ПОСЛЕДНИЕ МЕСЯЦЫ НЕЛЬСОНА

Когда наступление Нельсона с целью захвата семейного офиса и Фонда братьев Рокфеллеров было отбито, он отошел от семейных дел. Вместо этого он посвятил свое время двум броским новым предприятиям.

Первым была компания, занимавшаяся получением репродукций предметов искусства, находящихся в его личной коллекции, и продажей этих репродукций. В определенном отношении это было понятно, поскольку главным хобби Нельсона и формой его отдыха было коллекционирование предметов искусства. Нельсон узнал, что существует поразительно точный процесс получения репродукций, и высказал предположение, что для высококачественных репродукций может существовать довольно большой рынок, особенно если с этими репродукциями будет связано его имя. С этой целью он организовал изготовление репродукций многих из лучших произведений искусства из своей коллекции и продавал эти репродукции через магазин, арендованный на 57-й улице в Манхэттене, а также через магазины группы Нейман-Маркус. Хотя компания вскоре начала получать скромную прибыль, большинство членов семьи, за исключением моей жены Пегги, смотрели на эту затею со значительным скептицизмом.

Второй проект был еще более далеко идущим. Вместе с Джорджем Вудсом, бывшим президентом Всемирного банка, Нельсон создал «Саудовско-Американскую корпорацию» («Сарабам»). В партнерстве с несколькими крупными саудовскими бизнесменами Вудс и Нельсон рассчитывали использовать прибыль от саудовской нефти в сочетании с американским опытом управления для реализации проектов социального и экономического развития на Ближнем Востоке. Они надеялись убедить правительства Саудовской Аравии и нескольких других арабских стран, добывающих нефть, инвестировать 1 млрд. долл. из своих избыточных фондов и затем отдавать партнерам 50% прибыли за управление. Хотя более продуктивные формы использования денег, выручаемых за арабскую нефть, по сравнению с банковскими депозитными сертификатами и государственными облигациями, безусловно, имели смысл, было наивным думать, что правительства арабских стран сначала предоставят все деньги для проекта, а затем будут делиться прибылью поровну с Нельсоном и его партнерами. Это была грандиозная схема, характерная для Нельсона, однако я не был удивлен, когда саудовцы отказались от нее.

Нельсон всегда хотел делать деньги и весьма уважал тех, кто достигал успеха в бизнесе. Именно поэтому он нашел общий язык с Пегги. Однажды в воскресенье во время ленча Пегги сказала ему, что она продала одного из своих призовых быков симментальской породы за 1 млн. долл. Нужно было видеть выражение лица Нельсона в ответ на эту новость; он посмотрел на Пегги с вновь появившимся чувством уважения и проявил огромный интерес ко всем деталям ее бизнеса. Любопытно, что после долгих лет уважительных, но формальных отношений Пегги стала тем членом семьи, с которым Нельсон чувствовал себя наиболее комфортно.

На протяжении последних месяцев своей жизни Нельсон производил на меня впечатление очень несчастного человека. К очень многим вещам он относился фаталистически и, казалось, терял волю к жизни. У него были проблемы с сердцем, однако он никогда не говорил об этом Хэппи и отказывался обратиться к кардиологу. Он консультировался только с доктором Райлендом, который помещал его на свой стол для работы с его спиной и конечностями три раза в неделю. В середине января 1979 года я отправился по делам «Чейза» в поездку на Ближний Восток. Перед отъездом я повидался с Нельсоном и помню, что, как мне казалось, он вел себя более тепло и был более заботлив и внимателен, чем обычно, когда я отправлялся в какую-то из поездок, которые, в конце концов, были довольно частыми для нас обоих. Я помню, что подумал о том, увижу ли я его снова. Действительно, это был наш последний разговор.

СМЕРТЬ НЕЛЬСОНА

Я узнал о смерти Нельсона, когда находился в приемной султана Омана в Маскате. Я был шокирован, однако считал, что вежливость все равно требует короткой встречи с султаном Кабусом. Он выразил свои соболезнования в самых теплых словах и затем даже предложил мне, чтобы его «Боинг-747» отвез меня обратно в Нью-Йорк. Я был благодарен ему за это предложение, но вернулся на самолете «Чейза». Когда мы сели в аэропорту Уайт-Плейнз, Пегги ждала меня у трапа. Она отвела меня в сторону, чтобы рассказать об обстоятельствах смерти Нельсона - все они вскоре появились в газетах. Это было печальным концом человека с такой блестящей карьерой. Однако со временем память об этом печальном эпизоде постепенно угасла, и выдающиеся достижения Нельсона были надлежащим образом признаны и поняты.

Еще с того момента, когда Нельсон был подростком, казалось, что он знает, что хочет делать в жизни, и знает, как достичь своей цели. Хотя он испытывал огромное восхищение как дедом с отцовской стороны, так и дедом по линии матери, политика - призвание деда Олдрича - влекла его сильнее всего. И, став на этот путь, Нельсон устремил свой взгляд еще более прочно на достижение высшей власти: стать президентом Соединенных Штатов. Он понимал, что роль лидера в семье существенно важна для его планов. После окончания Дартмута он играл активную роль вместе с матерью в Музее современного искусства и с отцом - в создании Рокфеллеровского центра. Нельсон также был ведущей силой, которая стояла за объединением братьев в единую структуру.

Еще с того времени, когда при президенте Рузвельте Нельсон возглавлял Управление по межамериканским делам, он продемонстрировал качества, которые в последующем стали легендарными: способность к напряженной работе, огромную находчивость и личный магнетизм. Он научился свободно говорить по-испански и мог даже выражать свои мысли по-португальски. Нельсон стал специалистом по политике и вопросам безопасности этого региона и завоевал дружбу и восхищение многих латиноамериканских лидеров. Во многих странах на него смотрели как на героя.

После войны Нельсон недолго работал в аппарате президента Трумэна, занимал пост первого заместителя министра здравоохранения, образования и социального обеспечения и, наконец, работал специальным помощником президента Эйзенхауэра. На всех этих постах Нельсон зарекомендовал себя способным администратором и политиком, склонным к инновационным решениям как во внутренних, так и в международных вопросах.

Однако его самый большой вклад в общественную жизнь был связан с четырьмя губернаторскими сроками в штате Нью-Йорк. Он считал, как считал и я, что правительство должно играть важную роль в создании более гуманного и прогрессивного общества. Хотя он был республиканцем, Нельсон установил близкие и устойчивые контакты с представителями профсоюзов и групп, представлявших этнические меньшинства. Никогда не позволяя традициям стоять у него на пути, Нельсон трансформировал саму природу и функционирование правительства штата Нью-Йорк за счет реформирования его структуры и наполнения его духом перемены и инноваций. К числу его многочисленных достижений относится создание системы высшего образования в штате, резкое расширение сети парков и детальный пересмотр системы налогообложения. Под руководством Нельсона правительство штата Нью-Йорк стало моделью прогрессивного управления штатом.

Нельсон надеялся, что его успехи в штате Нью-Йорк выведут его на общенациональную орбиту. Однако в этом отношении он потерпел неудачу. Он никогда не чувствовал себя дома в национальной организации Республиканской партии. Его позиция по социальным вопросам также рассматривалась слишком либеральной набиравшим силу консервативным крылом партии. До сегодняшнего дня «рокфеллеровские республиканцы» звучит анафемой для твердых сторонников правого крыла. Наконец, развод Нельсона с Тод и его женитьба на Хэппи отбросили его назад как в партии, так и в опросах общественного мнения, и он никогда не оправился от этого.

Нельсон был сильным лидером, лидером-созидателем, одним из наиболее эффективных американских политиков и администраторов XX века. Он также был одним из немногих дальновидных международных государственных деятелей, которых дала наша страна. Он был бы великолепным президентом.

ГЛАВА 24

ШАХ

Выглядит иронией судьбы, что из всех людей, которых я знал в жизни, единственным не членом моей семьи, которому я считаю обязанным посвятить главу в этих мемуарах, является шах Ирана. Хотя я восхищался шахом, мы были немногим более чем знакомые. Отношения между нами были сердечными, но официальными; он обращался ко мне «мистер Рокфеллер», а я обращался к нему «Ваше Императорское Величество». Основной темой во всех наших встречах были деловые вопросы. Я считал, что мои контакты с шахом будут повышать вес «Чейза» в глазах иранского правительства; шах рассматривал «Чейз» как финансовый ресурс, полезный для его усилий по ускорению экономического роста его страны и улучшения ее социального благополучия. По сути дела, мои отношения с шахом ничем не отличались от отношений с большинством лидеров стран, в которых «Чейз» занимался банковской деятельностью.

Мои связи с шахом стали предметом пристального общественного внимания только после захвата американского посольства в Тегеране в ноябре 1979 года. По мере того как разворачивался «кризис с заложниками», начался поиск «козлов отпущения», на которых можно было бы возложить вину за происходящее. Сообщения средств массовой информации о роли, которую я якобы играл в том, чтобы «заставить» президента Джимми Картера разрешить шаху въезд в Соединенные Штаты для лечения в октябре 1979 года, дали американской общественности неверную картину моих отношений с шахом и с его режимом.

Узнав, что Генри Киссинджер и я вместе с еще несколькими лицами помогали шаху найти прибежище сначала на Багамских островах, а затем в Мексике, средства массовой информации пришли к выводу, что мы «оказывали давление на президента», чтобы разрешить шаху въезд в Соединенные Штаты. «В течение восьми месяцев, - писал Бернард Гверцман на первой странице «Нью-Йорк таймс» 18 ноября 1979 г., - г-н Картер и г-н Вэнс противодействовали интенсивному лоббированию со стороны американских друзей шаха, таких как его банкир Дэвид Рокфеллер и бывший государственный секретарь Генри Киссинджер, целью которых было, чтобы США прекратили относиться к свергнутому правителю, по словам Генри Киссинджера, как к «летучему голландцу, оказавшемуся не в состоянии, "найти безопасную гавань"». Другие заявляли, что моим мотивом была жадность - желание сохранить миллиарды долларов шаха для «Чейза».

Фактически у меня не было контактов с шахом в течение первых двух с половиной месяцев после того, как он был вынужден оставить Иран, а когда контакт произошел, то это было связано лишь с тем, что администрация Картера повернулась к нему спиной. Несколько месяцев спустя, когда я узнал, что шах болен раком, я проинформировал об этом факте администрацию Картера, однако мои контакты с правительством США были краткими и официальными.

До настоящего времени я никогда не рассказывал всей истории о своем участии в этом неоднозначном эпизоде.

МОХАММЕД РЕЗА ПЕХЛЕВИ

То, что Мохаммед Реза Пехлеви оказался на Троне Павлина [52], произошло вследствие иностранной интервенции во время Второй мировой войны; на протяжении последующих четырех бурных десятилетий огромные запасы нефти в Иране и его близость к Советскому Союзу обеспечивали поддержку его положения на троне, что было в интересах западных держав. На протяжении первых трех десятилетий правления шаха преобладающее политическое и экономическое влияние в Иране оказывала Великобритания, как и в течение более чем столетия в регионе Персидского залива. Положение изменилось в 1968 году, когда премьер-министр Гарольд Вильсон объявил, что его страна выведет свои вооруженные силы с территорий «к востоку от Суэца» к началу 1971 году. Задача сдерживания Советского Союза и защиты жизненно важных запасов нефти в этом регионе теперь переходила к Соединенным Штатам.

Политика сдерживания воплотилась в «доктрину Никсона», в соответствии с которой малые региональные державы, поддерживаемые и оснащаемые Соединенными Штатами, должны были нести бремя защиты от коммунистической экспансии во всем мире; в зоне Персидского залива «двумя опорными столпами» становились Саудовская Аравия и Иран.

Шах предпринимал действия для укрепления своего положения. Он систематически устранял политическую оппозицию и централизовал управление экономическими делами Ирана в собственных руках. Шах поставил задачу преобразования своего традиционно исламского общества путем введения системы общественного здравоохранения, создания государственных школ во всей стране и придания образованию обязательного характера для женщин, как и для мужчин, а также установления всеобщего избирательного права, впервые давшего женщинам право голосовать.

Реформы шаха, проводившиеся с целью модернизации, встретились с сильной оппозицией клерикальных мусульманских кругов и базарного торгового сообщества. Они все время яростно возражали против того, что считали разрушением исламской культуры Ирана вследствие вестернизации и внедрения духа преуспевания: короткие юбки, джинсы, кинофильмы и дискотеки.

В начале 1970-х годов, когда в Иран в огромном количестве начали течь доходы от продажи нефти, шах стал вкладывать деньги в инфраструктуру: дороги, порты, аэродромы, электрификацию, больницы и школы. Он делал упор на диверсификацию промышленности, что привело к завидным темпам экономического роста, которые по крайней мере в течение нескольких лет превышали темпы роста в любой другой стране в тот же период.

Хотя шах делал многое для трансформации Ирана в современное государство, у его режима была и темная сторона. Тайная полиция САВАК осуществляла репрессии против тех, кто был в оппозиции режиму или просто требовал более демократичного политического порядка. Со временем шах становился все более и более изолированным от реальностей жизни в собственной стране, а его режим - все более негибким и репрессивным. В этом заключались причины его последующего падения.

ВСТРЕЧА НА ГОРНОМ СКЛОНЕ

До 1970-х годов мои контакты с шахом ограничивались двумя короткими встречами: аудиенцией в Тегеране в 1965 году и обедом в 1968 году, когда ардский университет присудил ему почетную степень. С другой стороны, «Чейз» в течение длительного времени поддерживал эффективные корреспондентские отношения с Центральным банком Ирана - «Банком Маркази»; крупнейшим коммерческим банком «Мелли» и десятком других коммерческих банков. Еще важнее то, что к середине 1970-х годов мы стали ведущим банком Национальной иранской нефтяной компании (НИНК) - государственной корпорации, занимавшей доминирующее положение в экономике страны. Мы даже смогли на короткое время проникнуть в хорошо защищенную национальную банковскую систему Ирана, создав банк развития в партнерстве с «Лазар фрерз» в 1957 году. Однако в последующем правительство Ирана ограничило долю нашего владения и наложило ограничения на деятельность банка, упустив тем самым обещавшую выгоды возможность.

На протяжении следующего десятилетия я занимался поисками пути создания непосредственного коммерческого присутствия нашего банка в Иране, однако это было безуспешным. Наконец, реальная возможность появилась в начале 1970-х годов, но, чтобы двигаться дальше, нужно было получить разрешение шаха.

В январе 1974 года, всего лишь через несколько месяцев после первого «нефтяного шока», я остановился, чтобы повидать шаха, в Сен-Морисе вместе с несколькими сотрудниками «Чейза» и моим сыном Ричардом. Мы направлялись на Ближний Восток и узнали, что шах катается на лыжах в Швейцарии. Ричард вел записи о продолжавшейся почти два часа встрече, в ходе которой были рассмотрены многочисленные вопросы.

Шах считал, что цена нефти должна определяться стоимостью извлечения нефти из сланцев, то есть цена должна быть еще более высокой, чем та, которая была искусственно навязана картелем ОПЕК. Он указывал, ₁₅ что нефть представляет собой невозобновляемый ресурс и ее запасы истощатся через определенное число лет; поэтому высокая цена представляет собой положительный фактор, поскольку это заставит мир разрабатывать новые источники энергии. Наиболее ценной областью использования нефти, по его мнению, было получение нефтехимикатов, а для топлива следует использовать другие источники энергии. Он настаивал на том, что высокие цены на нефть были благом, а вовсе не плохой услугой для индустриального мира.

В связи с высокими ценами на нефть шах видел для своей страны золотое будущее. Он заверял нас, что Иран превратится в индустриальную державу и в пределах 25 лет станет одной из пяти крупнейших в экономическом отношении стран мира, наряду с Соединенными Штатами, Россией, Китаем и Бразилией. Он ошибочно утверждал, но я не стал с ним спорить, что Тегеран уже, сменил Бейрут в качестве финансового центра Ближнего Востока и что вскоре Тегеран будет соперничать с Лондоном и Нью-Йорком.

Наша двухчасовая беседа - самая длинная из всех, которые у нас когда-либо с ним были, касалась многих вопросов, начиная от советских планов в отношении Ирана до президента Никсона и его проблем, связанных с Уотергейтом. Генри Киссинджер говорил мне, что шах - исключительно способный человек, прекрасно ориентирующийся в международных делах. Я нашел, что это, безусловно, так, однако в его высказываниях по поводу многих из таких вопросов ощущался оттенок заносчивости; им не хватало достоверности и они обнаруживали вызывающий тревогу отрыв от политической и экономической реальности.

Шах производил впечатление человека, думавшего, что если во что-то верить, то это автоматически становится фактом. Когда я сидел и слушал его рассказ о том, как он видит Иранскую империю в границах древних царств Мидии и Персии, мне на ум пришло слово «высокомерие». Его не заботил тот хаос, который повышение цен на нефть уже вызвало в глобальной экономике, не говоря уже о возможных последствиях реализации его экстравагантных предложений.

Несколько дней спустя в Тегеране я обсуждал эту встречу с послом Ричардом Хелмсом. Дик, который лишь недавно стал послом после пребывания на посту директора ЦРУ, считал, что иранцы действительно «чувствуют свою силу». Богатство, пришедшее за счет нефти, и доминирующее военное положение в регионе Персидского залива, в значительной степени обязанное помощи Соединенных Штатов, трансформировали стратегическое и экономическое положение Ирана. Однако Хелмс также отметил, что «их главная проблема заключается в том, что, хотя у них имеются деньги и материалы, они не могут управиться с ними, так как не располагают необходимыми для этого обученными кадрами. Возможно, еще более серьезно то, что министры недостаточно образованы или неопытны, чтобы справиться с дополнительными сложностями в правительственной деятельности, которые внезапно принесли им огромное богатство».

«НЕЧТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО БОЛЬШОЕ»

Я остановился в Сен-Морисе вовсе не для того, чтобы выслушивать мнение шаха по геополитическим вопросам, меня интересовала возможность обсудить планы «Чейза» купить долю в одном из иранских коммерческих банков. За шесть месяцев до этого я поднял этот вопрос на короткой встрече в Блэр-хаусе[53]во время одного из приездов шаха в Вашингтон. Тогда шах, который вел с Соединенными Штатами переговоры о заключении экономического соглашения и о вооружениях, разрешил мне изучить возможность покупки иранского банка. Однако два банка, с которыми нам позволили вступить в контакты, представляли собой, мягко говоря, «мелочь» - ими плохо управляли и они убыточны.

Когда в Сен-Морисе я сказал шаху, что «Чейз» искал вовсе не такой возможности, шах согласился и сказал: «Может быть, лучше всего разрешить создание совершенно нового банка. Я недавно дал разрешение на создание трех или четырех новых торговых банков, почему бы не создать еще один?» Он сказал, что той же ночью пошлет в Тегеран телеграмму с необходимыми инструкциями. Призвал меня не заниматься мелкими коммерческими кредитами, а «сделать что-то действительно большое».

Шах оказался верен своему слову, и на протяжении последующих полутора лет мы создали совместное предприятие с государственным Индустриальным кредитным банком, сформировав «Международный банк Ирана» (МБИ) для финансирования проектов экономического развития, а также для помощи формированию иранского рынка капитала. «Чейз» инвестировал 12,6 млн. долл. и владел 35% акций нового банка. Помощь шаха носила важный характер, однако это был единственный случай, когда шах вмешался, чтобы помочь «Чейзу».

После того, как «Чейз» физически обосновался в Тегеране, наша наиболее значительная прибыль была связана с ростом объемов депозитов в банке и финансированием торговли. Поскольку после 1973 года Иран стал получать больше доходов от продажи нефти, иранские депозиты в «Чейзе» резко возросли. Кроме того, процветал наш бизнес по финансированию торговли, поскольку мы продолжали финансировать значительную часть иранского нефтяного экспорта. К середине 1970-х годов через «Чейз» проходило до 50-60 млн. долл. в день, а иранские депозиты в какой-то момент в конце 1978 года превысили 1 млрд. долл.

Когда Иран вышел на международные рынки капитала в середине 1970-х годов с целью финансирования крупных проектов его государственного сектора, «Чейз» взял на себя ведущую роль в выпуске восьми синдицированных займов. К 1979 году мы выступали в качестве агента для синдицированных займов на общую сумму в 1,7 млрд. долл., из которых наша доля составляла около 330 млн. долл. Это были значительные, но ни в коем случае не экстраординарные суммы, с учетом того, что общая сумма зарубежных кредитов, выданных «Чейзом» на конец 1979 года, составляла более 22 млрд. долл., а наши общие депозиты превысили 48 млрд.

Более того, ни одна из этих схем финансирования не зависела от каких-либо «особых отношений» между мной и шахом; они были результатом ведущей роли «Чейза» на мировых финансовых рынках. Любопытно, что нам не удалось добиться успеха в плане привлечения самого шаха как клиента; он предпочитал хранить большую часть своих денег в Швейцарии.

ПЕССИМИСТИЧЕСКАЯ КАРТИНА

Перспективы режима шаха в значительной степени зависели от того, каким образом иранский монарх сможет использовать пришедшее к нему нефтяное богатство для реформирования политической и экономической структуры своей страны. Денег было, конечно, достаточно, однако деньги сами по себе не были решением вопроса. Это было одним из тех соображений, которые я изложил ему в Сен-Морисе.

В 1975 году, когда дипломатические и политические отношения между Соединенными Штатами и Ираном стали более близкими в результате инициатив Никсона - Киссинджера, меня попросили войти в недавно образованный Ирано-американский совет по бизнесу; это был аналог Американо-иранского совместного комитета на уровне частного сектора. Американо-иранский совместный комитет был создан Генри Киссинджером и Хушангом Ансари, министром финансов и экономики Ирана, для анализа способов, с помощью которых две страны могли бы улучшить свои экономические связи. В конце 1975 года Совместный комитет попросил Совет по бизнесу организовать конференцию в Тегеране для выработки и предоставления иранскому правительству рекомендаций о тех шагах, которые необходимы Ирану, чтобы играть более весомую роль на глобальных финансовых рынках.

Хушанг Ансари сказал мне, что шах понимал необходимость реформ и хотел, чтобы конференция была созвана как можно скорее. Я попросил экономистов «Чейза» подготовить для конференции, на которой должен был председательствовать, основополагающие документы. Мы запланировали конференцию на май 1976 года в Тегеране и собрали группу известных американцев, в том числе Пола Уолкера, занимавшего в то время пост президента Нью-Йоркского федерального резервного банка, Дональда Ригана, председателя правления «Меррил Линч и Ко.», Питера Дж. Питерсона, председателя правления «Леман бразерз», а также руководителей нескольких крупных коммерческих банков США. Иранцы сформировали делегацию, включавшую ведущих министров кабинета, банкиров и бизнесменов.

Экономисты «Чейза» нарисовали пессимистическую картину Ирана, которую было трудно примирить с картиной финансовой и экономической гегемонии, представлявшейся шаху. Иран располагал большими количествами нефтяных денег и всячески надеялся, что этот источник дохода будет продолжать расти. Однако не было почти ничего из того, что могло бы обеспечить продуктивное использование этих огромных средств. В Иране отсутствовали как организованный финансовый рынок, так и биржа; валюта страны была слабой, обмен иностранной валюты находился в состоянии хаоса.

Еще важнее было то, что юридическая система и система государственного управления Ирана не обладала прозрачностью, подотчетностью и не вызывала доверия, без чего нельзя рассчитывать на привлечение иностранных инвестиций. Все, что имело какое-либо экономическое значение, принадлежало правительству и управлялось им целиком сверху донизу и от центра к периферии, что приводило к огромнейшим потерям, неэффективности и коррупции. Любое действие требовало выплаты взяток, знакомства с кем-то находящимся у власти или и того, и другого. Эта система была выгодна для семьи шаха и членов его внутреннего круга, и они не хотели, чтобы она изменилась. И до тех пор, пока эти основные условия оставались без изменений, было маловероятно, что шах сможет реализовать свое видение Тегерана как международного финансового центра или видение Ирана как серьезной глобальной экономической державы.

Представленная нами картина не вызвала у иранцев радостных чувств. На обеде в конце конференции премьер-министр Амир Аббас Ховейда в своей страстной речи обратился к нам с упреком за экспорт в Иран того, что он назвал «отсутствием морали». Он осуждал американские компании за то, что они давали взятки иранским чиновникам, а затем принимали откупные за контракты по военным поставкам на многие миллионы долларов. Замечания Ховейды были своекорыстной необоснованной попыткой возложить на Запад вину за глубоко укоренившиеся в иранской системе неполадки. Когда мы встретились с шахом, чтобы доложить о выводах конференции, он обещал изучить их, однако я думаю, что он уже ощущал, что стремительный рост богатства Ирана не решал проблемы страны, а углублял их. Шах привел в действие процесс социальных и политических изменений, однако пока не было видно, сможет ли он контролировать этот процесс или же процесс будет контролировать его.

Однако на тот момент позиции шаха в стране оставались сильными, а его отношения с Соединенными Штатами - прочными. В конце 1977 года президент и госпожа Картер нанесли официальный визит шаху в Тегеране. На государственном банкете накануне Нового года президент Картер в транслировавшемся по телевидению выступлении говорил о важности отношений между США и Ираном. В частности, он сказал: «Иран в связи с огромной руководящей ролью шаха является островом стабильности в одном из относительно бурных регионов мира... Нет другой страны, с которой мы имели бы более тесные консультации в отношении региональных проблем, касающихся обеих наших стран. И нет лидера, по отношению к которому я испытывал бы более глубокое чувство личной благодарности и личной дружбы».

КОНЕЦ ДИНАСТИИ

Во время моего последнего визита в Иран в марте 1978 года все казалось спокойным, однако среди тех, с кем мы разговаривали, я ощутил нарастающее недовольство правлением шаха. Когда я посетил шаха во дворце Нья-варан, он был вежлив и проявлял интерес к тому, что я высказывал, однако от других мы узнали, что он становился все более и более изолированным, нетерпимым по отношению к критике и нерешительным. Бурный рост иранской экономики после 1975 года прекратился, и на смену ему пришли спад, резкое сокращение государственных расходов и растущая безработица. На улицах Ирана мы видели проявления гражданских беспорядков на религиозной основе, которые за несколько месяцев превратились в полномасштабную революцию против режима шаха.

Девять месяцев спустя шах сел в кресло пилота Боинга-707 и в последний раз вылетел из Тегерана. Его одиссея началась.

ШАХ В ИЗГНАНИИ

Когда шах покинул Тегеран в середине января 1979 года, я думал, что он направится непосредственно в Соединенные Штаты, где президент Картер предлагал ему политическое убежище. Вместо этого он со своей свитой полетел в Египет по приглашению Анвара Садата. Я не слишком много думал о его передвижениях, поскольку был более обеспокоен влиянием иранской революции на «Чейз». Как оказалось, новое иранское правительство, руководимое Мехди Базарганом, умеренным националистом, который хотел как демократизации, так и модернизации своей страны, вскоре позволило иностранным компаниям возобновить свою деятельность, и финансовые отношения «Чейза» с Ираном вернулись к норме. Таким образом, хотя я в личном плане сожалел об обстоятельствах отъезда шаха, у меня не было оснований думать, что мне в дальнейшем придется иметь с ним какие-либо дела.

Через несколько дней после того, как шах оставил Тегеран, я предпринял поездку на Ближний Восток. Моей первой остановкой был Египет где я должен был встретиться с Анваром Садатом в Асуане 22 января 1979 г Садат опоздал и извинялся, объясняя, что был в аэропорту, прощаясь с шахом, который направлялся в Марокко по приглашению короля Хасана. Садат сказал, что посоветовал шаху остаться в Египте, чтобы он мог быстро вернуться в Иран, если условия изменятся. Но шах пренебрег его советом, заявив, что американцы «вынудили его уехать» и никогда не позволят ему вернуться[54].

Триумфальное возвращение в Иран аятоллы Рухоллы Хомейни в начале февраля сняло всякую возможность того, что шах сможет вновь взойти на трон. Ликующие толпы, скандирующие «Смерть шаху!», приветствовали престарелого религиозного деятеля, и временное правительство, созданное шахом, так же, как и иранская армия и военно-воздушные силы, быстро капитулировало. Несмотря на то, что Хомейни вначале поддерживал правительство Базаргана, между ними были серьезнейшие разногласия по многим позициям, и вопрос о том, кто будет править Ираном, оставался висящим в воздухе в течение нескольких месяцев. В то время как Базарган напряженно работал по восстановлению внешних отношений, ненависть аятоллы к Соединенным Штатам стала мощной силой в политике Ирана. В середине февраля иранские радикалы захватили американское посольство и в течение короткого времени удерживали посла Уильяма Салливана и его персонал в качестве заложников, пока Базарган не вмешался, чтобы освободить их.

Несмотря на этот инцидент, Соединенные Штаты официально признали правительство Базаргана в конце февраля. Администрация Картера приняла решение о работе с представителями умеренного направления в надежде укрепить их позицию против двух крайних сторон политического спектра, появившихся на политическом ландшафте Ирана: марксистов - слева и фундаменталистов - справа. В результате администрация Картера втихомолку переменила свою позицию в отношении предоставления шаху политического убежища.

Перед тем как шах оставил Иран, посол Салливан заверил его, что шаху и его семье будут рады в Соединенных Штатах. Сам президент публично подтвердил это приглашение, когда он отметил на пресс-конференции 17 января: «Шах в настоящее время находится в Египте, а позже прибудет в нашу страну». Вскоре после прибытия шаха в Марокко посол Ричард Паркер заверил его в том, что предложение президента Картера о предоставлении убежища в Соединенных Штатах остается открытым, однако посоветовал ему не исключать при желании возможности ускорить отбытие в случае изменения обстоятельств. Шах проигнорировал совет посла и оставался в Марракеше еще в течение нескольких недель.

Король Марокко Хасан был гостеприимным хозяином, однако у него имелись свои проблемы с исламским фундаментализмом. Кроме того, в начале апреля в Марокко намечалось проведение заседаний Исламской конференции, на которой должны были присутствовать арабские лидеры, враждебные по отношению к шаху. Соответственно, король попросил шаха уехать, причем не позже 30 марта. После этого шах проинформировал посла Паркера, что готов принять предложение президента Картера о политическом убежище. Однако, как я вскоре узнал, было уже слишком поздно.

К началу марта администрация Картера приняла решение, что поддержка правительства Базаргана важнее, чем предоставление шаху политического убежища. Совет по национальной безопасности, причем советник по национальной безопасности Збигнев Бжезинский горячо протестовал против этого, пришел к заключению, что шаху не следует разрешать въезд в Соединенные Штаты. Президент Картер согласился и попросил государственного секретаря Сайруса Вэнса «поискать вокруг, чтобы помочь ему найти место, где он мог бы остаться».

ОТКАЗ ПРЕЗИДЕНТУ

Я впервые узнал о том, что политика изменилась, 14 марта 1979 г., когда мне в Нью-Йорк позвонил заместитель государственного секретаря по политическим вопросам Дэвид Ньюсом. Ньюсом сказал, что он звонит по поручению президента Картера. Президент рассмотрел ситуацию в Иране, включая угрозу того, что американцы могут быть захвачены в качестве заложников, если шах приедет в Соединенные Штаты, и принял решение, что разрешать ему въезд в страну неразумно, по крайней мере в данный момент. Ньюсом спросил: не согласился бы я полететь в Марокко и проинформировать шаха об этом решении?

Просьба Ньюсома удивила меня не в последнюю очередь потому, что мои отношения с шахом никогда не были особенно близкими. Захваченный врасплох, я немедленно отказался. Не принято с легкостью отвечать отказом на просьбу президента Соединенных Штатов, однако я сказал Ньюсому, что не могу понять, как президент игнорирует американскую традицию, отказывая в политическом убежище человеку, который был большим другом нашей страны. Я не дал согласия быть соучастником в этом решении.

Генри Киссинджер позже говорил, что Ньюсом сначала позвонил ему, и он отверг эту просьбу столь же твердо, как и я. Генри назвал это решение «национальным бесчестьем». В конце концов, послание доставил посол Паркер, который также сказал шаху, что Государственный департамент после многочисленных запросов нашел только две страны, готовые принять его, а именно Южную Африку и Парагвай. Шах не пожелал направиться ни в одну из этих стран.

ПРОСЬБА СЕСТРЫ

Немногим более недели спустя после моего разговора с Дэвидом Ньюсомом принцесса Ашраф (она и шах были близнецами) передала мне, что хотела бы переговорить со мной. Я несколько раз мельком встречался с Ашраф, когда она была представителем Ирана в Комиссии ООН по правам женщин. Джозеф Рид и я навестили ее в ее особняке на Бекман-плейс в Нью-Йорке вечером 23 марта.

Ашраф, женщина маленького роста, была горячо преданной своей семье и очень практичной. Явно расстроенная, она описала трудную ситуацию, в которой находился ее брат, и просила меня ходатайствовать перед президентом Картером, чтобы он отменил свое решение или, по крайней мере, помог найти шаху убежище где-то еще. Ашраф сказала нам, что король Хасан определил, что ее брат должен отбыть из Марокко самое позднее через семь дней. «Моему брату уезжать некуда, - сказала она, - и не к кому больше обратиться».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: