Двигатель русской словесности»

Или

Ярославец-книгопродавец

Нарисованный с помощью «художественной кисти» современников довольно объемный портретный образ уличного разносчика и торговца был бы далеко незавершенным, если бы в нашу картину мы не поместили еще одно примечательное существо – ярославца-букиниста. Этот совершенно особый тип «культурного» разносчика высится отдельным благородным особняком, его судьба только сейчас – пока еще в некоем далеком приближении – становится известной и узнаваемой, раскрываясь через исторические судьбы ярославского отходничества.

Прислушиваясь к несколько запоздалому совету нашего консультанта В.В.Толбина, писавшего в середине 19 века : «Пройдите когда по улице, остановите какого-нибудь двигателя русской словесности, носящего на спине свой тяжелый груз отечественных дарований, и если он сумеет исчислить перед вами все достоинства покупаемых вами книг, если он, подавая вам даже греческую книгу , будет критически обсуживать и ее – это ярославец" ( Толбин В.В. Ярославцы. Физиологический очерк. //Приложение к журналу Ярославская старина. Я., 2002. С.227).

Воплотивший в своем образе все лучшие качества «чистокровного ярославца», ярославский книжный «ходебщик» , лоточник, ларьщик, букинист-антиквар стал одной из приметных знаковых фигур петербургского Апраксина рынка, с которым знались и его брат-голец, и известный писатель, и вельможа-аристократ. Удивительное дело, по неведомо кем еще исстари заведенной привычке , о знаменитых петербургских букинистах традиционно говорят… как об исконных петербуржцах, нередко забывая или вовсе не обращая внимания на крестьянские корни таких природных»двигателей русской словесности». Однако же если чуть повнимательней к ним приглядеться, то окажется, что многие из них в столичный город «Петенбурх» явились из ярославской деревни

Еще в 1845 году П.Ефебовский нас одарил удивительным словесным портретцем такого достойного деятеля «ума и духа»: «Букинист уже и по своему наружному виду существенно отличается от других разносчиков. Одет он, правда, так же как они, в суконный кафтан, большею частию синего цвета, и подпоясан кушаком; но разница, и весьма важная, доказывающая, что он по образованию стоит выше других разносчиков, заключается в его обращении, манерах, а также и в постриженной бороде. Поступь его, ухватки и разговор являют человека, понимающего важность торговли, которою он занимается, торговли, удовлетворяющей не суетным потребностям роскоши и не пошлым требованиям вседневной жизни, но высоким требованиям ума и души. Он не балагурит, а ведет себя тихо, скромно и с должною сану своему важностию.» (Ефебовский П. Петербургские разносчики //Русский очерк. 40-50 годы 19 века/ Под редакцией В.И.Кулевова. М.,1986 . С.427-428).

Разными неисповедимыми путями ярославцы утверждались на букинистическом поприще. Одному повезет – он уже с мальчиков в деле, пристроенный в книжную лавку своего земляка, нередко и родственника. Другому предстоит нещадно помыкаться, прежде чем он откроет в себе расположенность к торговле благородным товаром. Вот, к примеру, уж не раз упоминавшийся нами Н.И.Свешников, до начала своей букинистической карьеры успел преодолеть, как говориться, и огонь и медные трубы: «Как описанных уже мною: трактирной, мелочной, сливочной, я служил еще у Дорота в ресторане, у Гадалина в кондитерской, на Петербургской стороне в булочной, сторожем при балагане симонсона, в печниках, кухарем у портных и разных поденных работах». (Свешников Н.И. Воспоминания пропавшего человека / Подгот. Текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1996. С.54-55).

Букинист не слишком видный (о таких говорили – «холодный ходебщик»), однако, знакомец Н.С. Лесткова, А.П. Чехова, Г.И. Успенского, угличанин Н.И. Свешников оставил отменные воспоминания – уникальный источник о демократических низах Петербурга. В другом очерке – «петербургские книгопродавцы-апраксинцы и букинисты» – он запечатлел незабываемые образы многих своих книжных собратьев, не всегда даже говоря о том, что они его земляки-ярославцы. Очевидно, восприятие этого было настолько естественным, что не нуждалось в никаких дополнительных оговорках. А, кстати, много ли мы вообще знаем воспоминаний старых букинистов? Между тем по крайней мере еще три ярославца-книжника оставили свои мемуары о петербургских букинистах и букинистической торговле. Первый из них – это Григорий Федорович Курочкин (Федоров) (1833-1905?), уроженец села Сущева Ростовского уезда, до 1862 года постоянно торговавший на Апраксинском рынке. Будучи еще поэтом-самоучкой, он издал в Петербурге восемь (!) книжек собственных стихотворений. ( Курочкин Г. Воспоминания старого букиниста /Публ. М. Батасовой // альманах библиофила // Свешников Н.И. Воспоминания пропавшего человека / Подгот. Текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., С. 257-277.). Второй - знаменитый антиквар-букинист Федор Григорьевич Шилов (1879-1962), выходец из крестьян Даниловского уезда, свои интереснейшие «Записки старого книжника» создавал уже в советские годы. (Шилов Ф.Г. Записки старого книжника.-Мартынов П.М. Полвека в мире книг.С.262.). Еще один «питерский» ярославец – Илья Иванович Базлов, который «первым выдумал продавать книги на вес, за что его прозвали «американцем»», издатель книг, в том числе и краеведческого каталога «Русская земля», написал свои «книжные» воспоминания, к сожалению, до сих пор еще не опубликованные. (Шилов Ф.Г. Записки старого книжника.-Мартынов П.М. Полвека в мире книг.С.262.).

Захватывающая история букинистического промысла ярославцев в столицах, воссозданная в лицах, еще ждет своего час воплощения. Не проводя здесь специального исследования, требующего дополнительных источниковедческих изысканий, назовем еще лишь несколько имен ярославских букинистов, прославивших себя в Петербурге, опять же предоставляя слово мемуаристам. Одной из видных старейших фигур букинистического рынка столицы был Иов Герасимович Герасимов (1796-1884). О профессиональной и личной судьбе его рассказал Н.И. Свешников, хорошо знавший своего земляка-сторожила:

«Иов Герасимов родился в1796 году и, еще мальчиком, по собственным рассказам, был отправлен в Москву, где и находился прислугою в трактире.

В 1812 году, когда, по случаю нашествия Наполеона, стали высылать всех из Москвы, хозяин его, в числе прочих, также отослал в деревню.

-Дал он нам шестерым, - говаривал Иов Герасимов, - пуд каленых орехов на дорогу, разделили мы их и пошли домой. В деревне меня взяли в подвозчики, я подвозил провиант к войскам, а когда кончилась война, поехал в Петербург и здесь первое время торговал сбитнем на Сенной (Симони П.К. Иов Герасимович Герасимов.// Старые годы. 1907. №3.С.107)

Затем Иов Герасимов начал торговать лубочными картинами, сказками, соломонами и другими мелкими изданиями, а в 20-х годах текущего столетия он уже является самостоятельным и деятельным книжником. Так, когда после наводнения 7 ноября 1824 года в складе Синодальной типографии оказалось громадное количество попорченных водою книг, то он купил их более 10 возов за 100 рублей.

«Все книжники, - рассказывал он, - боялись и подступиться к этим книгам, потому что многие из них совсем смокли и слежались, как кирпичи, да и не знали, какую цену давать за них, ведь тут их смоченных-то было на несколько тысяч. Я тогда был еще молодой и смелый. Вот и пошел и говорю: Я слышал, что здесь продаются моченые книги, если угодно, так я куплю их. – А сколько ты дашь? – спрашивают. – Да вот, - говорю,- есть у меня 100 рублей, отдам последние, может, я выберу что, а может, и свои денежки потеряю. – Там подумали, потолковали что-то между собою, да и велели забирать. Вот я и принялся их возить. Больше 10 возов вывез. А сколько же мне пришлось и выбросить их, и как жало-то было…Посмотришь, бывало, книга хорошая, денег стоит, а развернуть никак нельзя, - вся слепилась. Ну, значит, и бросали ее. Все же, слава богу, я много выручил на них, наверно не могу сказать сколько, а, должно быть, не одну тысячу выручил: с этой покупки я и жить пошел. Вот тогда книги-то ценились не по-нынешнему», - добавлял он». (Свешников Н.И. Воспоминания пропащего человека / подгот.текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1996. С. 181).

Ну, чем не «чистый ярославец»?! В 1840-х годах у расторговавшегося И.Г.Герасимова в Петербурге было уже несколько книжных лавок. «Но особенно он был большой знаток, - продолжал вспоминать Н.И. Свешников, - в старинных книгах церковной печати: этот товар был его коньком, и он скупал его почти у всех других торговцев. Он лучше других знал все старинные церковные книги и по печати мог определить, из какой типографии вышла та или другая и при каком патриархе, царе или императоре.

Надобно потом отдать ему справедливость, он не замыкал в себе это знание и охотно делился им с прочими книжниками и другими лицами. К нему частенько заходили люди ученые и поучались от него церковно-славянской библиографии. Покойный Н.С. Лесков мне не раз говорил, что он много почерпнул знания в старинных книгах от Иова Герасимовича.» (Свешников Н.И. Воспоминания пропащего человека / подгот.текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1996. С. 182).

О ярославском крестьянине и петербургском киноподавце-издателе Василии Васильевиче Холмушине (1802-1874) мы уже имели возможность упоминать, когда писали о ярославских лубочных книжках. Среди прочих апраксинских книжных торговцев Г.Ф. Курочкин его выводит «номером первым»: «небольшого роста, черноволосый, с такой же бородкой с проседью, несколько сутуловат. Он не ходил, а как-то бегал, словно бы куда торопился, мелкими быстрыми шагами, немножко толстенький. Волосы пострижены по-русски в кружок, курчавый. В своем роде это был оригинал». (Курочкин Г.Ф. книжный ряд С.257). А далее мемуарист поведал занимательную историю, свидетельствующую о том, насколько личность В.В. Холмушина «в своем роде» была действительно незаурядной. Дело в том, что характерный образ этого знаменитого букиниста послужил драматургу П.Г. Григорьеву прототипом главного героя его немало тогда нашумевшего фарса-водевиля. «В то время его представляли на Александринском театре – пьеса называлась «Путешествие апраксинского купца в ад». И была отпечатана театральная пьеса, только фамилия вместо Холмушина была Холмин. Раз я был в театре, когда играли эту пьесу; и когда открылся занавес, я чуть не закричал: на сцене стоит Василий Васильевич. Так актер загримировался – точь-в-точь Холмушин, как две капли воды…»(Свешников Н.И. Воспоминания пропащего человека / подгот.текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1996. С. 182).

Вот вам, любезный читатель, и новая неизведанная страница из жизни и приключений ярославцев в столицах! Однако это вновь фольклорная ее сторона, без которой, как мы уяснили, странствующему ярославцу – да хоть бы и в ад! – жилось скучновато. Будничная же реальность нашего «книжногокупца», по словам Н.И. Свешникова, выглядела так: «Кроме Петербурга, Холмушин ездил сам и посылал своих приказчиков торговать также по ярмаркам – в Нижний Новгород, в Ирбит, в Ярославль, в Кострому, в Ростов Ярославский, Рыбинск и др. города. Он вел большое дело с Москвою, покупал и выменивал там книги на свои издания. (Свешников Н.И. Воспоминания пропащего человека / подгот.текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1996. С. 182). Когда В.В.Холмушин состарился, его дело успешно продолжали сын – Александр Васильевич и внук – Александр Александрович, чья книжно-издательская фирма, по-прежнему ориентированная на деревенского и городского массового читателя, существовала вплоть до 1917 года.

Отмеченная данным примером династическая традиция у питерских букинистов-ярославцев была явлением весьма распространенным. К примеру, книжной торговлей в Петербурге одновременно занимались сразу несколько представителей семейного клана Вагановых, выходцев из угличесской глубинки. По отзыву Г.Ф. Курочкина, это были первые торговцы… иностранными книгами на Апраксинском рынке. Иван Андреевич Ваганов, отмечал мемуарист, любил «книги итальянские, латинские и на восточных языках: арабские, турецкие, персидские». (Курочкин Г.Ф. Книжный ряд.С.267) После смерти И.А.Ваганова его дело в 1850-х годах подхватил родной брат - Осип Андреевич. Он, сообщает тот же автор,»снял лавку на Садовой улице, в доме Публичной библиотеки, и взял приказчика Петра Лаврентьева Воронина и мальчика Сергея Трусова, ныне имеющего свой книжный магазин на Литейной улице, близ Невского, в доме Кекина (кстати, заметим, и антиквар-букинист Сергей Петрович Трусов (1854-1910), и купец 1-ой гилдии Алексей Леонтьевич Кекин (1838-1897) – происхождением ярославцы. – Я.С.). Осип же Андреевич скончался около семидесятых годов. После смерти мужа жена его продала товар и отправилась на родину и там в девичьем монастыре откупила келью, внесши около четырех тысяч рублей». (Курочкин Г.Ф. Книжный ряд.С.268).

Однако, пожалуй, самым выдающимся представителем этого семейного «цеха» ярославских книжников в столице был двоюродный брат первых двух Вагановых – Семен Васильевич Ваганов. Н.И. Свешников о нем вспоминал: «К Семену Васильевичу многие из людей ученых и сочинителей того времени относились с уважением, но особенно благоволил к нему бывший в то время министр народного просвещения А.С. Норов. Семен Васильевич был у него свой человек и в кабинет к нему ходил без доклада. Про него говорили, что если бы он хотел провести какой-нибудь учебник или пособие обязательным в школы, то это мог бы сделать очень легко через Норова, но он никогда не добивался таких привилегий.

Семен Васильевич торговал русскими иностранными книгами и более всего любил духовную литературу и журналы и скупал этот товар в остатках изданий большими партиями. А.А. Краевский и Н.А. Некрасов всегда предпочитали его другим книгопродавцам, и остатки «Отечественных записок» и «Современника» по истечении года поступали в его лавку. Из этих журналов он иногда выделял лучшие статьи и приложения, отдавал брошюровать, перепечатывал к ним титулы и обложку и продавал за отдельные издания». (Свешников Н.И. Воспоминания пропащего человека / подгот.текста, сост., вступ. Ст. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1996. С. 186).

Вполне понятно, что восстановление по возможности полного круга имен питерских букинистов-ярославцев, оставивших свой неповторимый след в истории петербургской и отечественной книги, дело будущего. Но начало изучению и этой страницы ярославского отходничества положено. Завершая рассказ о славных ярославцах, которых судьба уговорила сделаться питерскими букинистами, назовем еще несколько замечательных из этой плеяды имен, в свое время известных всем любителям книги в северной столице и далеко за ее пределами. Среди них Григорий Иванович Загряжский, бывший учеником и приказчиком у И.Г. Герасимова, букинист и лубочный издатель Василий Гаврилович Шатаев, доводившийся родственником В.В. Холмушину, Петр Прокофьевич Крылов, внук И.Г. Герасимова. Братья Иван Герасимович и Лаврентий Герасимович Воронины являлись двоюродными братьями Г.Ф. Курочкина, у которых «в мальчиках» торговал его родной брат – Иван Федорович Курочкин. Знаменитый Максим Павлович Мельников воспитывал «в мальчиках» своего земляка и родственника Ф.Г. Шилова, благодарно отзывавшегося об учителе: «по своим знаниям он был поистине энциклопедист». Иван Иванович Иванов, в конце 19 века считавшийся «крупным букинистом», имел большой букинистический магазин в самом центре Петербурга. Об Илье Ивановиче Базлове, знатоке финской истории, говорили, что он даже и «в Библии найдет материал о Финляндии». Александр Иванович Федоров, племянник Г.Ф. Курочкина, также владел магазином, в 1905-1910-х годах издавал каталоги своей книжной торговли. (См. ДемиховскийА.К. Демиховская О.А. «Будить нас, русских, надо будить…» (Переписка С.А. Мусина-Пушкина и П.А. Картова) // Ярославская старина. 1997. Вып.4.С.95.)

Вся эта бесконечно крепкая братия умело трудилась и вертелась на поприще российского просвещения и своего кармана. Удивлялся В.В. Толбин: «Черт знает откуда, ярославец, если вы ему закажите, выкопает вам такую книгу, которую ни за какие деньги не достать вам даже в публичной библиотеке!».

«Знай наших! Рассейские!»

Природный талант ярославского крестьянина наиболее цельно раскрывался в отдельных экземплярах его подлинных самородков, известность которых иногда достигала всероссийской и даже мировой славы. Знакомясь с живыми представителями этой волжской «народности», в ней без особых усилий можно повстречать покорителей различных интеллектуальных вершин – поэтов и художников, ученых и умельцев=мастеров.

Врожденная сметливость и морепоколенная смелость открывали ярославцу доступ на Олимп всеми почитаемых народных героев. И в какой бы сфере интеллектуального или практического труда (даже и в противополжных случаях – в откровенном стремлении от него отлынить) вы ни наблюдали бы ярославского уроженца – везде ощутите ненатужный размах его усилий, в меру бесшабашный дух авантюризма и внутренней свободы.

Нет-нет и долетит нынче до вашего уха на российском перекрестке песня подгулявшего путника, заполняющего собою все пространство вокруг:

Что стоишь качаясь,

Тонкая рябина…

Многих, не только его одного, волнует этот «вечный» вопрос, заключенный в издавна полюбившихся поэтических строфах «народной» песни, но не многие, увы, припомнят имя их лирического творца, того, кто первым обратил внимание на опасную шаткость изящного деревца. Имя поэта-самоучки и торговца в московской скобяной лавочке Ивана Захаровича Сурикова (1841-1880), вышедшего из угличских крестьян, автора многих других поэтических творений, принесших ему народное признание и любовь, хрестоматийно известно и прочно вошло в анналы отечественной литературы. (См., напр.: Астафьев А.В. Астафьева Н.А. писатели ярославского края. Яр., 1990. С.169-179.). Куда как менее доступны нашему чуткому слуху имена «крестьянских певцов» Ф.Н. Слепушкина, Ф.Ф. Смурова, А.Ф. Иванова-Классика, Г.Ф. Курочкина (Федорова), Ф.К. Шелаева, - да подиж-ка, сосчитай всех ярославских поэтов, забросивших деревенский плуг и взявших в руки сладкозвучную лиру!

Вот, к примеру, уроженец Романово-Борисоглебского уезда Федор Никифорович Слепушкин (1786-1848) немало по Питеру покричал «по вареную по грушу», прежде чем пришел в состояние купца и поэта:

Сначала был мой капитал

Лишь только на полпуда груши.

Лоток, безмен себе достал.

Пустился в торг – не бить баклуши.

(Цит по: Матвеев О.Мысль о памятнике Слепушкину // ЯГВ.1872.Ч.н.№36. С.137.).

Удачно перемежая торг и поэтический слог, свою звезду Слепушкин достал в 1826 году, когда при покровительстве известного литератора П.П. Свиньина свет увидел сборник его стихотворений «Досуги сельского жителя». Даже министр народного просвещения и президент Академии наук А.С. Шишков удостоил «почетнейшего крестьянина Федора Никифоровича» личным письмом, восторженно благодаря его за «стихотворное сочинение»: «Академия с удовольствием и не без удивления к природным дарованиям твоим нашла оное весьма хорошим как по изящному вкусу и благонравию, так равно по простому, по благородному слогу и чистому языку, сельским описаниям приличному; а притом ведая, что ты, при должном попечении о семействе своем, не отставая никогда от занятий, состоянию твоему сродных, научился также самоучкою живописному искусству и добрым поведением своим от многих заслужил похвалу – определила в одобрение за похвальную жизнь и труды твои награду, состоящую в средней золотой медали с надписью: «Приносящему пользу русскому слову». Препровождая к тебе оную от лица академии, желаю, чтобы ты, достигши до глубокой старости, обретал заслугами и трудолюбием своим к чести отечественных наук и художеств большее на себя внимание». (Цит по: Матвеев О.Мысль о памятнике Слепушкину // ЯГВ.1872.Ч.н.№36. С.138.). Чтоб весомее Ф.Н.Слепушкину казалась награда, к ней Академия наук присовокупила 50 рублей золотых червонцев, - детишкам далеко не на молочишко.

Не отставал от академиков в изъявлении отеческой благодарности и император Николай I, позвавший ярославского крестьянина заглянуть к нему в апартаменты Зимнего дворца. Здесь царь приодел нашего поэта в богатый шитый золотом кафтан и награди золотой же медалью с собственным портретом на Александровской ленте. Супруга его, императрица Александра Федоровна, придирчиво оглядев такой живой маникен и находчиво сообразив: какой же ярославец да без часов! – одарила дорогого гостя оными в придачу. Сии государева жалования “стуканцы”, конечно же, тоже оказались из чистейшего золота. (Цит по: Матвеев О.Мысль о памятнике Слепушкину // ЯГВ.1872.Ч.н.№36. С.138.). Весь поблескивая, ну, точно генерал в эполетах, наш Слипушкин ничуть не ослеп от нахлынувшего на него счастья, потому как заслужил его собственным талантом и умом.

Однако, что там император с императрицей, - сам Александр Сергеевич заспешил заглянуть в питерскую избенку ярославского крестьянина, дабы приободрить его словами своего традиционного приветствия: «Ай да Федор, ай да… молодец!» (Факт посещения Ф.Н. Слепушина А.С. Пушкиным основываем на указании В.И. Лествицина и , Матвеева, см., Листвицин В. Ф.Н. Слепушкин (Биографический очерк) // ЯГВ. 1869. Ч.н.№31. С.2-3; Матвеев О. Мысль о памятнике Слепушину //ЯГВ. 1872.Ч.н. №36. С.138.). Январская книжка «Отечественных записок» за 1830 год также немало и шумно рукоплескала6 «Стихотворения доброго и почетного Слепушкина приобрели себе европейскую известность и переводятся в Англии, во Франции, Германии. Имя его сделалось любезно для русских поселян, которые гордятся его дарованием; во многих селах знают наизусть его стихи и книга Слепушкина переходит, как драгоценность, из рук в руки. Каждый желает насмотреться на портрет его, чтобы сохранить в памяти своей черты человека, делающего честь своему званию – своими дарованиями и примерною доброю жизнью».( Цит. По: Матвеев О. Мысль о памятнике Слепушину //ЯГВ. 1872.Ч.н. №36. С.138.).

После такого вселенского признания выкупленный добрыми людьми из крепостного состояния на волю крестьянин Ф.Н. Слепушин, не долго мешкая, записался в купцы 3-й гильдии, выстроил себе просторный дом и обзавелся кирпичными заводами, дававшими в год до семи миллионов кирпичей, - ими наш поэт обустраивал Северную столицу. И как знать, может быть, «музыка» именно кирпичного промысла вдохновляла ярославского уроженца на новые «досуги» – поэтические свершения, еще не раз являвшиеся к его русскому почитателю. (Матвеев О. Мысль о памятнике Слепушину //ЯГВ. 1872.Ч.н. №36. С.138.).

Вообще, следует заметить, жизненный и литературный жанр «досугов» был как-то сродни мироощущению ярославца. Вот, не хотите ли поближе разглядеть еще одного ярославского любителя «в полях» помечтать – автора книжки «Стихотворения или досуги Федора Смурова»? Мы имеем эту уникальную возможность благодаря заметке, увидевшей свет в 1854 году в одном из номеров «Санкт-Петербургских ведомостей». Газетная публикация так и называлась – «Свежии самородок-писатель». Автор любопытного «салонного» репортажа сообщал: «24 января я встретил самородок и притом самородок совершенно чистый, в его простом, необделанном виде. Один из бывших на встрече привез с собой редкость, заинтересовавшую всех: молодого крестьянина графа Мамонова, Рыбинского уезда, из деревни Меринова, Федора Филиппова Смурова, пришедшего на несколько дней в Москву для свидания с родственниками. Этот крестьянин оказался поэтом импровизатором. По рассказам его, он в молодости, выучившись кой-как грамоте, стал перехватывать, где только мог, книжки для чтения, и наконец сам слагать разные рассказы и басенки. Удивительная память, видимо, помогала ему в этом; на встрече он прочел более пяти из своих произведений, строк по сту и по полутораста, наизусть, без запинки, изредка поглаживая лоб и закидывая волосы.

Кроме собственных произведений Смуров читает на память множество стихотворений наших народных поэтов, а также современные стихотворения Глинки и кн. Вяземского, на днях напечатанные. На вопрос мой, давно ли он начал слагать свои рассказы, он отвечал: «Да как вам сказать, барин, лет пяток будет; тогда в деревне я говорил о травках, о жниве (тут он прочел несколько строф о наступлении осени); потом, когда я побывал в Ярославле и Рыбинске сложил рассказ и про эти города; ведь если собрать да написать все, что я вам расскажу, так наберется порядочная книжка. Теперь опять еду на родину; там кого ни на есть попрошу, чтобы хоть в Губернских Ведомостях попечатали что годится»».( Цит. По Шестернин Н. Самородок-поэт, крестьянин Смуров// ЯГВ. 1854. Ч.Н.№15.С.134-135.).

«Ярославские губернские ведомости», прилежно повторив на своих страницах этот столичный репортаж, еще раз вспомнили о Ф.Ф. Смурове в следующем, 1855году, когда «пропечатали» новое свидетельство о триумфальном шествии крестьянского поэта: «Смурова знают почти по всей Ярославской губернии, знают в Москве, и многие весьма значительные лица удостаивали его своим вниманием и даже письмами». (Б-в А. Крестьянин Федор Смуров //ЯГВ. 1855. Ч.н №14.С.105-106). Здесь же, между прочим, указывалось, Что помимо Нижегородской ярмарки, куда Ф.Ф. Смуров сам частенько направляется держать торг своими литературными изделиями, его книжки ходко распродаются «в Петербурге, в книжном магазине Лисенкова, в доме Пажеского корпуса, против «Гостиного Двора».

Вспоминая ярославских любителей отечественной словесности, не забудем и тех крестьянских выдвиженцев, которые иной раз предпочитали перекинуться между собой и Европой парой-тройкой сотен иностранных фраз. И здесь мы вовсе не имеем в виду тех незадачливых официантов-полиглотов, лишь заученно соривших перед ошалелой ресторанной публикой названиями заморских блюд.

Ярославская земля плодила и более тонких знатоков заграничной словесности – основателей в этих самых заграницах уникального в своем роде, так сказать, переводческого промысла. Именно такие крестьянские уникумы, к примеру, были представлены в 1901 году министру внутренних дел Д.С. Сипягину, инспектировавшему Ярославскую губернию. Об этом забавном случае не без юмора в своих воспоминаниях поведал помощник министра С.Е Крыжановский: «К числу комических по неожиданности впечатлений относилась и беседа Сипягина с крестьянами – переводчиками. В Ярославском уезде имелось несколько сел, усвоивших своеобразный отхожий промысел – службу переводчиками в иностранных портах: в Швеции, Норвегии, Англии, а также В Финляндии, куда они отправлялись на обучение мальчишками и откуда приезжали от времени до времени на побывку. А когда прикопляли денег и приходили в возраст, то окончательно возвращались домой и садились на хозяйство. Переводчики эти были представлены Сипягину как живое доказательство талантливости русского человека. Их проэкзаменовали, и они твердо отвечали на разных языках. Большинство обучалось своему ремеслу в Финляндии. «Ну, что, плохо там было, утесняли вас?» – спросил Сипягин. «Никак нет, - последовал ответ, - очень даже хорошо, жили свободно, порядки хорошие, много лучше наших»». (Крыжановский С.Е. Заметки русского консерватора / Вступ. Ст. С.В. Пронкина // Вопросы истории. 1997.№4С.116.). Эх, только и досада одна с этим «живым доказательством» без царя в голове, которое там, на вольных-то хлебах, малость подзабыло, что в России начальство лучше не расстраивать!

Тяга к прекрасному у ярославского крестьянина была, что называется, в крови. Припомним хотя бы крепостного уроженца села Верхненикульского Мологского уезда Федора Григорьевича Солнцева (1801-1876), ставшего знаменитым художником и академиком. (СМ. о нем: Верховцев Я.Д. Федор Григорьевич Солнцев. Художник-археолог. СПб.,1899., Солнцев Ф.Г. Моя жизнь и художественно-археологические труды//Молитвослов княгини М.П. Волконской работы академика живописи Федора Солнцева / Сост., вступит. Статья и коммент. Г.В.Аксеновой. М., 1998.С.330- 432).

Как тут не помянуть добрым словом гены его батюшки – крестьянина-отходника в Питер, до самой смерти прослужившего…кассиром при императорских театрах. «Насколько мне известно, - перебирал в своей памяти на склоне лет заслуженный живописец, - он первый завел абонементы на спектакли. У него имелась особая годовая книга, с которою он приезжал к разным лицам и предлагал подписку не известное число представлений; желающие записывались в книгу и вносили деньги». (Солнцев Ф.Г. Моя жизнь и художественно-археологические труды//Молитвослов княгини М.П. Волконской работы академика живописи Федора Солнцева / Сост., вступит. Статья и коммент. Г.В.Аксеновой. М., 1998.С.332). Ну, конечно, кто как не предприимчивый ярославец смог выдумать театральный абонемент – этот коммерческий двигатель культуры! Другой крестьянский «гений чистой красоты» и тоже академик, Александр Михайлович Опекушин (1838-1923), автор непревзойденного памятника А.С. Пушкину на Тверском бульваре в Москве, - родился в деревне Свечкино Даниловского уезда Ярославской губернии. (См. о нем, напр.:Давыдова О.А. Академик из крепостных. Очерк об А.М. Опекушине.Яр.,1991.). Прозорливый Александр Сергеевич не зря так холил нашего Слепушкина, - должно быть, догадывался, что ярославцы умеют благодарить!

Но если вдруг ярославскому крестьянину чуточку не хватало таланта, а художественно воплотиться мечталось, - он тоже не терялся. Как не растерялся уроженец Ростовского села Ивакина и дворовый петербургского дома князя М.А. Голицына – Лаврентий Безруков, представший в монументальных росписях центральной части Исааковского собора в образе… Иисуса Христа. Известному художнику Ф.А. Бруни, расписывавшему в начале 1850-х годов только что выстроенный храм, мы до сих пор обязаны таким портретом «расторопного»ярославского мужика. (См.: Сысоев А. Иисус из Ивакина // Золотое кольцо (Яр.).2001. 18 апр. (№73). С.5. (сообщено Т.И. Гулиной.)). Если прилучится вам заглянуть под своды знаменитого Исаакия, то, встав напротив Царских врат, воззрите в гору очи, вы увидите, как в сцене «Страшного суда» над храмом парит крестьянский сын Лаврентий Безруков, - ну, то есть Сын Господен.

Впрочем, столичный город Петербург знавал и не таких ярославских гениев высоты. «Небесным кровельщиком» был прозван крепостной крестьянин Даниловского уезда Петр Михайлович Телушкин. (См. о нем:Лествицын В. Крестьянин Телушкин (биографический очерк) //ЯГВ.1869.Ч.н.№2. С.3-4.) Кто не знает Телушкина, сметливости и смелости его, удивившей в свое время весь белый свет?» – вопрошал Владимир Иванович Даль.(Цит по Лествицын В. Крестьянин Телушкин (биографический очерк) //ЯГВ.1869.Ч.н.№2. С.4.). Поврежденный ураганом 1829 года Ангел с крестом на шпиле Петропавловского собора, грозивший вот-вот обрушиться на землю, только и вызвался поправить пришлый в столицу ярославец. С помощью одной лишь веревки Петр Телушкин добрался до Ангела и за считанные дни «уговорил» его больше не расстраивать сентиментальных петербуржцев, водрузив железное изваяние на свое прежнее место. Писатель и историк М.И. Пыляев зафиксировал людские толки у подножия царской усыпальницы:

«Народ внизу с замиранием сердца следил за смелым кровельщиком. Когда казалось, что вот-вот он сорвется, многие не выносили этого зрелища и уходили прочь, другие одобрительно подбодряли смельчака и всякую удачу его приветствовали радостными кликами.

- Ай да мы! Знай наших, - кричали в толпе.

- Рассейские!

- Уж немцу-колбаснику на в жисть не придумать!

- Куда немцу до нашего Петра…, тут и англичанин пардону запросит, - убежденно подтверждали в разных местах.

А виновник торжества тем временем усердно работал на 60-сажневой высоте». (Пыляев М.И. Замечательные чудаки и оригиналы. М.,1990.С.602.)

И, как уже водилось по доброй привычке, повели вскоре нашего Петра к государю на прием. «Для такого случая у Телушкина не нашлось приличной одежды, почему он и нарядился в чуйку своего товарища. Государь обласкал смельчака и повелел выдать ему более 1000 рублей и медаль. Телушкин прославился, и в тот же год получил от разных лиц работы на сумму 300000 руб., но скоро спился», - в итоге сетовал земляк-академик Ф.Г. Солнцев. ». (Солнцев Ф.Г. Моя жизнь и художественно-археологические труды//Молитвослов княгини М.П. Волконской работы академика живописи Федора Солнцева / Сост., вступит. Статья и коммент. Г.В.Аксеновой. М., 1998.С.381). Ударяясь в порок, ярославец, как натура творческая, и тут не оставил человечество без своего последнего сувенира. По словам современного петербургского фольклориста Н.А. Синдаловского, «живет легенда, что за этот подвиг Телушкин получил право на бесплатную чарку водки пожизненно и во всех казенных кабаках (еще бы русскому человеку да и не захлебнуться! – Я.С.). Для этого ему было достаточно щелкнуть пальцем по несмываемому клейму, которое ему поставили на правую сторону подбородка. Оказывается, именно оттуда, если верить фольклору, берет свое начало характерный жест, приглашающий к выпивке». (Синдаловский Н.А. Петербург. От дома к дому… От легенды к легенде…: Путеводитель. СПб.,2000. С.209.). Время от времени прибегая к своему историческому памятнику, дорогой читатель, все же помни об умеренности и печальном конце его создателя.

Поведя разговор о знаменитых ярославских верхолазах-доброхотах, отличавшихся недюжинной силой и лихой смелостью, вспомним и другой пример, в свое время потрясший видавшую виды Москву. Подвиг ростовского крестьянина Василия Гавриловича Марина надолго отпечатался в народной памяти да еще в лубочных картинках, «транслировавших» на всю бескрайнюю Россию геройство этого простонародного смельчака. А все дело в том, что случился 11 марта 1853 года в Большом театре пожар, и бедолаге рабочему, спасавшемуся от буйства пламени на самой крыше храма искусств, грозила верная гибель. Но, к всеобщему удовольствию, проездом на Колпинский завод в бывшей российской столице оказался наш ростовец Марин. Единственном в своей жизни эксклюзивном интервью об этом случае он повествовал так: «Люди деревенские ведь любопытны, а я в Москве сроду не бывал. Вот и пошли мы полюбопытствовать на чудеса Белокаменной: зашли в Успенский собор, приложились к святым мощам, пошли к Ивану Великому на колокольню, а оттуда в Охотный ряд. Там сказали нам, что случился пожар: Большой театр горит… Время было самое среднее, около полудня. Вот мы и пошли на пожар посмотреть» ( П.В. Подвиг простого русского человека //ЯГВ. 1853. Ч.н. № 16 С. 151).

Так тяга ярославского крестьянина к эстетическому обернулась всеобщей практической пользой. Вмиг смекнув ситуацию, В.Г.Марин пошел на штурм Большого. Воспользовавшись небольшой приставной лестницей и водосточной трубой, он вскоре оказался на верхотуре: «Трещит труба, не больно крепка была, голубушка; да, стало быть так уже угодно богу было, и я взобрался на карниз; там, благо, полегче стало, я стал на твердую ногу…» (П.В. Подвиг простого русского человека //ЯГВ. 1853. Ч.н. № 16 С. 151). И уже оттуда, опять же при помощи одной веревки, ярославец доставил незадачливого счастливчика к всеобщему ликованию на грешную землю.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: