Глава 3. Основные направления исследований социализации 2 глава

Например, в концепции индивидуализации П. Блоса большое внимание уделяется анализу процессов социального взаимодействия подростка и формированию Я-концепции. Основными психологическими составляющими подросткового этапа социализации он считает склонность к регрессии и нонконформизм, причем обе они необходимы для дальнейшего развития. Так, регрессия (повторное переживание конфликтов, свойственных более ранним возрастным этапам) необходима для преодоления детских поведенческих стереотипов и благополучного освобождения от детских привязанностей: подросток поклоняется кумирам, отреагируя

детские идеализации родителей, стремится к ощущению общности с группой сверстников, которая является символической заменой семьи, и т.п. Своеобразным «противовесом» регрессивным тенденциям подросткового возраста служит нонконформное поведение. Оно способствует индивидуализации, в ходе которой происходит дифференциация поведения, чувств и мнений индивида, а также осознанному построению Я-концепции, которые завершают переход во взрослое состояние.

Другим примером теоретического изучения социализации в рамках данного направления может служить концепция психосоциального развития Э. Эриксона (1904-1994), в которой также очень большое значение придается социальному окружению и закономерностям формирования Я-концепции. Она подробно будет рассмотрена в третьей части пособия при анализе различных концепций идентичности.

Когнитивистские теории. Приверженцы данного направления в исследованиях социализации исходят из теории развития Ж. Пиаже, согласно которой психологические новообразования каждого возрастного этапа в жизни индивида определяются развитием когнитивных процессов. С точки зрения Пиаже, на каждой стадии развития мышления формируются новые навыки, определяющие границы обучаемости в самом широком смысле: не только как, например, возможность обучения тем или иным математическим операциям, но и как возможность освоения тех или иных социальных действий.

Одним из ярких представителей данного подхода является Л. Колберг, придававший большое значение изучению закономерностей нравственного развития ребенка [Колберг Л. и др., 1992]. Кратко концепцию Колберга можно представить в следующих положениях:

# процесс социального развития индивида есть прежде всего процесс освоения им совокупности различных норм и правил социального взаимодействия и подчинения своего поведения социальным требованиям;

# понимание человеком предъявляемой ему обществом системы социальных требований и ролевых предписаний зависит от уровня его когнитивного развития;

# основной вектор социального развития индивида состоит в движении от пассивного и конформного принятия социальных предписаний к пониманию социальных требований как соглашения между свободными людьми и, следовательно, к навыкам социального взаимодействия вне рамок ролевых предписаний с опорой на систему универсальных моральных принципов;

# выделение шести стадий нравственного развития личности, которые, по сути, являются стадиями ее социального развития и последовательно сменяют одна другую аналогично стадиям когнитивного развития по Ж. Пиаже; переход со стадии на стадию определяется двумя факторами: развитием когнитивных процессов и формированием способности к сопереживанию (эмпатии);

# данные стадии жестко не связаны с определенным возрастом: начиная с третьей стадии возможна «остановка» в нравственном развитии личности, последней стадии достигают далеко не все;

# общая характеристика данных стадий такова: первые две — стадии пассивного принятия социальной роли и подчинения социальным предписаниям, основой социальных действий являются стремление избежать наказания и заслужить поощрение (у детей в этот момент фактически отсутствует представление о том, «что такое хорошо и что такое плохо») ; вторые две — это стадии конформной социализированности: ребенок осознает мнения Других о себе и стремится действовать так, чтобы заслужить их одобрение, у него начинают формироваться собственные представления о добре и зле на основе осознания общих правил социального поведения¹. Последние две стадии характеризуются осознанием возможных противоречий между различными нравственными убеждениями² и формированием собственной этической системы с опорой на универсальные моральные принципы.

¹ Подросток признает целесообразность установленного порядка, формулируя суждения типа: «лгать невыгодно — с лгунами меньше дружат».

² Соответственно, например, оправданием «лжи во спасение».

Основное направление критики концепции Колберга состоит в указании на явно недостаточную проработку вопроса о связи и соответствии той или иной стадии нравственного развития с особенностями поведения человека в конкретных ситуациях социального взаимодействия [Смелзер Н., 1994].

Таким образом, подытоживая этот достаточно краткий обзор основных теоретических подходов к анализу социализации, подчеркнем следующее.

Во-первых, для подавляющего большинства современных концепций социализации (за исключением биогенетических теорий) тезис о ведущей роли социальной детерминации процесса становления и развития личности является бесспорным.

Во-вторых, значительно меньшее единодушие наблюдается при решении вопроса о соотносительном влиянии внешних (средовых) факторов развития и внутренних его детерминант (наличия тех или иных потребностей, мотивов, когнитивных переменных и проч.).

В-третьих, в различных концепциях акцентируются различные уровни социальной детерминации — от межличностного влияния до социокультурных факторов развития.

В-четвертых, различные теории социализации могут быть классифицированы, в том числе и с точки зрения акцентирования определенных механизмов социализации: социального научения (бихевиористские модели), идентификации (психоаналитические концепции), социального сравнения (интеракционистские точки зрения) и социальной категоризации (когнитивистские теории). Несмотря на различия в решении данного вопроса, во всех этих концепциях неявно содержится предположение о существовании некоего универсального механизма социализации.

Часть вторая

Социальное влияние: уровни, содержание, феноменология

До сих пор еще многие психологи склонны рассматривать факты культурного изменения нашего поведения с их натуральной стороны...Культурные приемы поведения не возникают просто, как внешний навык, они становятся неотъемлемой частью самой личности, вкореняя в нее новые отношения и создавая совершенно новый их строй.

Л. С. Выготский

Глава 4. Культура как агент социального влияния

В предыдущей главе мы уже частично касались роли культуры в становлении и социальном развитии личности. Прежде чем перейти к более детальному рассмотрению данной проблемы, отметим, что ее изучение в целом представлено двумя основными направлениями исследований. Первое из них отражает собственно культурологический подход к личности и наследует те традиции, которые сложились в культурантропологии — от известных работ Р. Бенедикт¹, М. Мид, А. Кардинера и до современных исследований кросс-культурной вариативности процессов социализации. Второе, значительно менее эмпирически наполненное, направление исследований ориентировано на анализ личности как результата определенных исторических условий и ставит своей задачей доказать, что сама идея личности подвержена вариациям в ходе истории. Несмотря на различия в предмете изучения, оба эти направления имеют, как отмечается [Beauvois J.-L., Dubois N. , Doise W., 1999], сходные черты:

¹ Анализ взаимодействия культуры и личности был центральной исследовательской задачей теории «Культура и личность», возникшей в 30-е годы ХХ в. Начало ее становления связывают с именем Р. Бенедикт (1887-1948). Описывая различные «конфигурации культур», она использовала метафору культуры как личности, отброшенной на большой экран: культура — это практически личность общества. И так же, как в структуре личности можно выделить определенные ведущие черты, так и в каждой культуре есть своя доминанта: например, одна «строит огромную суперструктуру юности, другая — смерти, третья — загробной жизни» [ . Подробную характеристику научного направления «Культура и личность», а также современной психологической антропологии см. в книге Т. Г. Стефаненко (1999).

во-первых, аксиоматически исходят из общей идеи согласованности культурно-исторических влияний на личность, а именно предполагают, что в каждый исторический момент времени различные аспекты культуры с необходимостью интегрированы и согласованны; в противном случае культура не сможет выполнять свою основную, смыслообразующую функцию¹;

¹ Уязвимость этого допущения очевидна: помимо того, что ему противоречит целый ряд эмпирических фактов, доказывающих множественность и разнонаправленность субкультурных влияний в рамках одной культуры, в качестве доказательства обратного достаточно сослаться на идею А. Раппопорта о существовании в общественном сознании двух различных моделей мира: идеально культурной и здравосмысловой. Первая включает в себя доминирующую и социально-желательную в данный исторический момент модель личности, формирование которой становится задачей ряда социальных институтов (например, системы образования). Вторая, значительно менее структурированная и не всегда до конца осознаваемая, содержит модель личности, которая большинством будет оценена как «нормальная», наиболее социально­адаптированная. Ее формирование подвержено гораздо более многочисленному ряду факторов, нередко случайных. Социально­психологическая эмпирика, частично воплощающая эту идею на материале подростковой социализации, представлена в работе А. С. Волович, (1990). Очевидно, что содержание этих двух видовкультурных влияний на личность может быть не только не согласованным, но и прямо противоположным. Так, в недавнем прошлом нашей страны идеально-культурное «человек, ты в ответе за все» сочеталось со здравосмысловым «инициатива наказуема».

во-вторых, преимущественно отдают предпочтение в качестве объекта исследования наблюдаемым вариациям социального

поведения¹.

¹ В определенном смысле — это дань культурантропологической традиции, в центре внимания которой была культурная вариативность нравов, обычаев, ритуалов. Для нее само определение концепта культуры нередко замыкалось на поведенческую составляющую. Так, например, один из видных представителей данного направления Р. Линтон (1893-1953) определял культуру как «конфигурацию воспринимаемых моделей поведения и их результатов, составляющие элементы которой разделяются и транслируются членами данного общества» [Цит. по: Beauvois J.-L., Dubois N., Doise W. La construction soale de la personne. Grenoble. 1999. P. 11].

Остановимся последовательно на каждом из этих двух направлений исследований, отражающих общую проблему личности как результата культурных влияний и определенных исторических условий.

Как уже отмечалось, традиции первого направления сложились в рамках культурантропологии и были продолжены в психологической антропологии. В целом можно выделить несколько ведущих проблем, вокруг которых центрируются исследования данного направления. Это:

# культурные вариации самого понятия личности и связанные с этим критерии классификации различных культур;

# особенности самокатегоризации и когнитивных процессов представителей различных культур;

# культурная вариативность процессов социализации;

# межкультурные различия тех или иных аспектов социального поведения (в частности, социальной компетентности, конформности, полоролевого поведения);

# межкультурные различия моральных суждений и ценностей.

Рассмотрим каждое из них более подробно.

4.1. Личность и культура

Как правило, культурные вариации представлений о личности

рассматриваются в оппозиции «Запад-Восток», а сами культуры при это рассматриваются как индивидуалистические и коллективистические. Для «западной» модели личности, в основе которой лежит канон человека Нового времени, характерно утверждение, что «личность формируется, проявляется и познает себя прежде всего через свои деяния, в ходе которых она преобразует материальный мир и самое себя... Восточная..., напротив, не придает значения предметной деятельности, утверждая, что творческая активность...развертывается лишь во внутреннем духовном пространстве и познается не аналитически, а в акте мгновенного озарения («сатори»), который есть одновременно пробуждение от сна, самореализация и погружение в себя»¹. Для Запада личность — это прежде всего целостность; любая дезинтеграция (на уровне рассогласования когнитивных структур или же противоречивости поведения) оценивается как не норма; самосознание есть, по сути, знание о том, что существует некий субъект этой целостности, а сама «личность» представляет собой конкретную, «видимую» форму данной интеграции . Для восточных культур, напротив, характерно представление о личности как о множественности, о совокупности нескольких автономныи «кругов обязанностей», отражающих социальные идентичности субъекта . Так, например, в одном из современных сравнительных исследований особенностей социальной самокатегоризации индусов и американцев показано, что первые говорят о себе преимущественно в терминах социально- нормированного поведения, а вторые — в терминах личностных черт: сравните «в день праздника я всегда посылаю цветы N» и «я достаточно внимательный человек, который любит доставлять удовольствие близким» [по: Beauvois J.-L., Dubois N., Doise W.,

1999].

¹ Кон И. С. В поисках себя: личность и ее самосознание. М., 1984. С. 250.

Интегративная функция личности выводится в «западной» модели человека из ее априорной дифференцированности — как суммы личностных черт, иерархии потребностей и мотивов и т.п. В посвященной данному вопросу литературе можно найти множество конкретных описаний тех или иных «восточных» личностей и их связи с преобладающим направлением религиозно-философской мысли: например, отражения конфуцианства и даосизма в «японской» и «китайской» личностях [см. Кон B. C. , 1984 1988; Стефаненко Т. Г., 1999].

Культурная вариативность представлений о личности, отражаемая в самоописаниях представителей разных народов, заставила исследователей обратиться к выделению различных «измерений» культур, на это влияющих. Подобных оснований для классификации на сегодняшний день насчитывается достаточное количество: вслед за Р. Бенедикт исследователи обращаются к ведущему механизму социального контроля (культуры «стыда» и культуры «вины») ; к степени поддержания социальной дифференциации (дистантность между обладателями высокого и низкого социального статуса — [Massonnat J. , 1990]; к уровню дифференцированности полоролевых моделей маскулинность/фемининность культуры — [Hofstede G. , 1980] и т. д . ¹. Однако практически во всех классификациях присутствует деление на индивидуалистические и коллективистические культуры, что позволило Г. Триандису, известному современному исследователю межкультурной вариативности личности, говорить об индивидуализме/коллективизме как о культурных синдромах [Triandis H. , 1989].

¹ Суммируя данные многих исследований, У. и К. Стефаны выделяют в качестве таких «измерений» культуры еще и степень избегания неопределенности, степень толерантности к отклонениям от принятых норм, оценку природы человека как «хорошей» или «дурной» и т.п. — всего 11 позиций, в основе которых лежат психологические дихотомии [по: Стефаненко Т. Г., 1999].

Для индивидуалистической культуры характерны представление о человеке как автономном субъекте, поощрение предпочтения личных целей, наличие определенных ценностей — самодостаточности, свободы в поступках, независимости в суждениях, власти над окружающими. Для коллективистической культуры, напротив, характерны утверждение примата группы над индивидом, поощрение предпочтения групповых целей, в качестве ведущих ценностей выступают чувство долга, поддержание традиций, гармоничные взаимоотношения.

4.2. Культура и когнитивные процессы доминировать как некий объяснительный принцип в кросс-культурных исследованиях личности.

Большой материал накоплен также о межкультурных различиях в когнитивных стилях представителей индивидуалистических и коллективистических культур. Так, отмечается, что для первых более характерен внутренний локус контроля, вторые же более тяготеют к экстернальному, внешнему локусу контроля [по: Кон И.С., 1988]. Однако есть данные, свидетельствующие об определенной относительности этой тенденции: так, например, показано, что в обеих культурах норма интернальности существенно выше для представителей доминантных групп, т.е. обладающих более высоким социальным статусом [Dubois N.,1994]. Объяснение этому факту Н. Дюбуа предлагает через анализ особенностей самокатегоризации представителей доминантных и недоминантных групп. Утверждая, что необходимо различать персональнуюсоциальную идентичность, характеризующую доминантный полюс, и коллективнуюсоциальную идентичность, характеризующую «униженный» социальный полюс в рамках любой культуры, он устанавливает причинную связь между особенностями идентификационных структур и интернальностью/экстернальностью. Так, из-за того что в любой культуре «доминанты» описывают себя преимущественно в «личностных» характеристиках и тем самым как бы игнорируют деперсонализирующее влияние группы, они склонны считать, что добиваются успеха благодаря личным качествам, а не в силу простой принадлежности к группе¹.

¹ Заметим, что сегодня идея сравнительного изучения локуса контроля с использованием стандартных методик все более сменяется задачей исследования культурного своеобразия локализации контроля: в силу того что идея контроля культурно универсальна, встает вопрос о детальном изучении того, что именно группа и/или индивид считают возможным контролировать.

Так, например, на мексиканской выборке школьников было показано наличие так называемого внутреннего аффективного локуса контроля — возможности косвенно контролировать свое микросоциальное окружение благодаря аффилиативным способностям [по: Стефаненко Т. Г., 1999].

Наличие свойственного каждому типу культуры своеобразия представлений о природе человека приводит к общему предположению о культурной детерминации атрибутивных процессов. Весьма значительная традиция их межкультурного сравнения позволяет говорить о существовании культурального уровня эталонных схем причинности [Юревич А. В.,1986]. Это схемы, возникающие из представлений о причинности, фиксированных на уровне социума в целом — детерминированные культурой, относительно инвариантные для всех представителей данного культурного сообщества и усваиваемые ими в процессе социализации¹.

¹ Отдельную интересную проблему представляет вопрос о том, с помощью чего, благодаря каким культурным средствам происходит усвоение этих культурных моделей причинности. Сегодня наибольшее влияние получает точка зрения социального конструкционизма, согласно которой огромную роль в этом процессе играет язык: именно в нем закреплены определенные культурно-специфические смыслы. Внимание к культурной обусловленности субъективных интерпретаций вызвало к жизни особый способ анализа данного явления — дискурс-анализ [подробнее см. Андреева Г. М., 2000;

Potter J., Wetherell М., 1987].

Эмпирическое изучение особенностей причинного объяснения в разных культурах проводится в основном на материале ошибок атрибуции. Так, во многих работах получил подтверждение факт большей распространенности фундаментальной ошибки атрибуции в индивидуалистических культурах: само западное мировоззрение предрасполагает к убеждению, что люди, а не ситуации, являются причиной событий [Майерс Д., 1997] . Однако более детальное кросс-культурное изучение атрибутивных процессов обнаруживает многие нюансы. Например, установлено: индивидуалистические и коллективистические культуры различаются не столько по степени выраженности фундаментальной ошибки атрибуции, сколько по ее возрастной динамике: в первых культурах она с возрастом увеличивается, а во вторых — спадает [Miller G., 1984]; вне зависимости от типа культуры у представителей доминантных групп фундаментальная ошибка атрибуции будет более распространена [Moscovici S., 1986]; несмотря на межкультурные различия в атрибуциях успеха и неудачи, они могут быть сравнимы с точки зрения локуса, стабильности и контролируемости [Weiner B. , 1985]¹ и т.п.

¹ Поэтому в случае внешней атрибуции причин неуспеха, «хотя американский бизнесмен воспринимает неудачу в делах как результат временного кризиса на бирже, а индийский крестьянин объясняет плохой урожай неожиданной засухой, в основе этих атрибуций лежат одни и те же факторы: обе причины экстернальны, нестабильны, неконтролируемы» [цит. по Стефаненко Т. Г., 1999].

4. 3. Культура и социализация

Большое значение при изучении культурной детерминации становления и развития личности придается сравнительному исследованию процесса социализации у разных народов. Пожалуй, именно в этой области накоплен максимальный объем эмпирического материала, наглядно доказывающий культурную вариативность социализационных процессов.

В основном он базируется на этнографических описаниях. Так, с 30-х годов в Йельском университете формируется «Региональная картотека человеческих отношений», содержащая сведения об изучавшихся этнологами культурах. Ее раздел, посвященный социализации, включает 9 рубрик — отлучение от груди, приучение к чистоте, средства внушения, половое воспитание, социализация агрессии, обучение независимости, передача верований, способы трансляции культурных норм, обучение трудовым навыкам [по: Кон И. С., 1988].

Внимание к оральным, анальным и сексуальным аспектам поведения ребенка, а также к уровню родительской пермиссивности в отношении детской независимости и агрессивности характерно для большей части архивных, полевых и экспериментальных этнографических исследований социализации¹. Помимо чисто описательных работ этого плана, на сегодняшний день существует также достаточно большой материал корреляционных исследований. Так, например, изучались зависимости:

¹ Так, наиболее известные среди этих исследований работы Дж. Уайтинга и И. Чайлда «Воспитание ребенка и личность» связывают типичные для того или иного общества представления о причинах болезни с наличием/отсутствием оральной тревожности в силу раннего отлучения от груди, а знаменитый «проект шести культур» супругов Б. и Дж. Уайтинг фиксирует особенности зависимости/доминантности в социальном поведении в зависимости от структуры семьи [по: Кон И. С., 1988].

— полоролевой идентификации и места сна ребенка (с матерью, отцом, сиблингами);

— длительности послеродовых табу и степенью выраженность Эдипова комплекса;

— воспитания ребенка в духе независимости и потребности в достижениях у взрослых;

— строгости воспитания в раннем детстве и отрицательных фиксаций у взрослых и т.п. [Кон И. С., 1988].

В основном эти исследования проводились на культурах, являющихся этнографическим аналогом первобытности, и позволили выделить ряд особенностей взросления, отличных от таковых в западном обществе, а именно:

# детский и взрослый статусы четко определены; переход от детства к взрослости происходит резко благодаря ритуалам инициации¹ ;

¹ Подробно о социально-психологическом значении мужских и женских обрядов инициации см., например: Кле М., 1991; Кон И. С., 1988.

# практически отсутствует представление о подростковом и юношеском периоде, которому приписывались бы особое значение и ценность; общее количество так называемых социализаторов существенно превышает их количество в индустриальных обществах (помимо физических родителей в процессе социализации активно участвуют другие взрослые, нередко не имеющие прямого родственного отношения к ребенку¹);

# Воспитание, при котором социализаторами выступают практически все члены общности, где живет ребенок, «приводит к тому, что он привыкает думать о мире как о чем-то, наполненном родителями, а не как о месте, где его безопасность и благополучие зависят от сохранения отношений со своими собственными родителями» [Мид М., 1988. С. 264].

# при наличии института брака добрачные сексуальные отношения считаются более допустимыми по сравнению с западными обществами;

# бурная фаза отрочества, протекающая в обстановке межпоколенных конфликтов, практически отсутствует, в частности, в силу постфигуративного² характера данных культур [по: Ремшмидт Х. , 1994].

Понятие постфигуративной культуры было введено М. Мид(1901-1978) отличие от префигуративной и кофигуративной. Постфигуративное общество живет традициями: «прошлое взрослыхоказывается будущим каждого нового поколения, прожитое ими — это схема будущего для их детей» [Мид М. , Культура и мир детства. М., 1988. С. 322]. В кофигуративных культурах поведение предков уже не рассматривается как абсолютная модель, преобладает ориентация на современников. Префигуративная культура характеризуется разрывом межпоколенных связей, жизнь родителей более не является примером для подрастающего поколения, и взрослеющий человек вынужден искать ответы на сущностные вопросы бытия в себе самом.

В последнее двадцатилетие проблема культурной детерминации процесса социализации существенно расширилась за счет исследований процессов аккультурации — закономерностей «вхождения» человека в чуждую социокультурную среду. Практически все современные страны полиэтничны, а усиливающиеся процессы миграции, как добровольной, так и вынужденной, — заставляют рассматривать вопросы социально-психологической адаптации представителей групп этнического меньшинства как важнейшую социальную проблему. Неудивительно, что ее научная рефлексия содержит сегодня не только множество эмпирических данных, но и ряд теоретических моделей, объясняющих частные вопросы социализации в полиэтнической среде, например формирование этнической идентичности.

Наибольшей популярностью из них по праву пользуется модель двух измерений этнической идентичности [Berry J. et al., 1992].

В основе данной концепции лежит предположение о том, что индивид с разной степенью интенсивности может идентифицировать себя как с одной, так и одновременно с двумя этническим общностями. В случае биэтнической среды социализации соответственно будет возможно сочетание высокого/низкого уровня идентификации со «своей» этнической группой и высокого/низкого уровня идентификации с «чужим» этносом. Возникшие 4 возможных сочетания отражают различные варианты этнической включенности индивида в ситуации культурного конфликта базовой и этнической культур:

# моноэтническая идентичность, совпадающая с официальной этнопринадлежностью (сильная идентификация со «своими», слабая — с «чужими», т.е. сепарация);

# моноэтническая идентичность, не совпадающая с официальной этнопринадлежностью (сильная идентификация с «чужими», слабая — со «своими», т.е. ассимиляция);

# биэтническая идентичность (одновременно сильная идентификация и с «чужими», и со «своими», т.е. бикультурализм);

# маргинальная идентичность (одновременно слабая идентификация и с «чужими», и со «своими», отсутствие должного уровня овладения нормами и ценностями как той, так и другой культуры) .

С опорой на данную теоретическую модель было проведено большое количество эмпирических исследований идентичности групп этнического меньшинства, — как за рубежом [Berry J., Poortinga Y., Segall M. , Dasen P., 1992], так и в нашей стране [Донцов А. И., Стефаненко Т.

Г., Уталиева Ж. Т., 1997; Баклушинский С. А., Орлова Г. Г., 1998]. В

последнее время она была дополнена автором соображениями о

необходимости учета двух дополнительных критериев аккультурации:

# добровольность/вынужденность контакта с «чужой» культурой (были показаны существенные различия в становлении данных четырех типов этнической включенности у добровольных мигрантов и вынужденных переселенцев);

# мобильность/немобильность, предшествовавшая контакту с

«чужими»; оказалось, что процессы аккультурации различны у групп мигрировавших меньшинств и у аборигенов, оказавшихся в меньшинстве в силу исторических закономерностей [Berry J. , 1994] .

4. 4. Культура и социальное поведение

Анализ влияния культуры на личность проводится также через изучение культурного своеобразия форм социального поведения.

Хотя некоторые нормы взаимодействия достаточно универсальны, в каждой культуре существуют свои правила приемлемого и ожидаемого социального поведения. Наиболее ярко их можно видеть на примере культурного разнообразия норм экспрессивности и размера личностного пространства. Так, представитель Северной Европы будет воспринимать экспрессивного жителя Средиземноморья как «сердечного, очаровательного, неделового и склонного транжирить время», в то время как сам будет оценен «деловым, холодным и чрезмерно пунктуальным»¹. Несмотря на общепризнанность факта универсальности отражения базисных эмоций в мимике, показано, что существуют некоторые элементы мимики, несущие на себе отпечаток культуры (например, норма мигания) . Отмечают также культурную специфичность жестов, — причем не только символических, но и иллюстраторных .

¹ Майерс Д. Социальная психология. СПб., 1997. С. 247-248.

² Более подробное описание этих исследований см.: Экман П. , 1999; Стефаненко Т. Г., 1999; Triandis H., 1994.

Существуют исследования и более сложных параметров социального поведения, например социальной компетентности. При сравнительном изучении африканских, азиатских и западноевропейских народов были выявлены существенные различия в так называемом социальном интеллекте: для африканцев это означало быть осмотрительным, осторожным в социальных контактах, уметь разбираться в скрытых намерениях другого; для азиатов — хорошо знать свою социальную роль, ориентироваться в системе взаимозависимостей, уметь принять точку зрения партнера, а для западноевропейцев — умение настоять на своем, демонстрировать высокую вербальную активность, обладать практическими навыками решения возникающих проблем [Ружгис П., 1994]. Таким образом, в

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: