|
О БЕДНОМ ДЕМЬЯНЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
Каков был гигант! Колос, собравшийся всю русскую литературу «одемьянить», но споткнулся и ушёл в небытие и забвение, как и было , сказано.
Не стоило б и нарушать забвения, но поэт «ценою своих проб и ошибок показавший, что надо делать и чего не следует допускать царедворцу-блюдолизу» жил в Мустамяках - надо . Noblesse oblige – положение обязывает.
Родился Ефим Алексеевич Придворов в семье крестьянина ,1 апреля 1883 года, в селе Губовка Херсонской губернии. В 1896—1900 учился в военно-фельдшерской школе, в 1904-08 — на филологическом факультете Петербургского университета. Своей карьере был обязан великому князю Константину Константиновичу, поэту, президенту Академии наук и большому ценителю и любителю красивых юношей, который помог Ефиму Придворову после отбытия положенного срока службы фельдшером поступить в Петербургский университет. Первые стихи вышли в свет в 1899. С 1912 года публиковался в «Правде». Гонорары в дореволюционных газетах были такими что, в начале десятых годов позапрошлого века «бедный» студент купил себе небольшую дачку в Мустамяках.
Демьян Бедный и Бонч-Бруевич в Мустамяках
Во время Первой мировой войны (с 1914 по 1915 год) Демьян Бедный служил в армии. Вполне возможно, что это спасло его от крупных неприятностей как раз в это время редакция «Правды» была разгромлена, многие ее сотрудники арестованы.
Рассказывают: в 1915 году Демьян Бедный отпросился с фронта в отпуск. Подъезжая к Петрограду, заметил слежку. Захватив в квартире кое-какие письма, помчался в Финляндию. Как ни крутился на извозчике, филёры не отставали. Сел на ура в выборгский поезд, был в военной форме, с двумя чемоданами в руках. В Мустамяках глядь: тот же сыщик. Испугался, что обыск будет на даче. Дал финну-извозчику трёхкратную плату. Добрая шведская лошадка, понукаемая ошалелым от радости финном, летела стрелой. Поэт – опрометью к даче. С женой – Верой Руфовной стал жечь письма. Сам-то писал он жене не реже одного раза в два дня. В письмах описывал всё, что видел, «сочным пером прекрасного беллетриста». Некоторые письма напоминали рассказы. Среди них проходили одни и те же герои. Бытописал и нравописал, т.е. о быте и нравах, равно как и об обычаях тех мест, где они проходили. Особенно подчёркивал ту муштру, отношение к солдатам, которое имелось у раздосадованных отступлением царских офицеров. Потом распаковал другой чемодан, отыскал две толстые тетради и сказав: «Вот дневник, за который меня, наверно, повесили бы», - также бросил в огонь и задумчиво пошевелил все эти обуглившиеся листочки маленькой финской кочергой. Когда всё сгорело, он велел весь пепел сейчас же вынести и закопать в землю и заявил, что теперь он спокоен, пускай придут, он чист, а то его, наверное, засадили бы в тюрьму и присудили к смертной казни.
Он спокойно прожил в Мустамяках около месяца, поехал на фронт, но вскоре в конце 1915 года или в начале 1916 года, его освободили из-за болезни среднего уха. Приехав в Петроград, он поступил на службу в Центральный военно-промышленный комитет заведующим отделом отсрочек, через который « он очень много освободил наших товарищей, членов партии».
По воспоминаниям В.Д. Бонч-Бруевича, В.И Ленин «замечательно чутко, близко и любовно относился к могучей музе Демьяна Бедного. Он характеризовал его произведения как весьма остроумные, прекрасно написанные, меткие, бьющие в цель».
Отношения между вождем и поэтом установились самые дружеские. «Голова что-то плохо варит, - жаловался Бедный в одном из писем. - Напишите мне два теплых слова о себе. Пришлите мне свой «патрет». Если Вы тоже лысый, то снимитесь, как я в шапке. У меня, впрочем, спереди еще ничего, а сзади плешь. «Изыдет плешь на голову твою за беззакония твои!» Не знаете ли Вы хорошего средства Господи, ну хоть что-нибудь выдумайте для меня хорошее! Хоть мазь для волос! А впрочем, «лыс конь - не увечье, плешивый молодец - не бесчестье». Глупые волосы, вот и все...».
Именно к нему, на дачу первым делом направился Владимир Ильич Ленин во время своего визита в Мустамяки.
За двадцать дней до восстания, 5 октября 1917 года, газета «Правда» напечатала стихотворную повесть Демьяна Бедного «Про землю, про волю, про рабочую долю». Сам поэт жил в это время на даче в Мустамяках, но уже 11 ноября он получил от Дзержинского постоянный пропуск в Смольный.
Демьян Бедный, переехал в 1918 г. вместе с Советским правительством из Петрограда в Москву. В Кремле разместились Ленин, Бонч-Бруевич, Сталин, Ольминский, Свердлов, Курский, Ворошилов и наш шустрый герой.
После отделения Финляндии от России, семья поэта оставалась в Мустамяках, отрезанной от России. Скоро жене, правда, удалось бежать, но детей пришлось выменивать позже на пленных финских офицеров.
В годы гражданской войны Д.Бедный вёл агитационную работу в Красной Армии, за что награждён в 1923 г. орденом Красного Знамени. В сопроводительной грамоте Президиума ВЦИК подчеркивалось, что произведения поэта «простые и понятные каждому, а потому и необыкновенно сильные, зажигали революционным огнем сердца трудящихся и укрепляли бодрость духа в труднейшие минуты борьбы. «В те годы популярность Демьяна Бедного была невероятной. Во время внутрипартийной борьбы 1926—1930 г. активно и последовательно отстаивал линию Сталина, за что получил власть, славу, различные жизненные блага, включая квартиру в Кремле, собственный салон-вагон и регулярные приглашения на встречи с партийным руководством, собрал одну из крупнейших частных библиотек (свыше тридцати тысяч томов). Экземпляр каждой книги, выходившей в СССР, обязательно попадал в личную библиотеку Д. Бедного. Выходило полное собрание сочинений. В 1925—2005 годах имя Демьяна Бедного носил город Спасск в Пензенской области (Беднодемьяновск).
И даже мастер удостоил чести стихотворца, по Воландовски расчленив литературного гиганта и наделив чертами Ефима Александровича сразу двух персонажей на «Б» Бездомного и Берлиоза.
В 1925 году начало выходить полное собрание сочинений (прервано на девятнадцатом (!) томе). Список тем, над которыми работал поэт многие годы, указал он сам: «...О хлебозаготовках, о подпольных антипартийных листовках, о борьбе за культуру, о пьяницах, пьющих все, даже политуру, о поповском дурмане, о нэпманском кармане, о торговом секторе, о фининспекторе, о госплане, об индустриализации, о московской канализации, о косности мужика, о твердом знаке, о коверканье русского языка, о языколомном «кромекаке», об автомобилях и о волах, о китайских делах, о Чемберлене и ему подобных, о русских белогвардейцах злобных».
Этого ему было мало, и он решил критикнуть весь русский народу « в общем и целом». Живо интересовавшийся литературой Сталин, прочитав фельетоны «Слезай с печки» и «Без пощады» гневно написал поэту.
« …А Вы? Стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную „Перерву", что „лень" и стремление „сидеть на печке" является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой! Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата.
И Вы хотите после этого, чтобы ЦК молчал! За кого Вы принимаете наш ЦК?
И Вы хотите, чтобы я молчал из-за того, что Вы, оказывается, питаете ко мне "биографическую нежность"! Как Вы наивны и до чего Вы мало знаете большевиков...»
В 1936 году беспощадной критике подверглось либретто оперы Демьяна Бедного «Богатыри». Спектакль незамедлительно был снят с показа и запрещен. В квартире замолчал телефон, редакции не просили больше ни стихов, ни статей, имя поэта исчезло из учебных программ. Свою огромную личную библиотеку (памятуя, наверное, о судьбе репрессированных коллег) Бедный передал Литературному музею, на жизнь зарабатывал писанием текстов для цирковых программ. Летом 1938 года его исключили из партии.
Демьян Бедный умер от страха, — пишет В. Гордеева. — У него в президиумах было постоянное место, куда он и шел привычно. И вдруг в сорок пятом что-то изменилось. Только, было, направился поэт на свое обычное место во время очередного торжества, как Молотов, недобро сверкнув стеклышками пенсне, спросил его ледяным голосом: "Куда?" Демьян долго пятился, как гейша. Потом доплелся до дома и умер.
« Вышла на Главную рожа суконная!
Всыпала им жандармерия конная!
Славно работали тоже донцы!
Видели лозунги . Да, ядовитые!
Чернь отступала, заметьте, грозя.
Правда ль, что есть средь рабочих убитые
Жертвы...
Без жертв, моя прелесть, нельзя!..»
***
«Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода современности. Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Ремизовым, Аверченкам, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным».
Маяковский. Манифест русских кубо-футуристов.
О Т К Р Ы Т А Я Д В Е Р Ь
В половине шестого с северо-востока, со стороны деревни Сюкияля, в Неуволу вошел молодой человек лет двадцати двух. За ним, увязавшись, бежала небольшая рыжая собачка местной породы, выгрызая на ходу блох, то забегая вперёд, то отставая. Молодой человек сильно волновался, думая о предстоящей встрече. По мере приближения, душевное волнение усиливалось, мысли возникали, роились, путались и не получая развития отлетали.
По русской литературной традиции, установленной Пушкиным и Державиным - литературный патриарх благословляет идущее на смену молодое дарование. В своё время под благословение Льва Толстого водили Лёшу Пешкова - будущего метра, классика и основоположника Максима Горького. Рассчитывая на нечто подобное в отношении себя, к нему то и направлялся литературный недоросль Володя Маяковский.
Неизменный участник клубных скандалов в компании «сукиных сынов и шутов балаганных», молодой поэт, напечатав два стихотворения и вышеупомянутый манифест, дебютировал в альманахе "Пощечина общественному вкусу", потом самостоятельно выпустил сборник "Я" (цикл из четырех стихотворений), написанный от руки, и размноженный литографическим способом в количестве 300 экземпляров.
Более ни чем иным молодой человек известен не был.
В.В.Маяковский. Фото 1913 года.
Горького Маяковский впервые увидел год назад на частной квартире, где собирался сделать доклад о футуризме. Собралось человек тридцать друзей и знакомых. Привыкший к большой аудитории, в которой всегда есть оппоненты, и, стало быть, надо с кем-то спорить, кого-то громить, на этот раз он не нашел нужного тона, "громящие" фразы оказались неуместными. Маяковский растерялся и в смущении убежал.
Горький же отметил эту застенчивость. Увидев в Маяковском творческую неординарность и темперамент он, не любивший всякого рода эгоцентрического кривлянья, весьма снисходительно отнесся к молодому поэту. « Маяковский хулиган, - говорил он. - Хулиган от застенчивости... Он болезненно чуток, самолюбив и потому хочет прикрыться своими дикими выходками». И ещё « Он молод, ему всего 20 лет, он криклив, необуздан, но у него, несомненно, где-то под спудом есть дарование. Ему надо работать, надо учиться, и он будет писать хорошие, настоящие стихи. Я читал его книжку стихов. Какое-то меня остановило. Оно написано настоящими словами».
Горький, отвергая футуризм как литературное течение, все-таки выражал симпатии к поэтам-футуристам. И его фраза: "В них что-то есть!" - сказанная после выступления футуристов в кафе "Бродячая собака", стала подлинной сенсацией. На вечере читались стихи, и шло обсуждение, и вот в ходе обсуждения, уже почти в конце его, выступил Горький, который произнес короткую речь о "молодом" в жизни, о ценности этого "молодого" и значении "активности". Вот эту "молодость" и "активность" в исканиях футуристов и поддержал Горький.
Это - то и сподвинуло молодого поэта бросить репинский «выпас» и на утреннем поезде отправиться в Мустамяки.
Пройдя деревней вдоль каменного забора и отбившись, наконец, от назойливой собачки, Маяковский ступил на аллею, ведущую к горьковской даче.
Проснувшийся от тяжелого сна и обдумывая планы на день, не ожидавший ни каких визитов, классик, привычно поглядел в окно. И вот те, здрастье!
Позже, уже зрелый, но продолжавший автоматом ёрничать, Маяковский опишет знаменитую встречу в автобиографии:
« Май. Выиграл 65 рублей. Уехал в Финляндию. Куоккала.
Семизнакомая система (семипольная). Установил семь обедающих знакомств.
В воскресение «ем» Чуковского, понедельник Евреинова и т.д.
В четверг было хуже - ем репинские травки. Для футуриста ростом в сажень – это не дело.
Вчера шатался пляжем. Пишу « Облако». Выкреплосознание близкой революции.
Поехал в Мустамяки. М.Горький. Читал ему части «Облака».
Расчувствовавшийся Горький оплакал мне весь жилет. Расстроил стихами. Я чуть загордился. Скоро выяснилось, что Горький рыдает на каждом поэтическом жилете.
Всё же жилет храню. Могу кому – нибудь уступить для провинциального музея .
65 рублей прошли легко и без боли».
Подробнее, описывает эту встречу жена писателя Мария Фёдоровна Андреева, перенося время действия на осень 1914 года:
«Ко мне пришла снизу служащая и сказала: «Мария Федоровна, там пришёл какой – то длинный, очень длинный человек и хочет видеть непременно Алексея Максимовича. Что ему сказать? Говорю ей:
- «А вы подождите, я сначала посмотрю сама и скажу» Пошла к Алексею Максимовичу. Он работал. Я не стала его тревожить, у него всегда было обыкновение работать до часу, до половины второго.
Жили мы в большом деревянном доме, в верхнем этаже, а низ почти целиком занимала огромная комната, она же гостиная, она же столовая. В дальней части этой комнаты действительно стоял какой-то очень высокий человек, молодой, довольно красивый. Показался он мне на кого-то похожим, а кто такой сразу не вспомнила, Подошла к нему и говорю:
- Здравствуйте! Алексей Максимович не может сейчас с вами разговаривать. Вы, что к нему по делу приехали?»
По обыкновению застеснявшись, но всегда готовый к скандалу, молодой поэт взвыл:
- Матушка!
- Ни какая я вам не матушка!
Маяковский, ещё больше смутился и, обдумывая, что бы ещё отмочить, брякнул.
« - Не знаю, как вам сказать. Должно быть, по делу. А, в общем, мне просто его видеть хочется.
- Чудесно! Так вот и подождите.
У нас стоял ещё утренний завтрак на столе. Спрашиваю:
-Вы кофе хотите? Или может быть чаю?
- Да, не откажусь.
- Вот и хорошо. Вы посидите, я пойду скажу, что – бы подогрели.
- А вы не боитесь, что я у вас серебряные ложки украду?»
Великая драматическая актриса обернулась и, держа паузу, поглядела на шалуна взглядом, от которого, ежась, становился во фрунт жандармский генерал Джунковский. А потом, как оплеуху влепила.
« - Нет у на серебянных ложек! Болван!
- Пришла, принесла кофе, пододвинула хлеб, ветчину, что там ещё было, прошу:
- Угощайтесь, пожалуйста! Потом спросила:
- А вы не Маяковский?» Более смущаться и дерзить Мальвине поэт не решился.
- Маяковский ! Я…! Я…!
Накормив голодного визитёра так, что он с трудом вылез из-за хрупкого дачного столика, хозяйка, исключив всякие возражения, погнала его в лес, по грибы. Помотавшись по мустамякским болотам несколько часов с хорошо натренированной Марией Фёдоровной, будетлянин «сдох» и замученный «лапками вверх» повалился на влажный мох.
« С него слезла вся эта шелуха - продолжает свои воспоминания Андреева - он стал рассказывать, как был он маленьким, как жил на Кавказе. Потом он стал рассказывать про свои стихи, читал их вслух, и совсем не такие, какие читала я. Помню, мне очень понравилось одно, оно начиналось так:
Послушайте!
Ведь если звёзды зажигают –
Значит это кому-нибудь нужно…
Голос у него хороший был, читал он, как хороший актёр.
За обедом, говорил больше Алексей Максимович, а Маяковский больше слушал, и по тому, как он смотрел на Алексея Максимовича, и по тому, как Алексей Максимович на него посматривал, я твердо знала, что мое предположение о том, что они друг в друга влюбятся, правильно, - весьма ближайшее будущее показало, что это так и было. Алексей Максимович сильно увлекся Владимиром Владимировичем, а Владимир Владимирович, несомненно, чувствовал то, что большинство настоящих талантливых людей по отношению к Алексею Максимовичу - огромное уважение и благодарность.
Такова была первая встреча Алексея Максимовича с Маяковским. Помню, Маяковский несколько раз приезжал к нам в Мустамяки.»
Эта фраза и объясняет несоответствие у авторов даты визита.
Горький, вспоминая о встрече в Мустамяках, писал И. Груздеву, что Маяковский читал «Облако в штанах», поэму «Флейта-позвоночник», лирические стихи, «Стихи очень понравились мне, и читал он отлично...»
Желчный Иван Бунин добавляет: «Большим поэтом" окрестил его, кажется, раньше всех Горький: пригласил его к себе на дачу в Мустамяки, чтобы он прочитал у него в небольшом, но весьма избранном обществе свою поэму "Флейта-Позвоночник", и когда Маяковский кончил эту поэму, со слезами пожал ему руку: - Здорово, сильно... Большой поэт!
Алексей Максимович предложил Маяковскому печататься у него в журнале «Летопись». Издательство «Парус», где Горький был главным редактором – сразу выпустило первый сборник стихов Маяковского – «Простое, как мычание».
Вот так, в Мустамяках, молодому поэту распахнулась дверь в большую литературу.
В это время Маяковского «забрили» в солдаты. В начале сентября 1915 Маяковского призвали на военную службу. На фронте героически рубились штабс-капитан Зощенко и драгунский корнет Гумилёв, остальной «Серебряный век» уклонялся и потихонечку «бегал» от службы. Маяковский летит в Мустамяки и просит помочь Горького. Влиятельный писатель устраивает его на службу чертёжником в автороту Петроградского гарнизона. Маяковский, не напрягаясь на службе, бьёт на бортах грузовиков трафареты «служебная», разрисовывает черепами башни броневиков, и продолжает печататься и участвовать в публичных выступлениях.
Взаимная симпатия перерастает в дружбу. Горький дарил Маяковскому книгу «Детство» с надписью: «Без слов, от души. Владимиру Владимировичу Маяковскому М. Горький». Несколько позже был сделан ответный подарок на отдельном издании «Облака в штанах»: «Алексею Максимовичу с любовью»; на поэме «Флейта-позвоночник»: «Алексею Максимовичу с нежной любовью – Маяковский.
Великая дружба закончилась недоразумением едва не перешедшим в драку.
Как-то зимой девятнадцатого года известный авантюрист и литератор В. Шкловский нашептал гражданке Брик, будь то бы Горький, весьма неблаговидно охарактеризовал многотрудную сексуальную жизнь пролетарского поэта. « Рятуйте, гражданы! » и Брик стремительно понеслась, по частным лицам и организациям, раскручивая скандал и ища защиты и управы.
Оббегав пол-Москвы, отчаянная sex-правозащитница, заявились к классику, требуя объяснений. Горький ответил, характерно окнув в первом слове : « Пошла …….. » и указал ей на дверь. Брик рванула по начальству. Далее дословно: « Я рассказала эту историю Луначарскому и просила передать Горькому, что он не бит Маяковским только благодаря своей старости и болезни".
Забавно представить Пушкина бьющего старика Державина.
Алексей Максимович, как помню,
между нами
что-то вышло
вроде драки
или ссоры.
Я ушел,
блестя
потертыми штанами;
взяли Вас
международные рессоры.
* * *
Ш А Р Ф К О Л О М Б И Н Ы
Собираясь рассказывать об очередном мустамякском дачнике, я наткнулся на историю, необычным образом связавшую его с только что «блеснувшим потёртыми штанами» Владимиром Владимировичем. Чего общего между и поэтом Маяковским и художником Шухаевым ? Правильно – женщина. Но не всё так просто .
Оказавшись осенью 1928 года в Париже, Маяковский знакомится с девушкой, вывезенной заботливым дядей во Францию из России.
«Двадцатидвухлетняя, красивая, высокая, длинноногая, с выразительными глазами и яркими светящимися желтыми волосами, пловчиха и теннисистка, она, фатально неотразимая, обращала на себя внимание многих молодых и немолодых людей своего круга».
Вспоминает Эльза Тироле сестра Лилии Брик. "Я познакомилась с Татьяной перед самым приездом Маяковского в Париж и сказала ей: "Да вы под рост Маяковскому". Так, из-за этого "под рост", для смеха, я и познакомила Володю с Татьяной. Маяковский же с первого взгляда в нее жестоко влюбился".
Татьяна Яковлева
Завязывается стремительный роман.Маяковский забывает Брик, безумствует, пишет «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и вот это:
ПИСЬМО ТАТЬЯНЕ ЯКОВЛЕВОЙ
В поцелуе рук ли, губ ли, в дрожи тела близких мне красный цвет моих республик тоже должен пламенеть. Я не люблю парижскую любовь: любую самочку шелками разукрасьте, потягиваясь, задремлю, сказав - тубо - собакам озверевшей страсти. Ты одна мне ростом вровень, стань же рядом с бровью брови, дай про этот важный вечер рассказать по-человечьи. Пять часов, и с этих пор стих людей дремучий бор, вымер город заселенный, слышу лишь свисточный спор поездов до Барселоны. В черном небе молний поступь, гром ругней в небесной драме,- не гроза, а это просто ревность двигает горами. Глупых слов не верь сырью, не пугайся этой тряски,- я взнуздаю, я смирю чувства отпрысков дворянских. Страсти корь сойдет коростой, но радость неиссыхаемая, буду долго, буду просто разговаривать стихами я. Ревность, жены, слезы... ну их!- вспухнут вехи, впору Вию. Я не сам, а я ревную за Советскую Россию. Видел на плечах заплаты, их чахотка лижет вздохом. Что же, мы не виноваты - ста мильонам было плохо. Мы теперь к таким нежны - спортом выпрямишь не многих,- вы и нам в Москве нужны, не хватает длинноногих. Не тебе, в снега и в тиф шедшей этими ногами, здесь на ласки выдать их в ужины с нефтяниками. Ты не думай, щурясь просто из-под выпрямленных дуг. Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Не хочешь?
Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем. Я все разно тебя когда-нибудь возьму - одну или вдвоем с Парижем.
А что Татьяна?
«Мы виделись почти каждый день. Он ухаживал за мной так, как никогда никто не ухаживал. Цветы, разговоры о поэзии, стояние под снегом. Он меня безумно ревновал… Мои родные не понимали степень близости наших отношений. Я никогда никому не рассказывала об интимной стороне наших отношений. Это только мне принадлежит… Маяковский мне нравился. И как мужчина, и как поэт, которого я всегда знала и любила».
Любила и хотела, но обратно в Москву, ни как не собиралась. Роман не получил дальнейшего развития. Маяковский из весёлого Парижа вернулся в холодную осеннюю Москву, где его ждали товарищ Костров, гражданка Брик и револьвер.
«Это была замечательная пара. Маяковский очень красивый, большой. Таня тоже красавица - высокая, стройная под стать ему. Маяковский производил впечатление тихого, влюбленного. Она восхищалась и явно любовалась им, гордилась его талантом. У нас сложилось впечатление, что дю Плесси Таня не любила, а с Маяковским у нее была настоящая любовь, и нам казалось, что они созданы друг для друга. Когда мы узнали о трагической смерти Владимира Владимировича, мы с сожалением и горечью подумали о том, что, будь они вместе – этого бы не случилось». Это написали близко наблюдавшие парочку , художники Вера Федоровна и Василий Иванович Шухаевы , о которых я и собирался рассказывать вначале, а любящим дядей Татьяны был Александр Евгеньевич Яковлев известный художник ,замечательный человек и друг Василия Ивановича .
В. Шухаев. Тройной портрет. Александр Яковлев, Василий и Вера Шухаевы
Василий Иванович Шухаев родился в 1887году, в семье сапожника, рано осиротел. Однако сумел поступить в Строгановское училище в Москве, занимаясь под руководством К. А. Коровина. Затем продолжил образование в Петербургской Академии Художеств, где учился его ровесник Александр Яковлев.
Став неразлучными друзьями, Шухаев и Яковлев и в искусстве стали единомышленниками. Оба посещали класс Дмитрия Кардовского, талантливого педагога, учившего студентов мастерству рисунка и прививавшего им интерес к строгой палитре старых мастеров. Вместе они основали «Цех святого Луки» – союз художников, ратовавших за возрождение традиций и живописной техники старых мастеров. В их творчестве, в полной мере, нашло отражение новое для тех лет направление - неоклассицизм.
В 1913 году Шухаев уехал в Италию как пенсионер "Русского общества в Риме". Вскоре к нему присоединился Яковлев. В Италии художники изучали работы старых мастеров, много рисовали с натуры. К числу программных произведений относится их двойной автопортрет, названный "Арлекин (Яковлев) и Пьеро (Шухаев)".
Идея этого автопортрета у них возникла под впечатлением от спектакля В. Э. Мейерхольда "Шарф Коломбины", поставленного в 1911 г. в "Доме интермедий" в Петербурге; оба художника принимали участие в постановке.Точный академический рисунок, гладкая живопись, нарочито симметричная композиция этого полотна были своеобразной реакцией на эксперименты и новшества, отличавшие искусство тех лет. Яковлев закончил свою часть автопортрета еще в Италии, а работа Шухаева затянулась на долгие годы и была окончательно завершена лишь в 1962 году, через четверть века после кончины соавтора и друга.
Революция застала Александра Яковлева во Франции, а Василий Шухаев оказался в центре революционных событий в Петрограде.
В августе 1919 Шухаев женился на художнице Вере Федоровне Гвоздевой (1895–1979) . В январе 1920 вместе с женой и художниками И. А. Пуни и К. Л. Богуславской по льду Финского залива перешел границу с Финляндией, несколько месяцев провел в Мустамяках; писал пейзажи, портреты, сюжетные картины и с нетерпением ожидал французской визы, открывавшей ему дорогу в Париж. В письме Игорю Мямлину, исследователю его творчества, Шухаев писал: «В 1920 году мы очутились в Финляндии и, узнав, что Яковлев в Париже, мы немедленно с ним списались. Он принялся за хлопоты для нас визы во Францию»
В 1921 году Шухаев был уже в Париже и воссоединился со своим другом Яковлевым. Он поселился на Монпарнасе и влился в творческую жизнь столицы русской эмиграции. Финскую серию картин художник показал публике в том же году, приняв участие в выставке русских художников, организованной объединением «Мир искусства» в галерее Ла Боеси.
Шухаев открыл школу живописи и рисования, не оставлял и собственных занятий искусством: он создал портреты А. Е. Яковлева (1927), С. С. Прокофьева (1932), Ф. И. Шаляпина (1934) и других, оформлял спектакли, писал натюрморты, жанровые картины, пейзажи.
В феврале 1935 г. Шухаев вернулся на родину. Жил в Ленинграде и Москве. Однако вскоре его постигла участь многих бывших эмигрантов: В апреле 1937 был арестован по обвинению в шпионаже и приговорен к 8 годам исправительно-трудовых лагерей; этапирован во Владивосток, а оттуда – на Колыму. Работал художником в Магаданском областном музыкально-драматическом театре. Был освобожден из лагеря весной 1945 «по отбытии срока наказания» без права проживания в 16 городах страны. В 1947 поселился в Тбилиси, стал профессором Тбилисской Академии Художеств, занимался живописью. В 1962 г. была организована первая на родине персональная выставка художника. Скончался Василий Иванович Шухаев в 1973 году.
А как сложилась судьба Татьяны Яковлевой? Бертран де Плесси, муж Татьяны, организатор первой эскадрильи Свободных французских военно-воздушных сил де Голля, в июле 1941 года был сбит над Средиземным морем. Впоследствии Т.Яковлева вышла замуж вторично, переехала в США и прожила долго и счастливо. Умерла Т.А. Яковлева - Либерман в 1991 году.
* * *
К Р Ы Ш И
По мнению специалистов, исследователей творчества Шухаева: «Серия произведений, выполненных в Финляндии, была создана под влиянием эмоциональных переживаний покинувшего родину художника, что интереснейшим образом повлияло на его живописную манеру. Работы, созданные в Финляндии, отличаются от ранних произведений мастера своей строгостью в разработке деталей и примитивистской, почти наивной трактовкой формы. Его персонажи напоминают крестьянскую серию Н.С. Гончаровой и в то же время вызывают в памяти работы фламандца Питера Брейгеля».
В своей монографии, посвященной мастеру, Игорь Мямлин подчеркнул драматический, почти театральный настрой пейзажа «Финская деревня. Крыши»: «Он построен как фрагмент ясно сконструированной театральной декорации – с колючими островерхими домами, с острыми углами крыш. На крыльце баба выплескивает из таза воду, силуэтом на первом плане показан идущий в черную баню мужик.
Строгая охряная цветовая гамма, угловатые очертания предметов, колючие формы голых деревьев, тянущих ветви к бледному серому небу, и острые крыши изб составляют основу композиционно-колористического решения картины «Финская деревня. Крыши»».
Искусствовед Н. А. Элизбарашвили в книге «Проблемы пейзажной и портретной живописи В. И. Шухаева» пишет: «Пейзаж, как самостоятельный жанр, впервые появился в творчестве Шухаева во время его десятимесячного пребывания в Финляндии в 1920 г. Дошедшие до нас произведения и фотографии с тех работ, местонахождение которых неизвестно, говорят скорее о преобладании в этих пейзажах черт воображаемых, а не натурных, хотя натура для художника всегда была определяющей основой творчества».
Сведений о том, где жил Шухаев в Мустамяках нет. Не придав значения началу фразы, попытался я поискать в деревне «натуру, определяющую основу творчества».
.
Колодец .1920 .
Картина «Колодец». Весна. Деревья голые. Солнце на юге. Декоративные, похожие на извержение вулкана на старых гравюрах, облака. Художник смотрит с востока на запад. Единственный «журавль» в деревне стоял у дома Слязя в районе фермы, но он мог быть поставлен позже нашими ленивыми соотечественниками. Финны таких колодцев не строят, не навешивают ставень, не ставят бессмысленных воротец с завалившейся дверью и не сидят по завалинкам, для них более характерны распиловка и укладка дров на следующей картине. Нелепое строение слева. Лубочные квадратные окна. Типична для финских домов только пристройка. На картине в неё мужик пытается загнать корову. Но пристройка не может быть хлевом. Финляндцы ставят скотные дворы отдельно от домов.
Село. Финляндия. 1920
Картина «Село. Финляндия». Невозможно сориентироваться по частям света. Очень похожий, возможно, тот же дом. Два окна с фасада, с боку воротца. Бабы на завалинке. Горизонт скрыт. Дом на вершине холма. Как-то уж очень это всё по-русски.
Финляндия. Деревня . 1920.
« Картина «Финляндия. Деревня». Тут уже есть за что зацепиться. На полотне средина зимнего дня. Солнце на юге, тени падают на север за строения. Художник смотрит с запада на восток. Как и на всех других картинах - близкая линия горизонта холмистых Мустамяк. Сто метров ровной поверхности, за тем следует спуск, (видна только крыша дома), и домики уже на вершине другого холма. Пространство сжато, строения смещены. Деревья – стилизованные берёзы. На доме по центру просматривается вывеска «бакалея». Можно предположить, что это, стоявший на холме и сгоревший в войну, магазин начала века, а вся картинка, ещё не заросший кустами, вид на Бойково с холма. Сейчас он выглядит так, если смотреть с точки, в которой стоит мужик с топором.
Знаменитые «Крыши». Увидев эту картину впервые, сразу насторожился. Уж очень всё знакомо.
В деревне стоят четыре похожих дома, схожие по конструкции и размерам. Один в Бойкове рядом с сортучастком, три других в Кирьявале на краю деревни, на хуторе. Дома построенные, судя по состоянию и зарубке на стене в одном из них, в 1912 году, по-видимому, одной и той же плотницкой артелью. Сейчас один из домов перестроен до неузнаваемости, три других незначительно перестроены, но сохраняют вид изначальный.
Финская деревня. Крыши. 1920 год
Проверяем по двум основным признакам: размерам и расположению относительно сторон света. Размер проверяем по среднему росту в 165 см женщины на крыльце. Проходят все три сохранившиеся дома.
Лето по цвету неба ближе к осени. Первая половина дня. Солнце на юге, юго-востоке. В тени западная стена и фасад, обращённый на север. Так сориентированы на местности только два из четырёх домов, но рядом с домом в Бойково никогда не было надворных построек. Остался один дом на хуторе, и я его очень хорошо знаю.
Разберёмся.
Если «Крыши», значит много крыш, но очень трудно впихнуть на холст так много. Василий Иванович сумел, снова сжав существующую картинку и кое-что хитро добавив.
Художник смотрит с севера-востока на юго-запад. В сжатом пространстве «банька» приближена к дому, но это не банька, это погреб, открытый на просушку. Крыша баньки правей. Слева внизу тени от стоящего рядом сарая. Наваливающееся сзади высокое строение усиливающее общее «крышное» впечатление, неправдоподобно. Дом так стоять не может, он добавлен к существующей натуре. Что натолкнуло художника на мысль написать это нелепое сооружение и усилить «крышность»? Правильно. Высокие деревья, стоящие позади первого дома. Всё очень похоже. Есть такой домик.
Реальны: размеры дома, положение относительно сторон света, надворные постройки, сложная, редко применяемая четырёхскатная кровля над крыльцом, слуховое окно над ним, наличники на первом окне и четыре продольные балки под крышей. Всё узнаваемо. Всё реально существует.
Совершенно не реальны: разные окна на фасаде, разные наличниками, нелепое сооружение над трубой и перетащенное под самую крышу слуховое окно на фасаде. Мужик стоит в тени ещё одной постройки - шестой по счёту на участке площадью в десять квадратных сажень. А высокая точка, с которой смотрит художник? Она где? На шестой крыше? Шесть строений на такой площади – маловероятно.
И как бы мне не хотелось иного, пожалуй, справедливо утверждение Нонны Анастасьевны Элизбаршвили о « преобладании в пейзажах черт воображаемых ».
IV
«Варвар - у древних греков и римлян: название чужеземца» Толковый словарь Ожегова.
В А Р В А Р Ы
ПЕРЕСТАВЛЕНИЕ СВЕТА
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|