ОТ ОЗВУЧЕННОЙ ПАНТОМИМЫ К ЧЛЕНОРАЗДЕЛЬНОЙ РЕЧИ

Зарождение и цервые этапы развития языка протекали, по всей видимости, в условиях постоянного взаимодействия поведения в игровой и реальной (наличной) ситуации при доминирующем значении последней. Первые драматические действа имитировали прежде всего те моменты пережитой реальной ситуации, которые были наиболее сильно эмоционально окрашены (стрессовые). Это появление объекта охоты нли врагов, схватка, поражение, победа н т. п. Естественно, что изображение этих моментов сопровождалось эмоциональными выкриками (боевой клич, крики ярости, отчаяния, радости и т. п.), которые были уже не выражением эмоций* а лишь обозначением их.

Тот факт, что изображение пережитого события сопровождалось озвучиванием, признают многие исследователи. А.А. Леонтьев считает, что "на определенной ступени развития в распоряжении первобытного человека должен был оказаться «двойной комплект» сигнальных средств для одних и тех же трудовых ситуаций – действие и звук; причем звук был пригоден практически для всех условий сигнализации (кстати, он был, вероятно, очень громким – вспомним звуки, издаваемые гориллой), а действие – отнюдь не для всех: оно не годилось ни ночью – в темноте, ни в густом лесу, ни в условиях сильно пересеченной местности"57.

Эта традиция сочетать игровое действие со звуковым сопровождением была свойственна и первобытному искусству. Пантомимическое представление в большинстве случаев должно дополняться рассказом или описательной песнью; поэтому в простом изображении действительных событий, характеризующем низшие формы эпического искусства, оба эти средства интеллектуального выражения обыкновенно выступают вместе (И. Гирн). Остатки этой традиции можно увидеть и в античной драме с ее хором, и в мистериях, в народных танцах (например, хороводы).

Хотя факт параллельного существования действия и связанного с ним озвучивания мы считаем фундаментальным для возникновения членораздельной речи, сам по себе он является лишь условием, но не объяснением этого процесса. Можно говорить только об одной знаковой системе, а именно имитирующем действии, звуковое же сопровождение было лишь сопутствующим и вспомогательным средством. Задача как раз и состоит в том, чтобы понять, благодаря чему произошло перераспределение знаковой функции между действием и звуком и каким образом нечленораздельное звуковое сопровождение (эмоциональные выкрики, звуко-изобразительные возгласы) действия превратилось в членораздельную речь.

Здесь необходимо начать с поиска внешних факторов, детерминирующих определенные внутренние изменения в мышлении первобытного человека. К ним мы бы отнесли прежде всего повышающееся разнообразие реальных (трудовых, боевых) ситуаций, в которых приходилось ему участвовать. Разнообразие это вызывалось обостряющейся конкуренцией между враждебными племенами в условиях демографического взрыва, вынужденной миграцией, "иоумне-нием" животных и врагов (людей и хищников), постоянным контролем за экологической нишей. Возрастает объем общения. Чтобы руководить коллективом, лидеры племени сами должны обладать необходимым внутренним разнообразием знаний (закон необходимого разнообразия в управлении), их сознание должно было быть способным формировать общее и учитывать специфическое в множестве ситуаций. Разнообразие ситуаций, усложнение деятельности в них, с одной стороны, требует, а с другой – развивает как аналитизм мышления, так и его способности к синтезу, к схематизации ситуаций.

Поскольку игровых ситуаций становится все больше и больше, уже простое наложение их в сознании друг на друга приводит к вычленению более детальных их элементов, к тому же общих для многих ситуаций. Контекст пантомимы, который до этого состоял из крупных фрагментов, осознанно дробится на все более мелкие "блоки". В связи с этим и "звуковое сопровождение" также должно дробиться: длинные звуки стягиваются, повторяющиеся короткие (hon-hon-hon) варьируются, становясь различными. Число звуков увеличивается. При этом можно предположить, что одинаковые элементы в разных пантомимических контекстах озвучивались по-разному. Возникала контекстная синонимия, которая в процессе синтеза превращалась во внеконтекстную. В результате контекст пантомимы расчленяется до элементарных действий-команд, в простейшем случае до указания на объект и действие с ним. В этой связи показательны этимологические наблюдения Н.Я. Марра, который одному корню приписывает два значения – указание на него (человека) и связанное с этим действие: ""имя" как " обозначение", "указание" оказалось происходящим от "руки", указывающей части тела, потому что, например, глагол toda в грузинском одновременно значит в форме u-toda "протянул ему", "преподнес ему", происходя от tod (tot) "рука", "лапа", и "назвал его", собственно "указал на него", буквально "рукой (сделал) на него""58.

Впоследствии из таких элементарных озвученных действий развиваются слова-предложения с последующим вычленением групп подлежащего и сказуемого (ср. развитие детской речи).

Как повторное воспроизведение аналогичной ситуации, так и (тем более) повторение схожих пантомимических элементов в разных контекстах приводило к осознанию различной важности деталей изображаемых картин. Некоторые из них признавались жизненно важными вообще (объект охоты, оружие и т. п.), другие только для целей данного коммуникативного акта – вычленялись ядерные элементы. Так или иначе при изображении ситуации некоторые детали оказывались лишними и утрачивались (эллипсисы, приводящие к контекстной многозначности). Происходила редукция пантомим. Но она состояла не только в отсеве избыточных элементов, но и во взаимных сдвигах изображений, в их сопоставлении, так как изображение одного и того же предмета может быть то более, то менее развернутым в зависимости от его роли в ситуации, и изображаться может то одна, то другая его сторона. В этих оппозиционных сопоставлениях все очевиднее становится целесообразность обобщенного изображения элементов. Но это неизбежно приводит к внеконтекстной неоднозначности (волнообразное движение рукой может изображать и полет птицы, и волну, и движение змеи). И здесь, вполне возможно, приходит на помощь "звуковое сопровождение", которое при изображении разных предметов различно. Таким образом, звук становится важным для взаимопонимания смыслоразличительным средством и при этом "условным", "символическим".

Аналитическая тенденция сочетается с противоположной – синтетической: одинаковые и обобщенные элементы многих ситуаций выстраиваются в схемы, соответствующие уже не одной, а целому классу поведенческих задач. Нетрудно представить себе, что при этом "звуковые сопровождения" таких элементов объединялись в звуковые комплексы, которые уже осознавались как членораздельные. Более сложным блокам пантомимы соответствуют комбинации таких комплексов.

Постепенно на обобщенном уровне происходит "обрастание" исходных категорий "объект" и "действие" новыми абстракциями. К ним в первую очередь, видимо, относятся категории пространства, времени и результата действия, а также качества (предметов). Это наиболее жизненно значимые категории: если сообщается о каком-либо событии, то как-то надо указать на то, где оно произошло, было ли оно в прошлом или произойдет в будущем; результат действия связан с одной из самых древних категорий человеческого мышления – причинностью, говоря более общо, последовательностью. Осознание связи между действием как причиной и результатом как следствием жизненно важно для организации будущего эффективного поведения. Этимологические изыскания по многим языкам разных семейств дают интересную картину: причинная лексика этимологически восходит к значениям, так или иначе связанным с действием. По данным О.В. Маслиевой, из 25 обследованных языков в 14 причинная лексика произошла от слов со значением конкретного вида действия, в девяти – со значением действия вообще, в одном – орудия труда и в одном – предмета труда.

Возрастание разнообразия "звукового сопровождения" действия проходило под влиянием по крайней мере двух внешних факторов: времени передачи команды и усилий, необходимых для этого.

Как бы ни был хорошо отработан подготовительный этап деятельности и как бы ни были рефлекторны отдельные действия, непредвиденные обстоятельства всегда возникали во время охоты или битвы с враждебным племенем. Лидеры должны были руководить текущей деятельностью. Полная пантомима не годилась для этого, изображение действия требовало много времени и не всегда могло быть воспринято. В этих условиях надо было сокращать до минимума изображение и шире пользоваться звуковыми сигналами. С увеличением наборов звуков и с осознанием возможности их комбинирования они все чаще становятся из сопровождения самостоятельными знаками, замещающими внешнее действие и выступающими представителями его внутреннего образа. Трудоемкая пантомима редуцируется и постепенно становится сопровождающей речевую деятельность.

Переход от пантомимы к членораздельной речи осуществлялся в три семиотических этапа в соответствии с типами знаков. Пантомимическое действие, как уже говорилось, представляло собой последовательность иконических знаков, значениями которых были впечатления о событиях, а объектом изображения – сами события. Взаимопонимание было тем полнее, чем подробнее пантомимически изображался сам объект, а это было возможно при достаточной полноте отражения объекта в сознании передающего информацию. При этом "звуковое сопровождение" пантомимы было хотя сначала и малосущественной, но частью знака, ассоциативно связанной в сознании с изображаемым действием.

Затем в процессе редукции пантомимы, с приобретением смыслоразличительной функции звуковой частью иконических знаков и с расширяющимся комбинированием звуки все больше стали заменять собственно пантомимические элементы, выступая как знаки-индексы по отношению к пантомимическому знаку, а следовательно, и к его образу (впечатления об объекте включали звуковую реакцию на него). По мере редукции пантомимы происходила все большая символизация звучания по отношению к образу объекта, поскольку мотивирующее и связующее звено между ними – действие – исчезало. Пантомима (ее элементы) сыграла роль посредника; в результате максимальной редукции ее образа в сознании она превратилась в лексическое значение звучащего слова, основным содержанием которого стала мысль о роли объекта или действия в некоторой реальной ситуации.

Что же мог представлять собой первобытный язык? Мы уже говорили о том, что это был набор слов-предложений, или команд, со сложной семантикой, с непредставленными в плане выражения образом объекта и образом действия.

Первоначально общение, видимо, проходило в "повелительном наклонении", которое, возможно, и не осознавалось как грамматическая категория (просто не было оппонирующих категорий), и поэтому его нельзя признать лингвистическим явлением. Семантика коммуникативной единицы сводилась к командам, которые исходили прежде всего от лидера сообщества, например: "лицо У – иди туда". С осознанием и развитием категории времени возможность выражать действие в настоящем времени или перфекте. Коммуникативная необходимость требовала, а аналитико-синтетическая способность мышления делала возможным расчленение семантических комплексов, если в них имелись одинаковые семантические составляющие, объединение их элементов на основе единого представления (о классе объектов, о способе действия) в единую фонетическую структуру – с одной стороны. С другой стороны, расширялось использование комбинаций как слов-предложений, так и вычленяемых из них озвученных семантических элементов.

Для осуществления общения (для описания событий еще долго будет служить пантомима) коллективом должны быть выделены, пускай первоначально и аморфные, языковые знаки, с помощью которых можно было бы назвать лицо, действие, его объект, время действия и результат. Звуковые же комплексы, означающие единицы этих категорий, формировались в процессе общения членов первобытного социума.

Если мы признаем выдающуюся роль лидера в языкотворчестве, то должны признать и уникальность звукового оформления семантических единиц в каждом социуме. А это означает, что при первобытно-общинном строе должно существовать великое множество различных языков, а при их "скрещивании" – бурный рост лексики нового языка. До сих пор у народов, отдельные социумы которых слабо связаны между собой экономически, существуют поселения, говорящие на своем языке. Это относится к папуасам Новой Гвинеи, аборигенам Австралии и некоторым районам Африки. На Кавказе до сих пор встречаются "одноаульные языки".

Так, на наш взгляд, возникла собственно человеческая, коммуникативная система, которой свойственны: 1) иерархия алфавитов по Н.И. Жинкину (фонемы, морфемы, имена), 2) синтаксис предложений, 3) неоднозначность имен. Последние, комбинируясь, выполняют операцию осмысливания. "Это операция, при помощи которой в сообщение вводится информация о вещах, еще не названных, через вещи, уже названные. Именно эта операция разрешает в сочетании конечного числа имен передавать бесконечное число сообщений"^[18] Эту коммуникативную систему Н.И. Жинкин и называет системой расширяющихся сообщений с изменяющимся языком.

Основные этапы становления этой системы см. в таблице.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Сообщества первобытных людей всегда владели некоторыми средствами общения. Естественнее всего предположить, что сначала это была пантомима, сопровождаемая нечленораздельными звуками (ср. средства общения обезьян). Почему и как произошел переход от пантомимы к членораздельной речи?

Можно наметить следующее отличие звуковой речи от пантомимы: а) большая обобщенность языковых единиц, обеспечивающая их повышенные комбинационные возможности для описания разнообразных ситуаций; б) легкость их воспроизводимости, отвечающая экономии энергии при общении; в) лаконизм контекста, соответствующего ситуации, что способствует оперативности общения.

Эти особенности звуковой речи были вызваны к жизни, надо полагать, неуклонным ростом мощности потоков информации, циркулирующей как внутри первобытного сообщества (внутренние потоки), так и между ним и окружающей средой (внешние потоки).

Рост внутренних информационных потоков обусловлен следующими факторами. Тяжесть борьбы за существование через стрессируемость организма расшатывала генетический фонд первобытных людей, делая его многообразным Соответственно разнообразными становились и их индивидуальные способности, расширялся диапазон выраженности инстинктов и потребностей и прежде всего инстинктов роста, познания и свободы. Все это приводило к усложнению иерархии сообщества, к частному перемещению индивидов по уровням и к трудностям управления коллективом. Возрастает роль доминирующих индивидов и лидеров Для контроля над сообществом и управления им необходимо оптимизировать сбор и обработку информации о его состоянии.

Усложняющиеся формы труда и борьбы, взаимодействующие с развивающимся мышлением, требовали более тонкого и информированного управления.

Рост влияния информационных потоков связан, во-первых, с необходимостью контроля за состоянием экологической ниши, в которой господствовало сообщество древних людей, в частности с контролем за враждебными племенами, во-вторых, с миграцией, вызываемой демографическими взрывами и требующей учета разнообразия внешних ситуаций; в-третьих, с охотой на крупных животных, которых необходимо было выследить и, скоординировав свои действия, загнать в ловушку.

Итак, увеличение форм взаимодействия членов сообщества, а всего сообщества – с внешней средой требовало замены наглядно-образных, связанных с большими затратами энергии и времени средств общения (пантомима) на более гибкие, разнообразные и экономичные средства, каковые содержал звуковой язык. Как происходила эта замена, уже не столь важно. Но можно предположить следующие ее этапы.

Общение между первобытными людьми обязательно должно было выйти из наличной ситуации, и передаваемая информация должна была относиться к прошлым или будущим событиям. Элементарные средства общения имели "управленческий" характер: "отрезок" пантомимы, звук или их сочетание представляли собой команды для внешнего или внутреннего действия и содержали в себе информацию о действующем лице, его действии и объекте. Будучи отвлеченной от наличной ситуации, эта информация становится чисто знаковой, т. е. обозначает "отсутствующее" действие или его объект. Пантомимическое действие, сопровождаемое звуком, было поэтому знаковым поведением.

Выполняя одну и ту же знаковую функцию, пантомима и звук как бы конкурировали между собой, и в этой конкуренции победил более экономичный и оперативный звук. Нечленораздельный звук, становясь многозначным, начал варьироваться и стягиваться до тех пределов, в которых он оставался отличимым от других звуков. Каждый такой звук имел свое значение – образ отрезка пантомимического действа. Это уже были слова-предложения.

Возрастающее число и разнообразие ситуаций, в которых участвовал древний человек, потребовали их большего дробления и обобщения в сознании, что в свою очередь вызвало необходимость комбинирования становящихся все более абстрактными значимых звуков для описания ситуаций. Так возникли членораздельные предложения.

^[1] Paget R.A.S. The origins of language with special reference to the Paleolitnic age. – Cahiers dTiistoire mondiale. 1956. t.l, N2. p. 399–426.

^[2] Материал этой главы частично опубликован в кн.: Онтология языка как общественного явления. М., 1983. – Примеч. ред. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20.

^[3] * Томсен В История языковедения до конца Х!Х века. М, 193», с 50.

^[4] Там же, с. 20.

^[5] антропогенеза, но и о том, что человек произошел не от древолазаюших антропоидов, а от приматов наземной адаптации" (Семенов С.А… Петров В. С, Рыбаков Р.Б. Указ. соч., с. 128).

^[6] Семенов С.А, Петров В С, Рыбаков Р.Б. Указ. соч., с. 129

^[7] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 20, с. 537.

^[8];9Там же, с. 537–538.

^[9] Ладыгина-Коте И.И. Предпосылки человеческого мышления: (Подражательное конструирование обезьяной и детьми). М., 1965, с. 109.

^[10] Маркс К… Энгельс Ф., Соч., 2-е изд. т. 20, с. 495.

^[11] Замятин С.Н. О локальных различиях в культуре палеолитического периода – Тр. Ин-та этнографии, 1951, т. 16, с. 117.

^[12] Там же, с. 39.

^[13] 41 Маркс К… Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. т. 20, с. 492.

^[14] Ларичев BE. Указ. соч., с. 187.

^[15] Рогинский Я Я… Левин М.Г. Антропология. М., 1963, с 225.

(12

^[16] ^"Леонтьев А.Н. Проблемы развития психики. М., 1972, с 271.

^[17] За рубежом, 1982, N 22, с. 23.

^[18] Жинкир Н.И. Четыре коммуникативьые системы и четыре языка. – В кк.: Теоретические проблемы прикладной лингвистики. М., 1965, с. 25.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: