|
Глава CXVI. ИЗДЫХАЮЩИЙ КИТ
В этой жизни нередко бывает, что когда по правую руку от нас у самогоборта проходит баловень судьбы, то и сами мы, прежде понуро маявшиеся вмертвом штиле, перехватываем струю ветра и радостно чувствуем, какнадуваются наши паруса. Так, видно, было и с "Пекодом". Потому что наследующий день после встречи с веселым "Холостяком" были замечены киты ичетыре из них забиты; одного кита забил сам Ахав. День уже давно клонился к вечеру; и когда окончена была кроваво-алаябитва и, колыхаясь на прекрасном закатном море и столь же прекрасномзакатном небе, и кит и солнце оба тихо умерли, такая заунывная прелестьразлилась повсюду в розовом воздухе и такие проникновенные молитвы, курясь,поднялись кверху, что казалось, будто из глубины манильских зеленыхдолин-монастырей береговой испанец-бриз, вдруг оборотившись моряком,пустился по волнам с грузом вечерних гимнов. Ахав, как-то присмиревший и оттого погрузившийся в еще более угрюмыйсумрак, только что отвел свой вельбот на безопасное место и теперь сидел иследил из неподвижной лодки за тем, как издыхает кит. Удивительное этозрелище, какое представляет собой всякий подыхающий кашалот, когда онмедленно поворачивается головой к солнцу и испускает дух, - это удивительноезрелище показалось Ахаву в тот мирный вечер, как никогда прежде,многозначительным и чудесным. - Он поворачивается - как медленно, но как упорно, - поклоняясь ивзывая, последним предсмертным усилием обращает он к солнцу свое чело. И онтоже поклоняется огню; преданнейший, славнейший барон - вассал солнца! О,пусть его приветливому взору откроется этот приветливый вид! Здесь, вбескрайнем замкнутом кольце вод; здесь, куда нет доступа комариному пискучеловеческого счастья и горя; в этих бесстрастных, равнодушных водах, гденет ни одной скалы, чтобы служить таблицей для записи преданий, где вот ужедолгие китайские веки катятся валы, безмолвные и глухие, точно звезды, чтосияют над неведомыми истоками Нигера; и здесь тоже жизнь умирает,обратившись к солнцу со всей своей верой; но наступает смерть, и в тот жемиг она разворачивает труп головой куда-нибудь в другую сторону. - О ты, темная индусская половина мира, что возвела себе из костейутопленников отдельный трон где-то здесь, в самом сердце пустынного океана;ты, безбожная царица, это ты чересчур правдиво говоришь со мной вовсесокрушающей бойне тайфуна и в похоронном молчании наступающего вослед емуштиля. И этот кит твой, обративший к солнцу свою умирающую голову, а затемснова отвернувшийся, он тоже послужил для меня уроком. - О ты, тремя обручами скрепленная, прочно сбитая мышца мощи! О высокостремящийся радужный фонтан! она напрягается, он бьет ввысь - и все тщетно!Тщетно ищешь ты, о кит, защиты у живительного солнца: оно только вызываетжизнь, но не дарует ее второй раз. И все-таки ты убаюкиваешь меня, о темнаяполовина мира, еще более гордой, хоть, верно, и более темной, верой. Подомной плавают безымянные останки поглощенных тобою жизней; меня поддерживаетна поверхности дыхание тех, кто некогда был жив, дыхание, ставшее водой. - Привет же тебе, привет, о море, среди чьих вечно плещущих волн толькои находит себе приют дикая птица. Рожденный землей, я вскормлен морем; хотьгоры и долы взлелеяли меня, вы, морские валы, мои молочные братья!
Глава CXVII. КИТОВАЯ ВАХТА
Четыре кита, которых загарпунили в тот вечер, были широко разбросаны поглади вод; одного забили далеко с наветренной стороны, другого поближе, сподветренной, один оказался за кормой и один впереди по курсу. Этих трехпоследних успели подобрать еще до наступления темноты: к четвертому же,которого унесло по ветру, до утра подойти было невозможно; он остался наплаву, и вельбот, добывший его, всю ночь качался подле; это был вельботАхава. Шест с флагом был вставлен торчком в дыхало мертвому киту; и фонарь,свисавший с шеста, бросал бегучие, тревожные отблески на черную, лоснящуюсяспину и далеко по ночным волнам, которые ласково колыхались у огромнойкитовой туши, словно робкий прибой у песчаного берега. Ахав и вся команда его вельбота спали; бодрствовал один только парс; онсидел, поджав ноги, на носу и следил за призрачной игрой акул, которыеизвивались вокруг кита, постукивая хвостами по тонким кедровым бортам. А ввоздухе трепетал какой-то легкий звук, словно стонали легионы непрощенныхпризраков Гоморры над Асфальтовым морем. Ахав вздрогнул и очнулся от своей дремоты; лицом к лицу напротив негосидел парс. Схваченные обручем ночной тьмы, они казались последними людьмина залитой потопом планете. - Опять мне снилось это, - промолвил он. - Катафалк? Разве не говорил я тебе, старик, что не будет у тебя никатафалка, ни гроба? - Да и бывают ли катафалки у тех, кто умирает в море? - Но я говорил тебе, старик, что прежде, чем ты сможешь умереть в этомплавании, ты должен увидеть на море два катафалка; один - сооруженныйнечеловеческими руками; а видимая древесина второго должна быть произросшейв Америке. - Так, так! странное это зрелище, парс, - катафалк с плюмажем плывет поокеану, а волны-плакальщицы катятся вслед. Ха! нет уж, такое зрелище мыувидим не скоро. - Можешь верить, можешь не верить, но ты не умрешь, покуда не увидишьего, старик. - А что там говорилось насчет тебя, парс? - Даже в твой последний час я все же отправлюсь впереди тебя твоимлоцманом. - И когда ты так отправишься впереди меня, - если это когда-нибудьслучится, - тогда, прежде чем я смогу последовать за тобой, ты снова долженбудешь явиться мне, чтобы вести меня? Так? Ну что ж, если бы я верил всемуэтому, о мой лоцман и кормчий! тут видел бы я два залога того, что я ещеубью Моби Дика и сам останусь жить. - Вот тебе и еще один залог, старик, - проговорил парс, и глаза еговспыхнули, точно светляки в ночи. - Только пенька может причинить тебесмерть. - Виселица, хочешь ты сказать. В таком случае я бессмертен на суше и наморе! - язвительно расхохотался Ахав. - Бессмертен на суше и на море! Потом оба они разом замолчали. Подкралась серая заря, гребцы, спавшиена дне лодки, поднялись, и еще до полудня забитый кит был доставлен к борту"Пекода".
Глава CXVIII. КВАДРАНТ
Промысловый сезон на экваторе приближался; и всякий раз, как Ахаввыходил из каюты и задирал голову, бдительный рулевой тут же начиналперебирать рукоятки штурвала, матросы со всех ног бросались к фалам и стоялитам, повернув взоры к прибитому дублону, в нетерпении ожидая команды лечь накурс к экватору. Наконец прозвучала долгожданная команда. Дело близилось кполудню; Ахав сидел на носу своего высоко подвешенного вельбота и готовился,как обычно, начать наблюдение за солнцем, чтобы определить его высоту. Летние дни в японских водах подобны потокам лучезарного света.Ослепительно яркое японское солнце кажется пламенеющим фокусом безмерноогромного зажигательного стекла - стеклянистого океана. Небо блестит, каклакированное; на нем ни единого облачка; горизонт переливается; и вся этанагота бесконечного сияния - точно непереносимый блеск божьего трона. Хорошоеще, что квадрант Ахава был снабжен цветными стеклами, чтобы глядеть сквозьних на солнечный костер. Так он сидел несколько минут, покачиваясь в лад скораблем и держа перед глазами свой астрологический инструмент, и ждал тогоединственного мгновенья, когда солнце займет свое единственное место намеридиане. А между тем как все его внимание было поглощено этим занятием, напалубе, внизу под ним, стоял на коленях парс и, как и капитан, подняв лицо кнебу, глядел на то же самое солнце; только глаза его были наполовинуприкрыты веками, и дикое лицо казалось землисто-бесстрастным. Наконецнеобходимые наблюдения были проделаны; и, черкая карандашом на своейкостяной ноге, Ахав скоро вычислил точную широту, на какой он находился в томгновение. Потом, помолчав немного, он снова поглядел на солнце ипробормотал: - О ты, светлый маяк! ты, всемогущий, всевидящий кормчий! ты говоришьмне правду о том, где я нахожусь, но можешь ли ты хоть отдаленным намекомпредсказать мне, где я буду завтра? Или сообщить мне, где находится в этотсамый миг другое существо, не я? Где сейчас Моби Дик? В это мгновение ты,быть может, глядишь на него. Вот эти глаза мои вперились прямо в твой глаз,что даже сейчас видит его; в тот глаз, что точно так же видит сейчасневедомые предметы с той - недоступной - твоей стороны, о солнце! Затем он поглядел на свой квадрант и, перебирая пальцами егомногочисленные кабалистические приспособления, снова задумчиво проговорил: - Глупая детская игрушка! игрушка, какой развлекаются высокомерныеадмиралы, коммодоры и капитаны; мир кичится тобой, твоим хитроумием имогуществом; но что в конечном-то счете умеешь ты делать? Только показыватьту ничтожную, жалкую точку на этой широкой планете, в которой случается бытьтебе самой и руке, тебя держащей. И все! и больше ни крупицы. Ты не можешьсказать, где будет завтра в полдень вот эта капля воды или эта песчинка; иты осмеливаешься в своем бессилии оскорблять солнце! Наука! Будь проклятаты, бессмысленная игрушка; и проклятие всему, что посылает взгляд человека кэтим небесам, чье непереносимое сияние лишь опаляет его, как эти мои старыеглаза опалил сейчас твой свет, о солнце! К горизонту устремлены от природыглаза человека, а не ввысь из его темени. Бог не предназначал его взирать нанебесную твердь. Будь проклят ты, квадрант! - и он швырнул его на палубу. -Впредь не буду я проверять по тебе мой земной путь; судовой компас и лаг -они поведут меня и будут указывать мне мое место на море. Вот так, - добавилон, спускаясь на палубу, - вот так топчу я тебя, ничтожная безделка,трусливо указывающая в вышину; вот так размозжу и уничтожу я тебя! И в то время, как безумный старик, говоря это, топтал прибор то живой,то мертвой ногой, победное презрение, как бы предназначавшееся Ахаву, ифаталистическое отчаяние, словно бы в своей судьбе, - оба эти чувствапромелькнули по немому недвижному лицу парса. Незамеченный, он поднялся наноги и неслышно скользнул прочь; а перепуганная команда столпилась на баке,глядя на безумство своего капитана; как вдруг Ахав повернулся, взволнованнопрошелся по палубе и выкрикнул: - К брасам! Руль на борт! Брасопить реи! В одно мгновение реи описаликруг, судно развернулось на пятке, и три стройные мачты, прочно и прямосидящие в длинном круторебром корпусе, качнулись, точно трое Горациев верхомна одном скакуне. Стоя у бушприта, Старбек следил за бурливым ходом "Пекода" и Ахава,который, сильно кренясь, уходил, хромая, вдоль палубы. - Мне случалось сидеть у пышущего жаром очага и следить за пляскойжгучих, гудящих языков пламени, полных мучительной, огненной жизни, и явидел, как пламя никнет, никнет и гаснет, обращаясь мертвым прахом. О ты,старый безумец моряк! что останется в конце концов от всей твоей огненнойжизни, кроме маленькой горстки пепла? - Правда твоя, - откликнулся Стабб, - но то будет пепел от морскихуглей, не забудь об этом, Старбек. От морских углей, а не от каких-то тамдревесных головешек. Да, так-то; я слышал, как Ахав говорил: "Кто-то суетмне вот эти карты вот в эти мои старые руки и клянется, что я должен ходитьтолько с них, и никак иначе". И будь я проклят, Ахав, если ты поступаешьневерно; твой ход, так ходи, а смерть придет, так помирай, но не бросайкарты!
Глава CXIX. СВЕЧИ
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|
