Дистрибутивная теория институтов

Согласно этой концепции, институты возникают не как средство координации и решения проблемы коллективного действия, а как побочный конфликт борьбы за власть и распределение ресурсов в обществе. Сторонники такой позиции не отрицают, что институты могут иметь коллективную пользу, но эта польза — не главное в объяснении природы институтов.

Таким образом, первая концепция не отрицает, что институты имеют дистрибутивные последствия, но источником их возникновения считает коллективные выгоды. Вторая, напротив, не отрицает, что институты имеют коллективную выгоду, но источник их возникновения — дистрибутивный конфликт.

Корни дистрибутивной традиции в понимании институтов обнаруживаются в трудах К. Маркса, М. Вебера. Крупнейшим представителем этой традиции является профессор Вашингтонского университета Д. Найт.

По Найту институты имеют «двойственный характер». С одной стороны, они дают коллективную пользу. Каждому актору наличие институтов более «выгодно», чем их отсутствие. С другой стороны, институты имеют дистрибутивный эффект: они по-разному распределяют выгоды между индивидами. Почему в каждом отдельном случае устанавливается какой-то один способ? И какая из отмеченных сторон («коллективная» или дистрибутивная) объясняет институциональный выбор?

Д. Найт доказывает, что «изначальной мотивацией при создании социальных институтов не может быть достижение коллективных целей… Институциональные правила создаются действиями рациональных акторов и опосредуют их взаимодействие... Они хотят от институтов, чтобы последние фокусировались не столько на коллективных результатах, сколько производили социальные последствия, наиболее выгодные для них как рациональных акторов»[47]. Обычно власть определяется «по факту взаимодействия» (ex post): власть имеет тот, кто проводит свою волю. Однако определить, кто имеет власть, можно и ex ante: до того, как состоялось взаимодействие, если уже определены его правила: «обладать властью над кем-либо значит влиять на альтернативы, доступные этой личности или группе… «А» имеет власть над «В», если он может добиться, чтобы «В» одобрил институциональное правило, которое дистрибутивно выгодно «А» (когда другие альтернативы были бы выгодны «В»[48].

Таким образом, возникновение институтов — следствие присущей обществу борьбы за власть. Индивид стремится к власти над другими. Для этого он должен ограничить действия других в соответствии со своими выгодами. «Социальные институты, — делает вывод Д. Найт, — являются не столько продуктом усилий ограничить социальных акторов в коллективных целях, сколько продуктом усилий отдельного актора ограничить действия других акторов, с которыми он взаимодействует»[49].

Ограничивая действия других (набор доступных для других стратегий, если пользоваться терминологией теорией игр), субъект власти получает информацию о том, как будут себя вести другие. Это снижает неопределенность взаимодействия. Однако, как правило, некоторая неопределенность остается, потому что институты редко ограничивают набор стратегий до одного варианта, обычно у актора остаются некоторые рамки возможного. Например, федеральные законы определяют общие принципы системы органов власти в субъектах федерации. Внутри этих рамок субъекты свободны в своем выборе. В разных ситуациях степень «жесткость» ограничения может быть различной в зависимости и от предмета регулирования, и от соотношения сил между акторами. Так, по мере укрепления Федерального центра в конце 1990 – начале 2000-х гг. указанные рамки выбора вариантов организации органов власти в субъектах федерации существенно сузились.

«Стратегические акторы могут ограничивать действия других посредством различных институтов, но они сталкиваются с фактом, что социальные институты ограничивают и их возможности… Стратегические акторы хотели бы ограничивать себя только в тех ситуациях, когда им это необходимо для обеспечения стратегических преимуществ»[50]. При этом чем больше реальные социальные взаимодействия отклоняются от рациональности, тем менее институты соответствуют максимизации власти «сильных» акторов.

Неформальные институты возникают спонтанно в ходе социального взаимодействия. Индивиды лишь стремятся к власти, а неформальные институты оказываются непреднамеренным последствием («побочным продуктом») возникновения отношений господства — подчинения. Неформальные институты, по словам Д. Найта, не требуют внешнего принуждения, они «самопринудительны», поскольку даже для объектов власти выгоднее подчиняться навязанным им институтам, чем оказаться в мире без институтов. «Социальные институты самопринудительны только тогда, когда они конституируют эквилибриум последствий для отдельных акторов… Актор будет продолжать с уважением относиться к институционным ограничениям, даже если он пожинает меньшие выгоды от них, чем другие акторы, с которыми он взаимодействует»[51].

Формальные институты меняются при изменении соотношения сил между акторами и дистрибутивного эффекта. Подобное изменение происходит под влиянием внешних обстоятельств — технологических, демографических, социально-экономических, социокультурных изменений[52], а также если существующее институциональное устройство производит непредвиденные последствия[53].

Падение эффективности институтов, т.е. легитимности власти, ведет к резкому возрастанию затрат субъекта власти (правящей элиты), и у него может возникнуть стремление провести институциональные изменения для восстановления легитимности и эффективности. В чрезвычайных условиях падение эффективности политических институтов может сопровождаться ослаблением ресурсной базы власти, и институты перестанут выполнять свою главную функцию — поддержание стабильности.

Проблема состоит в том, что для изменения институтов необходимы, прежде всего, изменения в предпочтениях акторов, а они меняются медленнее, чем соотношение сил. Как подчеркивает Д. Найт, «чтобы быть успешным, новое правило должно заставить социальных акторов сдвинуть свои возможные оценки в отношении стратегий, ассоциирующихся с этим эквилибрумом. До тех пор, пока он не поверит, что новые правила будут признаны теми, с кем он взаимодействует, ему нет необходимости менять свои стратегии»[54]. Так возникает особый вид трансформационных издержек, связанный с необходимостью изменения ожиданий акторов относительно действий друг друга. Это дополнительный фактор институциональной стабильности и дополнительная причина отклонения от эффективных с точки зрения субъекта власти институтов.

По мере расширения круга участников взаимодействия информация о соотношении сил между акторами (главного стимула для самопринудительного подчинения неформальным нормам) становится все менее доступной. «Недостаток социально разделяемой информации» приводит к увеличению случаев неподчинения неформальным правилам. По мере роста размеров группы внутри нее спонтанно возникает все больше неформальных правил, или информация об одном и том же правиле может по-разному интерпретироваться.

Если соотношение сил меняется в пользу «сильных» акторов, нет необходимости в формализации правил. Напротив, те, в пользу кого меняется соотношение сил, будут стремиться либо изменить неформальные правила, либо создать формальные. Наконец, чувствуя, что они теряют власть, «сильные» акторы постараются с помощью формализации правил затормозить этот процесс. «Когда эффективность неформальных институтов находится под угрозой, — подводит итог Д. Найт, — акторы пытаются привлечь государственные механизмы внешнего принуждения и установить институциональные ограничения, которые дадут им дистрибутивные преимущества. Но введение государства изменяет основной конфликт по поводу социальных институтов. Логика неформальной институциализации — установить ограничения на действия других путем принятия собственных обязательств. Логика формальной институциализации — установить ограничения на действия других через действия третьей стороны»[55].

Когда новый актор — государство — устанавливает формальные институты, особое значение приобретают институты принятия решений по поводу институтов (институциональная структура государства). Поэтому, «как только государство становится фокальной точкой для конфликта по поводу институциональных изменений, институты государства сами по себе становятся новым источником конфликта. Как и другие формы социальных институтов, правила, посредством которых структурируется политическая конкуренция, имеют дистрибутивный эффект: влияют на распределение влияния в процессе принятия решений»[56].

«Социетальный институционализм»

По определению К.Хая, политические сети (policy networks) — это «созданные вокруг общих стратегических интересов альянсы политических акторов, которые характеризуются достаточно высокой степенью устойчивости, наличием определенных моделей координации, реализуются через коллективные действия»[57].

В сетевом анализе политики сложилось 4 главных направления[58].

1. Group — interaction approach: какие группы интересов с какими государственными структурами связаны, в чем проявляется эта взаимосвязь, и как она воздействует на политику.

2. Personal — interaction approach: персональные связи между лидерами бизнеса, крупными государственными чиновниками и т.д. Здесь политические сети — это «более высокий уровень» взаимодействия, в котором участвуют отдельные «политические сообщества», т.е. группы лидеров, которые взаимодействуют друг с другом, обмениваются ресурсами и разделяют общие ценности[59].

3. Mapping network — формально-структурный подход Дэвида Ноука[60]. В центре внимания — не агенты, а «структура», т.е. позиции, которые занимают акторы и отношения между этими позициями.

4. «Диалектическая концепция» (Д. Марш, Р. Родес, М. Смит) исходит из того, что не только интересы участников сети, но и различия в структуре взаимодействия влияют на его результаты. Такая методологическая позиция требует исследовать не только процесс взаимодействия отдельных акторов, но и структурные характеристики отношений, которые складываются между ними. Именно в рамках этой концепции оказался востребованным институциональный подход.

Институционалист рассматривает политические сети как «набор неформальных правил, регулирующих взаимодействие между государством и группами интересов. Эти правила можно назвать институтами постольку, поскольку они известны большинству акторов и структурируют повторяющиеся взаимодействия»[61]. Институционально политические сети различаются, прежде всего, по таким параметрам, как: сплоченность, уровень доверия, значимость санкций и т.д.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: