V. ИСКУССТВО МАГИИ И СИЛА ВЕРЫ

Магия — само это слово, кажется, обещает нам целый мир таин­ственных и неожиданных возможностей! Даже для тех, кто не раз­деляет тяги к оккультному — этого легковесного стремления крат­чайшим путем добраться до "эзотерической истины", этого нездо­рового интереса, который сегодня так свободно и пошло подогрева­ется "возрождением" полупонятных древних верований и культов, сервируемых под именами "теософии", "спиритизма" или "спири­туализма", а также всяких иных псевдонаук (-логий и -измов) — даже для ясного научного ума тема магии имеет особую привлека­тельность. Отчасти, может быть, потому, что мы надеемся найти здесь некую квинтэссенцию чаяний и мудрости человека архаичес­кой культуры (а их, каковы бы они не были, стоит изучать). От­части, потому, что само сочетание этих звуков — "магия", кажется, в любом из нас будит некие скрытые душевные силы, какую-то мерцающую надежду на чудо, какую-то дремлющую веру в чудес­ные способности человека. Свидетельство тому — власть, которой слова "магия", "заклинание", "чары", "колдовство" обладают в по­эзии, где скрытое значение слов и эмоциональная энергия, в них как бы застывшая, сохраняются дольше всего и обнажаются наибо­лее явно.

Однако когда социолог приступает к изучению магии там, где она до сих пор продолжает господствовать, где даже сейчас ее можно обнаружить во вполне развитых формах — т. е. у дикарей, до сих пор еще живущих в Каменном веке — к своему разочарованию он встречается с совершенно трезвым, прозаичным и даже грубым ре­меслом, служащим чисто практическим целям, опирающимся на примитивные и неглубокие верования с незрелой и ограниченной идейной основой и с простыми и однообразными практическими приемами. Все это уже было обозначено в определении магии, дан­ном выше, когда, стремясь отграничить ее от религии, мы охарак­теризовали магию как совокупность чисто практических действий, служащих средством для достижения конкретных целей. Такой она представилась нам и тогда, когда мы попытались провести грань

между нею, с одной стороны, и рациональными знаниями и искус­ствами — с другой. С этими последними магия так сильно перепле­тена и так внешне сходна, что требуется немалое усилие, чтобы вычленить ее по существу совершенно отличные ментальные уста­новки и специфически ритуальный характер ее актов. Каждый пол­евой антрополог на своем горьком опыте убедился в том, что при­митивная магия исключительно монотонна и скучна, узко ограни­чена в своих приемах и идеях, неглубока в своих основных посыл­ках. Проследите за одним обрядом, изучите одно заклинание, пос­тигните принцип магического верования, приемы и социальный кон­текст его реализации в каком-то одном случае, и вы будете не только знать все о магических обрядах данного племени, но и сможете — что-то добавив от себя, а что-то изменив по собственному усмотре­нию — в любой части мира обосноваться в качестве практикующего мага, вполне успешно поддерживающего веру в это вожделенное искусство.

1. ОБРЯД И ЗАКЛИНАНИЕ

Рассмотрим типичный акт магии и выберем для этого хорошо известный и обычно считающийся стандартным обряд — обряд чер­ной магии. Среди видов колдовства, встречающихся у дикарей, на­ведение порчи при помощи магического острия, наверное, является самым распространенным. Заостренная кость или палка, стрела или шип какого-нибудь животного символически, имитационным движе­нием вонзается в воздух, бросается или "наводится" в том направ­лении, где, как предполагается, находится человек, которого возна­мерились убить колдовством. Мы располагаем бесчисленными ре­цептами проведения таких обрядов из восточных или древних книг о магии, а также из этнографических сообщений и рассказов путе­шественников. Но эмоциональное оформление обряда, жесты и иные внешние проявления колдуна описываются более, чем редко. А ведь они имеют огромнейшее значение. Если бы читателя можно было бы внезапно перенести в какую-то часть Меланезии и дать ему поглядеть на колдуна в действии, не осведомив о смысле наблюда­емого, он бы подумал, что перед ним либо душевнобольной, либо человек, охваченный неукротимым гневом. Ибо для обряда абсо­лютно необходимо, чтобы колдун не просто указал костяным остри­ем на свою жертву, но с выражением глубокой ненависти и гнева

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

ткнул бы им в воздух и... повернул, как поворачивал бы в глубокой ране, а затем выдернул бы внезапным рывком. Таким образом ин­сценируется не только действие насилия, закалывания, а и страсть насилия.

Итак, мы видим, что "драматическое" изображение эмоции явля­ется сущностью этого ритуала, ибо что еще воспроизводится в нем? Не его цель, так как в этом случае колдун должен был бы показы­вать смерть жертвы, но эмоциональное состояние исполнителя, со­стояние, близко соответствующее той реальной ситуации, в которой подобное действие совершается, и именно это состояние должно быть симитировано со сценическим артистизмом.

Я мог бы привести в пример целый ряд подобных обрядов из своего собственного опыта и, конечно же, еще больше — из других источников. Так, когда в некоторых видах черной магии колдун повреждает, увечит или уничтожает фигурку или иной предмет, символизирующий жертву, это действие прежде всего ярко изобра­жает ненависть и ярость. Или, скажем, при исполнении обряда лю­бовной магии требуется действительно схватить, сжать в объятиях, ласкать желанную женщину или какой-то предмет, представляющий ее, воспроизводя поведение несчастного влюбленного, потерявшего рассудок и одолеваемого страстью. В военной магии гнев и ярость атаки, эмоции боевого духа, как правило, выражаются более или менее непосредственным образом. При совершении магии, призван­ной преодолеть страхи — обрядов изгнания духов, например, или сил зла и тьмы — маг ведет себя так, как будто его самого одолевает чувство страха или, по крайней мере, будто он отчаянно борется с ним. Крики, размахивание оружием или горящими факелами часто составляют содержание такого обряда. Или, скажем, в наблюдав­шемся мною обряде, призванном отвратить злые силы тьмы, испол­нитель должен был ритуально дрожать и произносить заклинания медленно, как будто парализованный страхом. Предполагалось, что такой же страх охватит и неведомого колдуна, если тот приблизится: страх передастся ему и прогонит его прочь.

Все подобные действия, хотя обычно исследователи их рациона­лизируют и объясняют некими принципами магии, на самом деле являются prima facie' изображением или выражением эмоций. Ма­териалы и принадлежности, используемые в них, часто служат тому же. Кинжалы, острые колющие предметы, дурно пахнущие или ядо­витые вещества, используемые в черной магии, ароматические ве-

* По первому виду, на первый взгляд.

щества, цветы, опьяняющие средства, употребляемые в магии любовной; ценности — в хозяйственной магии — все эти вещи связаны с конечной целью обрядов преимущественно посредством эмоций, а не идей.

Однако наряду с такими магическими обрядами, в которых доми­нирующее действие служит выражению эмоций, существуют и другие, в которых доминирующее действие как бы предвосхищает результат. Это, используя формулировку сэра Джеймса Фрэзера, обряды, ими­тирующие свою цель. Так, в наблюдавшемся мною обряде черной магии меланезийцев характерен ритуальный способ произнесения за­клинания: голос колдуна слабеет, он издает предсмертный хрип и падает, имитируя оцепенение смерти. Приводить какие-либо другие примеры нет необходимости, так как этот вид магии и близкая к нему контагиозная магия были прекрасно описаны и исчерпывающе доку­ментированы Фрэзером. Сэр Джеймс показал также, что целый свод представлений о магических субстанциях, считающихся таковыми в силу своей близости, родственности, сходства или соприкосновения с объектами колдовства, создан магической псевдонаукой.

Но есть также ритуальное поведение, в котором нет ни имитации, ни предвосхищения, ни выражения какой-либо особой эмоции или идеи. Существуют настолько простые обряды, что они могут быть охаракте­ризованы только как непосредственное применение магических чар. На­пример, исполнитель встает и в буквальном смысле "вызывает" ветер, просит, чтобы он подул. Или опять же человек произносит заклинание над каким-то веществом, которое впоследствии будет применено то ли к вещи, то ли к индивиду, на которых направлены чары. Предметы, используемые в таком обряде, также имеют свойства, строго соответст­вующие магическим целям — они должны быть как нельзя лучше при­способлены, чтобы вбирать в себя, хранить и передавать магические чары — это оболочки, способные заключать внутри и удерживать эти чары, покуда они не будут приложены к объекту назначения.

Но что представляет собой магическая сила, которая фигурирует не только в последнем упомянутом типе обрядов, но и в каждом магическом ритуале? Ибо будь то действие, выражающее опреде­ленные эмоции, обряд имитации и предвосхищения или же просто акт проклятия, они всегда имеют одну общую особенность: сила магии, ее чары, всегда должны быть доставлены к объекту колдов­ства. Что же это? Если коротко, то это всегда сила, заключенная в заклинании, ибо, хотя это редко акцентируется должным образом,

* Напр., магической субстанцией считаются вещи, экскременты, следы ног, изображения намеченной жертвы.

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

самым важным элементом в магии является заклинание. Заклина­ние — это та часть магии, которая и является собственно оккульт­ной, передается как магическое наследие и известна только лицам, практикующим магию. Для туземцев знание магии означает знание заклинаний, и при анализе любого акта колдовства всегда можно видеть, что ритуал сосредоточивается вокруг произнесения закли­нания. Ядром магического действия всегда является формула.

Изучение текстов и формул заклинаний примитивной магии по­казывает, что существуют три типичных элемента, ассоциирующи­еся с верой в действенность магии. Это, во-первых, фонетические эффекты, имитация природных звуков, таких как завывание ветра, раскаты грома, шум разбушевавшегося моря, голоса различных жи­вотных. Эти звуки символизируют определенные явления и потому считается, что они магически воспроизводят их. Или же эти звуки выражают некоторые эмоциональные состояния, связанные с жела­нием, которое должно быть осуществлено посредством магии.

Вторым элементом, весьма выраженным в примитивных заклинани­ях, является использование слов, которые должны спровоцировать на­ступление желаемого события, заявить о нем как об уже случившемся или потребовать его свершения императивно. Так, колдун перечисляет все симптомы болезни, которую он хочет наслать, а в заклинании, не­сущем смерть, он вербально описывает кончину жертвы. В целительной магии знахарь дает словесную картину состояния совершенного здо­ровья и физической силы. В хозяйственной магии описывается рост растения, появление животного, приход рыбы на мелководье. Или опять же маг использует слова и фразы, выражающие эмоцию, под влиянием которой он вершит свою магию, и характеризующие действие, в котором проявляется эта эмоция. Воспроизводя ярость, колдун повторяет глаго­лы: "ломаю", "выворачиваю", "сжигаю", "разбиваю", перечисляя при этом части тела и внутренние органы своей жертвы. Мы видим, что заклинания строятся по тому же самому принципу, что и обряды, а слова выбираются по тому же критерию, что и магические вещества.

И, в-третьих, почти в каждом заклинании есть один элемент, ко­торому нет соответствия в ритуале. Я имею в виду мифологический подтекст — апелляция к предкам и культурным героям, от которых эта магия получена. И здесь мы подошли, пожалуй, к самому важ­ному аспекту настоящей темы, к традиционному контексту магии*.

* В английском языке слово "традиция" многозначно, одно из значений — произведения устного творчества, мифы, предания, легенды и т.п. В следующем разделе традиции будут рассматриваться именно в этом смысле.

2. ТРАДИЦИИ МАГИИ

Традиции, как мы уже неоднократно подчеркивали, царствую­щие в примитивной цивилизации, во множестве концентрируются вокруг магического ритуала и культа. Всякий сколько-нибудь зна­чительный магический обряд обязательно имеет свою историю, рассказывающую о его основах. В ней говорится о том, где и когда человек получил этот обряд, как он стал достоянием отдельной группы, семьи, клана. Но такая история не является рассказом о происхождении магии. Магия никогда не "рождалась", не созда­валась и не изобреталась. Она просто "была": она была изначаль­но непременным спутником всех тех вещей и процессов, которые входят в сферу жизненно важных интересов человека, но не могут быть обеспечены обычными рациональными усилиями. Заклина­ние, обряд и то, чем они управляют, возникли одновременно.

Так, в Центральной Австралии вся магия существовала уже во времена алчеринга , тогда она возникла вместе со всем остальным, и от этой эпохи она была унаследована. В Меланезии магия ве­дется с того времени, когда все человечество жило под землей: тогда магия тоже входила в обычный круг занятий предков. В более высокоразвитых обществах считается, что магия унасле­дована от духов и демонов, но и они, как правило, по преданию не являются ее создателями, а получают ее в готовом виде. Таким образом, вера в первозданность, природную исконность магии универсальна. Универсально и убеждение в том, что только при абсолютно безукоризненной передаче безо всяких изменений магия сохраняет свою действенность. Мельчайшие отклонения от первоначального варианта просто губительны. Затем существует представление, что между предметом и его магическими свойствами имеется сущностная связь. Магия яв­ляется свойством вещи или, точнее, свойством связи между че­ловеком и вещью, ибо, не будучи созданной человеком, магия Всегда была предназначена для человека. Во всякой традиции, во всякой мифологии магия всегда выступает как принадлежность человека, полученная от человека же или какого-то человекопо­добного существа. Магия обязательно предполагает существова-

* Знаменитое Время Сновидений.

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

ниеколдуна-исполнителя, какипредметаиспособаколдовства. Она является частью наследия первобытных времен — мура-мура или алчеринга в Австралии, эпохи подземного народа в Меланезии, Зо­лотого века во всем подлунном мире.

Магия является человеческой не только по субъектам своего ис­полнения, но также и по объектам своего назначения. Главным об­разом она прилагается к деятельности и состояниям человека — охоте, земледелию, рыболовству, торговле, любви, болезням и смер­ти. Она направлена не столько на природу, сколько на отношение человека к природе и на его занятия, воздействующие на природу. Более того, результат магии обычно воспринимается не как произ­водное природы, подвергнутой воздействию магических чар, а как нечто исключительно собственно магическое, как нечто такое, что не может быть произведено природой, но может быть произведено лишь магией. Тяжелый недуг, любовь в точке накала, страсть к ритуальному обмену и другие подобные проявления человеческого тела и духа — все это воспринимается как прямые следствия закли­наний и обрядов. Итак, магия не исходит из наблюдений за приро­дой или знания ее законов, а считается исконным достоянием чело­века, обретаемым только через традицию и утверждающим автоном­ную способность человека достигать желаемых целей.

Таким образом, сила магии не является универсальной силой, пре­бывающей повсюду и направляемой куда угодно и кем угодно. Магия есть уникальная и специфическая сила, присущая исключительно че­ловеку и высвобождаемая только его искусством, оживляемая его го­лосом, выбрасываемая во вне лишь пусковым механизмом его обряда. Здесь можно упомянуть о том, что человеческое тело, будучи вместилищем магии и источником ее движения, должно отвечать ряду условий. Так, маг должен соблюдать всевозможные табу, чтобы заклинания не потеряли свою силу. Это особенно выражено в некоторых частях света, например, в Меланезии, где считается, что заклинания находятся в животе колдуна — вместилище как пищи, так и памяти. Когда это необходимо, они "призываются" к гортани, где "сидят" мысли, а уже отсюда посылаются наружу голосом, основным орудием человеческого сознания. Следова­тельно, магия не просто является принадлежностью человека, она буквально и фактически заключена в самом человеке и может быть передана только от человека к человеку, согласно очень строгим правилам наследования магического искусства, посвяще­ния и обучения. Таким образом, она никогда не воспринимается

как природная сила, которая пребывает в вещах, действует незави­симо от человека и подлежит выявлению и познанию с помощью тех же процедур, которые человек использует, приобретая обычные зна­ния о природе.

3. МАНА И МАГИЧЕСКИЕ ЧАРЫ

Очевидным следствием сказанного является то, что все теории, которые закладывают в основание магии и другие подобные ей по­нятия, идут в совершенно неверном направлении. Ибо если сила магии локализована исключительно в человеке, управляется им только при соблюдении весьма специфических условий и предпи­санным традицией образом, то это, конечно же, не та сила, которую когда-то описал доктор Кодрингтон: "Эта мала не закреплена ни в чем и может быть перенесена почти на все". Мана также "действует всевозможными способами, как на благо, так и во зло... Проявля­ется в физической силе или в могуществе и достоинствах любого иного рода, которыми обладает человек". Теперь ясно, что эта сила, описанная Кодрингтоном, почти прямо противоположна той маги­ческой силе, которую мы находим отраженной в мифологии дика­рей, в их поведении и в построении их магических формул. Ведь истинная сила магии, как я хорошо постиг это в Меланезии, заключа­ется только в заклинании и обряде, не может быть "перенесена" на что угодно, а передается лишь в соответствии со строго регламентиро­ванной процедурой. Она никогда не действует "всевозможными спо­собами", а лишь так, как это предписано традицией. Она никогда не проявляется в физической силе, а возможности ее воздействия на спо­собности и качества человека строго ограничены и определены.

Близкое понятие, обнаруженное у североамериканских индейцев, также не может иметь ничего общего со специфической конкретной силой магии. Так, о вакане дакота мы читаем: "Вся жизнь есть вакан. Так же, как и все, что обнаруживает силу, будь то в действии, как ветер и плывущие облака, или в инертной непоколебимости, как ка­мень у дороги... Он охватывает все таинственное, все скрытые силы, все божественное". Об оренде (слово взято из языка ирокезов) нам говорят: "Эта сила считается свойством всех вещей... скал, вод, при­ливов, трав и деревьев, животных и человека, ветра и бурь, туч, грома и молний... неискушенный разум человека видит в ней действительную причину всех явлений, всего происходящего в его окружении".

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

После того, как мы прояснили сущность магической силы, едва ли необходимо подчеркивать, что между преставлением о мане и иными, подобными ему, с одной стороны, и специфической силой магического заклинания и обряда, с другой, мало общего. Мы ви­дели, что ключевым моментом всей магической веры является явное разграничение между традиционной силой магии и иными силами и энергиями, которыми наделены человек и природа. Понятия типа вакан, оренда и мана, которые включают всевозможные силы и энергии, кроме магических, являются просто примерами первых по­пыток генерализации еще незрелых метафизических представлений. Подобные генерализации мы находим также и в ряде других слов из туземных языков. Они чрезвычайно важны для нашего понима­ния умственного развития человека примитивной культуры, но при нашем нынешнем объеме данных они лишь поднимают проблему соотношения между ранними представлениями о "силе", о "сверхъ­естественном" и о "магических чарах". С той информацией, которой мы располагаем, невозможно определить, каково же первоначаль­ное значение столь сложных понятий, как понятия "физической силы" и "сверхъестественных возможностей". В представлениях американских индейцев упор, по-видимому, делается на первом, а в представлениях океанийцев — на втором. Я хочу подчеркнуть, что при любых попытках постичь ментальность туземцев необходи­мо вначале изучить и описать типы их поведения, а затем уже начать объяснять их словарный запас, исходя из обычаев и жизни. Нет более обманчивого проводника на пути к знаниям, чем язык, а в антропологии "онтологическая аргументация" особенно опасна.

На этом необходимо сделать особый упор. Теория о мане как о сущности примитивной магии и религии столь блестяще отстаива­лась и так беспечно передавалась из рук в руки, что нельзя не указать для начала на противоречивость нашей информации о мане, особенно в Меланезии. Главное же — нельзя было не подчеркнуть, что мы почти не имеем никаких данных о том, как это понятие соотносится с религиозными или магическими культами и верованиями.

Одно несомненно: магия не рождается из абстрактного представления об универсальной силе, последовательно прилагаемого к конкретным случаям. Магия, без сомнения, возникает независимо в разных реаль­ных ситуациях. Каждый вид магии рожден своей собственной ситуацией и ее эмоциональным настроем, обусловлен стихийным ходом мысли и стихийной реакцией человека. Лишь единообразие ментальных процес-

сов во всех этих конкретных случаях привело к определенным уни­версальным особенностям магии и общности концепций, которые мы находим в основе магического мировоззрения и поведения чело­века. Теперь следует представить анализ ситуаций, в которых люди обращаются к магии, и того опыта, который они при этом извлекают.

4. МАГИЯ И ОПЫТ

До сих пор мы главным образом имели дело с представлениями и взглядами на магию у туземцев. Мы подошли к тому, что дикарь просто утверждает, что магия дает человеку власть над некоторыми вещами. Теперь мы должны проанализировать это утверждение с точки зрения наблюдателя-социолога. Давайте еще раз представим себе те обстоятельства, в которых мы встречаем магию. Человек, занимающийся разного рода практической деятельностью, попадает в тупиковую ситуацию; охотник, которому изменила удача, моряк, который не дождется попутного ветра, строитель каноэ, который не уверен, что его строительные материалы выдержат нагрузку, или, наконец, мужчина, который долгое время был здоров, но вдруг по­чувствовал, что его силы уходят. Каковы естественные действия в таких условиях, если оставить в стороне магию, верования и обря­ды? Знания отказали, прошлый опыт и технические навыки не по­могают — человек чувствует себя беспомощным. Однако стремление к желаемому охватывает его еще сильнее; тревога, страх и надеж­да — все это вместе взятое вызывает напряжение в организме, ко­торое требует каких-то действий. Пассивное бездействие, единствен­ный выход, диктуемый разумом, оказывается последним, что выби­рает человек в такой ситуации, будь то дикарь или цивилизованный, знакомый с магией или совершенно не знающий о ее существовании. Его нервная система и организм в целом побуждают к активности. Одержимый идеей достижения желаемой цели, он видит и ощущает ее. Его организм воспроизводит действия, которые предполагает осуществленная надежда, диктуют эмоции, столь страстно испыты­ваемые.

Человек в приступе бессильной ярости или переполняемый нена­вистью к тому, кто расстроил его планы, автоматически сжимает кулак и наносит воображаемый удар своему врагу, бормоча прокля­тия и бросая слова ненависти и гнева. Влюбленный, страстно жаж­дущий недоступную или равнодушную красавицу, видит ее в своих

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

грезах, обращается к ней, умоляет, взывает к ее благосклонности и, в мечтах уже ощущая себя принятым, прижимает ее к своей груди. Озабоченный рыболов или охотник видит в своем воображении за­путавшуюся в сетях добычу, зверя, пронзенного копьем; он произ­носит их названия, описывает словами воображаемые картины ве­ликолепной добычи, он даже начинает изображать жестами то, чего желает. Человек, заблудившийся ночью в лесу или в джунглях, осаждаемый суеверными страхами, видит вокруг себя демонов, пре­следующих его, обращается к ним, пытается их прогнать, напугать или же цепенеет в страхе, подобно животному, пытающемуся спас­тись, притворившись мертвым.

Эти реакции человека на переполняющие его эмоции или неот­вязное желание — естественны и обусловлены универсальными пси­хофизиологическими механизмами. Они порождают то, что можно назвать распространением эмоции во вне через выражение ее в слове и действии: угрожающих жестах бессильного гнева и проклятиях, в спонтанном изображении желаемой цели в практически безвыход­ном положении — в жестах страстной ласки безнадежно влюблен­ного и т.п. Этими спонтанными действиями и спонтанными усилия­ми человек как бы инсценирует желаемое событие; или он разряжает свое напряжение в неконтролируемых жестах, или же разражается потоками слов, которые дают выход желанию и предвосхищают свершение.

В чем же состоит при этом чисто интеллектуальный процесс, какие мысли появляются у человека в момент подобного взрыва эмоций и остаются после него? В первую очередь, возникает яркий образ желаемой цели или ненавистного человека, опасности или призрака. И каждый образ сливается с соответствующей эмоцией, что формирует активную установку по отношению к образу. Когда эмоция достигает своего пика и человек теряет контроль над собой, тогда произносимые им слова, его спонтанное поведение помогают разрядить психологическое напряжение. Однако во всем этом взры­ве психической активности главенствующее место занимает образ цели. Он обусловливает мотивирующую силу реакции, он выстра­ивает и направляет слова и движения. Замещающее действие, в ко­тором прорывается страсть и которое вызвано бессилием, субъек­тивно обладает всеми достоинствами действия реального, к которо­му естественно привела бы эмоция, если бы ей ничто не мешало.

Когда напряжение спадает, получив выход в словах и жестах, навязчивые видения уходят, желаемая цель кажется ближе, и мы

снова обретаем контроль над собой и оказываемся в гармонии с жизнью. При этом мы остаемся в убеждении, что слова проклятий и жесты ярости достигли ненавистного нам человека и поразили свою цель; что мольба о любви и воображаемые объятия не могли остаться без желательных последствий, что воображаемое достиже­ние успеха в наших занятиях не может не оказать благотворного влияния на реальный исход дел. Если мы испытывали страх, то когда он, побудивший нас к безумному поведению, постепенно ухо­дит, мы склонны думать, что именно такое поведение прогнало его. Короче говоря, сильное эмоциональное переживание, которое нахо­дит выход в чисто субъективном потоке образов, слов и поведенчес­ких реакций, оставляет очень глубокое убеждение в реальности не­коей перемены, как если бы действительно имело место какое-то практическое положительное достижение, как если бы что-то в дей­ствительности было совершено силой, открывшейся человеку. Ка­жется, что эта сила, на самом деле рожденная собственной психи­ческой и физиологической одержимостью, воздействует на нас от­куда-то извне, и человеку примитивной культуры — или доверчи­вому и наивному рассудку во все времена — стихийное заклинание, непроизвольный образ и спонтанная вера в их эффективность до­лжны представляться прямым откровением, исходящим из какого-то внешнего и несомненно безличного источника.

Если мы сравним этот своего рода спонтанный обряд, это слово­извержение бьющей через край эмоции или страсти, с устоявшимся в традиции магическим обрядом, с принципами, воплощенными в магических заклинаниях и субстанциях, то поразительное сходство между ними покажет нам, что они отнюдь не независимы друг от друга. Магический ритуал, большинство принципов магии, боль­шинство ее заклинаний и приемов открылись человеку во время накала переживаний, которые овладевали им в тупиковых ситуаци­ях его инстинктивной жизни и его практических занятий — в тех щелях и проломах, что остаются в вечно недостроенной стене куль­туры, которую человек возводит, чтобы оградить себя от постоян­ных искушений и превратностей судьбы. В этом, я думаю, мы до­лжны признать не просто один из источников, но подлинный пер­воисточник веры в магию.

Большинству типов магических обрядов соответствуют спонтан­ные ритуалы выражения эмоций или предвосхищения желаемого. Большинству типичных магических заклинаний, повелений, взыва­ний, метафор соответствует естественный поток слов —-проклятий,

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

мольбы или же описаний несбывшихся надежд. Всякая вера в дей­ственность магии имеет параллель среди иллюзий субъективного эмоционального опыта, быстро улетучивающихся из сознания ци­вилизованного рационалиста (хотя даже оно никогда не бывает полностью избавлено от таких иллюзий), но властно завладеваю­щих умами простых людей любой культуры, а тем более — умами дикарей.

Таким образом, основы веры в магию, как и основы магических обрядов не берутся из воздуха, а обусловлены реальным эмоцио­нальным опытом, в котором к человеку как будто бы приходит осо­бая сила, способствующая достижению желаемой цели. Теперь мы должны задать вопрос: каково отношение между упованиями, ро­ждаемыми таким опытом, и реальностью? Пусть эти иллюзии пред­ставляются человеку примитивного общества весьма правдоподобны­ми, но как могут они долгое время оставаться не разоблаченными?

Ответ будет следующим. Во-первых, хорошо известно, что в че­ловеческой памяти свидетельства положительного исхода всегда зат­мевают свидетельства отрицательного. Один выигрыш легко пере­вешивает несколько проигрышей. Поэтому примеры, подтверждаю­щие действенность магии, всегда оказываются гораздо более убеди­тельными, чем те, что отрицают ее. Но есть и другие факты, которые реальными или иллюзорными свидетельствами оправдывают упова­ния на магию. Мы видели, что магический обряд должен был заро­диться из откровения, как бы полученного в момент реального эмо­ционального испытания. Но человек, который в результате такого испытания постиг, сформулировал и передал своим соплеменникам ядро нового магического действа — сам при этом, о чем непременно следует помнить, движимый искренней верой — явно был гением. Люди, унаследовавшие эту магию и практиковавшие ее после него, — без сомнения, постоянно достраивая ее и развивая, хотя и веря, что просто следуют традиции, — непременно должны были быть утонченными интеллектуалами, натурами энергичными и пред­приимчивыми. Это должны были быть люди, достигавшие успеха во всех начинаниях. Эмпирическим фактом является то, что во всех примитивных обществах магия и выдающаяся личность всегда идут рука об руку. Таким образом, магия всегда совпадает с личными удачами, мастерством, отвагой и силой ума. Неудивительно, что она считается источником успеха.

Такая персональная репутация мага и ее роль в укреплении веры в эффективность магии обусловливают интересное явление: его

можно назвать "текущей мифологией" магии. Каждый "большой" маг обрастает ореолом историй об удивительных исцелениях или убийствах, добычах, победах и любовных завоеваниях. В каждом обществе дикарей такие истории образуют костяк веры в магию, так как непрерывная хроника магических чудес, подтверждаемых лич­ными эмоциональными переживаниями, которые имеются у каждо­го, упрочивает веру в магию до такой степени, что она оказывается вне всяких сомнений и подозрений. Всякий выдающийся специа­лист, практикующий магию, помимо того, что он апеллирует к тра­диции и к наследию предшественников, создает свой личный ва­риант "наработанных чудес".

Таким образом, миф — это не мертвый продукт ушедших веков, сохраняющийся лишь как любопытное повествование. Это живая сила, постоянно порождающая новые явления, постоянно окружа­ющая магию новыми подтверждениями. Магия движется славой древней традиции, но она также создает свою атмосферу вечно ро­ждающегося мифа. Существует как совокупность устоявшихся, стандартизованных и составляющих фольклор данного племени ле­генд, так и постоянный поток рассказов о текущих событиях, подоб­ных тем, что происходили в мифические времена. Магия является связующим звеном между исконным мастерством Золотого Века и чудотворной силой настоящего. Поэтому магические формулы изо­билуют мифологическими аллюзиями, которые, будучи высказаны, высвобождают силы прошлого и переносят их в настоящее.

Все это позволяет нам увидеть роль и значение мифологии в новом свете. Миф — не есть дикарское гипотезирование о происхождении вещей, порожденное философским интересом. Не является он также и результатом наблюдений над природой — чем-то вроде символи­ческого представления ее законов. Миф — это историческое изло­жение одного из тех событий, которые раз и навсегда утверждают истинность того или иного рода магии. Иногда это действительное свидетельство магического откровения, исходящее непосредственно от первого человека, которому магия открылась при каких-то дра­матических обстоятельствах. Чаще же миф состоит в изложении того, каким образом магия стала достоянием клана, общины или племени. В любом случае он является свидетельством ее истинности, ее родословной, верительной грамотой ее притязаний на состоятель­ность. И как мы уже видели, миф является естественным продуктом человеческой веры, потому что каждая сила должна явить свиде­тельства своей эффективности, должна действовать и славиться

Б. Малиновский

МАГИЯ, НАУКА И РЕЛИГИЯ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: