Третья коалиция. Ульм и Трафальгар. Аустерлиц и Пресбургский мир. Неаполитанское королевство

Обзор

Истекшие пятнадцать лет представляют во Франции следующую картину: нация бодро приступает к переустройству обветшалых и сгнивших государственных порядков, но при этом стремлении, переходящем в бурный порыв, сокрушаются через несколько месяцев все законные государственные и общественные устои. Движение, вдохновленное идеализмом и отвлеченностями, порождает и стихийные силы, неистовая страстность которых растет с каждым днем. С трудом создается нечто подобное конституции, но построенное без всякого соотношения с реальной действительностью; витая в заоблачных сферах, она оказывается уже отсталой в тот момент, когда должна вступить в силу. Не иностранное вмешательство, а скорее страх перед отверженными ее собственными деятелями, возбуждает революционные силы и доставляет им предлог к разрушению. Трона не стало и в течение нескольких лет Франция представляет собой невиданное еще миром зрелище.

Дикий водоворот своевольных, не знающих преград похотей поглощает все, созданное веками: дворянство, Церковь, веру, нравы. Власти, вознесенные одним днем, назавтра уже не существуют; они погребаются в волнах разъяренного моря, и на злополучную страну обрушиваются всевозможные бедствия: внешняя война и междоусобная, религиозная борьба, безначалие, безработица, грабежи, голод и организованное убийство. Правительство состоит из худших сил анархии и деспотизма; народ, признаваемый верховным владыкой, на деле загнан, трепещет в страхе и безжалостно эксплуатируется теми самыми, которые венчают его призрачным главенством и сулят ему свободу. Старая Франция опускается в бездну, тонет в ней, как утонули Рим и Греция или древняя Галлия. Наконец, по прошествии четырех страшных лет, буря стихает, великий потоп начинает спадать и из разрушения начинает возникать нечто походящее на настоящее правительство, порядок, человеческие отношения.

Но среди этого хаоса образовался новый организм, вожди которого совсем или хотя бы отчасти сберегли себя от пролития крови своих сограждан: это армия. Гений государственности нашел себе убежище там, в военном лагере, и некоторые из военачальников приобрели тот авторитет, которого недоставало правящим говорунам, но без которого немыслимо управление большой страной. После исчезновения прежних властей или доказательства их устарелости, что делало тем настоятельнее потребность в новой власти, главой нации, порвавшей со всем своим прошлым, должен был стать, естественным образом, самый победоносный, самый честолюбивый, холодный сердцем и самоуверенный из военных вождей. Его железная рука создала то, что необходимее всего для каждого народа: порядок и спокойствие; она обеспечила за Францией материальные, механические приобретения ее бурных лет, вознаградила и за утрату свободы, которая была не достигнута ей, да, впрочем, и не могла быть достигнута тем бурным революционным натиском, вознаградила завоеваниями и удовлетворением того грубого честолюбия, каким самый этот вождь был проникнут вместе с массой нации, и который, в сущности, вполне соответствовал духу эпохи, несмотря на всю ее философию и гуманизм.

Империя и вассальные государства

Новая империя была признана без особых затруднений и с большей или меньшей любезностью со стороны держав; 8 июля прибыли в Тюльери с поздравлениями и пожеланиями счастья от своих правительств различные послы: испанский, со страной которого были установлены особо хорошие отношения с 1796 года, неаполитанский, прусский, баварский, саксонский, вюртембергский, гессенский, швейцарский, вместе с послом от Батавской республики и папским нунцием. В августе последовало признание империи австрийским императором, прибавлявшим при этом предусмотрительно, при сохранении титула избранного Германией императора, и «наследственный в австрийском доме титуле кесарский, ввиду самостоятельности австрийских владений». Австрийский посол вручил свои верительные грамоты новому императору в Ахене, древнем городе коронования немецких государей. Наполеон объезжал в сентябре вновь присоединенные германские земли и должен был вполне удовольствоваться тем раболепием, с которым встречали его старинные имперские города: Ахен, Кёльн, Майнц, совершенно утратившие под владычеством епископов всякое самоуважение. Так, в Кёльне жители выпрягли лошадей у экипажа нового императора и подвезли его ко дворцу на себе. Связь с Карлом Великим не придавала особого блеска императорскому сану, служа лишь декорацией и темой для разглагольствований при торжественных речах. Но будучи лишь простой театральной мишурой, связь эта была удобным предлогом для всяких завоеваний, присоединений и перемене в управлении стран: благодаря Карлу Великому, который, со своей стороны, примыкал к римским императорам Траяну и Августу, можно было оправдывать решительно все. Внутренний строй вассальных государств применялся к новой системе; так, в Батавской республике, без формального еще превращения ее в королевство, высшая власть была поручена президенту совета — Шиммельпфенигу — бессменно, на пять лет. Генуя, которая, по своему положению и приспособленности своих жителей к морской службе, составляла весьма важный пункт, была, по просьбе своего сената, включена в состав империи, причем была разыграна комедия плебисцита, то есть списков, в которые каждый вписывал свое «да» или «нет». В том же месяце (июнь) Наполеон передал княжества Лукку и Пиомбино в наследственное владение мужу своей сестры Элизы, Феликсу Баччиоки; а в июле герцогства Парма, Пиаченца и Гвасталла были присоединены к Франции в качестве 28 военного округа.

Эти меры можно считать незначительными, так как им предшествовала более важная: превращение республики в «Итальянское королевство». Учредительное собрание сделало само этот весьма естественный шаг: оно предложило корону тому, кто королевство создал. Несколько времени шла речь о передаче ее брату Наполеона, Иосифу, ради того, чтобы уже не слишком возбуждать весь старый монархический мир, но эта мысль была скоро оставлена, потому что Иосиф сам изъявил несогласие, а Австрия как бы бросила вызов Наполеону, торжественно отпраздновав годовщину битвы при Маренго на самом поле сражения. Наполеон ответил на это, возложив на себя (26 мая), в Милане, железную корону Ломбардии и приняв при этом многозначащий титул короля Италии. Итальянцы были вообще довольны таким оборотом дел, особенно при назначении к ним вице-королем пасынка Наполеона, Евгения Богарнэ, тогда еще очень юного, но выказавшего потом более благородства и честности, нежели все члены семьи Бонапарта.

Третья коалиция, 1804 г.

Такие события, доказавшие, что Наполеон считает дозволенным себе все, обусловили новую — третью — европейскую коалицию, готовившуюся с весны 1804 года. С 15 мая Вильям Питт снова вступил в управление английскими государственными делами; он хотел составить министерство из талантливых людей обеих партий, но король был слишком ожесточен против вождей вигов и потому был образован торийский кабинет. Зная, что заветной мечтой Наполеона была высадка в Англию, Питт, естественным образом, должен был стараться создать ему врагов на материке. Общественное мнение в Англии встречало сочувствие при венском и петербургском дворах равно как в аристократических кругах всей Европы. По общему убеждению, дело шло о подавлении новой революции, лишь измененной по внешности, но не по существу.

Коалиция определилась четырьмя договорами: между Австрией и Россией (6 ноября 1804 г.), Швецией и Англией (3 декабря 1804 г.), Швецией и Россией (19 января 1805 г.) и Англией и Россией (11 апреля 1805 г.). Не уклонился от участия в коалиции и император Александр I, в течение первых трех лет державшийся в стороне от европейских событий и был озабочен исключительно преобразованиями в пределах своей империи. Те последствия, которыми грозило Европе быстро развивавшееся могущество и самовластие Наполеона, побудили и юного российского императора поднять против него оружие. Пруссия не согласилась войти в эту коалицию, хотя на смену графу Гаугвицу или в подмогу ему был назначен более способный государственный деятель, Гарденберг. Король, человек честный, но заурядный и крайне нерешительный, стоял за нейтралитет, и неловкость, с которой подступали к нему русские дипломаты, равно как безрассудство шведского короля Густава IV, утверждали его в этом настроении. Народного мнения, не только что народного правительства, тогда вовсе не существовало; в общем, нация не могла упрекать в чем-либо своих государей, не виня и себя. И народам, и государям следовало пройти наперед горькую школу беспримерных бедствий, неслыханных поражений и невыносимого чужеземного ига, прежде нежели они уяснили себе, что могли водворить истинный мир.

Война, 1805 г.

План военных действий, составленный союзниками втайне, казался грандиозным. Он охватывал территориальное пространство от Тарента на юге до Куксгавена на севере, следовательно, всю ширину Европы. Русские и англичане, подкрепленные неаполитанской армией, — в общей сложности 25 000 человек — должны были образовать левое крыло союзников в неаполитанских владениях; в Северную Италию назначалась громадная австрийская армия в 142 000 человек; в Тироле и Форарльберге должны были действовать 53 000 человек, а 89 000 человек составлять центр расположения. Подвигаясь через Лех, они выждали бы здесь прибытия двух вспомогательных русских корпусов, численностью в 90 000 человек. На правом крыле, для действия против Ганновера, следовало собраться шведско-русскому корпусу в 30 000 человек. При выполнении всех запланированных движений Швейцария была бы занята и союзные армии вступили бы во Францию.

Все эти цифры были хороши на бумаге, но не соответствовали действительности; более того, в Вене, по обыкновению, добивались известной цели, но не заботились о настоящих средствах к ее достижению. В силу этого на самый важный пост главнокомандующего основной армией, которой предстояло действовать в Баварии и Швабии, назначен был самый бездарный из военных генералов, фельдмаршал-лейтенант Карл Мак, сочинитель бумажных проектов и организаторских комбинаций, большой труженик, но человек без малейших военных способностей. Здесь главнокомандующим был молодой племянник императора, эрцгерцог Фердинанд; в Тироле — эрцгерцог Иоанн; в Италии — эрцгерцог Карл, несомненно, самый дельный из австрийских военачальников, за что он и был нелюбим тем жалким государем, которому злая судьба Австрии и Германии вручила скипетр в эту страшную эпоху. Тем не менее все были убеждены в победе, и даже те люди, которые знали всю оборотную сторону этого показного мероприятия, как, например, Фридрих фон Генц, член государственной канцелярии, утверждали, что «звезда тирана меркнет». Все воображали, что Наполеону ничто не известно и что его застанут врасплох.

Наполеон в Булони

Он был действительно всецело поглощен в это время своими приготовлениями к высадке в Англию. С этой целью к Булони было стянуто 150–170 тысяч человек. «Овладев на сутки проливом, мы овладеем миром». Это предприятие было, несомненно, самой желанной мечтой Наполеона, и в Англии смотрели на это дело очень серьезно, что доказывается теми громадными суммами, которые английское правительство пересылало на материк для поддержания там войны, не пренебрегая и подготовкой своей собственной армии. Но надежды Франции не оправдались: французский адмирал Вильнев успел отвлечь эскадру Нельсона ложным морским походом на Вест-Индию, но ему не удалась другая часть плана, именно возвращение к франко-испанскому западному берегу, Ферролю и Бресту, для освобождения блокированных там французской и испанской эскадр и для совместного с ними «овладения на 24 часа Ла-Маншем». Весь план вторжения в Англию был безумием, и если Наполеон никак не мог приступить к нему, то это было для него особенным счастьем.

Он был вынужден отказаться от предприятия, но приготовления к нему послужили к улучшению боевой готовности армии, полностью снаряженной и которую ему оставалось лишь ввести в дело. Это были наилучшие войска, тщательно обученные в течение полутора лет; сам он был в полном расцвете сил: ему было 36 лет; большинство его генералов были того же возраста; все это были люди деятельные, воодушевленные его мыслями. Наполеон всегда глубоко обдумывал свои планы и его решимость вести свои отряды в самое сердце Германии не была плодом гневной вспышки, какой-нибудь до — или послеобеденной импровизации, как то любят представлять французские историки. Диктуя новые планы, отдавая приказы, он входил во все мелкие подробности дела; так, он остановил всю корреспонденцию из Булони до Рейна, с той целью, чтобы весть о его выступлении в поход не дошла преждевременно до его противников.

Его дневной приказ вышел в Булони 1 августа, и мощные боевые колонны стройно двинулись вперед, повинуясь ясной, сознательной, высшей воле, поощрявшей почин и низших военных начальников. Каждый корпус тронулся в свой час и, благодаря замечательным распоряжениям, щадившим солдатские силы, но ценившим и значение времени, прибыл в указанный день на указанный пункт. Такая точность, внушая доверие всем частям войск, была уже наперед ручательством за победу, тем более, что в неприятельском лагере господствовало совершенно противное и союзники долго не знали решительно ничего о движении французов. Положение Германии, обусловленное Люневильским миром, было весьма выгодно для Наполеона. Пруссия не вынимала меча из ножен; южногерманские государства — Баден, Бавария, Вюртемберг — были уже на стороне французов, если не вполне, то хотя б наполовину. При вторжении австрийцев в Баварию (8 сентября), курфюрст Макс Иосиф, не имевший причин быть признательным Австрии, которая посягала на его страну со времен Иосифа II, бежал, предоставя своим войскам усилить армию Бернадота, наступавшую с севера, из Ганновера.

Таким же образом усилили армию Наполеона 4000 баденцев, 10 000 вюртембергцев. Характер заключенных с ними договоров обрисовывается тем, что Наполеон обещает вюртембергскому тирану, курфюрсту Фридриху, помощь против сопротивлявшихся ему местных сеймов. В своей прокламации к 25 000 баварцев, соединившихся под началом Деруа и Вреде с Бернадотом у Вюрцбурга, Наполеон говорит: «Вы последуете примеру своих предков, умевших всегда отстоять свою независимость и политическое существование — эти первые блага нации. Зная вашу доблесть, я льщу себя возможностью сказать, после первого же сражения, вашему государю и моему народу, что вы достойны занять место в рядах моей армии».

Мак на Дунае

Таким образом, сеть раскидывалась уже вокруг Мака, который, ничего не подозревая, переместился от Инна к Иллеру, и занял позицию между Ульмом и Меммингеном в ожидании прибытия русских. Много было понесено потом Германией поражений, но ни одно из них не может идти в сравнение с этим, при Ульме, — особенно позорным и внушительным в то же время потому, что нигде не сталкивались такие неравные величины, как Наполеон и Мак. Этот погром и затем Иенский лежали самым тяжким гнетом на душе немецкой нации до тех пор, пока не были достославно и с избытком смыты капитуляциями Седана и Меца. Главные силы Наполеона, перейдя Рейн 25 сентября, наступали от Швабии: Мармон вверх по Майну, Бернадот через Гессен, по направлению к Мюнхену. Мак не делал никаких рекогносцировок, хотя имел превосходную кавалерию и в достаточном числе; пользуясь его оплошностью, французы заняли вокруг него все проходы и положительно отрезали ему путь к отступлению. Наполеон, видевший Мака в 1800 году военнопленным в Париже, называл его «самым бездарнейшим из людей», при этом «полным самомнения, считающим себя на все способным». Главная квартира Наполеона находилась 6 октября при Нордлингене, 7-го — при Донауверте. Французские корпуса, в том числе и ведомый Бернадотом, который, по приказу Наполеона, прошел беспрепятственно через прусский Аншпах, следовательно через нейтральную землю, соединились для перехода через Дунай с целью напасть на Мака с тыла, между тем как он ожидал атаки с фронта, на Иллере. Они овладели Донаувертом, пока Ней отвлекал на себя австрийцев при Ульме, и заняли позицию на правом берегу Дуная, в тылу Мака. Единственное спасение его армии (или хотя большей части этих 55 000-60 000 человек) зависело от быстроты, с которой были бы стянуты все части, и их еще быстрейшего отступления. Но пока Мак колебался, последние проходы через Лех и Инн были заняты; единственно возможный путь еще открывался к югу, в Тироль; другой, более опасный, к северо-востоку, на Богемию. Но довольно удачный бой 11 числа побудил Мака удержать свою позицию при Ульме, несмотря на настояния всех офицеров покинуть ее; 13 числа, переменив свое мнение, Мак отдал приказ к отступлению, но Наполеон уже приготовился к большому сражению со своими превосходными силами: он собрал до 80 000 человек между правым берегом Дуная и Иллером, а Мак, который не мог выйти из Ульма, как Базен из Меца в дни от 14 до 18 августа 1870 года, снова изменил свой план и сосредоточил все свои силы у Ульма.

После полудня он поддался обману шпиона, который уже прежде надувал его неверными показаниями о движении армий Наполеона, о невероятном наступлении англичан к Парижу, о вспыхнувшей там контрреволюции, о войне, объявленной Пруссией; Мак старался сам себя убедить, что Наполеон думает об отступлении. Ему казалось, что движения войск, затишье на левом берегу Дуная и многое указывало на отступление, и что теперь настала минута истребить врага. «Мы должны, — говорил он, подвигаясь к Нёрдлингену, — думать о том, чтобы тревожить отступление врага, и наша армия должна одновременно с ним достигнуть Рейна, может быть, даже перейти его вместе с ним».

Капитуляция при Ульме

14 октября 1805 года, в тот самый день, когда близ Меммингена 40 000 человек, 11 батальонов, должны были капитулировать, Ней, после блестяще проведенного сражения, овладел проходом у Эльхингена, недалеко от Ульма, чтобы поддержать еще слабые войска на другом берегу реки: к вечеру Ульм был окружен. В ночь эрцгерцог Фердинанд с 12 эскадронами, ради их спасения, покинул город, так как не было сомнения в том, что должно произойти; он присоединил к себе еще кое-кого из корпуса генерала Вернеке, которому приказано было отступать; между тем главная армия 18 октября должна была сложить оружие при Трохтельфингене. Генерал был настолько простодушен, что капитулировал вместе с войсками, уже ушедшими. С 1700 человек кавалерии, 400 канонирами без пушек и 163 артиллеристами фурштадта достиг эрцгерцог Эгера, в Богемии, 21 октября.

Между тем, под Ульмом судьба была решена. Французы штурмовали 15-го Михельсберг, возвышающийся над городом, а Мак прислал дневной приказ, очень храбрый, но сам не явился на место битвы. Нельзя уже было избегнуть капитуляции, но можно было оттянуть ее, что для общего положения дел было бы крайне важно. 16-го начаты были переговоры, а 17-го Мак подписал их: офицеры отпускаются под честное слово, солдаты остаются военнопленными, но на свободе, ежели будет уплачено вознаграждение до 25 числа. В этот день город должен быть сдан. Этот срок Мак тоже не растянул, хотя он был очень важен; всякий день задержки Наполеона был на пользу для приближавшихся русских войск. Он сдал позицию 20-го; австрийцев было еще 23 000 человек, и, выступая из города, они должны были пройти мимо французских солдат, выстроенных шпалерой; они дефилировали перед победителем, перед ним сложили оружие; он принял генералов на одной из возвышенностей, выступающих у подножия Михельсберга, которую до сих пор называют «скалой Наполеона»; он обратился к ним со своеобразной речью, где проговорился одним словом о возможности падения Лотарингской династии.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: