К чему призывают нас святые? 30 глава

По дороге в Париж Бонапарт везде принимался с восторгом и радостью. Очевидец сообщал, что «с прибытием генерала Бонапарта головы все раскалены к войне, а особливо у молодых людей... все возлагают на него надежду и уповают победить под его руководством». Вскоре произошел знаменитый переворот 18 брюмера (9 ноября н.с.), в результате которого Наполеон Бонапарт стал первым консулом, сосредоточив в своих руках неограниченную власть.

Оставаясь в Неаполе, Ф. Ф. Ушаков в начале октября получил письмо из Палермо от российского посланника, в котором тот по просьбе лорда Нельсона извещал «о необходимой надобности иметь в Мальте отряд российских войск» для взятия Ла-Валлетты. Незадолго до этого Нельсон ходил с частью своих кораблей в Магон, где пытался убедить коменданта гарнизона дать ему несколько батальонов под предлогом назначения их в Неаполь «для устройства и восстановления порядка и тишины, дабы Их Величества могли возвратиться в столицу». На самом же деле он намеревался отправить их на Мальту, чтобы преду­предить прибытие туда адмирала Ушакова, как то уже было сделано командором Трубриджем в Риме. Для сохранения в тайне своего намерения Нельсон приказал Трубриджу с восемью кораблями подойти к острову Маритимо и, встретив суда с войсками, идти к Мальте. Однако комендант магонского гарнизона, сославшись на скорую смену командования на острове, войск не дал[630]. Потому-то и пришлось лорду Нельсону вновь идти на поклон к Ушакову, намекая на возможную передачу острова во владение российского императора.

Взятие бывшей столицы Мальтийского ордена было бы несомненно приятно Павлу I. Однако участие в блокаде и штурме Мальты англичан заставляло сомневаться, что остров когда-нибудь попадет под российскую корону. Подозревая это, В. С. Томара тогда же писал А. Я. Италинскому: «Желал бы я весьма, милостивый государь мой, чтобы есть ли возможно только взять Мальту, то брал бы ее чем скорее наш добрый и честный Федор Федорович Ушаков, и для того... не удерживайте его сверх надобностей в Неаполе... Соседство французов в Мальте есть, мне кажется, гораздо опаснее неудовольствий тамошнего (неапольского. – Авт.) народу противу якобинцев»[631].

Федор Федорович, сознавая нецелесообразность своего дальнейшего пребывания в Неаполе, действительно собирался идти к Мальте, и на просьбу Нельсона в своем письме от 7 (18) октября ответил, что по возвращении войск, отправленных в Рим, он тотчас соберет эскадру для следования на Мальту. Тогда же в письме к Фердинанду IV он высказал свое сожаление по поводу заключенной в Риме капитуляции, «несовместной с высоким достоинством союзных держав и приведенной в действо по собственной воле кардинала Руффо, командора Трубриджа и генерала Буркарда»[632].

Надо ли говорить о том, как неприятно было прославленному русскому адмиралу присутствовать немногим позднее на церемонии вручения кардиналу Руффо высших знаков отличия Российской империи – орденов Андрея Первозванного, которого, кстати, не имел Ушаков, и Александра Невского, пожалованных ему Павлом I.

С прибытием 4 (15) ноября в Неаполь трех батальонов генерал-майора Д. М. Волконского Ушаков начал готовиться к экспедиции на Мальту. Но случившийся в конце месяца сильный шторм значительно повредил корабли. Корабль «Азия», дрейфуя по рейду, чуть не навалился на флагманский корабль Ушакова. Лишь во время обрубленные якоря позволили «Св. Павлу избежать тяжелого столкновения.

В связи со штормом планы командующего эскадрой были расстроены. Федор Федорович по этому поводу писал императору: «Я желал со всеми теперь находящимися со мною кораблями действовать против Мальты, но корабли «Св. Павел», «Петр», «Захарий и Елизавет» и «Мария Магдалина» от давнего времени имеют худости и великую течь, которая в случающиеся крепкие ветры весьма умножились, а особо в корабле «Петре», даже до великой опасности, ибо сии корабли, кроме «Св. Павла», четыре года уже не килеваны»[633]. Исправными оставались лишь три корабля и фрегат, которые Ушаков и собрался отправить к Мальте под командованием вице-адмирала Карцова с корпусом войск князя Волконского.

Исправив повреждения, 21 декабря (1 января 1800 года) российская эскадра, исключая трех фрегатов под командованием А. А. Сорокина, оставшихся для дальнейшего ремонта, пошла в Мессину. Кроме отряда Сорокина в Неаполе осталась небольшая часть войск под командованием Г. Г. Белли, а в Генуэзском заливе – отряд кораблей под командованием П. В. Пустошкина.

На этом, по существу, была поставлена точка в знаменитой Средиземноморской экспедиции российской эскадры под командованием Федора Федоровича Ушакова. Однако дорога домой оказалась неблизкой. Впереди ожидалось еще немало трудностей и разочарований.

6. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЭСКАДРЫ

В изменившейся обстановке, когда «Венский двор занимался единственно изгнанием из Италии французов и приобретением более половины оной себе... а Англия, находя более для себя выгоды в войне, чем в мирном положении, господствуя во всех морях и учреждая всеместно коммерцию, занималась единственно своими военными предприятиями, стараясь вооружать как можно более и долее все державы против Франции», Па­вел I принял решение на прекращение своего участия в антифранцузской коалиции и возвращение армии и флота в Россию. Но вернуть эскадру в Севастополь оказалось также непросто, как и отправить ее в Средиземное море через проливы. Дипломатам приходилось учитывать возможную реакцию всех сторон, и особенно турецкой. Но указы императора об отзыве эскадры и армии шли один за другим. Сначала они имели упредительный характер, а затем повелевающий. Он изменял свои намерения практически еженедельно. В рескрипте А. В. Суворову от 18 сентября 1799 года император высказывал мысль о проведении во Франции «инсуррекции» (контрреволюции); 25 сентября повелевал ему расположить войска по границам в случае возвращения в Россию; 2 октября подтверждал, что при первом признаке тайных переговоров Австрии и Франции возвращать в Россию войска; 11 октября уже повеление «конечно возвращаться к границам для их ограждения».

8 октября был подписан высочайший указ и Ф. Ф. Ушакову, в котором говорилось: «Когда из открывающихся в Италии обстоятельств усмотрите, что помощь флота уже более там не нужна, в таком случае, буде Мальта еще не будет взята от французов и скорой оной сдачи не предвидится, то забрать туда назначенной гарнизон под командою генерал-майора Волконского, равно и назначенной для охранительной гвардии королю неаполитанскому генерал-майора Бороздина, возвращаться к своим портам, дебаркируя (высадив. – Авт.) означенные войска в Одессе»[634].

В. С. Томара, получив аналогичный указ, резонно заметил, что «отзыв всей эскадры весьма опасно предлагать туркам, а должно только говорить о возвращении одной части оной в черноморские порты для необходимого исправления кораблей и отвозу ненадобных войск в Италии». Василий Степанович здраво рассудил: «Зачем понапрасну беспокоить турок, когда время к проходу кораблей в Черное море все равно уже упущено до весны следующего года». А потому на встрече с реиз-эфенди объявил ему, что отзыв эскадры будет зависеть от надобностей ее в защите турецких владений.

Турецкого министра такая постановка вопроса вполне удовлетворяла, так как надобность в российской эскадре у Порты действительно была. Реиз-эфенди решил воспользоваться случаем и попросил российского посланника написать Ушакову о присылке отряда кораблей к Египту в помощь эскадре Сеит-Али. Но Василий Степанович отписал Федору Федоровичу, чтобы тот сослался на необходимость срочной починки судов.

18 (29) ноября Томара получил высочайший указ от 23 октября, который значительно усложнил ситуацию в отношениях с турецкой стороной. В нем говорилось: «Вам предписываю предупредить Порту о возвращении эскадр Моих из Средиземного моря в Черное, дав сему такой вид, что по отходе их (турецкой. – Авт.) эскадры, не видя большой надобности для предохранения Италии иметь у ея берегов флот и войска, рассудил за благо возвратить оныя по сей причине и для починки»[635]. Кроме прочего Павел I добавил, что ему было бы приятно, если бы турки взяли на себя содержание гарнизона на бывших Венецианских островах.

Повеление императора повергло Василия Степановича в глубокое раздумье. Он, как никто, понимал, что как только Порта узнает об отзыве эскадры, «то почнет себя совершенно оставленною» и обвинит Россию в нарушении союзного трактата, в результате чего могут произойти «уничтожение навсегда доверенности турков к России, новые и теснейшие прежних связи их с Франциею и Австриею, разрыв союза и обращение Порты противу России». Под угрозой оказывался и вопрос об окончательном устройстве бывших Венецианских островов. Поэтому, поразмыслив, Томара сообщил Порте лишь об отзыве войск из Европы, умолчав о возвращении эскадры, немедленно изложив свои соображения императору.

Но следом уже летел указ от 1 ноября, подтверждающий намерение вернуть эскадру в Черное море, в котором говорилось: «Если Порте оная эскадра опять понадобится, то по исправлении ея я готов ее отправить на соединение с турецким флотом, но без десантного войска». В этом же указе была высказана новая и неожиданная идея Павла I. «Я, собрав все и став на месте, – писал он, – готов буду защищать себя и верных союзников Моих, а прочим державам мешать не буду или истощевать их силы, воюя между собою, или ополчась на Францию. Я уповаю установить Северный союз между Берлинским, Лондонским, Копенгагенским и Стокгольмским»[636]. Не оставалось никаких сомнений, что политический курс российского кабинета был круто повернут в другую сторону и держать эскадру Ушакова в Средиземном море не было смысла. Но сделать это надо было аккуратно, чтобы в максимальной степени можно было воспользоваться завоеваниями адмирала Ушакова в Средиземном море и, по возможности, удержать императора от опрометчивых поступков.

Прибыв 28 декабря (8 января 1800 года) в Мессину, Ф. Ф. Ушаков получил высочайшее повеление «забрать на эскадру войска, назначенные в Мальту, и следовать в Черное море к российским портам для исправления судов». Сохраняя в тайне подлинную цель отзыва эскадры, 8 (19) января 1800 года она пришла на Корфу, что привело в нескрываемое разочарование Фердинанда IV и Нельсона. Всего пять с половиной месяцев отсутствовал Федор Федорович на острове, но за это время здесь произошло немало событий. Прежде всего он заметил перемену во взаимоотношениях нобилитета с русским командованием во главе с капитаном 1 ранга А. П. Алексиано.

После торжеств, связанных с приходом российской эскадры, Ушаков пригласил к себе Алексиано и российского генерального консула Л. П. Бенаки. Разговор был долгий и серьезный. От них Федор Федорович в подробностях услышал о намерениях «лицемерного и хитрого» Али-паши напасть на Корфу под видом сбора войск против французов. Поведали адмиралу и о прибытии на остров турецкой эскадры, покинувшей в сентябре 1799 года Ушакова в Палермо.

Тогда появление на рейде двух турецких линейных кораблей не на шутку встревожило жителей города. Опасения корфиотов были тем более оправданы, что предводительствовал ими патрон-бей, который в бытность на острове обеих флотов проявил себя человеком жестокосердным, коварным и «исполненным гнуснейшей злости». Два раза он устраивал облавы на жителей, защищающихся от грабежей его матросов, пока по настоянию Ушакова не возвратился на корабль и более с него не сходил до самого отбытия.

Капитан 1 ранга Алексиано по приближении турецких кораблей салютовал вице-адмиральскому флагу и на катере отправился поздравить его с прибытием. Во время встречи, узнав подлинную причину возвращения, он условился с турками о соблюдении порядка в городе. Через несколько дней появились и остальные шесть судов под флагом самого Кадыр-бея, которые все остались на Корфу в ожидании повелений султана.

Порта не стала удерживать свою эскадру в Архипелаге, тем более, что имела большую надобность в ее присутствии у берегов Египта. Поэтому 17 (28) октября турки покинули Корфу и отправились в Константинополь, где спешно стали предпринимать меры для укрощения возможного «своевольства» матросов эскадры. Но по мере приближения к столице почти вся команда, за исключением трех кораблей, опасаясь репрессий, разбежалась. Даже на корабле самого Кадыр-бея осталось всего 57 матросов. Угрожая командиру смертью и отняв у него все деньги, они сошли на берег. Так что для входа в столицу капудан-паше пришлось отправлять к Кадыр-бею своих чаушей и людей.

Тем не менее, вход турецкой эскадры в Константинополь был обставлен с помпезностью. Султан в награду за долговременную кампанию и за «подвиги в островах Венецианских» послал на корабли 100 мешков денег (50 тысяч пиастров). «К толикому притворству, – писал В. С. Томара, – понуждает правительство порядок столицы». Но Кючук-Гуссейн был явно недоволен всем происходящим. Он сразу же напал на Кадыр-бея с обвинениями в разложении эскадры. Досталось и Федору Федоровичу. Капудан-паша начал высказывать претензии в якобы несправедливом разделе призов после взятия Корфу; в том, что Ушаков был награжден султаном бриллиантовым челенгом, а Кадыр-бей всего лишь часами в 700 пиастров, утаив о поднесенной ему бриллиантовой табакерке и крупной сумме денег, что адмирал Ушаков, принимая «довольно учтивым образом» Кадыр-бея, не допускал к себе прочих турецких офицеров, а если и встречался с ними, то не вставал, хотя доподлинно известно, что наоборот «ни один не только офицер эскадры турецкой, но ниже простой галонджи, сидя на месте, не привставал пред мимо ходившим нашим адмиралом».

Через месяц после ухода с Корфу турецкой эскадры туда прибыли суда под командованием капитана 1 ранга С. А. Пустошкина, доставившие из Одессы корпус войск под командованием генерал-майора М. М. Бороздина, предназначенных для «охранительной гвардии» неаполитанскому королю. С приходом русских войск уже ни у кого не появлялось желания прибрать Корфу к рукам. Но на островах к тому времени резко обострилась внутриполитическая обстановка.

Нобили (аристократы), отправив своих депутатов к Порте, пытались убедить турецких министров уничтожить ушаковскую конституцию или, как ее именовали, «Временный план» и вместе с ним лишить «второклассных» (нарождающуюся буржуазию) политических прав, что, естественно, вызвало ожесточенное сопротивление последних. Начались брожения, о которых генерал М. М. Бороздин неоднократно сообщал В. С. Томаре.

Хуже всех он оценивал обстановку на Корфу. «Сената никто не слушает,– писал Михаил Михайлович. – Президент человек умной и хороший, но по старости лет слаб всеми чувствами, что его в Сенате куклою щитать можно, а прочие сенаторы большою частию имеют все свои интересы... Я беспутнее и слабее правления от роду не видывал. Всякий тянет в свою сторону, настоящего патриотизма ни в ком нету и, одним словом, сильно уверяю Вас, что Ионическая республика существовать сама собою ни под каким видом не может»[637].

Однако воззрения Томары при попустительстве и равнодушии Павла I к делам Ионических островов были достаточно консервативными. В письме к А. Я. Италинскому по поводу политического устройства на островах он писал: «Первые правила кажутся мне все ясны. Новую республику составят семь соединенных островов. Правление должно быть аристократическое». А это в существе своем говорило о том, что Томара по этому вопросу придерживался иного мнения, нежели адмирал Ушаков.

Федор Федорович никогда не был республиканцем или сторонником каких-либо демократических преобразований, но здравый смысл подсказывал ему, что если лишить политических прав «второклассных», отдав всю полноту власти аристократам или, как их называли, нобилям, то начнется неизбежное противостояние с непредсказуемыми последствиями. В годовщину штурма Корфу он с горечью писал: «Предвидимые из того следствия отвратить трудно, кроме силою войск, но то будет тщетно, всегда войска наши в островах быть не могут; острова сии предвижу я пропащими».

Российский император, что называется, подлил масла в огонь, отправив 8 февраля рескрипт Томаре, в котором писал: «С Моей стороны видов никаких быть ни к присвоению, ни к завладению властию правительства тех островов не может, тем менее, что Я не пожелал иметь и войск Моих в оных, предоставив хранение и соблюдение порядка единой Порте... Скажите, что Я советую Порте сии острова себе взять, что будет весьма хорошо в предосторожность от протчих соседей»[638].

Слава Богу, у Томары хватило разума не давать ходу этому рескрипту, и 21 марта (1 апреля) им и реиз-эфенди была подписана так называемая Константинопольская конвенция по Ионическим островам[639]. На основании подписанного документа острова получили статус самостоятельного государства под вассальной зависимостью Турции с названием Республика семи соединенных островов, предложенным российским драгоманом (переводчиком) Иосифом Фонтоном. При этом Россия гарантировала целостность нового государственного образования и до окончания войны там могли находиться ее войска, равно как и турецкие. Однако факт заключения Конвенции решено было сохранить в тайне до момента ее ратификации (размен ратификации состоялся в Константинополе лишь 1 (12) октября 1800 года). Вместе с Конвенцией была принята и новая Консти­­туция, восстанавливающая политическую власть аристо­кра­тии. Таким образом, происками нобилей было попрано либеральное уложение, созданное на островах адмиралом Ушаковым, за что им в скором времени придется расплачиваться. Как бы там ни бы­ло, но результатом Средиземноморской экспедиции эскадры Ушакова стало создание, по существу, самостоятельного гре­чес­ко­го государства нового времени.

В середине февраля Федор Федорович, к своему удивлению, получил рескрипт Павла I от 4 января с требованием идти к Мальте и отправить в Неаполь корпус генерал-лейтенанта Бороздина. К тому времени состояние дел на Мальте было действительно сложным. Еще в конце прошлого 1799 года мальтийские начальники просили прибывшего туда А. Я. Италинского передать адмиралу Ушакову, «что без него английский на Мальте корпус не только не в состоянии что-либо предпринять, но и в великой найдется опасности, ежели Вобоа решится сделать вылазку нарочитым числом людей»[640].

Ушаков оказался в весьма затруднительном положении, так как состояние его эскадры было действительно удручающее. Более менее способные к плаванию корабли находились при блокаде Генуи под командованием вице-адмирала Пустошкина и в крейсерстве по Средиземному морю между Африкой и Италией под командованием вице-адмирала Карцова для перехвата французских судов, следующих из Египта. Но императорский указ надо было выполнять. Для этих целей он решил отозвать от Генуи отряд Пустошкина и вызвать из Неаполя отряд Сорокина, чтобы на его судах переправить обратно в Неаполь корпус Бороздина. Его распоряжение было в точности исполнено. Корпус генерала Бороздина 21 апреля (2 мая) был доставлен в Неаполь. Прибыл к Корфу и отряд Пустошкина для перевоза войск генерала Волконского на Мальту. Однако отправление их на Мальту задерживалось.

К лету обстановка в Италии резко обострилась. 3 (14) июня при Маренго австрийцы потерпели сокрушительное поражение от войск Наполеона. В результате союзники потеряли контроль над большей частью Северной Италии. Им снова срочно потребовалась помощь русского императора, его армии и флота. Принц Кассаро, сменивший кардинала Руффо на посту главы временного правления в Неаполе, слезно просил адмирала Ушакова «поспешить на помощь со всею эскадрою и сухопутным войском».

Федор Федорович, повинуясь союзническому долгу, стал готовить эскадру к отбытию в Неаполь вместе с войсками, предназначенными на Мальту. Однако вскоре он получил предписание императора вместе с батальонами Волконского отправляться в Черное море, оставив в Неаполе корпус генерала Бороздина и отряд судов под командованием Сорокина.

Пребывание адмирала Ушакова на Корфу было непростым. Приходилось урегулировать конфликты местного правления с российской военной администрацией. И все же, расставание с жителями Ионических островов было весьма трогательным.

Отмечая заслуги русского адмирала, Сенат в письме к президентам соединенных островов сообщал: «Его высокопревосходительство господин адмирал и кавалер Ушаков, освободя сии острова геройственною своею рукою, учредив отеческими своими благорасположениями соединение их, образовав нынешнее временное правление, обратил он яко знаменитый освободитель все свое попечение на пользу и благоденствие искупленных им народов»[641].

Каждый остров счел своим долгом отблагодарить своего спасителя. Сенат острова Корфу поднес адмиралу золотой меч, осыпанный алмазами, с надписью: «Остров Корфу адмиралу Ушакову». Его вручение сопровождалось лестными отзывами и такой речью: «За благодеяние, оказанное сильною благотворительною десницею августейших государей, избавителей и покровителей наших, отечество провозглашает Вас освободителем и отцом своим». Аналогичный подарок сделали жители Занте.

Острова Кефалония и Итака поднесли специально выбитые по этому поводу золотые медали. Надпись на лицевой стороне первой медали с профильным изображением самого адмирала гласила: «Федор Ушаков российский доблестный благочестивый адмирал. 1800». На обратной стороне было изображение крепости острова Корфу с надписью: «Спасителю всех Ионических островов – Кефалония».

В одном из эмигрантских изданий в Бизерте капитан 1 ранга М. Ю. Гаршин писал, что таких медалей было изготовлено шесть комплектов: одна золотая для адмирала и пять серебренных для его командиров. Автором медали был гравер Константин Вурвахис. К сожалению, писал автор, что золотая медаль, каким-то образом, попала в Британский музей; из пяти серебряных – одна в Эрмитаж, а судьба остальных четырех осталась неизвестной.

Медаль от острова Итака была ювелирной работы. Ее автором был Теанетос Арсенис. На ее лицевой стороне изображен Одиссей, а на обороте виньетка сокращенная надпись: «Слава итакийцев, Кавалер Феодор Ушаков, прими дар в знак нашего уважения»*.

Кроме того, от президента Итаки Ушакову был подарен прекрасной работы серебряный щит с изображением подвигов и трофеев адмирала.

6 (17) июля при отходе российской эскадры казалось, что все жители Корфу вышли на берег. Они провожали русских моряков со слезами на глазах, напутствуя их словами благодарности и благословения. А Федор Федорович оставлял остров с чувством тревоги за его дальнейшую судьбу. Ведь жители еще не знали, что учрежденное им правление скоро будет сменено на основании заключенной в марте Константинопольской конвенции.

31 августа (11 сентября) на подходе к Дарданеллам Ушаков получил письмо от В. С. Томары, в котором тот извещал, что султан настоятельно рекомендовал ему, не задерживаясь в Константинополе, способным южным ветром пройти прямо в Буюк-Дере, чтобы не вызвать непредвиденных действий столичной «черни».

Подойдя к Константинополю, Федор Федорович был вынужден остановить свою эскадру из-за сильного встречного ветра. Расположившись около Семибашенного замка, он несколько дней прождал благоприятного к проходу канала ветра. В это время к нему на эскадру прибыл первый драгоман Порты с поздравлениями по случаю прибытия и для вручения от имени султана второго алмазного пера (челенга).

Адмирал, понимая настороженность турок в связи с тем, что вместе с ним следовали и балтийские корабли вице-адмирала Карцова, пригласил на них драгомана, объясняя ему их устройство и вооружение, а также причину следования в Черное море. К удивлению Ушакова, никаких протестов в связи с этим не последовало. На следующий день командующий эскадрой встретился с реиз-эфенди, с которым решал вопросы снабжения во время стоянки судов и для дальнейшего следования к своим портам. Здесь же он узнал о взятии 23 августа (3 сентября) крепости Ла-Валетта на Мальте английским генералом Пиго и вице-адмиралом Кейтом.

10 (21) сентября российская эскадра снялась с якоря и пошла к Буюк-Дере. При следовании мимо турецкой столицы произошел настоящий парад салютации. Первыми приветствие начали русские моряки, отсалютовав зимнему дворцу султана 21 выстрелом и 15 выстрелами – Топхане, откуда было отвечено равным количеством залпов. Поравнявшись с загородным дворцом Бешик-Таш, россияне салютовали султану 31 выстрелом. При этом экипажи были расставлены по вантам и шесть раз прокричали «Ура!». Четкость действий моряков эскадры адмирала Ушакова и необычное для султана приветствие вызвали в нем нескрываемое удовольствие. Он послал повеление капудан-паше первому приветствовать русского адмирала при его приближении. Гуссейн-паша исполнил волю султана, встречая Андреевский адмиральский флаг 17 выстрелами, на что получил равнозначный ответ[642].

Ровно месяц эскадра Ушакова еще простояла в Босфоре, ожидая обещанного снабжения. И вот, наконец, 12 (23) октября все было готово. Эскадра снялась с якоря и потянулась к выходу в Черное море. Но встречный ветер вновь вынудил Ушакова встать на якорь. Только через 11 дней русские моряки взяли курс к родным берегам и 26 октября (6 ноября) под гром орудийных салютов и несмолкаемые возгласы горожан вошли в Севастопольскую бухту.

Таким образом, Средиземноморская экспедиция русской эскадры под командованием адмирала Ушакова была завершена. В ходе ее Россия, используя свой флот в качестве действенного инструмента внешней политики, дала свободу народам Ионических островов и упрочила там свое влияние. В этой связи примечательным является факт, что впервые в отечественной истории представителю флота, адмиралу Ф. Ф. Ушакову, была поручена ответственная дипломатическая миссия – непосредственное руководство созданием новой государственности, с которой он блестяще справился, проявив себя талантливым политиком и умелым дипломатом. В результате России удалось создать первое национальное греческое государство нового времени – Республику семи соединенных островов, явившейся прообразом независимой Греции.

Но, наверно, не только указы и рескрипты были определяющими в благородной миссии Ушакова. Федор Федорович любил греков и его действия были продиктованы искренним желанием помочь своим братьям во Христе.

Кроме того, подвиги наших моряков и солдат обессмертили имя русского воина в Европе. Средиземноморская экспедиция адмирала Ф. Ф. Ушакова и Итальянский поход генерал-фельдмаршала А. В. Суворова стали одними из самых блистательных страниц российской военной истории. «Такой яркой, торжествующей победы духа над материей не выпадало на долю ни одного народа, ни одной армии в мире»[643].

***

НА СКЛОНЕ ЛЕТ

1. НЕ У ДЕЛ

По завершении Средиземноморской кампании адмирал Ушаков с присущим ему старанием приступил к починке флота и подготовке его к очередному походу в Средиземное море. Но 11 марта 1801 года император Павел I, инициатор нового похода, был убит заговорщиками. На престол взошел его сын Александр I, который резко поменял политическую ориентацию российского кабинета. В результате черноморская эскадра осталась в Севастополе, а Федор Федорович оказался не у дел.

Не получив в свое время покровительства убиенного императора, адмирал поздравил нового монарха со вступлением на престол и заверил его в своей преданности. Александр I, прочитав послание заслуженного адмирала, 4 октября ответил: «Господин Адмирал Ушаков, мне приятно было видеть усердие Ваше, изображенное в поздравлении Вашем со днем моей коронации, примите истинную благодарность мою и уверение, что я всегда пребываю Вам доброжелательный»[644].

В конце мая 1802 года Ф. Ф. Ушаков был переведен в Санкт-Петербург с назначением главным командиром Балтийского гребного флота. Назначение на первый взгляд явно не соответствовало чину и заслугам адмирала, что впоследствии дало повод писателям и историкам истолковать этот факт как опалу. Но здесь надо основательно разобраться.

В отечественной литературе утвердилось мнение, что перевод Ушакова на Балтику для командования «потерявшим военную значимость» гребным флотом, явился, якобы, следствием его опалы, за самовольное создание республики на Ионических островах. На самом деле никакой опалы как таковой не было и объективно быть не могло. На создание Ионической республики, или так называемого Нового правления, Ушакову были даны полномочия, и его действия были одобрены Павлом I. Не было и неприязни со стороны Александра I и его двора. Поэтому причины надо искать в другом – в военно-политической обстановке и в взглядах самого императора на перспективы развития армии и флота.

Во время победоносного шествия наполеоновских войск по Европе основная ставка делалась на армию. Флот же в этих условиях, как «маловажный» атрибут государства, был значительно ограничен в решении военно-политических задач и отдан на откуп чиновникам и иностранцам, причем не лучшим их представителям, которые начали вершить судьбу флота по своему усмотрению. При дворе возобладало мнение о ненужности большого флота для «сухопутной» России. Вот что, например, по этому поводу говорил тогдашний исполняющий должность морского министра П. В. Чичагов: «Флот, как бы в доказательство своей бесполезности, оставался в полнейшем бездействии после смерти Петра I... Русский флот, созданный умом Петра I, мог существовать только им одним. Так как он ни в духе народном, ни в духе русского правительства, то на него не смотрят, как на необходимое для благосостояния или безопасности Империи, и он есть обременительная роскошь подражания, зависящая от доброй воли государей».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: