МИФ В ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

I. РОЛЬ МИФА В ЖИЗНИ

Обращаясь к рассмотрению типичной меланезийской культуры и обзору взглядов, обычаев и поведения туземцев, я намерен показать, как глубоко священная традиция, миф проникают во все их занятия и как сильно они контролируют их социальные и моральные про­явления. Другими словами, тезис данной работы заключается в том, что между словом, логосом — мифами, священными сказаниями племени, — с одной стороны, и ритуальными действиями, мораль­ными установками, выражающимися в поступках, социальной орга­низацией и даже практической деятельностью, с другой, существует тесная связь.

Чтобы заложить фундамент для описания моих меланезийских наблюдений, я коротко охарактеризую современное состояние на­учного изучения мифологии. Даже поверхностный обзор литерату­ры свидетельствует, что у нас нет оснований жаловаться на однооб­разие взглядов или отсутствие полемики. Если взять лишь самые последние современные теории, выдвинутые для объяснения приро­ды мифа, легенды и волшебной сказки, то следует поставить на первое место, по крайней мере в том, что касается количества работ и напористости, так называемую школу натурмифологии, которая процветает главным образом в Германии. Сторонники этой школы утверждают, что первобытный человек глубоко интер£совался при­родными явлениями и что его интерес носил преимущественно тео­ретический, созерцательный и поэтический характер. Пытаясь ото­бразить и интерпретировать фазы луны или регулярный и вместе с тем меняющийся путь солнца по небу, он создавал своего рода сим­волические персонифицированные рапсодии. Для приверженцев этой школы каждый миф в качестве своей основы или первичной сущности имеет то или иное естественное явление, настолько искус­но вплетенное в повествование, что иной раз оказывается почти невозможно распознать его. Большого согласия среди этих ученых относительно того, какого рода естественное явление лежит в основе большинства мифологических построений, не наблюдается. Сущест-

вуют исключительно лунные толкователи мифологии, настолько одержимые своей идеей, что даже мысли не допускают о том, что какой-либо другой феномен, кроме ночного спутника земли, спосо­бен служить предметом восторженных интерпретаций дикаря. Об­щество сравнительных исследований мифа, основанное в Берлине в 1906 году и имеющее среди своих сторонников таких известных ученых, как Эренрайх, Зике, Винклер, проводит свою работу под знаком луны. Другие, как, к примеру, Фробениус, считают солнце единственным объектом, вокруг которого примитивный человек концентрировал свои символические сказания. Затем имеется школа метеорологических толкователей, которые считают основанием мифа ветер, погоду и краски неба. К этой группе принадлежат такие хорошо известные авторы старшего поколения, как Макс Мюллер и Кун. Некоторые из этих узко специализированных мифологов яростно сражаются за то или иное небесное тело или принцип; дру­гие придерживаются более широких взглядов и готовы признать, что первобытный человек создал свою мифологическую смесь изо всех небесных тел вместе взятых.

Я пытался честно и беспристрастно представить натуралистичес­кие интерпретации мифов, но, откровенно говоря, эта теория кажет­ся мне одной из самых экстравагантных из когда-либо существовав­ших в антропологии или гуманитарном знании — и неспроста. Те­ория эта подверглась совершенно сокрушительной критике со сто­роны великого психолога Вундта и выглядит абсолютно неприемле­мой в свете любой из работ сэра Джеймса Фрэзера. Исходя из своих собственных исследований мифов, бытующих у дикарей, я должен сказать, что чисто художественный или научный интерес человека примитивного общества к природе весьма ограничен; в его представ­лениях и сказаниях символизм занимает совсем незначительное место; в действительности миф — это не поэтическая рапсодия, не излияние потока досужих вымыслов, а действенная и исключитель­но важная культурная сила. Кроме того, наряду с игнорированием культурной функции мифа, эта теория приписывает человеку при­митивной культуры ряд надуманных интересов и смешивает не­сколько четко различимых типов фольклора — волшебную сказку, легенду, сагу и священное сказание, или миф.

Полной противоположностью этой теории, которая придает мифу натуралистический, символический и нереальный характер, являет­ся теория, которая рассматривает священное предание как истори­ческий пересказ подлинных событий прошлого. Эта точка зрения,

Б. Малиновский

в примитивной психологии

недавно выдвинутая так называемой исторической школой в Герма­нии и Америке и представляемая в Англии д-ром Риверсом, прини­мает во внимание не более, чем часть истины. Нельзя отрицать, что история, так же как и естественное окружение, должна была нало­жить печать на все культурные достижения, в том числе и на мифы. Но рассматривать всю мифологию как простую летопись так же неверно, как и относиться к ней как к размышлениям примитивного натуралиста. Этот взгляд к тому же наделяет человека примитивной культуры чем-то вроде научного интереса и стремления к знаниям. Хотя дикарь и имеет в своем складе ума что-то от любителя древ­ностей, так же как и от натуралиста, но прежде всего он активно занят решением практических задач и вынужден преодолевать мно­жество трудностей; все его интересы направлены в это прагматичес­кое русло. Мифология, священное предание племени, является, как мы увидим, мощным средством, помогающим человеку, позволяю­щим ему соединить две стороны его культурного наследия. Более того, мы увидим, что та огромная роль, какую миф играет в прими­тивной культуре, непосредственно связана с религиозным ритуалом, моральными факторами и социальными принципами. Религия и мо­раль лишь в очень небольшой степени сопряжены с интересом к науке или истории, и миф, таким образом, основывается на совер­шенно иных душевных движениях и психических установках.

Тесная связь между религией и мифом, упущенная из виду одни­ми учеными, была, однако, замечена другими. Такие психологи, как Вундт, социологи Дюркгейм, Убер и Мосс, такие антропологи, как Кроули, и такие филологи-классики, как мисс Джейн Харрисон, — все они увидели тесную связь между мифом и ритуалом, между священной традицией и нормами социальной структуры. На всех этих авторов в большей или меньшей степени оказала влияние ра­бота сэра Джеймса Фрэзера. Несмотря на тот факт, что великий британский антрополог, так же как и большинство его последовате­лей, достаточно ясно представлял себе социальное и ритуальное значение мифа, те факты, что я намерен изложить, позволят нам еще точнее определить и сформулировать основные принципы со­циологической теории мифа.

Я мог бы представить и более пространный обзор взглядов, рас­хождений во мнениях и полемики между учеными мифологами. На­учное изучение мифологии явилось точкой пересечения различных гуманитарных наук: классический гуманитарий должен решить для себя — является ли Зевс луной, солнцем или просто исторической

личностью; и является ли его волоокая супруга утренней звездой, коровой или персонификацией ветра — ветреность жен общеизвес­тна. Затем все эти вопросы должны переобсудить различные пле­мена археологов, работая на своих "мифологических аренах" — халдейских и египетских, индийских и китайских, перуанских и майянских. Историк и социолог, филолог и лингвист, германист и романист, специалист по кельтской культуре и славист — все они участвуют в дискуссии, у всех свои отдельные маленькие компании. Не избавлена мифология и от внимания логиков и психологов, ме­тафизиков и эпистемологов, не говоря уже о таких посетителях, как теософ, модный астролог и представить Христианской Науки . И наконец, имеем мы и психоаналитика, который явился позднее других, чтобы показать нам, что миф — это сон наяву, который пригрезился расе, и что мы можем объяснить его, лишь развернув­шись спиной к природе, истории и культуре и нырнув глубоко в темные воды бессознательного, где на самом дне находятся тради­ционные параферналии и символы психоаналитических экзегез". Так что, когда на этот пир приходят, наконец, бедняги антрополог и фольклорист, им едва ли остаются хоть какие-то крошки!

Если мои слова создали у вас впечатление хаоса и неразберихи, если я внушил вам ощущение невероятно яростных мифологических баталий со всей пылью и шумом, которые при этом поднимаются, значит я добился как раз того, чего желал. Ибо я хочу пригласить моих читателей выйти из тесных кабинетов теоретиков на открытый воздух антропологического поля и последовать за мной в мысленном полете в те времена, что я провел в меланезийском племени Новой Гвинеи. Там, идя на веслах по лагуне, глядя на туземцев, работаю­щих на полях под палящим солнцем, следуя за ними в джунгли, вдоль извилистого берега моря или среди рифов, мы узнаем об их жизни. Наблюдая за их ритуалами, когда спадает полуденный жар или сгущаются сумерки, разделяя с ними их пищу у костра, мы можем послушать их рассказы.

* Секта, созданная в США в 1879 Мэри Бэйкер Эдди. Ее приверженцы называются также сциентистами, они считают, что, поскольку Бог есть добро и дух, постольку материя и зло не суть безусловные реальности. Поэтому они отвергают медицину и верят в исцеления путем одних лишь духовных усилий и в то, что достаточно избавиться от греховных помыслов, чтобы победить зло.

** Автор намеренно, иронизируя, усложнил терминологию, что нужно было сохранить и в переводе. Параферналии — принадлежности, экзегезы — толкования.

4- 52

Б. Малиновский МИФ ^в ПРИМИТИВНОЙ ПСИХОЛОГИИ

Ибо антрополог — единственный среди множества участников мифологического спора —имеет уникальное преимущество, заклю­чающееся в возможности оказаться рядом с дикарем всякий раз, когда он чувствует, что его теоретическая мысль заходит в тупик и источник его аргументации иссякает. Антрополог не прикован к скудным останкам культуры, разбитым табличкам, поврежденным текстам или обрывкам рукописей. Ему нет необходимости заполнять огромные пробелы пространными, но спекулятивными комментари­ями. Антрополог смотрит в глаза создателю мифа. Он не только может полностью записать текст в том виде, в каком он существу­ет — со всеми его вариациями — проверить и перепроверить; он также имеет под рукой целый ряд подлинно надежных комментато­ров; более того, он имеет перед собой всю полноту жизни, в которой рождался миф. И как мы увидим, в этом живом контексте можно столько же узнать о мифе, сколько и из самого повествования.

Миф, в том виде, в каком он существует в общине дикарей, то есть в своей живой примитивной форме, является не просто пере­сказываемой историей, а переживаемой реальностью. Это — не вы­мысел, как, к примеру, то, что мы читаем сегодня в романах, это — живая реальность, которая, как верят туземцы, возникла и сущес­твовала в первобытные времена и с тех пор продолжает оказывать воздействие на мир и человеческие судьбы. Такой миф является для дикаря тем, чем для искренне верующего христианина является биб­лейское повествование о Сотворении мира, Грехопадении, Искупи­тельной Жертве распятого на кресте Христа. Наше священное пи­сание живет в наших обрядах, в нашей морали, руководит нашей верой и управляет нашим поведением; ту же роль играет и миф в жизни дикаря.

То, что изучение мифа было вынужденно ограничено лишь ана­лизом текстов, оказалось фатальным для понимания его сущности. Мы имели миф — в тех формах, в которых он дошел до нас из классической античности, из древних священных книг Востока и других подобных источников — без контекста живой веры, без воз­можности получить комментарии от настоящих верующих, без со­ответствующих знаний социальной организации, действующей мо­рали и народных обычаев, — без информации, по крайней мере столь же полной, какую легко может получить современный ученый в полевых наблюдениях. Более того, нет никакого сомнения в том, что в своей настоящей литературной форме эти сказания подверг­лись весьма значительным изменениям в руках писцов, толковате-

лей, ученых священнослужителей и теологов. Для того, чтобы по­нять секреты бытия мифа, необходимо вернуться к примитивной мифологии и изучать миф, который все еще жив, не мумифицирован жреческой мудростью и не хранится в нерушимом, но безжизненном хранилище мертвых религий.

Как мы увидим, если миф изучать живым, то он оказывается не символическим, а прямым выражением своего содержания; не объ­яснением, удовлетворяющим научный интерес, а словесным воскре­шением первобытной реальности. Он пересказывается для удовлет­ворения глубоких религиозных потребностей, он является сводом моральных и даже практических предписаний, а также средством поддержания общественной субординации. В примитивной культу­ре миф выполняет незаменимую функцию: он выражает, укрепляет и кодифицирует веру; он оправдывает и проводит к жизнь мораль­ные принципы; он подтверждает действенность обряда и содержит практические правила, направляющие человека. Таким образом, миф является существенной составной частью человеческой циви­лизации; это не праздная сказка, а активно действующая сила, не интеллектуальное объяснение или художественная фантазия, а прагматический устав примитивной веры и нравственной мудрости.

Я попытаюсь доказать все эти утверждения, рассмотрев различ­ные мифы; но для того, чтобы наш анализ был убедительным, не­обходимо дать представление не только о мифе, но также и о вол­шебной сказке, легенде и историческом предании.

Давайте теперь мысленно перенесемся к берегам Тробрианской лагуны и окунемся в жизнь туземцев, увидим их за работой, увидим их за игрой и послушаем их рассказы. В конце ноября начинается период дождей. Работы на полях мало, сезон рыболовства еще не в полном разгаре, далекие морские плавания лишь брезжат в буду­щем, а праздничное настроение после пира и танцев в честь сбора урожая все еще дает о себе знать. Стоит атмосфера общительности, у туземцев свободное время, а плохая погода часто удерживает их дома. Давайте в сумерках приближающегося вечера войдем в одну из деревень и сядем у костра, куда мерцающий огонь притягивает все большее и большее число людей по мере того, как наступает вечер и оживляется разговор. Рано или поздно кого-то попросят рассказать историю, так как это пора волшебных сказок. Если рас­сказчик окажется искусным, то он вскоре вызовет смех, замечания и подсказки, и его сказка превратится в настоящее представление.

Б. Малиновский

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: