Г. Крушение империи. Рейнский союз

Покорение Австрии должно было вести за собой падение государственных законов; Пресбургский мир должен был служить окончательным выводом Люневильского мира. Во время военных действий, можно себе представить, какую жалкую роль играл сейм в Регенсбурге. Французы присылали к ним свои бюллетени о победах, как к дружественной державе, а с их стороны не видим выражения обиды чужеземцу за такое оскорбление. Конечно, нельзя было требовать в те времена того, что теперь мы считаем естественным. Национальность, национальная гордость, патриотизм предполагают существование деятельного народа, государственную жизнь: благодеяния ее чувствуются, предполагается отечество, которое не есть только создание стихотворца или оратора. Баварскому народу объявили, что война ведется «за независимость отечества», что было легко и напоминало происшествия последнего десятилетия; говорили о восстановлении древнего баварского королевского дома: «Да здравствует Наполеон, восстановитель Баварского королевства», — писали 1 января 1806 года в мюнхенской правительственной газете. С этого года начиналась новая эра, и находились даже ученые, которые приводили, как украшение новой эры, родство древних баварцев с галлами. Не требуется глубоких рассуждений, чтобы понять, что новое устройство и старый сейм были несоединимы. Даже выражение «империя» избегалось в грамотах Пресбургского мира; новые короли баварский и вюртембергский, гласила их седьмая статья, все же должны принадлежать к confederation Germanique.

Еще одно средство было использовано для предотвращения падения имперской конституции; его нашел имперский канцлер Карл Теодор фон Дальберг. «Его курфюрстская милость, — говорилось в одном обращении к рейхстагу, 8 ноября 1805 года, — желает и надеется с немецкой искренней любовью к отечеству, что такое несчастье будет избегнуто: 1) всеобщими стараниями о сохранении единства немецкой имперской конституции; 2) единством чувств и исполнением государственных законов; 3) единодушным волеизъявлением всех и каждого немца для получения прочного, почетного и полезного мира». Нечего и говорить, что нынче ни одно собрание немецкой земли не потерпит таких речей. Этот же человек, умевший лучше всех оберегать свои интересы, из уст которого так гладко выливались утешительные, патриотические слова, объявил 27 мая 1806 года собранию, что он избрал себе в помощники кардинала Феша, дядю Наполеона.

Между тем, в Париже, было выработано новое государственное устройство Германии. 17 июля 1806 года, в квартире Талейрана, депутатами Баварии, Вюртемберга, Бадена, Берга, Гессен-Дармштадта, курфюрстским великим канцлером и несколькими мелкими владетелями, которые спаслись от присоединения к другому государству, благодаря деньгам и покровительству, был подписан акт нового союза, под именем Рейнского союза. Это был наступательный и оборонительный союз, заключенный князьями с Францией на вечные времена; внутри союза князья были самостоятельны и этим самостоятельным правителям, не долго думая, отданы были во власть мелкие имперские члены-владетели. Протектором этого Рейнского союза был император Наполеон, утверждавший новых членов и распоряжавшийся вооружением войск; для общего управления союза было назначено собрание во Франкфурте, одно королевское и одно княжеское. Эта «новая французская префектура» вмещала в себе 2400 кв. миль и 8 000 000 человек населения.

Расстрел Пальма

Событие это было объявлено рейхстагу 1 августа французским посланником. Депутаты рейхстага союзных княжеств дали соответствующие объяснения, а 6 августа император Франц II, со своей стороны, представил объяснение, что он считает свои обязанности низложенными, корону с себя слагает и впредь будет править своими немецкими и другими областями как король Австрии. Этим документом была похоронена Германская империя. В том же месяце народу ясно было дано понять, кто повелитель немецкой земли. 26 августа по приговору наполеоновского высшего военного суда в Браунау был расстрелян гражданин бывшей империи, книготорговец из Нюренберга Иоганн Пальм, которого приказано было признать виновным. Он распространял путем продажи брошюру «Германия в своем унижении», которая не была еще запрещена; надеясь на свои права гражданина и на свою невинность, этот добродушный человек не решился бежать.

Иоганн Пальм, нюрнбергский книготорговец. Портрет XVIII века

Пруссия

Таким образом, две части прежней империи были парализованы — Австрия унижена, а южные и средние государства и северо-западная часть прямо включены в империю Наполеона; в Германии не было правительства, которое могло бы спасти честь глубоко униженной нации, кроме прусского государства, то есть того большого куска соединенной Германии, который Фридрих Великий превратил в великую державу. Это не было прежнее государство Фридриха Великого, хотя оно увеличилось на 100 кв. миль.

Фридрих-Вильгельм III был высоконравственный государь, справедливый, благочестивый, доброжелательный — Аристид^[2] по натуре. Нельзя назвать его ограниченным, но не было у него и возвышенного ума; у него не было инициативы, решительной, самоуверенной воли, а много миролюбия и мелочной справедливости, что не согласовалось с тем временем насилия. Вокруг него — безнравственные советники: итальянец Лукезини, полуфранцуз Ламбард, граф Гаугвиц — второстепенные умы или, хотя и умные, но крайне самоуверенные люди. Без национальности, без искреннего участия в политических делах они не имели того глубокого чувства участия к государству, которое дается только свободой и сознанием своей ответственности. Войско не представляло, как впоследствии, вооруженную молодежь народа или вооруженный прусский народ; оно состояло преимущественно из знатных людей, среди которых много начальников из иностранцев, подверженных влиянию польского духа, так как поляки составляли тогда треть гордого, но скорее тщеславного, государства, гордившегося своими старинными военными заслугами и своей несравненной выправкой прежних времен, той тактикой, которая сохранилась, но которая не пошла вперед со временем и с успехами военного искусства; в государстве не было подъема духа и политическое положение с каждым месяцем представлялось отчаяннее после происшествий последних лет.

Г. Посольство Гаугвица

Для поверхностного обзора не нужно следовать шаг за шагом за всеми дипломатическими действиями, за правильными и нелепыми понятиями последних трех лет вследствие того, что правительство не могло вовремя принять меры предосторожности, что показало занятие французскими войсками Ганновера. Когда же хорошая мысль возрождалась, как, например, план новой федерации в роде княжеского союза под руководством Пруссии, то ее далее не разрабатывали. События октября 1805 года привели к заключению Потсдамского союза и Гаугвиц должен был сделать первый и решительный шаг по проложенной дороге. Он не торопился с отъездом; достигнув Иглау, на Моравской границе, он оставался там два дня, предполагая, что туда ожидают прибытия Наполеона. Однако встретились они в Брюнне, но, несмотря на четырехчасовой разговор с императором, он не выполнил своего поручения, а ограничился общими разговорами и, наконец, без всякой причины, дал себя услать в Вену. 2 декабря произошло большое Аустерлицкое сражение, а Гаугвиц между тем избегал встреч с австрийскими государственными людьми; только 7-го добился он аудиенции у победителя в Брюнне. Он высказал ему пожелание счастья и победы, что могло быть вполне чистосердечным с его стороны. Говорят, будто Наполеон ответил ему насмешливо, что победа изменила адрес этих пожеланий счастья.

Шенбруннский договор

13 октября 1809 года была назначена вторая аудиенция Гаугвицу в Шенбрунне. Здесь, то угрожая, то лаская слабого и недобросовестного человека, подавленного страшным противником и невыгодным положением дел, Наполеон так подкупил Гаугвица, что он подписал свое имя на условии, содержанием которого был оборонительный и наступательный союз Пруссии с Францией (15 декабря). Ганновер шел в уплату за союз Пруссии; это было бы поводом для разрыва с Англией, так как король был одновременно и курфюрстом ганноверским. С таким договором, составлявшим прямую противоположность данным инструкциям, с которыми его отправили, воротился Гаугвиц в Берлин, где все находились в мучительном неведении.

Смущение было ужасное от такого поворота дел. Подписание договора и принятие Ганновера при существовавших обстоятельствах было позором и приобретением столь же безнравственным, как и ненадежным. Отвергнуть договор можно было простым отказом ратификации, чего требовал Наполеон, но это вело к войне в самом непродолжительном времени. В январе 1806 года отправился этот государственный человек в Париж, с легким сердцем и надеждой, что он может уладить какие-то вопросы с Наполеоном, между тем из Берлина приняты были всевозможные меры — предварительное занятие Ганновера, т. е. до начала переговоров о мире. Гаугвиц должен был 15 февраля подписать второй договор, еще менее благоприятный, чем Шенбруннский: он обязывал Пруссию, между прочим, к разрыву с Англией, условием запереть прусские гавани и устья Эльбы и Везера для британских судов. 3 марта, скрепя сердце, король дал свое согласие, однако ранее Бернадот занял Аншпах, который должен был, по условию, отойти к Баварии, а Клев и Везель были взяты во владение нового герцога Бергского. 1 апреля последовал, согласно условию, разрыв с Англией. Пруссия объявила, что она берет Ганновер; в ответ на это, с английской стороны, блокировали немецкие устья рек и гаваней и взорвали немецкие корабли. 11 июня Пруссия объявила войну Англии — верный признак того, что государство не имело свободы действий и голоса в решениях: в этой войне только она и осталась в убытке, как совершенно верно замечали, говоря, что Пруссия не ведет войну, а только терпит от нее. В Англии умер тогда великий министр Вильям Питт, который боролся с революцией и в новом ее виде — в виде цезаризма, и 3 февраля 1806 года Карл Фоке, предводитель оппозиции, стал во главе государства по смерти Питта; он также не сочувствовал Пруссии. Эти перемены мало изменили общее направление английской политики, и стремление примириться с Наполеоном не привело ни к чему. В сентябре того же года умер и Фоке, успевший в короткое время убедиться в необходимости продолжения войны. Не обращая внимания ни на Пруссию, ни на Англию, ни на кого, Наполеон продолжал распоряжаться, как властелин Европы. Весь строй Германии, разделение империи, учреждение Рейнского союза и создание вассального бонапартского государства, герцогства Берга, в непосредственном соседстве с Пруссией, последовало совершенно без спроса Пруссии. Известно было, что Париж ничего не имеет против установления северного германского союза немецких князей, под покровительством Пруссии. Союз этот имел свои положительные стороны; в переговорах с Англией о Ганновере Наполеон не долго думал и принял условие, обещая вернуть Англии приобретение, так дорого стоившее Пруссии.

Военные действия 1806 г.

К тому времени чувство национальной гордости было уже настолько развито в Пруссии, что все сказанное выше было достаточной причиной для войны; положение, в которое Наполеон поверг страну, возбудило гнев и стыд. Избегать войны во что бы то ни стало следовало бы по политическим соображениям: надо было перестраивать государственное устройство, находившееся в полнейшем упадке. Государство Фридриха Великого, без его умного руководства, сделалось одним механизмом, таблицами, призраками, а в дальнейшем — извращением всего. Вместо чести сословий — высокомерие касты; вместо единства политики, обдуманной государственным умом, — непостоянное любительское политиканство второстепенных людей. В памятной записке, в апреле 1806 года, выдающийся патриот, поступивший на прусскую службу и управлявший министерством финансов империи, барон фон Штейн, указывал на необходимость коренных реформ и, главное, на удаление вредных личностей, которых он описывал с большой откровенностью: «Тайный советник, министр Ламбард, физически и нравственно расслабленный — серьезные науки никогда не занимали этого человека, всю жизнь прикомандированного к кабинету министра Гаугвица, этого олицетворения проволочек и выражения испорченности, который расточает время свое, принадлежащее государству, у ломберного стола, а силы — в чувственных удовольствиях». Может быть, те, кто занимался политикой, боялись все возраставшего негодования, или они узнали, что Наполеон замышляет новые унижения для Пруссии, но 9 августа неожиданно король приказал мобилизовать всю армию; первоначально это произвело в военных кругах воинственное, экзальтированное настроение, которому не соответствовала, как увидим, ни сила, ни истинное одушевление. На этот раз надо было в значительной степени полагаться на свои только силы; император Александр, хотя и вступил в союз с Пруссией, хотя и был еще в войне с Наполеоном, однако не мог обратить все свои силы на борьбу с Наполеоном, так как Наполеон, прознав о союзе России с Пруссией, поспешил вооружить Турцию против России, и России приходилось (1806 г.) воевать одновременно и против Турции, и против Франции. Исключая маленькие Саксонские герцогства, курфюрста Саксонского и слабые надежд на Гессен, других пособников в войне не оказывалось; Георг III английский сердился на Ганновер; после Пресбургского мира Австрия была в хорошем настроении, но после ужасного ее поражения война на долгое время оказывалась для нее невозможной.

Катастрофа при Иене

Отправлена была боевая армия из 130 000 человек, а с саксонской помощью 150 000 человек, поставленных под начальство герцога Брауншвейгского, который не сделался более оптимистом, чем был в 1792 году, и очень недоверчиво глядел на свое положение и на свою задачу. Это был уже старик в возрасте 71 года; общество гордилось славными днями Семилетней войны и, по обыкновению, обманывало себя. Из высших офицеров многие были деятелями тех дней и теперь состарились. Из штаб-офицеров были 29, 30, 40-летние и 157 человек старше 60 лет. Вместо решительных действий они совещались, колебались, а Наполеон в это время приводил в исполнение свои планы и предначертания.

Карл Вильгельм Фердинанд, герцог Брауншвейг-Люнебургский. Гравюра работы Шредера в Брауншвейге, 1792 г.

Кроме разрозненности в прусском лагере, Наполеон мог начать войну при самых выгодных условиях. Он имел в своем распоряжении 200 000 человек, полностью готовых к войне; они находились в Южной Германии, значит большей частью на дружественной земле. По своей манере, он передвигал их быстро, дабы в решающем месте иметь под рукой несомненный перевес в силах. Король вюртембергский при выступлении напомнил войскам о большом почете, доставшемся на их долю, — сражаться в рядах непобедимых французских легионов и, кроме того, в первый раз выступить под знаменами королевскими. Прусский ультиматум, полученный Наполеоном 7 октября в Бамберге, требовал, между прочим, немедленного очищения Южной Германии, признания Северного союза и других переустройств. На это он отвечал прокламацией, звучавшей уверенностью в победе: «Они хотят, чтобы мы, при виде их армии, очистили Германию — безумцы! Мы смеем вернуться во Францию, только пройдя под триумфальными арками». На следующий же день, 10 октября, произошла первая серьезная стычка.

Центр прусской армии герцога находился в Тюрингене. Король тоже был здесь; правым флангом, прибывавшим из Ганновера и Вестфалии, командовал Рюхель, левым — князь Гогенлоэ; авангардом последнего — мужественный принц Луи Фердинанд, на которого справедливо возлагали большие надежды в будущем: он состоял из 8000 человек; они попали в бой при Заальфельде на Заале с корпусом Ланна, и в этом бою погиб сам принц, а с ним и еще 1800 человек, и 33 пушки были потеряны. Первая же неудача отняла все мужество. Перед началом сражения они сами себе внушили большую надежду и, по свойственному человеку чувству верить в то, чего желаешь, верили в успех. Прусские армии успели соединиться, на возвышенности между Иеной, на Заале — на востоке, Веймаре на Ильме — на западе; французы, со своей стороны, пошли в обход, с намерением отрезать пруссаков от Эльбы и сделать им отступление невозможным. Прусский фельдмаршал, по своей дурной привычке, устроил совет, не желая на себя брать ответственность в делах, и решили уклониться от сражения, которое можно было принять при довольно благоприятных условиях; по обыкновению, предоставили действовать неприятелю и наконец дело дошло до печального двойного сражения при Иене, 14 октября. Сам Наполеон стоял против князя Гогенлоэ, а севернее, при Ауэрштедте, находился его маршал Даву против герцога.

При Иене дрались 50 000 пруссаков, не имея хорошего руководителя и при весьма неблагоприятных условиях, но храбро, против несравненно большей силы, дошедшей под конец, вероятно, до 127 000. К 2 часам битва была решена и отступление превращалось все более и более в бегство от энергичного преследования громадной силы. При Ауэрштедте положение было обратное: примерно 48 000 против 30 000 войск Даву. Сражение началось ранним утром, но целый ряд обстоятельств придал ему неблагоприятный оборот. В самую важную минуту фельдмаршал был ранен пулей и лишился зрения на оба глаза; этим прекратилось единство распоряжений. Отступление, на которое должны были решиться, произошло сносно, в порядке. При Бутельштедте, между Ауэрштедтом и Веймаром, наткнулись на остатки армии, потерпевшей поражение при Иене, и расстройство сделалось общим, а в следующие дни разбитая армия превратилась в разрозненную, безнадежную, расстроенную толпу.

Крушение. Капитуляции

Вряд ли возможно обычным образом высчитать число убитых, раненых, пленных и выбывших из строя; это двойное поражение — уничтожение армии, но вместе с тем нанесло смертельный удар и всему старому порядку вещей.

Очень скоро это несчастье распространилось до Одера и Вислы. На другой день после сражения сдался Эрфурт с 10 000 человек, лишь только завидели кавалерию корпуса Нея. Главная армия, то есть то, что осталось от главной армии, 40 000, которые князь Гогенлоэ сдержал или собрал, надеялись успокоиться и оправиться в Магдебург на Эльбе, но обманулись в этом (20 октября), так как ничто не было предусмотрено, и приказано было идти в Штетин на Одере. Но, преследуемые по пятам пылкими французами, расстроенные все новыми несчастьями, эти люди, за которыми гнались, понемногу потеряли всякое подобие войска и рассеялись. 25-го сдался Шпандау и французские войска, под командованием Даву, вступили в Берлин. 28-го французские войска настигли утомленные остатки главной армии пруссаков, которые не могли уже добраться до Штетина — намеченной ими цели.

Недалеко от Пренцлау, в Укермарке, сдался на капитуляцию князь Гогенлоэ, частью потому, что он не мог уже управлять людьми, частью обманутый Ланном и Мюратом, которые уверили его, что он окружен со всех сторон 100-тысячной армией. С проклятием сдали свои ружья солдаты, до смерти утомленные; их было еще 10 000 человек; их взяли военнопленными; офицеры отпущены на слово: когда князю говорили о его прежних победах, он отвечал грустно: «Моя слава кончается сегодня». На следующий день сложили оружие 4000 человек недалеко от Штетина, при Пазельваке; теперь не помог бы им и Штетин, где, после полудня того же дня, сдался на капитуляцию 81-летний инвалид, комендант Штетина, генерал Ромберг, как только к городу подъехали 800 гусар кавалерии Мюрата с несколькими пушками. С 20 000 человек генерал Блюхер достиг Мекленбурга и потом, теснимый французами, засел с Любеке. После ожесточенной борьбы с превосходящими силами Бернадота, он должен был с 8 тысячами человек согласиться на сдачу в Раткау, близ Любека: «Я сдаюсь потому, что у меня нет ни хлеба, ни боевых припасов», — приписал он под актом (7 ноября).

Наполеон в Берлине

Наполеон по своему воспользовался своей добычей и победой: энергично, без стеснения, жестоко. В Веймаре он высказал свое негодование герцогу Карлу Августу, что он, как прусский генерал и немецкий князь, остается верным своим обязанностям и в эти тяжелые дни несчастья; в Галле он выразил свое недовольство на непочтительное поведение студентов, которые проявляли любопытство, а не страх или почтение, и взыскивая за то с университета, велел его закрыть; недоставало, чтобы он и профессоров прогнал. Герцога Брауншвейгского он обозвал «генералом Брауншвейгом» в своем бюллетене от 16-го и объявлял конец его династии; герцога Гессенского не спасло его запоздалое верноподданичество.

27 октября Наполеон торжественно вступил в Берлин. Там совершенно растерялись при получении известия о происшедшей катастрофе. Расклеенное по городу объявление губернатора Шуленбурга Кеперта уведомляло о том жителей: «Король проиграл сражение, первая обязанность граждан — спокойствие. Я умоляю о том всех граждан Берлина». Явились добровольцы, предлагавшие поступить в армию, им отказали. Штейн, один из немногих здравомыслящих, отослал в Кенигсберг кассу подведомственных ему учреждений, остальное оставлено было до времени. Повсюду выражали злорадное чувство удовольствия о поражении военного высокомерия, так широко распространившегося.

Въезд Наполеона I в Берлин в 1806 г. Гравюра работы Югеля с картины кисти Вольфа

Без малейшего затруднения французы овладели высшим управлением и принялись извлекать выгоды из сложившегося положения. Сигнал к грабежу и опустошению замков подал сам император, отправив шпагу Фридриха Великого в Париж и сняв «Победу» с Бранденбургских ворот. Зная человеческое ничтожество и понимая, как легко подкупается современное общественное мнение, он разыграл комедию великодушия; он без всякого повода предал князя Гатцфельда, известного сторонника французов, суду, состоящему из семи полковников, как над несчастным Пальмом, и потом послал его жене грамоту, доказывавшую мнимое преступление ее мужа, с предложением бросить ее в огонь, и сопровождая все это красивыми словами.

Капитуляция

Но на этом несчастья не кончились. 1 ноября капитулировал без нужды в Кюстрине полковник Ингерслебен с 2400 человек. 11-го крепкий оплот на Эльбе — Магдебург, гордившийся своим прошлым, был передан Нею 73-летним инвалидом генералом Клейстом, некогда храбрым солдатом, даже без попытки к сопротивлению; имея 24 000 человек и 600 орудий, крепость сдалась Нею, у которого не было столько войск! Всюду действовал слух о близком мире, что было возможно, так как те же друзья мира — Гаугвиц, Калькрёйт, Лукезини — были советниками короля. Тотчас после сражения при Иене старались вступить в переговоры, но все разбивалось о высокомерие победителя, для которого мало было позора подчинения, заставлявшего короля унижаться, зная недостижимость и ненадежность всех мер к обороне; нужда короля делала победителя все требовательнее и со всяким успехом — притязательнее.

Так как переговоры в Виттенберге, а потом в Шарлоттенбурге ни к чему не привели, то надо было продолжать безнадежную войну в союзе с неизменной Россией, которая не собиралась преклоняться перед грозным победителем. Гаугвиц получил отставку. Министром иностранных дел был назначен барон Штейн; лучшего выбора сделать было нельзя. Штейн был настоящий государственный человек, он не только служил королю, но для успеха дела и исполнения возложенной на него задачи ставил и свои условия, и потому он был в немилости. В разговоре он был откровенен и потому тотчас был уволен как упрямый, дерзкий, упорный и не повинующийся государственный деятель (4 января 1807 г.). На его место назначен был генерал Цастров, человек прежней системы, готовый на всяких условиях заключить мир с Наполеоном. Обстоятельства должны были сами все расставить на свои места прежде, чем доброжелательный, но в традициях неограниченного права убежденный король мог вполне оценить и понять разговор умного, независимого патриота, барона Штейна.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: