Сделай Сам Свою Работу на 5

V ТЕОРИЯ ЗДОРОВОГО ИНДИВИДА





Греки говорили о поисках принципов хорошей жизни. У римлян была фраза «mens sana in corporc sano» — в здоровом теле здоровый дух. Сегодняшние психоаналитики говорят о целостном эго. Карл Маркс писал об «отчуждении» и о будущем «неотчужденном труде». В каждом случае идея, в сущности, одна, даже если различаются акценты или лежащая в основе теория. На протяжении веков люди искали стиль жизни и духа, которые достигают полноты, целостности, аутентичности мышления и тела, разума, страстей и желаний. В наши дни этот поиск ведут психология и религия — по крайней мере, в Англии и Америке — но в традиции западной мысли именно философы обращают постоянное и глубокое внимание на поиски хорошей жизни.

Каждый, кто хотя бы на короткое время задумался над проблемой достижения целостной, наполненной, добродетельной жизни согласится, что ключ к решению лежит в изучении внутренне присущего самому «Я» порядку (который греки называли «душа» или психе). Стоит ли говорить, что теорий об истинной природе этого желаемого внутреннего порядка существует почти столько же, сколько людей пишут на эту тему. Но по одному фундаментальному вопросу философы хорошей жизни разделились на два противоположных лагеря. Одна группа, включающая стоиков вроде Марка Аврелия, утверждает, что внутренний мир, гармония могут быть достигнуты независимо от характера общества, в котором мы живем, независимо от внешних обстоятельств войны и мира, тирании или справедливости, здоровья или болезни. Другая группа придает особое значение взаимодействию между отдельным человеком и обществом, заявляя, что мудрый человек может быть истинно счастлив лишь в истинно справедливом и добродетельном обществе. К этой последней категории относятся Платон, Аристотель, Карл Маркс и такие современные теоретики психологии как Эрих Фромм и Эрик Эриксон. У вас уже была возможность прочитать немного из того, что писал о хорошей жизни Марк Аврелий. В этом последнем разделе мы исследуем точку зрения Платона и других о том, что внутренняя гармония «Я» должна быть объединена с надлежащим порядком в обществе, чтобы возможно было прийти к действительно хорошей жизни.



В философии мы вновь и вновь возвращаемся к одним и тем же великим книгам. В главе первой вы читали отрывок из первых разделов бессмертного диалога Платона «Государство». Теперь мы пропустим больше ста страниц, и посмотрим как Платон объединяет все приводимые аргументы. Официально темой «Республики» является исследование определения «справедливости», слова, в которое Платон вкладывал более широкое значение, чем мы сегодня. Платон предлагает две аналогии или сравнения в качестве помощи в исследовании природы справедливости, или истинной нравственности. Первая аналогия между душой (т.е. личностью) и телом. Он доказывает, что мы можем говорить о здоровом теле, а также о здоровой душе, о больном теле и также о больной душе. Здоровье тела основывается на подлинной гармонии или порядке телесных элементов, и здоровье души аналогично заключается в правильной организации психических элементов. В этом Диалоге Платон различает три функциональные части души. (Я говорю «в этом Диалоге», поскольку Платон не закончил полностью разработку теории психологии, и в других Диалогах он делит человеческую личность иначе. Не запоминайте механически «части души по Платону» — попытайтесь увидеть, что он имеет в виду, и если сможете, выразите его мысли своими словами.) Тремя элементами (началами) являются: 1) разум, или сила обдумывать, сравнивать альтернативы, подавлять неумные порывы и делать осмысленный выбор; 2) «яростное начало», или агрессивное, любящее войну, волевое начало индивида; и 3) вожделение или желание. Каждое из этих начал играет определенную роль в здоровье, добродетели души, но каждый должен знать свои внутренние функции и исполнять их в согласии и гармонии с другими началами. Разум должен управлять, регулировать мужество и направлять его агрессию по мудрому, неразрушающему пути. Здоровые, жизненно важные желания должны регулироваться разумом и удовлетворяться в необходимой пропорции и в соответствующей степени. Слишком большая снисходительность к одному или многим желаниям может привести к поверхностному и кратковременному удовольствию, но в конце концов результатом будет внутренний конфликт и несчастье. Целостная душа представляет собой ровно функционирующее целое, в котором каждый элемент выполняет свою соответствующую функцию и все вместе поддерживают баланс, здоровье и истинное счастье.





Вторая аналогия Платона — между душой человека и обществом как целым. Так же, как в душе имеется несколько начал со своими функциями и разумным порядком подчинения одних другим, также существует несколько классов граждан в обществе со специальными функциями и соответствующие социальные отношения одних к другим. Мудрейшие граждане должны управлять обществом, как разум душой, поскольку они обладают одновременно знанием о том, что действительно хорошо для общества, и разумным самоконтролем, чтобы защищаться от искушения вредных желаний.

В приводимом отрывке из «Государства» Сократ суммирует эти аргументы. Фрасимах и большинство других выбыли из дискуссии, и остались только два молодых человека, Главкон и Адимант (в реальной жизни, старшие братья Платона). Сократ говорит первым:

Итак, после шторма мы наконец достигли берега. Мы пришли к неплохому выводу, что в государстве и в душе каждого отдельного человека имеются три одинаковых начала.

— Да, это так.

— Значит, непременно должно быть вот что: как и в чем сказалась мудрость государства, так же точно и в том же самом она проявляется у частных лиц...И в чем и как проявляет свое мужество частный человек, в том же и точно так же будет мужественным и государство. Оба они одинаково обладают и всем прочим, что имеет отношение к добродетели.

— Да, это необходимо.

— И справедливым — я думаю, Главкой, мы признаем это — отдельный человек бывает таким же образом, каким осуществляется справедливость в государстве.

— Это совершенно необходимо.

— Но ведь мы не забыли, что государство у нас было признано справедливым в том случае, если каждое из трех его сословий выполняет в нем свое дело... Значит, нам надо помнить, что и каждый из нас только тогда может быть справедливым и выполнять свое дело, когда каждый из имеющихся в пас элементов выполняет свое дело...

— Конечно.

— Сочетание умственной и телесной тренировки приводит эти начала к созвучию: способность рассуждать оно сделает стремительнее и будет питать ее прекрасными речами и науками, а яростное начало оно несколько ослабит, смягчая его словами и успокаивая ритмом... Оба эти начала, воспитанные таким образом, обученные и подлинно понявшие свое назначение, будут управлять началом вожделеющим — а оно составляет большую часть души человека и по своей природе жаждет богатства. За ним надо следить, чтобы оно не умножилось и не усилилось за счет так называемых телесных удовольствий и не перестало бы выполнять свое назначение: иначе оно может попытаться поработить и подчинить себе то, что ему не родственно, и таким образом извратить жизнедеятельность всех начал... Оба начала превосходно оберегали бы и всю душу в целом, и тело от внешних врагов: одно из них — своими советами, другое — вооруженной защитой; оно будет следовать за господствующим началом и мужественно выполнять его решения.

— Это так.

— И мужественным, я думаю, мы назовем каждого человека именно в той мере, в какой его яростный дух и в горе и в удовольствиях соблюдает указание рассудка насчет того, что опасно, а что неопасно.

— Это верно.

— А мудрым — в той малой мере, которая в каждом главенствует и дает эти указания, ибо она-то и обладает знанием того, что пригодно и каждому отдельному началу, и всей совокупности этих трех начал.

— Конечно.

— Рассудительным же мы назовем его разве не по содружеству и созвучию этих самых начал, когда и главенствующее начало, и оба ему подчиненных согласны в своем мнении, что разумное начало должно управлять и что нельзя восставать против него?

— Действительно, рассудительность и государства и частного лица — не что иное как это.

— Но и справедливым будет человек, как мы уже часть указывали, именно вследствие этого и как раз таким образом.

— Всенепременно.

— Что же? Не видится ли нам смутно, что справедливость может оказаться чем-то иным, а не тем, чем мы признаем ее в государстве?

— По-моему, пет.

— Если в душе у нас есть какое-то сомнение, мы можем полностью его рассеять, приведя примеры из обыденной жизни... Если бы нам требовалось прийти к соглашению относительно нашею государства и подобного ему по своей природе отдельного человека, подобным же образом воспитанного, вот тебе пример: если такому человеку дать на хранение золото или серебро, можно ли думать, что он их украдет? Кто по-твоему станет считать, что такой человек может сделать это скорее, чем те, кто не таков, как он сам?

— Никто.

— Он в стороне от святотатств, краж, предательств — касаются ли они частного обихода — его личных друзей или же общественного — государственной жизни...И он, конечно, не вероломен в клятвах и разного рода соглашениях... Прелюбодеяние, пренебрежение к родителям, непочитание богов — все это скорее подходит кому угодно другому, только не ему?

— Да.

— А причиной всему этому разве не то, что каждое из имеющихся в нем начал делает свое дело в отношении правления и подчинения?

— Да причина такова.

— И ты еще хочешь, чтобы справедливость была чем-то другим, а не той силой, которая делает такими, а не иными как людей, так и государства?

— Клянусь Зевсом, я этого не хочу.

— Значит, полностью сбылся наш сон — то, о чем мы только догадывались: едва мы принялись за устройство государства, мы тотчас же благодаря некоему богу вступили, как видно, в область начала и образца справедливости... Значит, Главком, неким отображением справедливости (почему оно и полезно) было наше утверждение, что для того, кто по своим природным задаткам годится в сапожники, будет правильным только сапожничать и не заниматься ничем другим, а кто годится в плотники плотничает. То же самое и в остальных случаях... Поистине, справедливость была у нас чем-то в таком роде, но не в смысле внешних человеческих проявлений, п в смысле подлинного внутреннего воздействия па самого себя и па свои способности. Такой человек не позволит ни одному из имеющихся в его душе начал выполнять чужие задачи или досаждать друг другу взаимным вмешательством: он правильно отводит каждому из этих начал действительно то, что им свойственно; он владеет собой, приводит себя в порядок и становится сам себе другом; он прилаживает друг к другу три начала своей души, совсем как три начала своей души, совсем как три основных тона созвучия — высокий, низкий и средний, да и промежуточные тоны, если они там случаться; все это он связывает вместе и так из множественности достигает собственного единства, рассудительности и слаженности. Таков он и в своих действиях, касаются ли они приобретения имущества, ухода за своим телом, государственных дел или же частных соглашений. Во всем этом он считает и называет справедливой и прекрасной ту деятельность, которая способствует сохранению указанного состояния, а мудростью — умение руководить такой деятельностью. Несправедливой деятельностью он считает ту, что нарушает все это, а невежеством — мнение, ею руководящее.

— Ты совершенно прав, Сократ.

— Ну, что же, — сказал я — Если мы признаем, что определили справедливого человека и справедливое государство, а также проявляющуюся и них справедливость, то нам не покажется, думаю я, будто мы в чем-то слишком уж заблуждаемся.

— Не покажется, клянусь Зевсом.

— Стало быть, мы признаем это?

— Признаем.

— Пусть будет так. После этого, я думаю, надо будет подвергнуть рассмотрению несправедливость.

— Это ясно.

— Она должна заключаться, не правда ли, в каком-то раздоре указанных трех начал, в беспокойстве, во вмешательстве в чужие дела, в восстании какой-то части души против всей души в целом с целью господствовать в ней неподобающим образом, между тем как по своей природе несправедливость такова, что ей подобает быть в рабстве у господствующего начала. Вот что, я думаю, мы будем утверждать о несправедливости: она смятение и блуждение разных частей души, их разнузданность и трусость, и вдобавок еще невежество — словом, всяческое зло.

— Это все одно и то же.

— Стало быть, что значит поступать несправедливо и совершать преступления и, напротив, поступать по справедливости — все это не правда ли, уже совершенно ясно, раз определилось, что такое справедливость?

— А разве это справедливость?

— Справедливость и несправедливость ничем не отличаются от здоровых или болезнетворных начал, только те находятся в теле, а эти в душе... Здоровое начало вызывает здоровье, а болезнетворное — болезнь... Не так ли и справедливая деятельность ведет к справедливости, а несправедливая — к несправедливости? придать здоровье означает создать естественные отношения господства и подчинения между телесными началами, между тем как болезнь означает их господство или подчинение вопреки природе... Значит, и внести справедливость в душу означает установить там естественные отношения владычества и подвластности ее начал, а внести несправедливость — значит, установить там господство одного начала над другими или подчинения одного другому вопреки природе

— Совершенно верно

— Стало быть, добродетель — это, по-видимому, некое здоровье, красота, благоденствие души, а порочность — болезнь, безобразие и слабость.

— Да, это так.

— Хорошие привычки разве не ведут к обладанию добродетелью, а дурные — к порочности?

— Неизбежно.

— Нам остается, как видно, исследовать, целесообразно ли поступать справедливо, иметь хорошие привычки и быть справедливым, все равно, остается ли это скрытым или нет, и совершать преступления и быть несправедливым, хотя бы это и не грозило карой.

— Но мне кажется, Сократ, что теперь смешно производить такое исследование: если человек и жизнь не в жизнь, когда повреждается его телесная природа, пусть бы у него при этом было вдоволь различных кушаний, напитков, всевозможного богатства и всяческой власти, то какая же ему будет жизнь, если расстроена и повреждена у него природа именно того, чем мы живем? Если он делает все, что ему вздумается, за исключением того, что может ему помочь избавиться от порочности и несправедливости и обрести справедливость и добродетель? Мы-то ведь хорошо разобрали, в чем состоит как то, так и другое.

— Да, это было бы смешно.

ПЛАТОН. «Государство»

В течение первых двух тысячелетий западной философии мудрое понимание человеческого состояния было сферой философов и поэтов. Однако в последние три четверти века их интуитивное понимание было дополнено, хотя и не вытеснено, систематическими научными исследованиями бесчисленных теоретиков человеческой личности. Блестящая мысль Платона об аналогии между здоровьем тела и здоровьем души было воплощено в область медицины под названием психиатрия, где практические врачи изучают формы, причины, симптомы и лечение того, что мы по привычке называем «душевная болезнь». Среди психиатров, как и среди философов, существует фундаментальный раскол на тех, кто рассматривает индивидуальную психику отдельно от социальных влияний, и тех, кто изучает связи между индивидуальным душевным здоровьем или болезнью и сетью социальных и институциональных отношений, окружающих пациента.

КРИЗИС ИДЕНТИЧНОСТИ — термин, введенный психоаналитиком Эриком Эриксоном для обозначения периода нестабильности, неуверенности и формирования личности, через который проходят подростки в обществах, подобных нашему. С помощью этого термина Эриксон пытался показать, что этот период является периодом подлинной смены настроений и неопределенности, когда желаемый результат — появление здоровой, цельной, зрелой личности, сохраняющей душевной равновесие — находится под вопросом.

 

Зигмунд Фрейд (1856—1939), основатель современной психоаналитической теории и практики, был сторонником первого метода исследования. Несмотря на то, что он написал несколько дерзких эссе, посвященных психическим корням социальных феноменов, его основной интерес лежал в области динамики самой психики. Среди тех, кто был последователем Фрейда в развитии науки психиатрии, возможно, нет фигуры более близкой Платону как по духу, так и по изящной чувствительности, чем современный аналитик, историк, писатель и философ Эрик Эриксон (р. 1902). Эриксон ставит своей задачей дополнить исследование Фрейда об инфантильных стадиях развития личности с помощью анализа поздних стадий, через которые каждый из нас проходит на пути к зрелости и старости. Именно Эриксон ввел в обращение теперь известное выражение «кризис идентичности» в работе об эмоциональных потрясениях, которые столь многие молодые люди пережили в период взросления. Но Эриксон также интересовался продолжением развития личности в более поздние периоды жизни. Занимаясь клинической практикой и работая с пациентами самых разных возрастов он выяснил, что человек в процессе прохождения через детство, отрочество, юность, раннюю зрелость, позднюю зрелость и старость сталкивался с серией критических периодов, или кризисов. На каждой стадии индивид или успешно преодолевает кризис и становится более сильным, более реализованным человеком, или не может успешно разрешить кризис и всю жизнь носит на себе его отметины. В пожилом возрасте те, кто прошел цикл жизни детство — юность — зрелость должным образом, достигает, следовательно внутренней гармонии, которую Эриксон называет «эго-целостность». Это очень похоже на то, что Платон называл мудростью. Эта эго-целостность придает смысл жизни, прожитой человеком, и позволяет человеку достойно встретить неминуемую смерть. Здесь мы приведем описание Эриксона этой последней стадии жизненного цикла.

Только в том, кто был внимателен к людям и обстоятельствам и приучил себя к триумфам и поражениям, сопутствующим инициативным и предприимчивым людям, — только в нем могут постепенно созреть плоды этих семи этапов. Полагаю, что это состояние лучше всего обозначить понятием «эго-целостность». Не предлагая точного определения, я укажу на некоторые составляющие этого состояния сознания. Это накопленная уверенность эго в своей склонности к порядку и смыслу. Это пост-самовлюбленная любовь к человеческому эго — не к своему — как опыт, выражающий некий мировой порядок и духовный смысл, независимо от заплаченной за него цены. Это принятие единственности своего жизненного цикла как чего-то данного и незаменимого: таким образом это означает новую, иную любовь к своим родителям. Это уважение к способам упорядочивания, принятым в давние времена и для различных занятий, получившим выражение в незамысловатых результатах этих занятий и времен. Сознавая относительность всех этих стилей жизни, придававших смысл человеческим желаниям, обладатель целостности готов защитить достоинство собственного образа жизни от всех физических и экономических угроз. Ибо он знает, что индивидуальная жизнь — лишь случайное совпадение одного жизненного цикла с одним фрагментом истории и что для пего вся человеческая целостность появляется или исчезает с тем единственным типом целостности, частью которого он является. Таким образом, тип целостности, развитый его культурой или цивилизацией, становится «вотчиной его души», где он черпает силы для своего нравственного развития... В этом финальном единении смерть уже не так ужасает.

Отсутствие или потеря этой накопленной эго-целостности находит выражение в страхе смерти: один единственный жизненный цикл не может быть принят как окончание жизни. Отчаяние выражается в ощущении, что времени осталось мало, слишком мало, чтобы начать новую жизнь и искать другие пути к целостности. Отвращение скрывает отчаяние, но часто как «тысяча маленьких отвращений», не сливающихся в одно большое раскаяние...

Каждый индивид, чтобы стать зрелым человеком, должен в достаточной степени развить все упомянутые качества эго, так чтобы мудрый индеец, истинный джентельмен и зрелый крестьянин имели общую и узнаваемую финальную стадию целостности. Но любая культурная общность, чтобы развить свой особый гип целостности в соответствии со своим местом в истории, использует особенную комбинацию этих конфликтов наряду со специфическими провокациями и запрещениями детской сексуальности Детские конфликты становятся созидательными только в том случае, если они имеют прочную поддержку в виде культурных институтов и представляющих их особым лидирующим классом. Чтобы приблизиться или достичь целостности, индивид должен знать, как быть последователем носителей образа в религии и в.политике, в организации экономики и в технологии, в аристократической жизни и в искусстве и науке. Следовательно, эго-целостность подразумевает эмоциональное единство, участие в котором можно принимать или как последователь или как лидер.

Завершить эти наброски нам поможет Вебстеровский словарь Доверие (первое из ценностей нашего эго) определяется здесь как «уверенность в целостности другого», последней из наших ценностей. Я полагаю, что Вебстер имел в виду скорее бизнес, чем детей, выдачу кредита, чем веру. Но формулировка удачна. И перефразируя отношение между цельностью взрослых и доверием детей можно сказать, что здоровые дети не будут бояться жизни, если взрослые будут обладать достаточной целостностью, чтобы не бояться смерти.

ЭРИК ЭРИКСОН «Детство и общество»

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.