Сделай Сам Свою Работу на 5

Жалобы рабочих на «дурное обращение» в 1901–1913 гг.





 

  1901–1904 гг. 1905–1907 гг. 1908–1910 гг. 1911–1913 гг.
Число поводов в жалобах, тыс. 62,6 238,4 128,3 218,4
Жалобы на дурное обращение, тыс. 2,134 7,622 5,283 14,011
Жалобы на дурное обращение,% 3,4 3,2 4,1 6,4
в т.ч. обоснованных, тыс. 1,741 4,087 2,642
в т.ч. обоснованных,% 81,6 53,6 50,0
Число рабочих на конец года, тыс. 1733,9 1821,4 1924,8 2174,0
Доля пожаловавшихся рабочих,% 3,6 13,1 6,7 10,0
Номинальная годовая зарплата рабочих, руб. 201,0
Номинальная поденная оплата рабочих, коп.

 

Источник: Свод отчетов фабричных инспекторов за [1901–1913] год. СПб., 1903–1914.

 

 

Всего за 13 лет число жалоб «на дурное обращение» выросло абсолютно в 3,5 раза, а с учетом изменения численности рабочих (на 1000 человек) — в 2,8 раза; доля жалоб «на дурное обращение» в общем числе жалоб — почти в 2 раза (с 3,4% в 1901–1904 гг. до 6,4% в 1911–1913 гг.). И это несмотря на гуманизацию отношений между администрацией и рабочими! «Случаи побоев в настоящее время сравнительно редки, — свидетельствовал фабричный инспектор в 1911 г. — Ручная расправа отходит постепенно в область преданий»[350]. Поэтому доля обоснованных, по мнению фабричной инспекции, жалоб упала с 81,6% в 1901–1904 гг. до 50% в 1908–1910 гг. Отметим также, что рабочие обращались с теми же жалобами не только к фабричным инспекторам, но и в мировые суды. И в том, и другом случае явно проявлялось стремление добиться уважения к себе как личности[351]. В 1903 г. рабочий П. Тимофеев писал в журнале «Русское богатство»: «Чувство неприкосновенности личности, чувство самоуважения не были в то время (15 лет назад. — Б.М.) так развиты в русском рабочем, как теперь. Тогда имело значение только одно — заработок. <…> Теперь вместе с хорошим заработком современный рабочий требует также и хорошего обращения; и достаточно мастеру замахнуться на рабочего рукой или толкнуть его, как мгновенно, как бы от электрического тока, вспыхивает вся мастерская, и пламя ее нередко зажигает весь завод. В летописях русской промышленности последнего времени найдется немало забастовок и бунтов, первоначальной причиной которых было оскорбление действием рабочего со стороны мастера»[352]. Действительно, пролетарии стали бороться за уважительное к себе отношение со стороны заводской администрации даже с помощью стачек! По причине «неудовольствия на личный персонал заводоуправления» зафиксировано в среднем в год за 1895–1904 гг. 77 стачек, в 1905–1907 гг. — 131, в 1912–1914 гг. — 85, в них принимало участие — соответственно 41,0, 43,8 и 32,3 тыс. рабочих[353]. Примерно для трети этих стачек непосредственной причиной являлось «дурное обращение»[354].





Неудивительно поэтому, что изменение уровня жизни и протестного движения не были взаимообусловлены. В 1895–1913 гг. не существовало тесной зависимости между стачечным движением, с одной стороны, и экономической конъюнктурой и материальным положением рабочих — с другой. Кроме роста чувства личности, большую роль в их поведении играли особенности массового сознания, существенно лимитировавшие пределы влияния на них как экономического фактора, так и политических партий[355].

Как показали два массовых опроса, проведенные в 1872 и 1902 гг., мнения современников, относительно положения деревни после отмены крепостного права разделились: одни полагали, что условия жизни крестьян после эмансипации улучшились, другие — ухудшились. Но самое парадоксальное в другом — все зафиксировали рост их потребностей и доходов, благодаря чему они стали лучше одеваться и питаться по сравнению с дореформенным временем[356]. Следовательно, по общему убеждению благосостояние народа в абсолютном смысле повысилось, но степень улучшения не соответствовало ожиданиям и отставало от потребностей, поэтому многим казалось — положение ухудшилось. А.А. Фет проницательно заметил: ощущение человека бедным или богатым и, значит, счастливым или несчастливым зависит от уровня потребностей и степени их удовлетворения. Поэтому «искусственное умственное развитие, раскрывающее целый мир новых потребностей и тем самым далеко опережающее материальные средства известной среды, неминуемо ведет к новым, небывалым страданиям, а затем и ко вражде с самою средою. <…> Считаю величайшим неразумием и жестокостью преднамеренно развивать в человеке новые потребности, не имея возможности дать ему и средства к их удовлетворению. Не то же ли это, что в безводной степи накормить неопытного человека селедкой, снять шапку и сказать: “Теперь, мой друг, я свое дело сделал, накормил тебя, а уж водицы поищи сам”»[357]. Степень недовольства умелой пропагандой можно дозировать — то разжигать до крайней степени, то понижать. И здесь в дело вступали — мощные и удачные PR-кампании со стороны оппозиции.



Военные неудачи, на мой взгляд, следует выделить в особый фактор. Исторические социологи обнаружили важный факт: сдвиги в положении правящего класса пропорциональны военному успеху или поражению (так называемая модель войны-легитимности Р. Ханнемана). Победа сопровождается ростом патриотизма в стране, повышением престижа и легитимности правящего класса и государства, поражение, наоборот, их падением. Требуется, как правило, победа или поражение в трех поочередных войнах, чтобы легитимность государства и правящего класса существенно изменилась. Стремление последнего начать внешний конфликт прямо пропорционально разности между желаемым уровнем его легитимности и ее текущим значением[358]. В России император олицетворял государство и правящий класс, поэтому несколько крупных поражений в двух войнах подряд в течение лишь 13 лет, 1904–1917 гг., сильно ударили по престижу не только государства, правящей элиты, но и самого монарха. Именно неудачная для России Первая мировая война расшатала власть, дисциплину и общественный порядок, породила материальные трудности, позволила выйти наружу социальным противоречиям, которые до войны, хотя и с большим трудом, удерживались в определенных границах. Война также дала возможность радикальным партиям спекулировать на трудностях и агитировать в пользу революции. Война стала также экологической катастрофой: она сорвала со своих мест миллионы людей, превратив империю «в океан беженцев», борющихся за выживание с более устроенной частью населения[359]. В современной отечественной и зарубежной историографии большинство историков сходятся во мнении, что именно Первая мировая война породила революцию в России или во всяком случае явилась важнейшей ее причиной и способствовала распаду империи[360]. В.И. Ленин говорил о войне как дирижере революции. П.Н. Милюков подчеркивал исключительное значение войны: «В ряду факторов, определивших собою особую физиономию второй революции, войне 1914—1918 гг. принадлежало, конечно, первое место. Многие и многие из явлений, которые принято считать специфически революционными, фактически предшествовали революции и созданы именно обстоятельствами военного времени»[361]. Кстати, на поражение в Русско-японской войне 1904–1905 гг. Первая русская революция также оказала влияние[362]. Можно согласиться с теми, кто полагает, что Октябрьская революция и вызванная ею Гражданская война лежат на совести противников победоносного завершения Первой мировой войны[363].

Таким образом, ни марксистская, ни мальтузианская (в классической или современной версии) интерпретации истоков и причин российских революций не подтверждаются эмпирически. Теория модернизации и институциональная концепция революции объясняют как происхождение русских революций 1905 г. и 1917 г., так и историческое развитие страны в период империи в целом намного убедительнее. В русских революциях нет ничего уникального, и они не являются неизбежными и закономерными. Модернизация в России протекала неравномерно, в различной степени охватывая экономические, социальные, этнические, территориальные сегменты общества. Наблюдались побочные разрушительные последствия в форме роста социальной напряженности, девиантности, насилия, преступности и т. д. На этой основе возникали серьезные противоречия и конфликты между отраслями производства, социальными слоями, территориальными и национальными сообществами. Царский режим принимал все возможные меры, чтобы их решить, и в целом действовал в правильном направлении. При скромных экономических и финансовых ресурсах попытаться решить проблемы в шоковом режиме — быстро и радикально, как настаивала оппозиция, стало бы авантюрой.

Однако существовавшие социально-экономические проблемы служили лишь предпосылками революции[364]. Ее непосредственная причина и движущая сила — борьба за власть между разными группами элит. Лидером, вдохновителем и организатором революционных действий выступила либерально-радикальная интеллигенция, а народ был вовлечен в них умелой агитацией и пропагандой[365] по двум причинам: без народной поддержки общественность не имела сил низвергнуть монархию, удержаться у власти и обеспечить легитимность государственного переворота. В этом смысле революции обусловлены не столько социально-экономическими, сколько политическими факторами. Они не являлись неизбежными, а произошли вследствие «роковых ошибок», допущенных властью и общественностью. «Война сделал революцию весьма вероятной, но только человеческая глупость сделал ее неизбежной», — утверждал современник Февраля и видный историк М. Карпович[366]. Отсюда, однако, не следует, что народ являлся слепым орудием в руках циничных политиков. Нельзя вывести на улицы сотни тысяч людей против их воли, их нужно было убедить в необходимости этого шага. У крестьян и рабочих имелись свои групповые интересы, которые они успешно решали с помощью и либералов, и революционеров[367].

 

 

О стихийности революции

 

В современной литературе о социальных революциях, с точки зрения механизма революционного процесса, выделяют конструктивистскую и структуралистскую модели. Первая модель рассматривает революцию как следствие целенаправленных действий лидеров, революционных групп или масс. В «конспиративном» варианте конструктивистскоймодели революции являются результатом агитационной или организационной деятельности профессиональных оппозиционеров и революционеров. Им удается убедить и мобилизовать на революционные действия массы, которые вследствие этого становятся объектом целенаправленных манипуляций. Напротив, «вулканический» вариант первоймодели большое значение придает стихийности действий масс, особенно остро ощущающих преследования, эксплуатацию, несправедливость, а также подчеркивает лавинообразный характер распространения революции, охватывающей все более широкие слои общества. Структуралистская модель рассматривает революцию как естественный результат формирования объективных социальных предпосылок, подготавливающих стихийное революционное выступление элит и масс. Однако в этом случае необходим своего рода спусковой крючок — либо ослабление аппарата насилия и репрессий, когда правящий класс проявляют слабость или неспособность к дальнейшему руководству (концепция «кипящего котла»), либо наличие различных средств и разнообразных ресурсов (концепция «найденного сокровища»)[368]. Как с точки зрения механизма революционного процесса можно оценить Русскую революцию 1917 г.?

В настоящее время многие, а возможно, и большинство отечественных и зарубежных историков разделяют точку зрения о стихийности Февраля. При оценке каких-либо событий как стихийных или организованных следует учитывать значение слова «стихийный» — «осуществляющийся как естественный процесс без регулирующего воздействия людей, общества»[369]. Когда мы, например, говорим, о стихийности крестьянского восстания, то подразумеваем следующее: восстание не имело правильной организации и руководства; его не готовили, т. е. участникам не промывали мозги, не склоняли к действию путем убеждения, просьбы, принуждения, уговора, подкупа, угрозы или другим способом; восставшие не имели четкой и ясной цели и плана, действовали инстинктивно, иррационально и спонтанно, напоминая корабль без руля и ветрил. Можно ли сказать, что сотни тысяч людей, вышедших на улицы Петрограда на всеобщую политическую забастовку в конце февраля, не побуждались и не подталкивались, не убеждались и не склонялись к этому, т. е. представляли собой корабль без руля и ветрил?! Думаю, никто не ответит утвердительно, даже те, кто уверен в стихийность переворота. «Уличные события внесли главную лепту в революцию и свержение царского строя. Но они все же не исчерпывают всю революцию», — замечает В.И. Старцев. Без идеологической обработки массового сознания, в которой участвовали все оппозиционные силы, включая буржуазную печать, общественные организации и масонов, рабочие не решились бы выйти на улицы. «Все это — элементы организованности, создания предпосылок общенационального кризиса, общенародного недовольства»[370]. «Либералы, хотя и не делали на революцию единственную ставку, но принимали ее в расчет и в результате приложили свои усилия к ее победе», — признает Ф.А. Гайда, сторонник точки зрения о стихийности[371]. Советские исследователи колебались от признания стихийности революции до утверждения о большом или решающем вкладе большевиков в февральских событиях: «Большевистская партия была единственной в России политической партией, которая, опираясь на революционный подъем народных масс, готовила российский и петроградский пролетариат к всеобщей стачке и вооруженному восстанию против царизма»[372].

Скоротечный, взрывной характер февральского переворота объясняется именно его долгой и тщательной подготовкой. Накануне событий оппозиции с помощью средств массовой информации удалось создать настолько отрицательный образ Николая II и Александры Федоровны, что у монархии практически не осталось защитников. В чем только не обвиняли императора — в глупости и тупости, в слабости и сексуальной развращенности[373], в наркомании и пьянстве, в неспособности действовать разумно и даже в государственной измене. За императором закрепились презрительные прозвища «Николашка», «царь-дурак», «слабый царь», «большой господин маленького роста», «губошлеп», «сумасшедший», «кабатчик» и «пробочник» (за введение винной монополии), «царь-баба» и т. п. — также ходили во всех слоях русского общества[374]. «К началу Первой мировой войны в политической пропаганде, в художественной литературе и фольклоре были разработаны различные негативные образы царствующего монарха; они нашли отражение в стихах, поговорках, частушках, карикатурах, анекдотах. Люди разного положения и разного уровня образования использовали эти образы при описании и интерпретации всевозможных кризисных ситуаций (курсив мой. — Б.М.[375]. Даже члены Дома Романовых не поддержали падающий престол. В гражданскую войну ни один из вождей белого движения, включая сочувствующих монархии, не решился поднять монархического знамени из-за опасения потери широкой поддержки. Такое стало возможным только благодаря тому, что враждебность к монарху и его правительству культивировалось оппозицией уже много лет. Как говорит известная поговорка, если человека 100 раз назвать собакой, то он залает. Люди путем многократного повторения лозунгов постепенно приучаются себя вести в соответствии с ними. Промывка мозгов и черный пиар сделали свое дело — народ поверил в спасительность свержения монархии[376].

Знаменитая речь П.Н. Милюкова в Думе 1 ноября 1916 г. «Глупость или измена», как и речь поддержавшего его В.В. Шульгина, разошлись по стране в миллионах экземпляров, несмотря на запрещение для печати. «Не было министерства и штаба в тылу и на фронте, в котором не переписывались бы эти речи», — вспоминал Милюков[377]. Пропаганда внушала: народ — жертва обмана и предательства монархии. «И если то, что говорили шепотом, на ухо, стало общим криком всего народа и перешло на <…> улицу <…> то в этом повинно само общество. Оно само революционизировало народ, подчас не останавливаясь перед прямой, а иногда и довольно грубой демагогией», — справедливо заметил известный историк и участник событий Февраля 1917 г. С.П. Мельгунов[378]. Негативное отношение к царю и режиму складывалось главным образом под влиянием прессы. Например, среди крестьян коллективное (ввиду низкой грамотности) чтение газет, содержавших критику «темных сил» (1915–1916 гг.), возбуждало ненависть к царю настолько, что у них появлялось желание его убить[379]. Обличение «темных сил» нашло горячий отклик и у пролетариев, о чем говорит поток писем и телеграмм, направляемых ими в адрес Государственной Думы, с одобрением ее антиправительственной позиции. Под мощным воздействием агитационно-пропагандистской работы либеральной и революционной оппозиции в конце 1916 — начале 1917 г. у рабочих произошла трансформация патриотически-оборонческих настроений в революционно-оборонческие: идеи свержения монархии, установления демократической республики и ответственного перед народом правительства стали господствующими[380]. Аналогичный процесс наблюдался и у солдат — патриотические настроения превращались в пораженческие, доверие к власти — в ненависть и желание ее сменить[381]. При этом смена настроений, рост недовольства и желание вмешаться и изменить ситуацию у народа и элиты происходили, как это описывают О.С. Поршнева и И.Л. Архипов, синхронно: все социальные группы стали как бы сообщающимися сосудами[382]. Условия жизни создавали предпосылки для недовольства, оппозиция его раздувала и указывала как на врага — монархию, так и на спасителя. Враг до февраля 1917 г. был общий, но спасители в каждой партии виделись разные.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.