Свидетельство того, что я был счастлив

Тысяча слов

А у нас есть такая традиция.
Если день выдался уж больно жарким, то по городу прыгают резвые миловидные девчушки-студентки и раздают на халяву бутылки с какой-нибудь дорогостоящей химической отравы, типа «доктора пеппера» или «спрайта». В чем подвох, спросите вы? Самые изощренные из нас обязательно скажут, что это гениальный план какого-либо злобного гения, подмешавшего в галимую халяву какой-либо смертельный яд в надежде уничтожить всех, кто на эту самую халяву и охотится, но спешу вас разочаровать. «Спрайт», как «спрайт». А подвох все-таки есть, несмотря на то, что ледяная вода сейчас очень кстати, кто же знал, что солнце средь октября выскочит? Соль заключается в том, что осушив ее до дна обязательно захочется еще. Потому, что сладкая, зараза. Хочется запить. Например, такой же бутылкой.
Мда.
Стоило ли нам вообще выбираться в этот проклятый кинотеатр таким жарким для осени днем?
Кстати, о фильмах.
Я слышал со слов соседей о фильме, главный герой которого вырастил дерево, на котором выросло тысяча листьев. Дескать, каждое его сказанное слово символизировало один лист, и стоило ему что-то сказать, как листья опадали в пропорциональности к его словам. Мол, когда опадет тысяча листьев, тогда главный герой умрет. Я не знаю, чем все закончилось, но, как говорят, все хорошо закончилось.
Я не сторонник плохих концов и хороших концов. Я вообще кино не смотрю. Но я был бы искренне рад, если б такое дерево росло в саду у каждого.
Если б люди наконец задумались о том, о чем они говорят и не бросали слова на ветер, было бы как минимум здорово.
Как жаль, что по телевизору транслируют надежду, но не реальность.
А я? Что я? Я вообще не разговариваю, а если до того и доходит дело, то крайне редко, ни физически, ни морально не могу. Почему? Да просто все, меня в детстве не учили разговаривать, а научился я этому уж больно поздно. Я знаю, что такое слова и как их складывать в предложения. Но вслух и могу лишь что-то нечленораздельно промямлить.
Именно «научился», ибо меня этому никто не учил.
Родители? Не знаю я родителей. Не знаю эту тошнотворную от одной только мысли историю, в ходе которой появился на свет я. Я и своего детства не знаю, не помню. Мне его никто и не объяснял, спросить я не спрашивал из-за неумения разговаривать. Просто жил да был я, вот такой весь из себя я, обыкновенный сирота из обыкновенного детского дома по имени Михаэл.
Наверное, так назвала меня мать. Или отец. Или воспитатели, или я не знаю. О самом себе мне ничего неизвестно, да и не хотелось бы мне это знать.
Единственное, что я знаю – так это то, что по совершеннолетию меня выкинут из приюта. Это же детский дом, а не пристанище взрослых хмырей, вовсе нет. Я не знаю, куда мне пойти по выпуску из этого клоповника, у обычного сироты, брошенным всеми и вся перспектив нет совершенно. Никуда, кроме как на поимение жизнью мне не уйти…хотя, стоит ли думать о плохом? До моего выпуска из приюта осталось еще три года, а если быть точнее – два, ввиду наступающего дня рождения. Проклятие. Это число каждый раз уменьшается на единицу, пройдет еще год, еще один и вычитать будет не из чего…
Ох, черт…
Никому не нужен, никому не известен, никем не любим.
Не сейчас. Сейчас я, согласно традиции, должен наивно полагать, как дом поздравит меня с праздником и опять подарит карандаши и бумагу. А я в жизни не умел рисовать. Не умею и до сих пор, но мне всегда дарят одно и то же, к чему я в жизни не прикасаюсь. А вообще – это разумно, праздновать свое приближение к смерти? И к дате, когда меня выкинут из приюта? Я давно понял, что грешно смеяться в тот день, когда я должен серьезно подумать о предстоящем, поэтому о надвигающемся празднике давно не афиширую.
Я вообще не вижу смысла отмечать завершение цикла из трехсот пятидесяти пяти суток. Не такая уж это и круглая дата…
А по сути, что такое день рождения? День, когда твоя несносная мамаша, стопроцентно, наркоманка и потаскуха в диких матерных воплях производила тебя на свет, пожалев, что еще тогда не сделала аборт. И теперь мы должны боготворить этот день. Я этого не понимаю, но рушить систему не возьмусь.
Не возьмусь и швырнуть эту проклятую бутылку спрайта в лицо одной из армии тех девчушек, прыгающих по городу с криком «грязная тварь! Я не ведусь на рекламу!», но я не сделаю этого. Во-первых, не осилю такое сложное предложение, а во-вторых, она уже довольно далеко упрыгала.
Как же противно-то.
День рождения. Официально признан праздником. День, когда, по сути, ты должен быть счастлив и благодарен всему насущному за жизнь. А еще день вручения карандашей и бумаги. Иногда с кисточками. Хех, самое интересное, что за обилием кисточек красок никогда не дарят. А еще день рождения – это день, когда ты можешь косячить, как угодно, а тебе скажут лишь «ну ладно, именинник же», и лишь этим подарком судьбы я планирую воспользоваться.
Почему бы и нет?
Шестнадцать лет, жопа ищет приключений, это нормально.
И сегодня, когда фильм закончится и нас поведут обратно, я убегу. Я не планирую покидать детдом навсегда, вовсе нет. Я просто хочу подышать чистым воздухом, не накуренным воспитателями и не замызганный сквернословием соседей по этажу.
Ведь такая возможность – пожить в тишине, достается только по ночам. И то, далеко не всегда.
Смыться из толпы по окончанию «Терминала» с Томом Хэнксом, от которого меня чуть не прополоскало, не представляло сложности. Тем более, что обстоятельства учили быстро бегать, поэтому сбежал я оттуда в два счета. А что самое классное – так это то, что во время сеанса фильма на небо набежали тучи и температура быстро понизилась, а значит, в своей ветровке я не испарюсь, хоть в ней и было до ужаса жарко. Ничего. Ничего…
Ничего. Просто…я бы очень хотел подарить каждому человеку на свете саженец дерева с тысячью листами.
А вы правда думали, что убежав, я вернусь в родной приют? А вот фиг вам, я вас обманул. Возвращаться я в него не собираюсь. Вообще никуда не собираюсь. Эта прогулка с кисловатым ощущением вкуса «спрайта» на языке станет последней в моей жизни.
Сегодняшнее число станет годовщиной моей смерти.
Из самой обычной бритвы, которую мне пришлось позаимствовать у девчонок, с превеликой легкостью можно извлечь лезвие. И теперь это лезвие покоится в моем внутреннем кармане ветровки, осталось только найти какое-нибудь укромное местечко, где мое тело долго не смогут обнаружить, и – понеслась.
Почему я так отчаянно хочу покончить с собой?
Ну.
Потому, что не бывает таких деревьев, листья которых решали бы исход человеческой жизни. А даже если б были, я бы физически не смог раздать саженцы всему миру…
Словом, мне не место в этом мире. Мне об этом говорили уже тысячу раз, а я все не понимал.
Если ты не можешь изменить этот мир, значит, он изменит тебя. Но я, кажется, стою в длинной очереди.
Осталось только найти это самое место. Где мое тело долго не смогут найти…хотя, зачем его искать? Вот же оно, эти легендарные руины психбольницы, по иронии судьбы, разрушенной самими психами. После она стала пристанищем для наркоманов, но они там долго не протянули и их регулярно разгоняли полицейские. Потом там обосновались сатанисты и оккультисты, но и они не продержались по той же причине. В итоге всеми любимая больница пустует, оно и славно.
Вообще, убило ее наводнение, и сейчас она уходит на пару первых этажей под воду, а дело в том, что тогда «случайно» прорвало трубу. Теперь влага там повсюду, отчего неприятно, запах сырости висел куполом над развалинами, наверное, с приходом зимы там можно будет устроить каток или что-то в этом роде.
Кажется, я набрал в ботинки воды. А ведь стоило сделать шаг в лужу…
Проклятие. Придется останавливаться, снимать ботинки, грр, так долго…
Наплевав на хлюпающую лужу под ногами, я потопал дальше. С каждым шагом, в сопровождении чавканья под ногами, страху прибавлялось все больше и больше. А вдруг не получится? А вдруг будет больно? Слишком больно…непозволительно больно, скажем так. Я так не хочу. Я хочу, чтобы было быстро, безболезненно, а главное – я успел бы подумать о чем-то стоящем. О чем-то настоящем, чтобы я даже чуть пожалел о своем суициде, и так бы продолжил валяться, уставившись в потолок, нежась в луже собственной крови и вечно думая об этом.
О, да, было бы идеально.
Главное, чтобы никто не мешался.
Солнце мутно палило по дырам в стене, именуемые окнами, назревал дождь в крупных тучах, как в переспелых плодах фруктов, с улиц веяло газом, испускаемым машинами – красота…
Прощай, как говорится, жестокий мир!
Разве что, лезвие я еле вынул из кармана – карман был чересчур глубоким и был набит мусором, а потому, когда я все же нашел лезвие, то изрезал им пальцы – я же не дурак, я же наточил его накануне. А лезвие жалило по коже, оставляя капли крови, было неприятно и даже смешно от того, что больно, когда получил царапину на подушечке пальца. А сейчас придется полоснуть им себе по венам, ощущения не из самых приятных.
Ну, понеслась.
- А-ай, бля! – вырвалось из меня, когда, сделав неловкий шаг вперед, я запутался ногой в шланге, один из которых, по видимому, служил причиной потопа. Последовало падение и – о, чудо, еще пара миллиметров и лезвие бы оказалось в моем глазном яблоке, в правом, в карие, а так оно просто грациозно приземлилось рядом.
Офигеть.
Хотя нет. Гораздо большее «офигеть» подстерегало меня на следующем мгновении, когда шланг задергался в узле подо мной, завертелся, как змея, совсем как живой, брызжа мощным, а главное – ледяным напором, спровоцировав очередной крик с моей стороны. Мне даже на секунду показалось, что шланг и впрямь ожил и теперь хочет убить меня куда более болезненным способом, на что я как-то жалобно захрипел, поскольку вода уже пробралась мне за шиворот и стало жутко холодно, неприятно, мерзко, гадко и противно. Сразу вспомнился тот афоризм, знаете, «я хотел лечь на дорогу и дождаться, когда меня переедет машина, но асфальт был слишком холодным и я побоялся подхватить простуду». О, да!
Шланг еле утих, я еле встал, чувствуя себя крайне жалко. Я как мокрая курица. Во всех смыслах слова.
Разве это повод бросить мою затею? Ха! Вот оно – лезвие, сейчас только засучу рукав и…
- Ты че блядь, совсем охуел?!
Меня аж передернуло. В луже, которой был заполнен этаж, я разглядел кого-то позади себя, стремительно надвигающегося ко мне, что-то шипя в мой адрес сквозь зубы, явно недовольный теми действиями, что я делал.
- Ты че творишь, урод?! – с этими словами и резким движением руки он выбил лезвие из моей руки. Я даже забыл испугаться. – Тебя, блядь, для этого мать рожала, чтобы ты себе вены расхерачил, да?!
А, понятно. Очередной нравоучитель и мозгоправ. Понятия не имею, почему до меня докопался этот человек, кто он такой и откуда здесь взялся, но черта с два, чего он так вцепился, больно же…
Я пытался ему объясниться, честно. Но вместо этого только бубнил себе что-то под нос, не в состоянии сказать что-то внятно, а тот ругался и даже толкнул меня, отчего я потерял равновесие и плюхнулся в лужу.
Я был готов к побоям, так часто бывает, что, выбившись из стаи детдомовцев, тебя выслеживают и избивают, как ненужное существо – никому же не расскажет о случившимся. У меня тоже такое бывало. Сейчас, кажется, опять будет. Я лишь закрыл голову руками в ожидании своей участи, которая все не приходила и не приходила.
- Долбаеб. – послышалось от того. – Мать за что-то отпиздила, и все, и давай вены резать.
- Н…нету у меня матери… - еле выговорил я, проглотив половину букв, но, кажется, этот человек все-таки понял, что я имел в виду, раз озадачено повернул голову в мою сторону, протянув: «в смысле?»
- И отца у меня нет, и семьи у меня нет, ни хуя у меня нет, я сирота, я...кха…кха… - вот и исчерпался лимит выпаленных мною с жару слов, как только я зашелся в приступе кашля.
Его лицо при словах «ни хуя» исказилось в каком-то шоке – наверное, подумал, что у меня буквально хуя нет. Хотя это было бы забавно и вносило бы в мою жизнь хоть каплю комизма.
- Я просто сирота… - тихо выпалил я из последних сил. Говорить было сложно. Очень сложно.
Тот покосился на меня, как на диковинку.
Да, я бы тоже удивился, встреть я человека, утверждающего, что у него нет хуя.
Еще с минуту он молчал. Я, соответственно, тоже помалкивал, тем не менее, хотелось сказать многое. Неподалеку по-прежнему блестела бритва в луже ледяной воды, а я все строил план, как бы так незаметно подобраться к ней. Тогда можно будет все. Я подумал, что неплохо было бы сначала убить этого человека, а потом уж и покончить с собой. Так было бы намного веселее. Я, как вы успели предположить, в жизни никого не убивал, да и не особо-то хотелось, но умирать самому без пробы, а какого оно, я не собираюсь. Было бы здорово повидать на своем веку огромную лужу крови, а рядом – бездыханное тело, чтобы потом с чистой совестью присоединиться к этому позированию на натюрморт, копия которого будет висеть во всех следующих новостях и репортажах. Да, именно так. Я не позволю себе умереть такой банальной смертью, чтобы мое тело лишь со смешком швырнули в яму на местном погосте, нет, я хочу получить то, чего достоин, хотя бы после смерти – славу. А вот только представьте: заброшенная психбольница, некогда пристанище маньяков и сатанистов, два трупа в жизни до этого незнакомых людей, один из них – сирота, романтично?
Да вполне.
Осталось только незаметно подобрать лезвие и пустить его в дело…могу же я позволить себе хоть капельку веселья в своей жизни, хотя бы под ее занавес?
Тяжелые шаги.
- Ах вот ты где, падла! – забренчал знакомый голос.
Это был Ансгар. Один из наших воспитателей, некогда такой же воспитанник детдома, которого, за неимением перспектив и жалости приняли на работу. Это очень грустная история, в ходе которой мы видим то, что подстерегает нас по выпуску из нашего клоповника, если мы не возьмемся за ум. Отличный пример для того, чтобы твердо сказать себе «да ну на хуй!» и бросить все силы на учебу.
На его слова, искаженные через толстую призму явного гнева, ненависти и негодования я никак не отреагировал. Лишь после чего я почуял, как он схватил меня за воротник, поднял в воздух и припер к стене, в лице я не изменился, в голове проскочила одна-единственная мысль – все-таки, я могу себе позволить два трупа перед смертью…
- Сука! У нас все уже с ума сошли, недосчитавшись тебя! А ты тут со всякими нарками прохлаждаешься!
Тот человек что-то неодобрительно хмыкнул, нахмурившись, явно не обрадовавшись такому определению в свой адрес.
- Че сказал? – прошипел он, поднявшись из сидячего положения.
Ансгар не обратил на того никакого внимания, только плотнее сжав руки на моей глотке, отчего я уже и почуял нехватку воздуха.
Я что-то сдавленно ему промычал. Сам не понял, что – то ли попросил не душить меня, то ли выругал всеми известными словами.
- Заткнись! Просто заткнись!
Толчок – меня толкнули куда-то прочь, по инерции я поплелся по направлению к выходу, слыша сопение Ансгара за спиной, как…
А что там дальше было?
А ничего не было.
Я только помню, как обернулся, услышав звук, с которым обычно падают мешки с картошкой. А когда обернулся, то почувствовал, как у меня медленно, как в замедленном режиме, отвисает нижняя челюсть.
Ансгар уже валялся на полу без чувств. Рядом стоял тот человек, ухмыляясь и сжимая в руках, кажется, шокер…
Я разинул рот в попытке сказать что-то связное и членораздельное, вместо этого лишь исторгая неясные звуки, на что тот усмехнулся:
- Не мычи! Сейчас повеселимся…
Вообще, Ансгар был худым. Даже очень. Он больше напоминал обтянутый кожей скелет, нежели полноценного человека, а потому когда он был лишь воспитанником его все звали сфинксом, а теперь хер, кто его так назовет – воспитатель же. Воспитатель и пизды дать может…к чему это я?.. Ах, да. Ансгар был худым и в буквальном смысле слова легким на подъем, а потому тот с легкостью потащил его куда-то в угол, где тихо протекал шланг.
- Т-ты…ты чего?! – еле выпалил я, с жаром и в явном неверии.
Тот не ответил, лишь припарковав безвольное тело воспитателя в углу, принявшись стягивать с него одежду. О, изнасилование? Как мило. Вот только не видно, что он собирается меня прогонять, чтобы предаться утехам с нашим дрыщем, а значит, меня волей-неволей втянут в процесс. Стоп. Изнасилование перед убийством и самоубийством – совсем не красиво. И появится связь между всей нашей тройкой, как и мотив к массовой смерти, а значит, вся романтика неизвестности и спонтанности идеи будет утеряна. Сука! Я не хочу так умирать! Однако стоило мне попытаться незаметно юркнуть к выходу, как тот остановил меня одним словом – «стоять!» - и я встал на месте. Не подчиняться ему было как-то страшно – что бы ему стоило бросить неподвижного Ансгара и кинуться за мной вдогонку? А ничего…
Ну не хочу я такой нелепой смерти, не хочу.
Я шел к этому всю жизнь. Ебаных шестнадцать (без месяца) лет. Шестнадцать лет терпеть издевательства жизни-матушки, чтобы быть похороненным, как выебанный своей жертвой?
Конечно, я убью его. А как же. Для этого я сюда и пришел…конечно же, изначально планировалась одна смерть, но ввиду популярности этого места список жертв пришлось дополнить.
Я лишь вжался спиной в стенку, с некоторым ужасом наблюдая за тем, как Ансгар остался без одежды, в одних трусах. Жалкое, однако, зрелище. На этого хилого хлюпика даже смотреть больно, до чего весь неправильный, еще и ростом чуть ли не под два метра.
Стоп. Я не должен думать о нем. Я должен думать о себе.
Кхм, значит, бежать я не могу. Есть еще выход – по-быстрому схватить лезвие и перерезать глотки обоим, пока тот не надругался над Ансгаром, тогда еще появится шанс выполнить те миловидные условия для всей той романтики необъяснимости.
Когда Ансгар остался совсем голым, брошенным в угол и готовым к дальнейшим действиям со стороны этого психопата-нравоучителя, тот, в свою очередь, ухмыляясь, взял в руки шланг и зарядил ногой по вентилю, за который мне довелось тогда запнуться, что привело к подаче воды. Ледяной поток ударил в беспомощное тело Ансгара, тот мгновенно проснулся, с дикими воплями затрепыхавшись на своем месте.
- А-а-а-а, сука!!! Что творишь?!! Холодно, блядь!!!
Тот засмеялся, приглушив напор и отведя шланг в сторону. Садист, он точно-точно шизик. Все-таки нужно бежать…
- Стой, кому сказал! – окликнул он меня, сделай я шаг в сторону, потянувшись к лезвию. – И мордой не верти! Смотри! Наслаждайся!
Я в конец оторопел – чему мне тут наслаждаться? Или он не понимает, что ответственность за насилие над воспитателем повесят на меня? Хотя – почему это я задаюсь вопросами? Он же шизик.
Однако оставаться здесь слишком опасно. А по его мнению, я должен остаться, ибо от дальнейшего зрелища я должен как-то поймать кайф..?
Я лишь поежился, нехотя глядя, как Ансгар забивается в угол, выкрикивая что-то матерное в адрес этого чувака. А тот схватил его за глотку, вновь штырнув током, на сей раз, видать, с более слабым разрядом, раз тот не вырубился. Потом угрозы и мат медленно, так, переползли на слезные мольбы на помощь, а после и вовсе перешел на просьбы остановиться…
- Ну уж нет, хе-хе. – Решительно усмехнулся тот, с размаху пнув того по животу. Я аж поежился – неслабо вышло. – Смотри, кому сказал! – шикнул он на меня, заметив, как я опустил взгляд, - Сейчас этот мир лишится еще одного мудака, который тебе, небось, жизнь портил. Что в этом тебе не нравится?
Да, отношения с Ансгаром у меня (как и у всех) были мягко говоря напряженными. Да что уж там…это была война! Не менее кровопролитная, чем битва под Ватерлоо или чем Рождество в нашем доме, диву даюсь, как нам с ним в этой взаимной ненависти удалось выжить. Я бы с удовольствием полюбовался на его смерть, но черта с два, если он реально его прикончит, то отвечать-то за это мне…я нервно помотал головой, все еще желая бежать отсюда.
А он хмыкнул, прижав дрыща к полу ногой.
- То есть, ты не хочешь, чтобы эта отрыжка социума сдохла?
Я вновь помотал головой.
Тот нахмурился, после чего расхохотался:
- Ничего-ничего, ты мне еще «спасибо» за это скажешь!
Он точно псих. Хотя, чего это я удивляюсь?
Еще пару раз попинав безвольное тело Ансгара, зарядив по лицу и сломав ему нос, тот перешел к более радикальным мерам, расстегнув ширинку своих штанов и опустившись на колени, ставя его на четвереньки и разворачивая к себе худосочной задницей. Тот что-то прохрипел, успев изрядно замерзнув – было, скажем так, довольно-таки прохладно, во всяком случае, жара спала – будь здоров. Это так осень напоминает о себе. Во всяком случае, я уже замерз, а теперь я боюсь представить, каково валяться голым в луже с ледяной водой, еще и когда кто-то совершенно левый приставляется к твоей заднице, бог ты мой, меня чуть не вырвало.
Не сказать, что я прям с таким отвращением отношусь к гомосексуализму. Тут другая история, сейчас не буду ее освещать, мне просто хватило представить себя на его месте…
- Уаа-а-а! – жалобно вскрикнул Ансгар, окажись в его проеме пальцы того, которые с устрашающей резкостью впились в его анус, входя глубоко. – А-а, вытащи это! Б-больно же!
Он лишь хихикал, явно наслаждаясь тем, как ему больно. Да уж, будь у меня алиби и вероятность того, что вину за проделанное возложат на кого угодно, только не на меня, я бы тоже наслаждался. А почему бы и нет? Унижения и страдания одного из многочисленных объектов своей ненависти, это даже смешно. Я бы, наверное, так и сделал. Перед смертью. Чтобы не нести наказание, да.
Но если я и умру, то только от руки этого безумца, чья романтика необъяснимости сама по себе не знает границ – изнасиловать обидчика незнакомого тебе хмыря, чтобы потом убить и его, а потом, наверное, и самому умереть – сильно. Гораздо сильнее того, что я напридумывал…
Вскоре, пока я размышлял о том, кто же из нас сильнее в непредсказуемости, пальцы внутри Ансгара были заменены на член – это я понял по тому, что тот завопил в два раза громче обычного, а еще заколотил кулаками по полу, плеская воду.
А тот лишь улыбался. Продвигался он в него на удивление быстро и без заминок, должно быть, накануне надел гондон, а тот орал и бился в плену, мне аж жалко его стало. Плюсом этот его за глотку держит, тот аж слова связного вымолвить не может, а после и вовсе сорвался на хрип, я просто диву даюсь, как он его не придушил в процессе…
Хотя, наверное, Ансгар так и льнул к этому чуваку, хотя бы потому, что он согревает его, пока ебет, хотя, если бы, например, меня поставили перед вопросом, что лучше – мерзнуть или быть вытраханным, я даже не знаю, что бы выбрал бы.
Нескоро, но тот, вытащив свой хуй из Ансгара, развернул его к себе лицом, и, подобрав валяющуюся рядом железку, почему-то чем-то смахивающую на кирпич, да и зарядил ему по роже – на пол посыпались зубы, тот завопил. Я втянул голову в плечи, невольно представив подобную процедуру на себе. И тот молотил по нему до тех пор, пока, кажется, у того и вовсе не осталось зубов, после чего дал ему в рот. Ансгар выл – ощущение, когда по деснам елозит не просто что-то инородное, а чей-то хуй, видимо, не из самых приятных…
Когда тот наконец кончил и залил лицо, которое, собственно, перестало напоминать лицо после многочисленных ударов железкой, спермой, Ангсар лишь что-то прохрипел, а тот хихикнул, вновь потянувшись к шлангу и вновь разворачивая его к себе задом. Последующие действия были даже в некоторой степени смешными, как мне показалось позже. Да, он вставил в него шланг, тот вновь вскрикнул, однако, как оказалось, его замыслом было не просто потыкать в него чем-нибудь еще, кроме как своим членом, не просто так же он вновь включил вентиль на полную мощность, как мне показалось…
Тот вновь взвыл, чувствуя, как ледяная струя наполняет его изнутри, я невольно обнял себя за плечи, тихо радуясь тому, что я все-таки не на его месте. Хотя бы пока. Хотя бы…
Ансгар бился в плену, порываясь отползти, за что той же железкой он получил по рукам – затрещали кости и на этом он решил прекратить сопротивление. Прошло от силы минуты полторы, как я заметил, что у того под воздействием наполнения водой стал округляться живот, и я без сил сполз спиной по стене, обняв колени в непонимании и невозможности происходящего.
