|
|
Глава CXXVI. СПАСАТЕЛЬНЫЙ БУЙГлава CXXVII. НА ПАЛУБЕ Глава CXXVIII. "ПЕКОД" ВСТРЕЧАЕТ "РАХИЛЬ" На следующий день дозорные заметили большой корабль, который шел сподветра прямо на "Пекод"; реи его были густо унизаны людьми. Это была"Рахиль". "Пекод" в это время ходко шел своим курсом, но когда с нимпоравнялась ширококрылая незнакомка, его хвастливо раздутые паруса вдругопали, точно проткнутые пузыри, и, утратив ход, он безжизненно закачался наволнах. - Дурные вести; она несет дурные вести, - пробормотал старик матрос сострова Мэн. Но еще прежде чем ее капитан, с рупором у рта стоявший напалубе, успел окликнуть "Пекод", послышался голос Ахава: - Не видали ли Белого Кита? - Видали, вчера только. Не встречали ли вельбот в море? Сдержав ликование, Ахав успел отрицательно ответить на этот неожиданныйвопрос и готов уже был отправиться в своей шлюпке на борт к незнакомцу,когда капитан "Рахили", приведя к ветру, сам спустился в шлюпку. Нескольковзмахов веслами, багор зацеплен за грот-руслень, и капитан поднялся напалубу. Ахав сразу же узнал в нем своего знакомого из Нантакета. Ноприветствиями они не обменялись. - Где он был? Не убит, не убит! - повторял Ахав, вплотную подходя кнему. - Как это произошло? Оказалось, что накануне на исходе дня, когда три вельбота "Рахили",отойдя в наветренную сторону миль на пять от судна, были занятыпреследованием небольшого стада китов, из синей глуби неподалеку от корабляс подветренной стороны вдруг показался белый горб и голова Моби Дика; в тотже миг был спущен четвертый - запасной вельбот и началась погоня. Некотороевремя этот вельбот - самый ходкий из четырех - несся под парусом по ветру, инаконец ему удалось загарпунить кита, - во всяком случае, насколько могсудить дозорный с мачты. Он видел быстро удаляющуюся лодку, потом уже толькочерную точку, потом короткий всплеск вспененной воды, потом - ничего, ипоэтому заключили, что подбитый кит, как это нередко случается, утащил засобой своих преследователей далеко в море. На корабле начали беспокоиться,но еще не тревожились. На снастях вывесили световые сигналы; спустиласьночь, и судно, чтобы подобрать те три вельбота, которые находились у него снаветренной стороны, - прежде чем отправляться на поиски четвертого прямо впротивоположную сторону, - вынуждено было не только отложить свое попечениео четвертой лодке далеко за полночь, но даже еще и отдалиться от нее. Нокогда три первые лодки были разысканы и благополучно подняты на борт,"Рахиль" поставила все паруса - лисели на лисели - и устремилась запропавшим вельботом, разведя вместо маяка огонь в салотопке и посадив чутьне всю команду на снасти и реи дозорными. Но, несмотря на то, что она быстропробежала расстояние, отделявшее ее от того места, где в последний развидели лодку, и спустила свободные вельботы, которые обошли все вокруг;потом, не найдя ничего, снова устремилась вперед, и снова остановилась, иснова спустила вельботы; несмотря на то, что так продолжалось до рассвета,никаких следов пропавшей лодки обнаружить не удалось. Закончив рассказ, капитан "Рахили" поспешил открыть цель своего визитана "Пекод". Он хотел бы, чтобы встречный корабль присоединился к его поисками стал бы курсировать параллельно с ним на расстоянии четырех-пяти миль,оглядывая тем самым как бы двойной горизонт. - Готов на что угодно побиться об заклад, - шепнул Фласку Стабб, - чтокакой-нибудь матрос ушел у него на пропавшем вельботе в капитанском парадномсюртуке или, может, при его золотых часах - уж больно он волнуется.Слыханное ли это дело, чтобы два богобоязненных китобойца гонялись за однимпропавшим вельботом в разгар промыслового сезона! Ты только взгляни, Фласк,видишь, какой он бледный, у него даже зрачки побледнели, - ну, нет, пожалуй,не из-за сюртука, это, должно быть... - Мой мальчик, мой родной сын среди них. Во имя господа - я молю, язаклинаю вас! - воскликнул в эту минуту капитан "Рахили", обращаясь к Ахаву,который покамест слушал его довольно холодно. - Позвольте мне зафрахтоватьваше судно на сорок восемь часов. Я с радостью заплачу за это, и заплачущедро, если нужно, - только на сорок восемь часов, всего только. Вы должны,о, вы должны это сделать, и вы сделаете это, капитан! - Его сын! - вскричал Стабб. - Это сына своего он потерял! Беру назад исюртук и часы. Что скажет Ахав? Мы должны спасти ему сына. - Он утонул вместе со всеми остальными минувшей ночью, - проговорил уних за спиной старик матрос с острова Мэн - Я слышал, все вы слышали, каккричали их души. Впоследствии выяснилось, что на душе у капитана "Рахили" было особеннотяжко еще и потому, что в то время как один его сын находился среди командыпропавшего вельбота, на другом вельботе, спущенном в тот же день и тожесначала отставшем от судна в разгар безумной погони, был его второй сын, инесчастный отец погрузился в жесточайшую растерянность, из которой его вывелтолько его первый помощник, инстинктивно избравший обычный для таких случаевобраз действия - если две лодки нуждаются в помощи, китобоец всегдаподбирает сначала ту, в которой больше народу. Но, повинуясь какому-тонепонятному движению души, капитан воздержался сначала от упоминания обовсем этом и, только вынужденный ледяным молчанием Ахава, рассказал о своемвсе еще не обретенном сыне - маленьком мальчике, всего двенадцати лет отроду, кого отец, движимый суровой и бесстрашной родительской любовью,свойственной уроженцам Нантакета, с самого раннего возраста решил приучать кневзгодам и чудесам профессии, которая с незапамятных времен была написанана роду у каждого в их семье. Нередко случается даже, что нантакетскиекапитаны отсылают своих сыновей в столь нежном возрасте в трех- иличетырехгодичное плавание на чужом корабле, чтобы им не мешали приобретатьпервые навыки и сведения по китобойному делу несвоевременное проявлениеестественного отцовского пристрастия или излишняя родительская заботливость. Между тем капитан "Рахили" все еще униженно молил Ахава о милости, акапитан "Пекода" по-прежнему стоял недвижно, точно наковальня, принимая ударза ударом, но сам не испытывая ни малейшей дрожи. - Я не уйду, - говорил гость, - до тех пор, пока вы не скажете мне"да". Поступите со мной так, как вы хотели бы, чтобы поступил с вами я вподобном случае. Ибо у вас тоже есть сын, капитан Ахав, - правда, еще совсеммладенец и находится сейчас в безопасности у вас дома, - и к тому же дитявашей старости, капитан. Да, да, вы смягчились, я вижу, - бегите, бегите,люди, и готовьтесь брасопить реи! - Стойте! - крикнул Ахав. - Не трогать брасы, - а затем, протягивая ибудто отливая каждое слово, продолжал:- Капитан Гардинер, я этого не сделаю.Даже и сейчас я теряю время. Прощайте, прощайте. Бог да благословит вас, ида простит капитан Ахав самому себе, но я должен продолжать мой путь. МистерСтарбек, засеките время по нактоузным часам и проследите, чтобы ровно черезтри минуты на борту не осталось никого из посторонних. Потом брасопить реи илечь на прежний курс. Он резко повернулся и не оглядываясь ушел вниз в свою каюту, оставивкапитана "Рахили" пораженного столь безоговорочным и окончательным отказомна его горячие мольбы. Но вот, очнувшись от своего оцепенения, Гардинер, неговоря ни слова, торопливо подошел к борту, скорее упал, чем спустился, вшлюпку и вернулся к себе на корабль. Скоро суда уже разошлись прочь друг от друга; но, покуда встречнаяшхуна снова не скрылась за горизонтом, было видно, как она бросалась тотуда, то сюда на каждое черное пятнышко, пусть даже еле заметное, наповерхности моря. То вправо, то влево поворачивались ее реи, она всепереходила с одного галса на другой, то зарываясь в волну, то взлетая нагребне, и все время ее мачты и реи сверху донизу были унизаны людьми, точностройные вишни в саду, по ветвям которых карабкаются сластены-мальчишки. И по тому, как она шла своим скорбным путем, останавливаясь и петляя,ясно видно было, что эта шхуна, проливающая потоки горьких брызг,по-прежнему не находила утешения. Она была Рахиль, которая плачет о детяхсвоих, ибо их нет.Глава СХХIХ. В КАЮТЕ (Ахав собирается выйти на палубу; Пип ловит его руку и хочет идти с нимвместе.) - Малыш, малыш, говорю тебе, ты не должен следовать сейчас за Ахавом.Приближается час, когда Ахав не станет отпугивать тебя, но и подле себя незахочет тебя видеть. Есть в тебе что-то, бедный малыш, слишком целительноедля моей болезни. Подобное исцеляется подобным; а для теперешней охоты мояболезнь становится желаннейшим здоровьем. Подожди меня здесь, в капитанскойкаюте, где с тобой будут обращаться так, будто ты сам - капитан. Ты будешьсидеть на моем стуле, привинченном к полу; ты должен быть в нем еще однимвинтиком. - Нет, нет, нет! Сэр, ваше тело изувечено, возьмите всего меня вместовторой вашей ноги, вы лишь наступите на меня, сэр, я больше ни о чем непрошу, только бы мне послужить вам, быть вашей рукой или ногой. - О, вопреки миллионам негодяев, это порождает во мне слепую веру вневянущую преданность человека, а ведь он чернокожий! и помешанный! но,видно, и впрямь подобное излечивается подобным, это относится и к нему, онопять становится здоровым. - Мне говорили, сэр, что Стабб как-то раз покинул маленького бедняжкуПипа, чьи кости лежат теперь на дне, белы как снег, хоть и черна была прижизни его кожа. Но я никогда не покину вас, сэр, как Стабб покинул его. Сэр,я должен пойти с вами. - Если ты будешь и дальше так говорить со мной, замысел Ахава потерпитв его душе крушение. Нет, говорю я тебе, это невозможно. - О мой добрый господин, господин, господин! - Будешь плакать, так я убью тебя! Остерегись, ведь Ахав тоже безумен.Прислушивайся, и ты часто будешь слышать удары моей костяной ноги по палубеи будешь знать, что я все еще там. А теперь я покину тебя. Руку - вот так!Ты верен мне, малыш, как верен круг своему центру. Ну, да благословит тебябог на веки вечные; и если дойдет до этого - да спасет тебя бог на векивечные, и пусть случится то, чему суждено быть. (Ахав уходит; Пип делает шагвперед.) - Вот здесь стоял он мгновение назад; я стою на его месте, но яодин-одинешенек. Будь тут сейчас хоть бедняжка Пип, мне бы и то легче быловытерпеть, но его нет, он пропал. Пип! Пип! Динь-дон-динь! Кто видел Пипа?Он, должно быть, здесь наверху, надо попробовать дверь. Как? Ни замка, никрючка, ни засова, а все-таки не открывается? Это, верно, чары, он ведьвелел мне оставаться здесь. Правда, правда, да еще сказал, что этот стул -мой. Вот так, я усядусь сюда, откинусь, прислонюсь к переборке и буду сидетьв самой середине корабля, а все его три мачты и весь его корпус будут передомной. Старые матросы рассказывают, что великие адмиралы на черных флагманахсядут иной раз за стол и давай распоряжаться целыми шеренгами капитанов илейтенантов. Ха! что это? эполеты! эполеты! отовсюду теснятся эполеты!Передавайте по кругу графины; рад вас видеть; наливайте, месье. Как-тостранно это, когда чернокожий мальчик угощает у себя белых людей с золотымикружевами на сюртуках! - Месье, не случалось ли вам видеть некоего Пипа? -маленького негритенка, рост пять футов, вид подлый и трусливый! Выпрыгнул,понимаете, однажды из вельбота; не видали? Нет? Ну что же, тогда налейтееще, капитаны, и выпьем: позор всем трусам! Я не называю имен. Позор им!Положить ногу на стол - и позор всем трусам. Тс-с, там наверху я слышу ударыкости о доски. О мой господин! Как тяжело мне, когда ты надо мной ступаешь!Но я останусь здесь, даже если эта корма врежется в скалы и устрицыпроникнут внутрь, чтобы составить мне компанию.Глава СХХХ. ШЛЯПА И вот теперь, когда в назначенное время и в назначенном месте послетакого продолжительного плавания Ахав, обойдя все прочие промысловые районы,казалось, загнал своего заклятого врага в океанский угол, чтобы здесьпоразить его ударом наверняка; теперь, когда он находился почти на той жешироте и долготе, где была нанесена ему мучительная рана; теперь, когда имповстречался корабль, на котором вот только накануне видели Моби Дика;теперь, когда все его встречи с другими судами согласно, хотя и по-разному,говорили о том дьявольском безразличии, с каким Белый Кит расправлялся словцами, и повинными и неповинными в злом против него умысле, - вот теперь вглазах старого капитана затаилось нечто непереносимое для слабодушноговзора. Как незаходящая Полярная звезда всю бесконечную арктическуюшестимесячную ночь глядит вниз, не отводя своего пронзительного, ровного,срединного взгляда, так и замысел Ахава светился теперь над вечной полночьюугрюмой команды. Он подавлял людей, так что все их предчувствия, опасения,сомнения и страхи норовили поглубже упрятаться у них в душе и не прорастинаружу ни единым побегом, ни единым листком. В это предгрозовое время исчезло на борту всякое веселье - искреннее ипоказное. Стабб уже больше не стремился вызывать улыбки, а Старбек ихгасить. Радость и горе, надежды и страхи - все словно смолото было втончайшую пыль и замешано в затвердевший раствор, на котором держаласьжелезная душа Ахава. Люди безмолвно, точно автоматы, двигались по палубе,постоянно ощущая на себе деспотичное око старого капитана. Но если бы вы пристальнее пригляделись к нему в сокровенные часы егоодиночества, когда, как думал он, только одни глаза были устремлены на него,вы бы увидели тогда, что подобно тому как взор Ахава устрашал его команду,так таинственный взор парса устрашал Ахава; или во всяком случае как-тостранно по временам на него воздействовал. Неуловимая, все возрастающаязагадочность облачала теперь тощего Федаллу; его с ног до головы билабеспрерывная дрожь, так что люди стали поглядывать на него в недоумении,будто сами уже не знали, смертное ли он создание или трепещущая тень,отброшенная на корабль неким невидимым существом. А тень эта присутствовалана палубе постоянно. Ибо даже ночью никто никогда не видел, чтобы Федаллазадремал или спустился в кубрик. Он мог неподвижно стоять целыми часами, ноникогда не садился и не ложился; и его блеклые, удивительные глаза ясноговорили - мы, двое стражей, никогда не отдыхаем. В какое бы время дня или ночи не выходили моряки наверх, Ахав неизменнобыл там, либо стоя у своего поворотного отверстия, либо шагая по палубемежду двумя недвижными пределами - грот-мачтой и бизанью; иногда его можнобыло видеть в дверях каюты; он стоял, выдвинув вперед свою живую ногу, точнособирался шагнуть; его шляпа с опущенными полями тяжело давила, надвинутаяна самые глаза; так что, как бы неподвижно он ни стоял и как бы нивозрастало число дней и ночей, в которые он не подходил к своей койке, всеравно никто никогда не мог с уверенностью сказать, закрыты ли у него подшляпой глаза или же он по-прежнему пристально следит за командой; а он могпростоять так и час, и два, и ночная влага жемчужинами собиралась в каменныхскладках его одежды. Ночь увлажняла его плащ и шляпу, дневное солнцевысушивало их; и вот уже много дней и ночей не спускался он вниз, посылая ксебе в каюту, всякий раз как ему что-нибудь оттуда понадобится. Он ел под открытым небом, то есть завтракал и обедал, потому что кужину он не притрагивался; не подстригал свою черную бороду, которая росла,вся спутавшись, напоминая корявые корни поваленных ветром деревьев, когда тееще продолжают пускать ростки у своего оголенного основания, хотя зеленые ихвершины уже погибли. Но несмотря на то, что вся его жизнь стала теперь однойнепрерывной вахтой на палубе; и несмотря на то, что и парс стоял своюзловещую вахту с такой же неотступностью, как и он; все-таки они почти неразговаривали друг с другом, разве только изредка, когда какая-нибудьнасущная мелочь делала это необходимым. Казалось, всесильные чары связывалиэтих двух людей; но с виду, в глазах охваченной страхом команды они были,точно два полюса, далеки друг от друга. Если днем они еще иной раз иобменивались словом, то по ночам оба были немы, не вступая даже в мимолетноесловесное общение. По нескольку часов простаивали они так в свете звезд, неокликнув один другого, - Ахав в дверях своей каюты, парс у грот-мачты; нопри этом они не отрываясь смотрели друг на друга, словно Ахав видел в парсесвою отброшенную вперед тень, а парс в Ахаве - свое утраченное естество. Но несмотря ни на что, все-таки именно Ахав - каким он денно и нощно,ежечасно, ежесекундно являл себя перед своими подчиненными - былсамовластным господином, а парс - его рабом. И в то же время оба они былиточно запряжены в одном ярме, погоняемые невидимым тираном, - тощая тень боко бок с крепкой мачтой. Ибо что бы там ни напоминал собой парс, твердый Ахавбыл весь как высокая грот-мачта корабля. При первом же тусклом проблеске зари раздавался с юта его железныйголос: "Дозорных на мачты!" - и весь день до самого вечера, до наступлениятемноты, каждый час вслед за боем склянок слышался все тот же голос: "Эй,что видно там, наверху? - Следите зорче!" Так прошло дня три или четыре после встречи с потерявшей детей"Рахилью", но ни одного фонтана не было еще замечено на горизонте; безумныйстарик начал испытывать недоверие к своей команде, он сомневался чуть ли нево всех, кроме язычников гарпунеров; он допускал даже, что Стабб и Фласкумышленно не замечают то, чего он с таким нетерпением дожидался. Но каковыбы ни были его подозрения, он предусмотрительно воздерживался выражать ихсловами, даже если поступки и выдавали его недоверие. - Я хочу сам первый увидеть кита, - заявил он. - Да, да, пусть дублондостанется Ахаву! И он своими руками сплел себе из троса гнездо-корзинку, отправил нагрот-мачту матроса с одношкивным блоком, который тому приказано былонасадить наверху и пропустить через него канат; один конец каната Ахавпривязал к корзине и приготовил нагель, чтобы закреплять другой у борта.После этого он, не выпуская из рук свободный конец, пристальным взором обвелвсех членов экипажа, подольше задерживаясь на Дэггу, Квикеге и Тэштиго иторопливо минуя Федаллу, и наконец, остановив уверенный, твердый взгляд насвоем старшем помощнике, сказал: - Возьмите этот конец, сэр. Я отдаю его в твои руки, Старбек. Затем он устроился в корзине, дал знак, корзину подняли, Старбекзакрепил вытянутый конец и после этого все время стоял подле него. Теперь,обхватив грот-мачту рукою, Ахав оглядывал безбрежное море на многие миливперед и назад, вправо и влево - насколько хватал взгляд с такой высоты. Когда моряку приходится работать среди снастей на большой высоте, гдене во что упереться ногами, и его поднимают к месту на канате и держат там,покуда он не управится со своим делом, - в таких случаях закрепленный напалубе конец всегда поручается какому-то одному человеку, который долженспециально за ним следить. Дело в том, что при обычном обилии хитроспутанного бегучего такелажа, когда трудно бывает определить внизу, какойконец куда наверху уходит, и когда то и дело отдаются закрепленные на палубеканаты, легко можно было бы ожидать, что лишенный особо выделенногохранителя моряк наверху по роковой оплошности кого-нибудь из своих товарищейбудет выброшен с высоты прямо за борт, в пучину моря. Так что Ахав в данномслучае поступил в полном соответствии с морскими обычаями; странно былотолько, что именно Старбек, кажется, единственный человек на борту, которыйкогда-либо решился противопоставить Ахаву хоть отдаленное подобиесобственной воли, и к тому же еще один из тех, чью добросовестность в дозореАхав был готов поставить под сомнение; странно было, что именно его избралон своим хранителем, без колебаний доверив свою жизнь человеку, которому вдругом он не очень доверял. В первый же раз Ахав и десяти минут не пробыл наверху, как вдругбольшой морской ястреб, красноклювый и свирепый, какие так часто летают вэтих широтах в самом неприятном соседстве от лица мачтового дозорного накитобойце, - одна из таких птиц вдруг откуда ни возьмись стала с клекотом икриком метаться вокруг его головы, выписывая запутанную сеть стремительныхкругов и восьмерок. Потом она вдруг взмыла на тысячу футов отвесно ввысь,оттуда, паря по спирали, снова опустилась и опять стала вихрем кружиться уего головы. Но, вперив жадный взор в смутную, далекую линию горизонта, Ахав незамечал неистовой птицы, да и никто бы, наверное, не обратил на неевнимания, потому что ничего необычного в ее появлении не было, если бы нето, что теперь даже самый беспечный взгляд замечал во всем какой-то особыйтайный смысл. - Ваша шляпа, ваша шляпа, сэр! - воскликнул вдруг матрос-сицилиец,стоявший дозором на верхушке бизани как раз позади Ахава и чуть пониже,отделенный от него глубокой воздушной пропастью. Но уже смоляное крыло взмахнуло перед самыми глазами Ахава, длинныйкрючковатый клюв протянулся к его голове - и черный ястреб с криком взлетелк небесам, унося свою добычу. Трижды облетел орел вокруг головы Тарквиния, сорвал с него шапку, азатем снова опустил ее прямо ему на голову, после чего его супруга Танаквильпредсказала, что он будет царем Рима. Но только возвращение шапки превратилоэто происшествие в доброе предзнаменование. Шляпа же Ахава была утраченанавсегда; дикий ястреб летел со своей ношей все вперед и вперед, обгоняясудно, и наконец пропал из виду; в последнее мгновение перед тем, как емуокончательно исчезнуть, можно было смутно различить какую-то еле заметнуючерную точку, которая отделилась от него и с огромной высоты упала в море.Глава СХХХI. "ПЕКОД" ВСТРЕЧАЕТСЯ С "ВОСХИТИТЕЛЬНЫМ" Неистовый "Пекод" уходил все дальше и дальше, дни и волны катилисьназад; по-прежнему покачивался на корме Квикегов гроб, приспособленный подспасательный буй, и вот в один прекрасный день на горизонте показался ещекорабль, чье название - "Восхитительный" - самым прежалостным образомпротиворечило его внешнему виду. Когда он достаточно приблизился, все глазана "Пекоде" устремились на шканцы незнакомца, где стояли так называемые"ножницы" - толстые, скрещенные футах в восьми над палубой брусья, накоторых китобойцы обычно несут свои запасные, неоснащенные или поврежденныевельботы. На "ножницах" незнакомца можно было. видеть переломанные белые ребрашпангоута и несколько расщепленных досок - все, что некогда было целымвельботом; но теперь этот остов светился весь насквозь, точно оголенный,разваливающийся, побелевший лошадиный скелет. - Видели Белого Кита? - Взгляните! - отозвался худой капитан у гакаборта и указал своимрупором на обломки вельбота. - Вы убили его? - Не выкован еще тот гарпун, которым его убьют, - ответил капитанвстречного судна, печально взглянув к себе на палубу, где молчаливые матросыторопливо зашивали с боков свернутую койку. - Не выкован? - вскричал Ахав, выхватив из развилки оружие Перта ипотрясая им в воздухе. - Взгляни сюда, земляк, здесь, в моей руке, я держуего смерть! Это лезвие закалено в крови, оно закалено в блеске молний, и яклянусь закалить его в третий раз в том горячем месте позади плавника, гдевсего острее чувствует Белый Кит свою проклятую жизнь! - Ну, так бог да поможет тебе, старик. Погляди, - капитан"Восхитительного" указал на зашитую койку, - вот я хороню лишь одного изпятерых крепких парней, которые вчера были живы и здоровы, но умерли еще донаступления ночи. Одного только этого я хороню, остальные были похоронены,еще не успев умереть; ты теперь плывешь над их могилой. - Тут он обратился ксвоей команде: - Эй, все у вас готово? Тогда положите на борт доску и поднимите тело;вот так. Ну, господи милосердный, - он подошел к телу, воздев кверху руки, -да будет воскрешение из мертвых и жизнь вечная... - Брасопить реи! Руль под ветер! - громом грянул Ахав своим матросам. Но внезапно рванувшийся "Пекод" все же не успел отойти настолько, чтобыне услышать всплеска, с которым труп ушел под воду, и нескольковзметнувшихся пузырьков долетели до его корпуса, окропив его своим загробнымкрещением. Когда "Пекод", бегущий от охваченного горем "Восхитительного",повернулся к нему кормой, висевший там странный спасательный буй открылсявсем взорам. - Эгей! Взгляните-ка туда, ребята! - послышался вещий голос за кормой"Пекода". - Напрасно, о, напрасно, земляки, спешите вы прочь от нашихпечальных похорон; вы только поворачиваетесь к нам гакабортом, чтобыпоказать нам свой собственный гроб!Глава CXXXII. СИМФОНИЯ 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|