёт сосед. Но понимаем ли мы также хорошо, как звучит шум, который создаём мы, в ушах соседа? То, что кажется сложным в одиночку, легче в группе, если ты только прислушаешься: Другие будут постоянно указывать тебе на твои ошибки, которые ты сам никогда бы не заметил. И здесь речь идёт действительно о руководстве на пути Дзэн. Но легче критиковать мир, чем признаться в собственных ошибках: Если бы я будучи учеником не ждал руководства к просветлению на высоком спиритуальном уровне, то и не потратил бы даром первые два года моей жизни как монах на то, чтобы искать ошибки у других. Если опадают лепестки весны, то ты чувствуешь огорчение, и если летом растут сорняки, то ты испытываешь злость. Вот и всё.
Можно было бы предположить, что после первого года я уже вжился, но на самом деле на второй год моя ситуация стала тяжелее. Теперь я знал больше: Любое время года приносит с собой свои собственные проблемы, и если моя ситуация должны была бы измениться, то я сам должен был бы что-нибудь сделать - но я просто не знал как! Когда я пережил свою вторую зиму в Антайдзи, то потерял всякую надежду. В то время меня удерживали от побега снег и убеждение, что если я не справлюсь с жизнью в Антайдзи, то не справлюсь нигде. В то время я был не единственным, кого мучили сомнения: Дзиун, который по прибытию забрал меня с автобуса, поссорился с мастером и ушёл. И Сэйрю, молодой монах, который был в Антайдзи уже во второй раз, предпочёл ещё раз попробовать мирскую жизнь. В том же месяце до нас ещё дошла новость, что большое землетрясение разрушило город Кобэ, находящийся с юга от гор. Беспомощность в своей собственной ситуации усилилась из-за чувства невозможности помочь и другим людям в их беде. Ты хочешь стать Буддой? Какая бессмысленная трата сил! Будь просто каждое мгновение самим собой. Что ты думаешь достичь, когда оставляешь это место?
Весной моё меланхоличное настроение немного улучшилось, но просветления я всё ещё не нашёл. Так я упаковал все свои книги в коробки и послал их обратно в Германию, чтобы иметь возможность в любой момент с лёгкой поклажей на плечах покинуть монастырь. Я посвятил в свои планы Тайдзюна, который к тому времени уже жил в собственном монастыре недалеко от Антайдзи. Он сказал: "Я бы мог сказать тебе с самого начала, что для такого маленького умника как ты, Антайдзи неподходящее место. Но хочешь ли ты возвращаться в Германию как неудачник? Тебе нужен более строгий монастырь!". А я думал, что жизнь в Антайдзи была уже достаточно строгой, скорее даже слишком строгой. Но так как в Германии меня действительно не ожидало ничего кроме чувства, что я сдался, то я решил рискнуть ещё раз. Годы практики Дзэн не должны были быть бессмысленными. Осенью, спустя два полных года, с помощью Тайдзюнa я покинул монастырь Антайдзи. Вернусь ли я когда-нибудь назад, я не знал. Конечно же, я надеялся ещё раз увидеть моего мастера и моих братьев-монахов, но теперь мой путь вёл меня в другом направлении. Спустя несколько дней я стоял на коленях перед воротами монастыря Риндзай Сайфукудзи в Кёто, который порекомендовал мне Тайдзюн и который был известен господствующей там строгостью. Пути назад не было, и даже когда старший монах в качестве приветствия взял меня за шкирку и швырнул вниз по каменной лестнице, я знал, что мой путь ведёт только сквозь эти ворота. Почему я недовольный? Человек несчастлив потому, что не знает, что он счастлив; только потому. Это всё, всё! Кто узнает, тотчас сейчас станет счастлив, сию минуту.
Но что мы ищем на самом деле? Деньги, любовь и секс? Мы хотим сделать карьеру и получить больше свободного времени? Может быть мы хотим от всего понемногу, но то, чего нам в итоге не хватает, это чувство быть счастливым. Но странное дело: Чем больше мы бежим за счастьем, тем больше теряем из виду самих себя - то, как мы живём здесь и сейчас. Чем больше мы стараемся быть счастливыми, тем меньше понимаем, что означает счастье на самом деле. Счастье всегда лежит для нас с другой стороны горы. Мы вовсе не хотим быть довольными жизнью, какая она есть. Хотя нам на самом деле всего хватает, но мы всё равно чувствуем себя неудовлетворёнными. Я убеждён, что это чувство испытывает не только современный человек, но и что оно существовало уже в древности. Разве стали бы выпрямляться человекообразные обезьяны, чтобы ходить на двух ногах и искать инструменты для своих освободившихся рук, если бы они были довольны своим обезьяньим бытиём? Стали бы они укрощать огонь, если бы внутренний импульс не позаботился о том, чтобы они смогли преодолеть инстинктивный страх перед ним? Я думаю, что этим стартовым механизмом является недовольство текущей ситуацией и что мы обязаны ему открытием колеса, бумаги и печатного станка. Оно также привело к нововведениям в философии и религии, как и в медицине и естественных науках. Мы не довольствуемся тем, что есть, и поэтому идём дальше. Но вопрос, который всегда по праву ставится, это в какую сторону мы в действительности идём? Подвёл ли нас прогресс к счастью на один шаг ближе? Вряд ли, потому что иначе мы бы не стали читать книги о счастье. Когда речь идёт о счастье, то единственное, что можно, как кажется, с уверенностью сказать, так это что недовольство не является чрезвычайным состоянием, из-за которого мы должны себя плохо чувствовать. Нет, это недовольство - наше нормальное состояние. Если мы не примем его, какое оно есть, то только ведём за нос самих себя, когда ищем счастье. Но мы постоянно натыкаемся на вопрос, что же такое счастье на самом деле. К этому существуют различные подходы: Гедонисты говорят, что счастье означает наслаждаться жизнью. Уже греческий философ Эпикур утверждал: "Тому, кому достаточно слишком мало, тому никогда недостаточно". Так греки объявили самодостаточность счастьем. Но и здесь есть одна проблема: Мы ни в коей мере не хотим довольствоваться самими собой. Разве не это причина, по которой мы так стремимся к признанию и симпатии? А если люди увидели, на каких шатких ногах стоит не только всё материальное имущество, но и также социальный статус и межчеловеческие отношения, то многие направляют свой взгляд на загробную жизнь. Так произошло в средневековье. Счастье, которое в античности ещё, как казалось, можно схватить в форме умеренного получения наслаждений, стало обещанием на следующую жизнь. Земной мир представлял собой только подготовку, само счастье ждало на небе. И когда в позапрошлом веке Фридрих Ницше объявил Бога мёртвым, то и философы уже давно похоронили счастье. Зигмунд Фрейд, основатель психоанализа, тоже списал его: "Намерение, чтобы человек был счастливым, не содержится в плане творения". В итоге это всё подытожил французский философ Мишель Фуко: "Счастье не существует, а счастье людей существует и того меньше". Там, где тебя нет, там счастье.
"Сравнение - конец счастья и начало недовольства", написал датский философ и теолог Серен Кьеркегор и таким образом точно выражает нашу дилемму: Мы чувствуем себя недовольными, потому что всегда хотим быть ещё немного более счастливыми. "Только в несчастье человек действительно знает, кто он", говорит с другой стороны австрийский писатель Стефан Цвейг и таким образом понимает это состояние как экзамен, с которым мы приближаемся к себе. Писатель Герман Гессе добавляет: "Несчастье становится счастьем, если сказать ему 'да'". Мы могли бы дополнить: Счастье становится несчастьем, если его схватить. Счастье, которое состоит из того, чтобы принять несчастье, важнее для нашей жизни, чем чувство счастья, составляющее противоположность недовольству. Например, Тиль Эйленшпигель смеялся во время своих путешествий, когда он шёл в гору, потому что знал, что когда-нибудь дорога опять пойдёт с горы. Когда он шёл с горы, то плакал, так как видел перед собой следующий трудный подъём. Но нашу жизнь должны нести не такие перемены чувств, она должна стоять на обоснованной позиция духа. Для этого необходимо, чтобы мы поняли счастье и несчастье, удовлетворение и недовольство не как противоположности, а как составляющие единое целое. Но мы всё ещё не знаем, какой смысл в недовольстве. Одним из ответов могло бы быть, что оно приносит пользу в эволюционной борьбе за выживание. Тогда Фрейд был бы прав, что индивидуальное счастье не предусмотрено в плане творения, потому что если бы мы всегда были такими довольными как после хорошего обеда или хорошего секса, то нас бы больше ничего не сдвинуло с кресла на терассе. Уже просто поэтому нашей целью не должно быть переполнение мозга допамином и другими гормонами счастья. Но нам и не надо просто мириться с нашим недовольством. Мы можем придать ему смысл. Это хорошо, если с тобой случилось несчастье: Потому что в таком случае ты вдруг снова начинаешь ясно смотреть вперёд. Не так хорошо, если у тебя всегда всё получается: Тогда ты начинаешь делать лицо как кот, который сонливо потягивается на солнце.
Ты никогда не бываешь довольным: Ты недоволен даже самим собой, и поэтому пытаешься изо всех сил стать другим. Но это именно тот момент, в котором начинается твоя ошибка: Ты не другой, чем тот, кто в этот момент недовольный собой живёт свою жизнь. Никто бы не смог сделать это на твоём месте. И всё, что ты в этот момент думаешь, хочешь и делаешь, это ты сам, незаменимый такой, какой ты есть - это означает, что нет никакого истинного, счастливого "я" кроме этого недовольного "я" здесь и сейчас.
Но, кажется, что одно мы всегда знаем точно: что нам всегда что-то не нравится в нашей текущей ситуации. И мы чувствуем, что на самом деле должны были быть счастливее, чем мы есть. Иногда мы даже испытываем необходимость объявить себя по отношению к другим более счастливыми или несчастливыми, чем мы есть на самом деле. Наоборот, мы тем меньше заботимся о нашем счастье, чем более счастливыми являемся в данный момент. Ты хочешь быть таким счастливым как другие? Ты говоришь: "Я бы так хотел быть как ты"? Твоё счастье не похоже на счастье кого-то другого. Ты должен найти для себя своё собственное счастье.
Для Шакьямуни, исторического Будды, жившего 2500 лет назад в Индии, недовольство представляло собой отправную точку его учения, что часто выражается в известной фразе "Жизнь - это страдание". Это не надо понимать неправильно; Буддизм не говорит, что жизнь - это одна единственная череда катастрофических ударов судьбы. В конце концов, жизнь молодого Шакьямуни был вовсе не полной горестей. Родившись принцем, у него было всё, что он мог себе пожелать. Ещё у него была жена и сын, а также - о чём часто умалчивают - большое количество конкубин. Что же тогда было страданием, которое имел в виду Шакьямуни? Ещё столетия до греческих философов он понял, что когда речь идёт о наслаждении и радости, никогда не бывает достаточно. Мы всегда хотим больше. "Жизнь - это страдание" означает поэтому "Ничего не делает действительно довольным". Шакьямуни различал 8 аспектов страдания или же лучше сказать недовольства. Первые четыре - это жизнь, старение, болезнь и смерть. Многие согласятся, что тяжело быть довольным в старости, болезни и смерти. Но почему же сама жизнь должна быть причиной недовольства? Экзистенциалист, наверное, бы ответил: Потому что это означает бытиё выброшенным в абсурдность. Никого из нас не спросили, хочет ли он или она родиться в этом мире. И в какой-то момент мы спрашиваем себя: Почему я здесь? В моём детстве и юности это было моей самой большой проблемой. Мне всего хватало, о старении, болезни и смерти ещё не могло быть и речи. Но сама жизнь казалась мне темницей. Я могу себе представить, что с молодым Шакьямуни в его королевском дворце дело было также. Другие четыре аспекта недовольства - это разлука с любимым, общество нелюбимого, невыполнение желаний и страдание от собственной ситуации. Первые два показывают на примере межчеловеческих отношений то, что в общей форме выражают вторые два: Мы никогда не получаем именно то, что хотим. И мы всегда хотим именно то, что не можем иметь. Это так не только для безответной любви. Хотя разлуку и можно преодолеть за счёт огня любви с обеих сторон и создать таким образом единение. Но часто влюблённые, которые уже видели себя счастливыми принцем и принцессой в конце сказки, должны констатировать, что их чувства затихают быстрее, чем ожидалось. Из большой любви таким образом становится "общество нелюбимого". I can't live - with or without you (Я не могу жить - с тобой или без тебя).
К этим трём признакам вскоре добавили четвёртый, который в течение исторического развития буддизма оттеснил первый признак - "Жизнь - это страдание". Четвёртый признак - это мирная тишина нирваны. Ты можешь спросить себя, где же находится место для нирваны в недовольстве жизнью? Некоторые школы буддизма отвечают, что нирвана достигается, если мы освобождаемся от страдания жизни. Для этого необходимо практиковать путь Будды в течение бесчисленных циклов перерождения, пока ты сам "в один прекрасный день" не станешь Буддой и войдёшь в нирвану. При этом нирвана имеет значение, похожее на царство небесное в христианстве, но её можно достичь не просто после одной, а только после бесчисленных жизней (и смертей). Но это не подход Дзэн. Если нирвана лежит в потустороннем мире, то само стремление туда станет причиной страдания. Потому что таким образом нирвана станет "синей птицей", которую ещё надо найти. В Дзэн нирвана лежит не в потустороннем мире, противостоящем этому миру, который в буддизме описывается понятием "жизнь-и-смерть". Словами Догэна Дзэндзи: "Пойми, что жизнь-и-смерть - это ни что иное, как сама нирвана!". Далее он пишет в своём важном произведении "Сёдзи" (дословно: "Жизнь-и-смерть"): "Если ты ищешь счастье вне здесь и сейчас, то это как если бы ты шёл к южному полюсу, чтобы найти полярную звезду. Ты станешь ещё более недовольным своей текущей ситуацией, в то время как теряешь из виду самого себя и своё счастье. Пойми, что сама твоя текущая ситуация и есть нирвана. Не пытайся убежать от твоей ситуации. Не имеет смысла бежать за нирваной. Только если ты отпустишь и взойдёшь в здесь и сейчас, то тебе удастся осуществить нирвану в повседневной жизни". Недовольство и счастье нельзя отделить друг от друга - они как две стороны одной медали. Речь идёт не о том, чтобы освободиться от нашего недовольства, а о том, чтобы открыться ему. Спустя годы после своего первого хита, Роллинг Стоунз спели другую песню: "You can't always get what you want, but if you try sometime, you just might find you get what you need" ("Ты не можешь всегда получить, что хочешь, но если ты это как-нибудь попробуешь, то можешь просто увидеть, что получил, что было нужно" ). Если мы принимаем жизнь и смерть такими, какие они есть, то увидим то, что так долго отказывались признавать: нам всего хватает. Нирвана означает жизнь в этом мгновении. Этой простой истине я вскоре должен был научиться в монастыре Сайфукудзи. Путь из тупика Счастье найдёт тот, кто пройдёт суровую школу. Он понимает, что беда не обязательно беда, а радость не обязательно радость. Заурядные люди делают много шума вокруг ничего. Они постоянно бегают по кругу, несутся за тем, что любят и от того, что они не любят - при этом самое большое счастье состоит в том, чтобы просто принять всё.
Монах почитал бумаги, вернулся на некоторое время в свой кабинет, потом сам опустился на колени и вежливо сказал: "Мне очень жаль, но из-за проблем с местом я должен Вас попросить постараться получить разрешение на проживание в каком-нибудь другом монастыре". Это было такой же частью ритуала, как и настойчивые просьбы новичка, принять его в монастырь. Когда я полчаса спустя всё ещё стоял на полу на коленях, на меня с криком накинулся монах, протащил сквозь ворота наружу и толкнул с лестницы. Всё шло по плану: Два полных дня я с опущенной головой стоял на коленях при входе, и каждый день один раз до полудня и один раз после меня скидывали с лестницы. Это, по крайней мере, означало паузу в 10 минут, чтобы размять уставшие конечности. На третий день меня взяли в монастырь в качестве новичка на пробу. Следующие пять дней я просидел в медитации в маленькой комнате около входа, которые были прерваны только на два раза в день поесть и на несколько походов в туалет. Так как я привык к сидению на целый день и знал, что первая неделя должна быть своего рода тестом, то пережил это время очень хорошо. В течение первой недели в монастыре я вставал в 3 утра и ложился в 9 вечера. Ночному покою мешал только звук храмного колокола на воротах монастыря ровно в полночь. Шесть часов сна, это было на один час меньше, чем я привык из Антайдзи. Но так как не надо было выполнять никакую работу, то я хорошо чувствовал себя и уже начал смеяться над мнимой строгостью монастыря. Разве это было не просто театром? Но я опять ошибался. Когда я подумал, что самое плохое позади, тут всё только и началось. Через неделю меня формально приняли в монастырь. При этом я должен был заплатить одноразовый взнос в 1000 йен, это где-то 8 евро. Деньги были за первое общение с абтом, который полчаса произносил свои речи, пока мне было позволено его слушать с лицом, прижатым к татами. После этого меня представили монахам, у которых была как раз чайная пауза. У меня было чувство, что все радовались моему приходу, и атмосфера была очень раскованная - я ещё не знал, что каждый новичок был желанным мальчиком для битья. Есть только один способ подняться в монастырской иерархии и вести лёгкую жизнь: Нужно ждать, пока придёт новичок. Мы были 11 монахов, но в отличие от Антайдзи, где я был самым молодым, здесь были только двое, которые были старше меня - к этому моменту ещё 27-летнего. Большинство из них было детьми священников Дзэн, которые сразу после окончания школы или колледжа вступили в монастырь и в Сайфукудзи хотели получить лицензию буддийского священника. Условием для этого являются три года пребывания в монастыре. Так что здесь в действительности никто не интересовался медитацией и учением Будды Шакьямуни, а у них речь в основном шла о том, чтобы унаследовать храм отца и зарабатывать себе деньги похоронами. 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|