Вскоре тот вытащил из задницы Ансгара и шланг, неторопливым ручьем полилась вода, поток которой он заткнул той же кирпичеобразной железкой, как пробкой. Получилось не сразу.
Ансгар к тому времени был не в состоянии произнести хотя бы слово. Он только выл и визжал, пытаясь отползти, руки в своей безвольности волочились вслед за ним, а тот шизофреник с усмешкой наблюдал за этим презабавным зрелищем, как ему, должно быть, казалось. После чего, когда это зрелище наскучило, взял с пола осколок стекла и перерезал тому глотку – помер тот в считанные секунды. Алая лужа разлилась по полу, а тот смотрит на меня и ухмыляется.
После чего хмыкает, глядя, как я забился в угол, от него подальше:
- Свободен.
Я осторожно встал, осторожно, медленно прошел два шага на выход, после чего не выдержал и стрелой подорвался прочь. И этой стрелой я летел до самого детдома. Умирать сразу перехотелось…

Свидетельство того, что я был счастлив

- Открываем тетради…записываем тему…явления…не Христа народу, а химические и физические.
Я не записывал. И не слушал. Я был не в состоянии. Перед моими глазами стояла та жуткая картина – вытраханное тело Ансгара, залитое кровью и тот страшный человек, который это сделал. Теперь в опасности я…иначе зачем бы он оставил меня в живых? Во садюга, решил и того прикончить, а потом и меня, чтобы я в этом промежутке времени еще и морально помучился…
Но в приюте я в безопасности. Он ведь даже не знает адреса, да и кто его сюда впустит, хе-хе…
И да, и нет. Во-первых, он в курсе, что я сирота, следовательно, детдомовский, а приют у нас один на город, и это знают все…
Нет, нет, нет, нет, нет и нет.
Минимальной экскурсии по развалинам той психбольницы хватит, чтобы понять, что я в нее непременно вернусь…
Ведь это не просто руины.
Они стали для меня родными…
Впервые я попал туда еще в детстве. К тому времени она уже была разрушена, а я просто отстал от своей группы и залез туда. После часа бесполезного хождения по руинам, я напоролся на то, что до сих пор отчетливо висит в моем разуме…
Комната хранила стойкий запах гнилой плоти, а по ее периметру были разбросаны, как после взрыва, мелкие и крупные части человеческих тел. Головы были подвешены за крюки на стене. Глаз в них не было, а в глазницах сидели крысы. Кишки были разложены на полу в форме пентаграммы…
Я в диких криках побежал прочь, на свое горе свалившись в дыру пола, переломав себе все кости. Меня очень долго не могли найти.
…но когда кости срослись, а психологические травмы затянулись, я понял…
…Что мне нужна эта психушка.
Как обитель страха.
Как обитель разума.
И безлунными ночами я бежал из приюта, забираясь в эти руины, всякий раз открывая для себя нечто новое. Места кровавых ритуалов сатанистов, спрятанные жертвы маньяков, измученные трупы животных, записки на стенах, оставленные прежними обитателями больницы…
Я нашел свой Рай. Рай, в который я не пускал никого. Я заплатил кровью, присвоив его себе, тебе он принадлежит только мне. И вот, в мое святилище вторгся…этот…этот проклятый урод! И что? Останется ли он там, явится ли вновь, чтобы прикончить меня?
Ну уж нет…
Явится – сам убью его. Я смогу…достаточно отпросить еще одну бритву у девчонок…
Да, точно. Убью его! А труп скормлю собакам, которых держат на местной псарне какой-то алкаш. О, да, они здесь частенько ошиваются – прибегают на запах мяса…м-м…эти церберы порвут его на куски.
Ну не могу я оставить свои руины кому-то другому, не могу. Там…там же все мое, все родное, в конце-то концов, там и хранятся свидетельства о том, что я когда-то был счастлив.
Тетрадь для диалогов.
Много тетрадей для диалогов.
Да, такие толстые сплетения листов, на страницах которых зафиксированы мои «разговоры» с теми, с кем нужно общаться, собственно, единственный способ коммуникабельности для таких, как я.
Раньше, лет шесть назад, я делил комнату с пареньком по имени Отто Дикинсон. Он был очень ну дружелюбным человеком, свет таких не видывал, и со мной он общался тоже. Лучший друг…а потом ему стукнуло восемнадцать и он уехал. С тех пор, в комнате, рассчитанной на два человек, я живу один.
Это я к тому, что светлые мгновения наших разговоров остались на страницах тех тетрадей.
А если они пропадут?
Я останусь ни с чем.
- Барбара…отк, открой!
Дверь открылась, и на пороге я встретил нашу нимфу.
Барбара Бонке, кажется, самая красивая девка во всем женском корпусе, она, кстати, тоже на днях уходит из приюта по совершеннолетию.
Да, она редкостная красотка. Прямо голубоглазая блондинка. А потому та еще шлюха. Не было, наверное, еще того, кто не подвергался ее домогательствам и не был ею изнасилован, я, не то к счастью, не то к горю, отделался только первым.
- А-ах, это ты? М-м, помню-помню. Бритву принес? – ответила та, расплывшись в похотливой улыбке, проколотой кольцами и пирсингом.
- Э-э…х-х…нет-т, я…я…мне еще одна…нужна.
Та рассмеялась.
- А-а, я поняла, что ты там бреешь, ахах! Ну ладно, ладно. Бритву возьми в нижнем ящике правого комода, а я сейчас убегаю, угу? Чао!
Сказать истинное предназначение бритвы я так и не смог, лишь потому пройдя в комнату, предварительно убедившись, что она на меня не набросится нашел нужный комод, нужный ящик, открыл и охуел. Это был не ящик, а мусорка, полка нижнего белья, пепельница и сейф, четыре в одном. Я с отвращением полез в эту венерину мухоловку, надеясь еще вытащить руки оттуда целыми, собственно, мне это удалось – минута поисков, и я вытащил бритву, кажется, зачерпнув чего лишнего и распихав все по карманам.
А вообще, согласно правилам приюта, я не должен находится здесь. В женском корпусе. Надеюсь, из предпосылки в предыдущем предложении, объяснять, почему, не нужно, однако обстоятельства частенько заставляют меня шастать туда-сюда. За той же бритвой. Что же, теперь, когда занятия в учебном корпусе подошли к концу, я могу с чистой совестью…сбежать в свою темную обитель. И…и если я там застану того психопата…я…я убью его…
Выбраться наружу было легко – охранник храпел на посту, а двери запираются только на ночь, а сейчас только часов пять вечера, собственно, примерно в это же время наши пути с тем психом пересеклись.
Дошел я до своих родимых руин в два счета. По традиции меня встречает лай собак где-то вдалеке, небо хмурится, холод продирает…
Ну, пошел!
Однако, забравшись только на первый, самый безобидный по внешнему облику этаж, меня подстерегал сюрприз.
Клеенка, которой я застелил ту пропасть, в которую я некогда полетел кубарем, отсутствовала. Значит, в дыру кто-то провалился…
- Хе-хе! – донеслось от меня, пока я потирал руки. Попался, урод! Мне теперь уж точно не составит никакого труда разделаться с тобой!
Я осторожно заглянул в пропасть, несколько расстроившись. Это был не он. У того волосы были светлые, я точно помню, а у этого темные. Да и крупнее вышел этот тип, раза в два…
Я осторожно спустился по лестнице, оставшейся здесь еще со времен моего спасения. На этом нежданном госте была полицейская форма, следовательно, он – коп, забравшийся сюда на разведку, но не обнаружил эту дыру, упал и разбился.
Он мертв. У него грудь всмятку.
Я проверил его значок и документы.
Его имя – Хельмут Рихтер., должность – офицер полиции, ага, а это мысль, подумал я. Если исправить «Хельмут» на «Михаэл», то можно будет с легкостью проворачивать аферы, хех. У него и пистолет при себе. Я сунул его себе в сумку…пригодится…
Забирая ствол из кобуры, пришлось перевернуть его лицом вверх. Я поморщился. Привлекательного было мало…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: