В пяти действиях, сиречь переменах.

Первое представление было закрытым, присутствовали только близкие к театру люди в том числе и помещик Майков с дочерьми и племянницей Татьяной - будущей актрисой. Из домашних: мать Волковых Матрена Яков­левна, да несколько человек волковских рабочих. Матрена Яковлевна пришла совсем не с целью получить удовольствие от трагедии, а из наболевшей потребности повздыхать и поохать над тем, сколько добра изведено и попорчено без пользы и сколько дорогого времени ухло­пано даром.

«Хорев» прогремел в городе. На спектакль смотрели по-разному: одни - как на чудо невиданное, за­морское, другие как на затею довольно опас­ную, и едва ли не предосудительную.

Театр в Ярославле постепенно входил в новый обиход жизни. В течение ию­ля «Хорев» был повторен четыре раза. Представления были доступны всем слоям населения. Очень незначительная плата за вход не могла яв­ляться серьезным препятствием. Кроме того, Федор Волков широко использовал систему креди­тования «до получки».

Тем временем начали разучивать трагедию «Гамлет», переработанную Федором Григорьевичем, готовить «Синава и Трувора».

И тут, как гром среди ясного неба, Указ «Ея императорского Величества». И, не получившие никакой специальной подготовки, ярославские актеры свое «умение строить комедии» должны были показать в Петербурге.

Вот и снова Федор Волков в Санкт-Петербурге, но уже со своей труппой. Ярославским комедиантам известно, что их приказано доставить в собственную ее императорского величества вотчину в Смоль­ном доме. Всю компанию ведут в боковую пристрой­ку - комедиантский корпус - и размещают в камерах по двое. Федору Волкову, кроме этого, отводится от­дельный «кабинет» для занятий.

При общежитии имелась своя собственная столовая, повар и два прислужника. Во вместитель­ной столовой можно было также проводить и занятия. Здесь был довольно вместительный те­атр, уютный и роскошный, которого ко­медиантам еще не случалось видеть. Оборудованный лет пятнадцать тому назад самой Елизаветой, в бытность ее поднадзорной цеса­ревной, когда поле ее деятельности ограничи­валось одним Смольным двором. Здесь и репетировали.

Директором же к ярославцам был назначен Александр Петрович Сумароков. Федор Григорьевич читал его монологи, ставил пьесы еще в Ярославле. Умный и образованный Сумароков был главным учителем и наставником актера.

Но их взаимоотношения были неровные. Бывший генерал-адъютант Разумовского, известный русский сочинитель Сумароков не мог не быть в глазах Волкова признанным авторитетом. И в то же время, вечно беспокойный, неуравновешенный характер драматурга приносил немало огорчений Федору Григорьевичу. Болезненно самолюбивый, невероятно вспыльчивый, Сумароков бывал и дерзок, и невыдержан, а в запальчивости и несправедлив. О вечных распрях его с Ломоносовым сочинялись легенды. Своим невыдержанным языком он каждодневно наживал новых врагов.

Работать с Александром Петровичем актерам было нелегко. Но все же, вскоре ярославцы предстают перед императрицей, и играют поставленные ими трагедии «Хорев», «Синав и Трувор», «Гамлет». Но они не понравились избалованной театральными зрелищами Елизавете. «Игра была только что природная и не весьма украшенная искусством». Да и сами ярославцы – простолюдины, не блистающие изысканностью, отличались от ее манерного двора. И все-таки она приказал им готовиться к выступлениям в столице.

В это время в Санкт-Петербурге существовало уже три театра: один, только что построенный на Царицыном лугу, второй - у Аничкова дворца, а так же «Дом Немецких комедиантов» на Большой Морской улице.

Вероятно, первое выступление ярославцев в Петербурге состоялось в «Доме немецких комедиантов» 4 февраля 1752 года. И уже 6 февраля Елизавета Петровна «соизволила иметь выход на немецкую комедию, где представлена была на российском языке ярославцами трагедия, которая началась пополудни ж до 11-го часа».

Вскоре наступил Великий пост, во время которого всякие светские развлечения были запрещены. И тут оказалось, что в репертуаре ярославцев имелась пьеса митрополита Дмитрия Ростовского «О покаянии грешного человека», смотреть которую, даже во время поста, Елизавета не сочла грехом. «Покаяние» в ближайшее время было повторено несколько раз на Немецком театре, - за деньги, для всех желающих. А потом кто-то из ярославцев заболел горячкой, и актерам, поселенным в Смольном дворе, не разрешено было его покидать. Карантин был снят лишь 25 мая. Все актеры, истомились от вынужденного безделья и с жаром приступили к работе.

Сумароков получил разрешение от царицы занять любой пустующий дом в Петербурге, пригодный под помещение постоянного русского театра. Таких домов было немного, и ни один для этих целей не подходил. Но, в конце концов, нашли. Дом сподвижника Петра I - Головкина. Что на Васильевском острову. Когда-то роскошный и богатый особняк, сейчас находился в сильно запущенном состоянии, все обветшало и разрушалось. Дом кишел крысами. И, когда поселились в нем ярославцы, пришлось Елизавете издать указ об отправке туда из Зимнего дворца трехсот кошек. Но, благодаря энергии и административному таланту Сумарокова, был начат ремонт, крысы вытравлены, а дом переделан под театр.

И все же невеселой и нелегкой была жизнь братьев Волковых в этом доме. Постоянного жалованья они не получали. Театральный зал был небольшой. Никаких специальных приспособлений он не имел, играть в нем было неудобно. Театр был отдален Невой от центральных улиц и не мог собирать много зрителей. Но Сумароков и Волков изыскивали другие возможности. Представления давались попеременно в придворных театрах Царского села и Петергофа. А когда позволяло время и силы, Сумароков устраивал спектакли за деньги, для широкой публики, на Немецком театре. Это давало не лишнее подспорье комедиантскому хозяйству.

И вот, в августе 1756 года Елизавета издает указ об официальном создании на Руси театра: «Повелели мы ныне учредить русский для представления трагедий и комедий театр…». То было знаменательное для отечественной культуры событие. С этой даты, 30 августа 1756 года, и ведет точку отсчета профессиональный русский театр. Директором Российского театра был назначен Сумароков. На содержание труппы отпускались деньги. Для наблюдения за театральным зданием был определен специальный надзиратель. Спектакли должны быть платными и общедоступными. Труппа определялась небольшая – всего 12 человек, но разрешалось набирать новых актеров и актрис. Вначале под руководством Сумарокова было семь актеров - Федор и Григорий Волковы, Дмитриевский, Попов, Уманов, Сичкарев и Татищев. Но денег не хватало, выручка от билетов шла в казну, театр на Васильевском посещался плохо. Положение актеров тоже было не из лучших. Скудное жалование, низкое положение в обществе. И даже при этом, по свидетельству современников, Федор Григорьевич тратил последние деньги на выписку из-за границы театральных книг.

При таких обстоятельствах Российский театр вряд ли смог бы устоять, если бы в труппе не оказалось Федора Волкова, человека уравновешенного, энергичного и жизнестойкого. Все тяготы, которые приходились на долю театра ложились, прежде всего, на него. Федор стал не только исполнителем главных ролей, но и ближайшим помощником Александра Петровича. Хотя Сумароков и часто ссорился с актерами, но он ссорился и с чиновниками двора; он не боялся писать вызывающие письма даже фавориту Елизаветы – Шувалову, горячо отстаивая интересы актерской труппы. Порой Федору Григорьевичу приходилось сглаживать резкость своего директора. Это в сценических созданиях давал он волю своему «бешеному темпераменту». Особенно же славился произнесением звучных монологов. В обычной же жизни Федор Волков поражал всех своим спокойствием и достоинством манер.

В результате неустанных хлопот Российскому театру было разрешено играть сначала по четвергам, а потом и в те дни, «когда опер, французских комедий и интермедий представлено не будет», причем не только в Головкинском доме, но и на придворной сцене. Представления здесь были платными, публичными. Об этом извещали объявления, помещенные в «Санкт-Петербургских ведомостях».

Русская труппа смогла вздохнуть свободнее. Представления давались в благоустроенных театрах, на оживленной Адмиралтейской стороне. Сборы разрешено было не отчислять в казну, а собирать в собственную пользу. Но начались новые огорчения. Дни, отданные для представления русских актеров, часто оказывались занятыми иностранцами. Костюмов для представлений недоставало. Но Волков не только не дал распасться только что учрежденной новой труппе, но и пополнил ее женщинами – первыми русскими актрисами – Аграфеной Мусиной-Пушкиной, Марией Волковой, Анной Тихоновой, а так же Татьяной Треопольской, той самой племянницей помещика Майкова, которая присутствовала на первом представлении «Хорева» в Ярославле. И на радость всем труппа получила новое сценическое помещение в придворном театре при деревянном Зимнем дворце. ­

Репертуар театра был серьезный. Ставили главным образом трагедии Сумарокова, но играли и комедии, переводные: Мольера, Гольберга, Руссо, Данкура, а также и русские. Все главные роли исполнял Федор Волков.

Популярность первого комедианта Российского росла день ото дня.

Положение же Сумарокова в театре становилось все более и более непрочным. Своими язвительными выпадами и бесконечными жалобами, он просто надоел Елизавете. И вот после очередного «письма» летом 1761 года, с угрозой отставки, отставка была неожиданно принята. Правда, Сумарокову было сохранено жалование и приказано больше писать. Управление же труппой полностью перешло к Федору Григорьевичу.

25 декабря 1761 года умерла Елизавета. России не до театра. Братья Орловы вербуют сторонников возведения на престол супруги еще не успевшего короноваться императора. В числе заговорщиков оказались и братья Волковы. Согласно легенде именно Федор Волков оказал будущей императрице огромную услугу в день, который возвел ее на престол.

27 июня 1762 года, когда Екатерина Алексеевна прибыла из Петергофа в Измайловскую церковь, обнаружилось, что вершители переворота впопыхах забыли взять с собой манифест. Заговорщиков охватила растерянность. Тут подоспел какой-то человек, одетый в скромную синюю одежду, и неожиданно для всех предложил прочесть манифест. Получив на это согласие, он, глядя на девственно чистый лист бумаги, прочел заранее приготовленный текст манифеста так точно и бойко, что императрица и ее приближенные вздохнули с облегчением. Находчивым смельчаком оказался Федор Волков.

О том, что братья Волковы участвовали в перевороте прямо свидетельствует собственноручная роспись Екатерины П наград лицам, принимавшим участие в ее возведении на престол. Братья Волковы стоят одними из первых, в числе награжденных, не принадлежавших к дворянству. Артисты Волковы возводились в благородное звание и получали во владение семьсот душ крепостных.

Еще одна легенда гласит, что Екатерина П предложила Федору Волкову пост кабинет-министра со вручение ордена Андрея Первозванного. Но Федор Григорьевич от высокого поста отказался, пожелав остаться вольным актером, и попросил лишь об одном: чтобы избавили его от забот об одежде, пище, квартире и чтобы изредка, в случае нужды, давали ему придворный экипаж. Так ли это было или нет - не известно. Но смысл легенды понятен - высшая награда для актера - возможность выступать перед зрителями. Впрочем, современники отмечали не только актерские дарования Волкова. Фонвизин записал свои впечатления от встречи с Федором Григорьевичем: «Муж глубокого разума, исполненный достоинства, который имел глубокие знания и мог быть человеком государственным». Просветитель Николай Новиков так же признает в Волкове «Редкие дарования, украшенные многими учениями и прилежанием».

Федор Волков верил в благотворную силу просвещенной монархии и что, все-таки, наступит «золотой век» искусства российского. Став императрицей Екатерина П отлично поняла, каким оружием в руках правителя является театр.

Конец 1762 и начало 1763 года проходил в сплошных торжествах. Федору Григорьевичу некогда было вздохнуть. Последовал Указ Императрицы: «… придворного российского театра комедиантам . . . изготовить лучшие комедии и трагедии . . . ибо оные комедианты… взяты быть имеют в Москву и… российского театра первому актеру Федору Волкову объявить, чтоб он в том приложил свое старание…»

Волков организовал выступление актеров на придворной сцене, сам играл главные роли, начал готовить торжественное карнавальное шествие. На маскарад были отпущены значительные средства. На помощь Волкову выделялись лучшие театральные художники, машинисты, бутафоры. А какие разносторонние способности проявил сам Федор Григорьевич. Он пишет либретто, рисует эскизы костюмов, руководит изготовлением бутафории, подбирает музыку под народные хоры, возглавляет подготовку участников карнавальной процессии. Маскарад продолжался три дня. Все эти дни Волков находился на ногах. Морозы стояли крепкие. Маскарадная же процессия растянулась в несколько верст. Федор Григорьевич разъезжал на коне, отдавал приказания многочисленным актерам, распоряжался по поводу костюмов, бутафории, следил за декорациями. От нервного возбуждения он не чувствовал ни утомления, ни усталости, ни холодного февральского ветра. И вскоре горячка свалила его с ног. Врачи спохватились, но было слишком поздно. Скончался Федор Волков 4 апреля 1763 года 34 лет от роду.

Расстался Волков наш со мною и с тобою,

И с музами на век; возри на гроб его:

Оплачь, оплачь со мной ты друга своего,

Которого, как нас потомство не забудет.

Русские актеры оплакивали его кончину. Но актер хоть бы и Первый, не императорская особа. На сцене придворного театра никто не стал устраивать траура, никто не приостановил спектаклей. Жизнь российского театра продолжалась. Но именно это и есть самый дорогой памятник Первому русскому актеру и основателю.

Врангели.

Фердинанд Петрович.

Остров Врангеля в Ледовитом океане всегда окружают льды.

Полярной ночью его небо пронизывают огни северного сияния. Где-то вдали появляется зеленоватый всполох, он поднимается вверх и превращается в сияющий клубок, который неожиданно начинает разматываться десятками ярких лент. Переплетаясь в странном танце, красно-оранжевые, зелёно-голубые ленты опоясывают полнеба, заставляя пылать огнями заснеженные льды.

Слухи об этом острове ходили давно, но описал и нанёс его на карту - адмирал Фердинанд Петрович Врангель, русский мореплаватель, трижды обогнувший земной шар.

Дед Фердинанда Петровича был камергером при царском дворе, но когда Петр III был свергнут с престола, камергер Врангель, отказался присягнуть новой императрице Екатерине II, и лишился не только огромных поместий, но и всего состояния. “Несчастный родоначальник мой, - писал Врангель, - должен был оставить жену, детей и уйти за границу, скитаясь по всей Европе, будучи всюду преследуем”.

После бегства деда, родители Фердинанда оставшись без средств, отдали его на попечение родственникам. И здесь произошла знаменательная встреча. В гости к родственникам заехал первый русский кругосветный мореплаватель Иван Крузенштерн, из его уст Врангель услышал рассказ об опасном путешествии через все океаны к берегам Камчатки и Америки. С тех пор он стал мечтать о далеких землях и морях.

Потом был морской кадетский корпус, где “за шалости самым обыкновенным наказанием были розги, ударов по сто и более, где в классах пели матросские песни, играли в мячики и чехарду, дрались на кулаках, в трескучие морозы бегали босиком по каменному полу, и прямо из бани бросались в снег”.

Поступив в корпус, Врангель ни слова не говорил по-русски, но по окончанию, владел им лучше, чем немецким. Врангель был признан первым из девяноста девяти учащихся, а его друг Пётр Анжу - вторым. Эти лучшие воспитанники выпуска, оставались верны своей дружбе всю жизнь.

Начало девятнадцатого века в России было временем “дальних вояжей”, так раньше называли путешествия. Только с тысяча восемьсот третьего по тысяча восемьсот тридцатый год было совершено двадцать четыре кругосветных плавания. Велись географические исследования, уточнялись карты и, конечно, манили неизведанные земли, о существовании которых, ходили упорные слухи.

На долю Врангеля выпала трудная задача - отыскать “Северную землю”, которая по сибирским преданиям являлась континентом. Предстояло также исследовать северное побережье между Колымой и Беринговым проливом. На русских картах оно изображалось весьма схематично, что давало повод к рождению гипотез о существовании перешейка между Азией и Америкой.

Итак, к устьям рек Яны и Колымы правительство отправляет “двух морских офицеров, с помощниками, доставив им всевозможные способы к открытию предполагаемых в Ледовитом море земель и точнейшему описанию берегов Сибири к востоку от реки Яны”. Начальником колымской экспедиции был назначен Врангель, а янской - его товарищ по корпусу Пётр Анжу.

В помощники к себе Врангель взял доктора Кибера, штурмана Козьмина и мичмана Федора Матюшкина, пушкинского приятеля по лицею. Многое из того, что видели путешественники своими глазами: поселения коренных жителей, реки, северные сияния, - запечатлеет на своих рисунках именно он.

Готовясь к экспедиции, всю зиму тысяча восемьсот девятнадцатого и двадцатого годов Врангель проводит в Дерпте, занимаясь астрономией, физикой, минералогией. Дерптские профессора, обсуждая предстоящее путешествие, выдвигали самые фантастические проекты. Например, профессор Паррот предлагал Врангелю добраться до магнитного полюса с помощью подвязанного под мышки воздушного шара. Достигнув таким образом полюса, Врангель должен был опуститься на льдину, сделать необходимые наблюдения и, выждав северного ветра, вернуться на материк.

Действительность оказалась более жестокой. Экспедиция сталкивалась, казалось бы, с непреодолимыми трудностями. Врангелю пришлось прекратить астрономические наблюдения, так как искусственный ртутный горизонт оказался в полузамёрзшем состоянии, а поверхность его покрылась кристаллами. Весьма затруднительно было работать и с секстантом. Стоило к нему прикоснуться обнаженной рукой или лицом, как кожа немедленно примерзала к металлическому прибору. Чтобы не остановился хронометр, днем Врангель носил его при себе, а на ночь, обернув несколькими шкурами, клал с собою под одеяло.

В марте тысяча восемьсот двадцать третьего года в лагерь путешественников пришел камакай - старейшина береговых чукотских племен. В подарок он принес кусок медвежатины, кусок туши тюленя и рассказал, что видел на севере гористую землю. Надеясь отыскать её, экспедиция отправилась в путь. Она шла вперёд, преодолевая голод, исполинские торосы и полыньи. Внезапно начал трескаться лёд и путешественники оказались на льдине. Они плавали на ней всю ночь, каждую минуту ожидая гибели, но утром ветер прижал взломанный лёд к припаю и экспедиция двинулась дальше. И вновь на пути встала полынья.

”Не было иного средства, - писал Врангель, - как только переехать по тонкой ледяной коре, покрывающей щель. Я решился на сие предприятие, и при невероятной скорости бега собак, удалось нам оно лучше, нежели мы ожидали. Под передними санями лёд гнулся и проламывался, но собаки, побуждаемые проводниками, и чуя опасность, бежали так скоро, что сани не успевали погружаться в воду и, быстро скользя по ломавшемуся льду, счастливо достигали противоположного края”.

Дальше, незамёрзшие трещины стали встречаться всё чаще, собачьи упряжки проваливались в воду и спасти их удавалось с большим трудом. Через несколько дней Врангель напишет: “… мы влезли на самый высокий из окрестных торосов в надежде найти средство проникнуть далее, но достигнув вершины его, увидели только необозримое открытое море. Величественный и грустный для нас вид! На пенящихся волнах моря носились огромные льдины и, уносимые ветром, набегали на рыхлую ледяную поверхность. Может быть нам удалось бы по плавающим льдинам переправиться на другую сторону, но то была бы только бесполезная смелость. Мы не могли ехать далее”.

Когда Врангель принимал это решение, он находился всего лишь в тридцати милях от острова, обозначенного им на карте. Никогда не замерзающее море, по которому даже в самые жестокие морозы плавает лёд, стало для экспедиции непреодолимой преградой, и, в то же время, явилось выдающимся открытием Врангеля, получившим название - Великая Северная полынья. Оно доказывало, что морской проход из Ледовитого океана в Тихий существует.

Остров, к которому так стремился Врангель, получил своё название в тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году, когда к нему подошел американец Томас Лонг на своем китобойном судне - “я назвал эту землю именем Врангеля, - писал Лонг - чтобы принести должную дань уважения человеку, еще сорок пять лет тому назад доказавшему, что полярное море открыто”.

В марте тысяча восемьсот двадцать девятого года Врангель был назначен главным правителем Русской Америки. Перед отъездом он отправился к своим родственникам в Эстляндию, и в Ревеле познакомился с дочерью барона Россильона Елизаветой. “Она была тот самый ангел, которая милосердным провидением предназначена была быть моею подругою, моим сокровищем, моим спасением. Я скоро постиг, что люблю так сильно и безусловно, как никогда еще не любил”.

Уже через месяц состоялась свадьба и к новому месту службы Врангель отправился с молодой женой. До Ново-Архангельска (ныне Ситка) они добирались больше года, и за это время у Врангелей родилась дочь.

Путешествие было непростым: приходилось спать под открытым небом, оставаться без провизии, когда отставал обоз, идти пешком в туче неотвязных комаров и скакать на лошадях множество вёрст. Но за всё это время Елизавета Васильевна не обронила ни слова упрёка. Последним испытанием стало плавание по Тихому океану.

Ночью их небольшой деревянный шлюп попал в жестокий шторм. Волны смыли с палубы всё, что не было прибито или привязано. Вода проникала в каюты. В своём дневнике Врангель записал: “… погода была пасмурная и холодная, провизия худая, и Лизонька вкусила последнюю чашу горести”.

( «Пить горькую чашу» - мыкать горе, бедовать!!! Словарь Даля 4 т.)

Прибыв в Ново-Архангельск и обследовав на огромном пространстве состояние колоний, Врангель убедился, что люди влачат там полуголодное существование. Не желая с этим мириться, Врангель пишет гневное письмо акционерам Российско-Американской компании: “На чём же зиждется благосостояние компании вашей, если не на благосостоянии колоний?

Директора ваши имеют только слух и чувство, когда пишут им о высланных промыслах, а совершенно глухи и нечувствительны, как истуканы или болваны, когда дело идет об улучшениях в состоянии грешных жителей. С какою-то жадностью бросаются они на всякое безрассудное предприятие, швыряя компанейскими капиталами с тем верным расчётом, что часть оных перепадёт в их широкие карманы”.

Но это гневное письмо руководство компании не получит. Те, кому Врангель поручил его передать, просто побоялись это сделать. Не дождавшись ответа, Врангель сам берётся не только за реорганизацию промыслов, но и за защиту национальных интересов. Чтобы не пропустить ни один иностранный корабль и воспрепятствовать истреблению зверей на русских берегах, все имеющиеся в распоряжении Врангеля суда начинают крейсировать в проливах, защищая русские владения.

Когда в тысяча восемьсот сороковом году контр-адмирал Врангель возглавил Российско-американскую компанию, его деятельность ознаменовалась важными событиями в развитии русских поселений и научными достижениями. Были собраны уникальные материалы по географии и по этнографии эскимосских племен. Исследованы внутренние районы Аляски и составлена карта её водных путей. На острове Ситка была создана обсерватория. И сегодня её магнитные и метеорологические наблюдения представляют научный интерес. Эти годы стали блестящей эпохой Русской Америки.

Крупные залежи золота, найденные в конце девятнадцатого века на территории Клондайка, а затем Аляски, породили “золотую лихорадку”. Но Россия к ней отношения уже не имела, так как Аляска, открытая русскими землепроходцами, за семь миллионов двести тысяч долларов (то есть менее, чем за одиннадцать миллионов рублей) была продана США.

К тысяча восемьсот шестьдесят седьмому году, когда происходила продажа, Врангель уже оставил государственную службу, и всё же неоднократно выступал с протестом против продажи Русской Америки. Надо сказать, что официальная церемония передачи русских земель не обошлась без накладок. Никак не удавалось опустить российский флаг. Он упорно заворачивался на ветру, как бы не желая покидать флагшток. А позже неслыханный в этих местах ураган превратил в щепки корабль “Константин”, названный в честь главного инициатора продажи русских земель.

Последние годы жизни Фердинанд Петрович Врангель провёл в уединении. Он жил в своём имении Руиль в Эстляндии. Занимался метеорологическими наблюдениями и вёл дневники. Одна из последних записей Врангеля посвящена другу всей его жизни “доблестному, добрейшему и благороднейшему человеку” Петру Федоровичу Анжу. Наверное, греясь у камина, Фердинанд Петрович вспоминал, как в молодости они стояли на постое в разных деревнях, но каждый вечер в любую погоду обязательно навещали друг друга. И в дождь, и в снегопады...

РОД

Первые сведения о роде Врангелей относятся к двенадцатому веку. По легенде, немецкий рыцарь покинул Нижнюю Саксонию и отправился под знамёнами датского короля Вальдемара II на завоевание Эстляндии. Вскоре в земельной переписке короля Вальдемара будет упомянут Доминиус Эйлардус, владелец деревни Уврангеле, от названия которой и пойдёт род Врангелей, самый могущественный и богатый род Прибалтики.

Врангели, получившие в тысяча шестьсот пятьдесят третьем году баронский титул за преданность и доблесть, сражались за интересы разных королей: шведского, немецкого, голландского, испанского. Но под чьими бы знамёнами эти рыцари не выступали, своей присяге Врангели были верны до конца. Семьдесят девять баронов Врангелей служили Карлу XII, тринадцать из них погибли под Полтавой, семеро попали в русский плен.

В войнах с Наполеоном Врангели воевали за интересы Фридриха II и командовали прусской конницей. С превращением Ливонии (Лифляндии) и Эстляндии, где у Врангелей были земли, в губернии Российской империи, бароны беззаветно дрались во славу русской короны, дав ей семь фельдмаршалов, семь адмиралов и более тридцати генералов.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: