Сделай Сам Свою Работу на 5

Ким Филби. «My Secret War» («Моя секретная война») 11 глава





Известно, что шеф ЦРУ Тернер дал указание о тщательном расследовании причин провала Тритона. Он же приказал приостановить все операции ЦРУ в СССР и соцстранах до выяснения причин провала.

Реализация дела Огородника в Москве развивалась в соответствии с планом в двух направлениях: захват сотрудника ЦРУ со шпионским снаряжением с поличным и захват в то же время самого Огородника. К этому времени Второе главное управление располагало, можно сказать, исчерпывающими материалами по делу. Было ясно, что Огородник работал на американцев один и только по материалам МИДа; какой-либо другой информации от других связей или источников не имел, и его арест был вполне оправдан. Поэтому можно было поспешить. Арест проводился прямо на квартире Огородника, с захватом всей его спецтехники, шифроблокнотов и тайника с деньгами. Предательство было столь очевидно, что Огородник не пытался даже возражать, как-то сразу признался и согласился по горячим следам записать это признание. Возможно, что он сам и предложил сразу дать письменные признания с целью получить доступ к ампуле с ядом. Усевшись за стол, он попросил бумагу и свою ручку из кармана пиджака (он, конечно, уже был тщательно обыскан). Получив ручку, Огородник мгновенно открутил колпачок и отправил находившуюся там ампулу в рот. Смерть, как утверждают очевидцы, была практически мгновенной.



Операцию проводили руководители главка, и за «недосмотр» ругать было некого. Вся история пришла к логическому концу.

Скажу несколько слов о ядах из рук американской разведки. Эта операция со смертельным ядом, вручаемым даже не кадровым офицерам, постоянно практикуется в ЦРУ. Яд был у американского лётчика Френсиса Пауэрса, который должен был покончить с собой в случае захвата во время полёта над Советским Союзом на самолёте У-2. Этот лётчик даже не был сотрудником разведки, а работал как классный пилот по контракту. Он хотел жить, и сам отдал нам ампулу с ядом. Огородник же якобы сам просил ампулу с ядом у ЦРУ и получил первую порцию, затем заявил, что утерял зажигалку, в которой была ампула с ядом, и получил новую порцию, спрятанную в самопишущей ручке. На самом же деле Огородник убил первой порцией яда свою подругу в Москве, заподозрив, что она о чём-то догадывается. Убийство было хладнокровным и продуманным. Он даже настоял, уговорив и отца подруги, отказаться от её вскрытия после смерти, хотя смерть была необычной и очень похожей на отравление. Контрразведка, детально анализируя дело Огородника и материалы допросов родных его подруги, на базе возникших подозрений провела эксгумацию тела и получила доказательства, что было отравление. Яд, от которого умерла женщина, был идентичен яду, полученному Огородником от ЦРУ и выявленному в его организме после отравления. (Интересно, кто и на каком уровне в аппарате ЦРУ решает такие щекотливые вопросы, как выдача яда для самоуничтожения агентов.) Все товарищи, задействованные в операции по Огороднику, были представлены к правительственным наградам и получили ордена высокой степени. Из 2-го главка мне позвонили с вопросом, не возражаем ли мы (имеется в виду управление «К»), что наш товарищ, который работал в Боготе и дал ценную информацию по делу Огородника, будет награждён орденом. Мы, конечно же, поддержали предложение коллег о награждении Валерия, и ему был вручён орден «Красной звезды» по представлению 2-го главного управления КГБ, что бывало нечасто.



В управлении «К» получило хорошее развитие направление работы с двойниками разведок западных стран. Это направление давало нередко интересную информацию о деятельности спецслужб противника, а иногда и почву для нашей встречной разработки иностранных разведчиков. В большинстве случаев мы имели дело с американцами, с ЦРУ США. Управление постоянно работало и по осуществлению наших подстав противнику, и по проведению оперативных игр. Иногда такие игры продолжались годами. С нашей стороны в роли подстав, т. е. лиц, идущих «на сотрудничество», использовались в абсолютном большинстве случаев советские граждане, в надёжности которых не было сомнений. Эти игры начинались, как правило, за рубежом и нередко продолжались в нашей стране. В таких играх мы тесно сотрудничали с контрразведывательными службами КГБ, в первую очередь, со 2-м Главным управлением КГБ, а иногда и с 5-м управлением КГБ. Очень редко возникала ситуация, в которой разведка противника проявляла особый (вербовочный) интерес к нашим сотрудникам, и создавались условия для проведения игры. Такая операция в мою бытность развернулась в Канаде. Наш разведчик Савельев, находясь в командировке в Канаде, вышел на контакт с сотрудниками канадской контрразведки РСМП. Стремление развить контакт было взаимным, но вскоре стало ясно, что РСМП ставит перед собой задачу постепенно, «мягко» втянуть нашего сотрудника (он был под дипломатическим прикрытием) в сотрудничество с контрразведкой и, как итог – завербовать его. Опыта у канадцев, конечно, было меньше, чем у американского ЦРУ, которое постоянно пыталось курировать канадских коллег. Контакт Савельева с РСМП осторожно и медленно развивался. Наступил момент, когда по сроку службы Савельев был заменён и выехал в Москву. Канадцы обусловили с ним различные способы связи и вызовы на встречу с его стороны. Наметили возможные встречи в Европе, в частности, в Швейцарии. Все эти осторожные, но упорные шаги со стороны РСМП продолжались. Всё происходило, конечно же, под контролем Центра. Я несколько раз встречался с нашим товарищем и пришёл к заключению, что он не только хорошо подготовленный профессионал, как любят сейчас говорить, но и человек волевой, с гибким умом. Это заключение позволило дать Савельеву большую самостоятельность в рамках главной линии игры и возможность менее напряжённого общения с канадцами. РСМП выплатило Савельеву определённую сумму, открыло анонимный банковский счёт и перечисляло на этот счёт вознаграждения. Савельеву канадцами был выдан письменный перечень вопросов-заданий и детальные условия связи в третьих странах. Держать связь в Москве они не решились. Савельев дважды выезжал в Швейцарию, всё бы хорошо, но возникли трудности у нас: что нового готовить для бесед с канадцами, что нового можно получить о канадцах в качестве серьёзной информации… Были и другие проблемы по организации «легенды» работы Савельева в Москве. Информационная отдача этих встреч с РСМП также значительно снизилась. Было принято решение на базе полученных материалов провести активные мероприятия по разоблачению канадских спецслужб в распространении шпионской работы и показать мировой и канадской общественности правду о канадских спецслужбах: то, что они не такие уж «белые и пушистые», как утверждали канадские политики. Пресс-конференция в Москве, публикации в газетах об этой «игре» прошли успешно. Отклики прозвучали и в канадской прессе. Но, скажем прямо, канадские власти довольно быстро приглушили эту разоблачительную компанию. Правительства, особенно стабильных стран, не очень любят разоблачать свои спецслужбы, да это и понятно. Савельев был поощрён за работу с канадцами и продолжал свою службу в разведке на другом участке.



Летом 1977 года меня вызвал начальник и, вручив мне катушку с плёнкой, поручил в письменном виде кратко отметить существенные моменты содержащейся на плёнке беседы. Одновременно я был введён в курс дела. Речь шла о вербовке «в лоб» американского дипломата в Советском Союзе. До этого я об этой операции ничего не знал, был, так сказать, свежим, незаинтересованным человеком.

Делами нацистских преступников и их пособников, действовавших на всей территории нашей страны, а затем укрывшихся на Западе, и в первую очередь, в Соединённых Штатах, занималась служба «А». Эта служба и получила информацию о том, что крупный американский дипломат был родом из Западной Украины и, якобы, выходцем из семьи, которая сотрудничала с оккупантами, а сам он бежал на Запад вместе с немцами. Так как американец в это время работал в Париже, то изучение вопроса было поручено европейскому отделу Управления «К». Речь шла о главе представительства США при ЮНЕСКО Константине Варвариве. Ранга посла у него не было, но советником Госдепартамента США он, конечно, являлся. Интерес к Варвариву возник в связи с тем, что он должен был приехать на конференцию ЮНЕСКО, которая проводилась в Тбилиси. Управление «К» провело дополнительную проверку. Париж ничего заслуживающего внимания не сообщил, а сотрудник, посланный на Украину, нашёл только отрывочные данные о семье Варварива. Его отец и брат служили в гитлеровской армии и погибли, Константин же бежал на Запад, мать и сестра затерялись где-то на Украине. Фактов работы Константна на немцев получено не было. Однако было принято решение провести вербовочный подход к Варвариву в Тбилиси. Крючков одобрил. Рассуждали: пусть компрометирующих материалов для вербовочной операции маловато, но и риск невелик, ведь всё мероприятие должно было проходить «у себя дома».

Выступить в роли вербовщика было поручено Виктору Черкашину, теперь широко известному разведчику. Черкашин вместе со своим шефом, заместителем начальника управления «К», отправились в Тбилиси.

Председатель КГБ Грузии Инаури был введён в курс дела и с большим интересом воспринял идею вербовки пособника фашистов. Он обеспечил возможную помощь: наружное наблюдение, технику для прослушивания и записи, нужные номера в гостинице «Интурист», даже предложил задержать американца и проводить вербовку в грузинской тюрьме. Наши товарищи от идеи ареста американца тут же отказались, понимая, что может получиться серьёзный перехлёст в случае неудачи. Но, оглядываясь на всё дело сейчас, могу предположить, что большего шума, чем случился, не могло быть, а арест дипломата поставил бы посольство США в Москве и Госдепартамент США в затруднительное положение, так как на первых порах у них не было бы никакой реальной информации по делу. Постфактум были бы, конечно, нота протеста и обвинения в печати, но прежде всего они были бы заняты освобождением своего дипломата и отправкой его в Штаты, и острота момента ушла бы. Так что грузинский председатель КГБ был в какой-то степени прав, а ему, в свою очередь, хотелось, чтобы в таком громком деле прозвучали Грузия и грузинская безопасность, как говорят, в полный голос.

Черкашин пришел в номер Варварива часов в десять вечера. Этажом выше, в номере с техникой прослушивания находился наш заместитель начальника управления «К», куратор операции. Разговор затянулся до четырёх утра. Представьте, сколько всего наговорили. Начальство не захотело слушать запись бесконечной беседы, и плёнку вручили мне для внимательного прослушивания и составления краткого резюме. Судя по записи беседы, Черкашин сразу занял агрессивную позицию, заявив, что Варварив – пособник фашистов, скрывающий этот факт от американцев, и особенно от Госдепартамента США, где он успешно делает свою карьеру. Варварив возмущённо всё отрицал, грозил скандалом, подчёркивал свою дипломатическую неприкосновенность и т. д. А Черкашин сменил гнев на милость и вскоре начал намекать, что огласки можно избежать и полюбовно разрешить этот щекотливый вопрос. Варварив не поддавался. Наконец, исчерпав угрозы, Черкашин затронул тему угрозы семье, оставшейся на Украине, и особенно сестре. (Мы толком ничего не знали о сестре, и, как я понимал, вообще не было полной уверенности в виновности Варварива: тот ли это человек, служил ли он у немцев). Примерно по истечении часа, явно владея собой, и после упоминания о семье и сестре, Варварив поменял тактику. Он сказал, что никогда не принимал участия в борьбе против партизан, нигде не служил, так как был ещё слишком молод, и наконец сообщил, что его сестра уже давно живёт в США. Заявив это, он как бы признал, что был при немцах на Украине. Это ободрило Черкашина, который тут же прямо предложил Варвариву «помогать нам», т. е. сотрудничать с КГБ. Варварив зацепился за слово «помогать» и неоднократно повторял, что «всей душой всегда стремился помогать своей первой родине, в частности, в рамках культурного обмена и вообще в сфере работы ЮНЕСКО». Подходы Черкашина о каком-либо сотрудничестве с КГБ явно результатов не давали, да и он, видимо, не был готов как-то конкретно закрепить и уточнить вопрос помощи КГБ. Дело забуксовало. Вроде бы и проблески положительных результатов забрезжили, но что за этим стоит, было непонятно. Куратор операции, который слушал весь этот бесконечный разговор и по сценарию мог появиться для закрепления вербовки, заходить не стал, явно почувствовав ненадежность успеха. Разошлись собеседники довольно лояльно, как казалось. На следующий день Варварив появился на утреннем заседании, но вскоре сотрудники наружного наблюдения сообщили, что он отправился в аэропорт и первым самолётом вылетел в Москву. Почти в это же время наши товарищи из Москвы сообщили, что американское посольство направило в наш МИД очень жёсткую ноту с протестом. В ней указывалось, что была проведена провокация в отношении дипломата Соединённых Штатов во время его участия в международной конференции. Говорилось с возмущением о неправомерности действий и т. д., и т. п… МИД, видимо, на самом высоком уровне (по-другому и быть не могло), выразил своё недовольство, сказав, что «во время, когда Советский Союз ищет возможности улучшения обстановки в мире», такой выпад неуместен. Американская пресса как могла громко расписала «новые злодеяния КГБ». Мы тут же огрызнулись разоблачительной статьёй. Указание получил и сам Крючков, который занял позицию защиты чести мундира. В дело вмешался ещё и первый зампред Андропова, весьма влиятельный Цынёв. Зампреда возмутило, что вся «скандальная», по его словам, операция проходила без его ведома. Он был главным куратором Следственного управления КГБ, откуда поступили первичные материалы, и должен был знать, что происходит. Цынёв потребовал подробного доклада и грозил наказанием виновных, т. е. Управления «К». Докладная Цынёву был послана, очень подробная, и составлена так, я думаю, что понять из неё никто ничего не мог, даже люди, которые были в курсе дела. Возникла угроза, что виновников скандала потребуют «на ковёр», и последствия могут быть непредсказуемыми и задеть службу разведки в целом. Крючков поступил просто: он отправил и Черкашина, и его начальника – куратора операции – в командировку в Берлин на две недели. Оба наши товарища «работали с Берлином» и имели там достаточно вопросов, что оправдывало их отъезд. Две недели – оптимальный срок, чтобы спустить такой скандал «на тормозах». Американская пресса пошумела два-три дня и, не получив новых сенсаций по делу, утихла. У Цынёва запаса гнева хватило примерно на неделю. Прошло две недели, и вопрос закрылся сам собой. Но, как в том анекдоте: «ложки нашлись, а осадок остался».

Судьба позднее вознаградила Черкашина сполна, сведя его с двумя самыми значительными агентами на ниве контрразведки. Несколькими годами позднее этой скандальной истории, работая замом резидента разведки в Вашингтоне, он сумел привлечь в ряды КГБ крупнейшего в истории американской и нашей разведок агента, американца Олдрича Эймса. Эймс, имевший доступ ко всем делам по Советскому Союзу, передал нам всю агентуру, в том числе американских агентов в нашей разведке и в разведке Генштаба (ГРУ). Он сообщил о ряде крупных операций ЦРУ в СССР. Но и это ещё не всё. Черкашин сумел привлечь к работе ещё одного важного «источника», сотрудника спецслужбы США Роберта Ханссена, работавшего над анализом всей информации по работе против СССР. В его распоряжении были материалы не только ФБР, но и ЦРУ.

Одним из направлений моей работы во внешней контрразведке было руководство с позиций Центра деятельностью наших резидентур по линии KP в странах Латинской Америки. В этих странах были представители внешней контрразведки, как правило, в составе совсем небольших групп, а иногда и вовсе один-два, максимум три человека и офицер безопасности.

Кстати сказать, система работы офицеров безопасности, введенная в конце 70-х годов, сначала в крупных странах, а затем распространившаяся на все страны, где имеются наши посольства, себя полностью оправдала. Она послужила дополнительным связующим звеном между нашей службой и советскими послами и руководителями советских учреждений за рубежом, но это только одна сторона вопроса. Основная же часть нагрузки на офицеров безопасности ложилась в области контрразведывательной защиты наших учреждений и советских граждан. Офицеры безопасности, как правило, поддерживали контакты с местными спецслужбами и, как показала практика, находили с их представителями общий профессиональный язык.

На офицеров безопасности легла также не очень благодарная работа по разным происшествиям с участием советских людей: начиная от различного рода несчастных случаев, кончая мелкими кражами в магазинах. Таким образом, в каждой стране американского континента помимо вопросов, связанных с работой внешней контрразведки, необходимо было заниматься многочисленными вопросами, возникающими в работе офицеров безопасности. В связи с инспекционными поездками либо с конкретной необходимостью по нашей работе я побывал во многих странах этого континента, что само по себе было чрезвычайно интересно. Во многих отношениях это другой, очень занимательный мир со своим укладом жизни и специфическим мышлением.

Небольшой эпизод, хочется думать, характерный для Латинской Америки, произошёл во время одной из моих командировок. Наш резидент рассказал, что он уже достаточно длительное время поддерживает дружеские отношения с одним из руководителей национальных спецслужб в стране своего пребывания. Латиноамериканец дружелюбно относился к Советского Союзу и, хотя проявлял профессиональную сдержанность в беседах с нашим резидентом, делился с ним информацией о деятельности американцев в его стране.

На мой вопрос, почему мы не знаем в Центре о таком интересном контакте, наш товарищ объяснил, что он рассматривал это как нейтральную связь, необходимую только для получения некоторой дополнительной информации по обстановке в стране. Я заинтересовался вопросом и с профессиональных позиций стал расспрашивать обо всех деталях взаимоотношений с латиноамериканцем, обращая особое внимание на моменты, которые бы позволили углубить эти отношения и перевести их на агентурные. Выяснилось, что контакт имеет антиамериканские взгляды. Антиамериканские взгляды в Латинской Америке исповедуют в той или иной степени 90 % местного населения, и это полезно для возможной агентурной работы, но недостаточно. Как бы между прочим, отвечая на мои вопросы, наш резидент сказал, что его контакт является человеком, в принципе, обеспеченным, но серьёзного достатка не имеет, и далее он поведал, что латиноамериканец увлекается фотографией и мечтает приобрести, не помню уж точно какой, профессиональный фотоаппарат. Помню только точно, что речь шла о какой-то новой модели, стоимостью в 3–4 тысячи долларов. Мысль о том, чтобы подарить такой аппарат, приходила нашему товарищу, но будучи впервые на должности резидента в небольшой стране, он даже не решался ставить вопрос о разрешении Центра на такой подарок.

Мы вместе с ним написали толковую телеграмму и направили её непосредственно в моё управление. Под телеграммой наряду с резидентом поставил и я свою подпись. Расчёт оказался правильным, и разрешение на покупку фотоаппарата пришло буквально на следующий день.

Разработка руководителя спецслужбы страны была успешно продолжена, и буквально в считаные месяцы был достигнут уровень агентурных отношений. Латиноамериканец оказался очень добросовестным и полезным источником информации, в первую очередь, по работе американской разведки в этой стране.

Я говорю об этом эпизоде, отмечая, что сейчас в газетах пишут о сотнях тысяч и даже миллионах долларов, которые тратят разведки на приобретение полезных, а иногда и не очень полезных источников информации. В то же время в нашем деле иногда грамотная оценка ситуации даёт совершенно неожиданные и впечатляющие результаты.

Одной из существенных сторон работы управления «К» являлось сотрудничество с соответствующими подразделениями других социалистических стран. Это сотрудничество было плодотворным и шло на пользу обеим сторонам. Не внедряясь в детали конкретных операций, хочу сказать несколько слов о нашей совместной работе с кубинцами.

Я побывал на Кубе за период моей работы в управлении «К» несколько раз. Куба в целом, а наши коллеги из кубинских органов безопасности – в частности, оставили у меня очень тёплые воспоминания, и не только «действительно тёплым климатом», но и своим отношением к нашим людям. Естественно, я поддерживал контакты с представителями кубинских спецслужб. Отношения носили тесный и дружественный характер. В немалой степени этому способствовали черты национального характера кубинцев: их открытость, подвижность, и, я бы сказал, преимущественно весёлое, радостное настроение.

Кубинская служба располагала определенными преимуществами в работе на американском континенте. В Латинской Америке кубинцы были просто свои люди, но и в США их представители чувствовали себя достаточно уверенно. Уже в этот период в США находилось более 800 тысяч кубинских эмигрантов. Из этой среды набирали свою агентуру все американские спецслужбы, и в первую очередь ЦРУ. Это же открывало серьёзные возможности и для кубинской разведки, особенно отдела внешней контрразведки, аналогичного нашему управлению.

Естественно, кубинцы главным образом направляли свои усилия на работу в национальных организациях, действующих с территории США против Кубы, особенно в тех организациях, где отмечалась активная работа американской разведки. Такая направленность очень напоминала деятельность органов Государственной Безопасности Советского Союза в первые годы Советской власти, когда главные усилия ЧК – НКВД были также направлены против монархистов, белоэмигрантов – сначала, а позднее – против НТС, троцкистов и т. д.

Кубинцы охотно делились с нами своей информацией, а мы старались не вмешиваться в их работу по кубинской эмиграции и проявляли интерес только к вопросу взаимодействия в работе против ЦРУ. Среди кубинских разведчиков у меня было много знакомых, которые регулярно бывали в Москве. Именно поэтому, когда я приезжал на Кубу, то общение было очень простым и лёгким.

В порядке небольшого отступления.

Вместе с кубинскими товарищами я побывал на вилле, где жил и работал великий Эрнест Хемингуэй. Я обратил внимание, что для кубинцев это место – святое, и мне это было очень приятно, так как Хемингуэй – один из самых любимых мною писателей.

Хорошо помню простой, но прелестный дом в стиле строений тропических стран, продуваемый со всех сторон ветром. Дом Хемингуэя стоит на возвышенности, это лучшее место, чтобы спасаться от очень высокой влажности, которую несёт тёплое море. От виллы мы спустились к заливу, на берегу которого находился небольшой рыбацкий посёлок (здесь и в наши дни проводятся соревнования по рыбной ловле в память о Хемингуэе), затем взобрались на самый верх старинной крепостной башни, и перед нами открылся простор Карибского моря. Вдруг, метрах в 400–500 я буквально простым глазом увидел выскакивающих из воды крупных рыб, косяк которых проходил прямо перед нами по заливу. Нас сопровождал кубинский пограничник-офицер, который объяснил, что это косяки дорадо – очень вкусной и ценной рыбы. На мой вопрос, можно ли экспромтом организовать рыбалку, пограничник ответил, что он попробует, и направился в рыбацкий поселок. Минут через десять к нам уже подходил, пыхтя, небольшой рыбацкий баркас с двумя профессионалами-рыбаками на борту. Мы отправились на рыбалку. Она получилась фантастической. Уже в первые полчаса я поймал на спиннинг двадцатикилограммового дорадо, и тут же, вслед за этим, мой товарищ поймал ещё одну рыбину, правда, метших размеров.

Мы довольно далеко отошли от берега, и тут рыбаки заметили невдалеке огромный плавник рыбины, которая рассекала поверхность почта тихой глади моря. Рыбаки сказали, что это огромный марлин, по их словам, до ста пятидесяти и более килограммов, и можно попробовать его поймать. Это была та самая рыбина, которую ловил рыбак в прекрасной повести Хемингуэя «Старик и море».

Рыбаки тут же снарядили мощную снасть, нацепили на огромный крючок заготовки наживы: на один крюк – рыбу, на другой – кальмара, и мы направили катер в район, где видели рыбину. Мощный спиннинг был укреплён в пол для того, чтобы его не вырвала из рук рыба в случае поклёвки. Я держал один из спиннингов и довольно скоро почувствовал сильную потяжку. Мощная леска, отпущенная метров на 100, а то и на 150, натянулась – я дёрнул. Подсечка не удалась, рыба выпустила наживку и не зацепилась. Рыбаки объяснили мне, что надо было выждать, когда рыбина захватит наживку, и это выжидание могло продолжаться некоторое время. Но ничего не сделаешь – момент был упущен.

Мы бороздили море ещё где-то около часа, рыба не уходила и несколько раз появлялась в поле нашего зрения и шла за наживкой, но поклёвок больше не было. Нам пора было возвращаться, и огромная рыба осталась в море. Может быть, это и хорошо, так как даже из моей пойманной дорадо (кубинцы заказали в ресторане парадный ужин) было приготовлено минимум, десяток рыбных блюд, которые мы в этот же вечер с удовольствием попробовали. Вспоминаю кубинских товарищей и славный остров Свободы всегда с тёплым чувством. И отношусь с искренней любовью к этой стране и её мужественному народу.

Я побывал в служебной командировке в Соединённых Штатах, в трёх городах, где находятся наши представительства: в Вашингтоне – наше посольство; в Нью-Йорке – представительство при ООН; в Сан-Франциско – консульство. Нашим товарищам работать в США действительно непросто. Спецслужбы США помимо физической слежки и всех видов технической слежки и подслушивания постоянно осуществляют психологическое давление на наших товарищей. У ФБР по всем этим вопросам разработана широкая программа, где отдельной главой прописаны приёмы и методы психологического воздействия «на противника» непосредственно в самих США.

Я прилетел в Нью-Йорк и сразу – в аэропорту – прочувствовал на себе действие одного из таких приёмов. Я летел бизнес-классом и выходил в длинный проход к залу аэропорта одним из первых. Вдруг, прямо передо мной, выскочил тип, «как чёрт из табакерки», и быстро, пятясь задом, начал щелкать фотоаппаратом прямо мне в лицо. Смутить тогда меня было непросто, но всё же было очень неприятно. Думаешь: «Вот завтра твоя фотография появится в газетах. И что в этом хорошего?». Тем более, незадолго до моей поездки американцы устроили следующее «шоу». Только что назначенный новый заместитель Крючкова поехал «посмотреть» наши резидентуры в США. Он был назначен со стороны, из ЦК партии. В разведке ранее никогда не появлялся. Кто-то из наших «кадров» предложил в эту первую поездку направить его под другой фамилией (по большой глупости, конечно!). Как об этом узнали американцы – неизвестно. Но спецслужбы дали в газетах фотографию нашего «героя», выходящего из самолёта, и сообщили его настоящую фамилию и должность, задав риторический вопрос с нескрываемым сарказмом: «Что же он у нас собирается делать?». Уже вскоре Андропов, а он тогда был председателем КГБ, перевёл «путешественника» куда-то в другое место. Касательно моей персоны публикаций не последовало, хотя, очевидно, что американцы уже имели представление о моей личности, но, видимо, понимали, что мы в Москве можем им ответить таким же образом. В Нью-Йорке за машиной, в которой меня возили по городу в первый день, пошла примитивная наружка – одна машина, и почти впритык, «на хвосте» у нас. Во второй день с утра история повторилась, но лишь до обеда. Мы пообедать заехали в ресторан и удачно нашли место для парковки. Машина наружки остановилась напротив нас. В ресторане мы сели у окна, и я видел, как один наружник вылез из машины и зашёл в наш ресторан. Убедившись, что за нашим столиком новых лиц не появилось, а мы с картами меню заказываем себе обед, он вышел. Машина «наружки» тут же удалилась, и больше в Нью-Йорке я слежки не замечал.

В Нью-Йорке я жил в нашем большом жилом доме в Ривердейле и специально зашёл «походить-посмотреть» в магазин звукозаписывающей и другой тогда модной техники, который находился по соседству. На «базе» модной техники ФБР завербовало нашего молодого сотрудника Валерия, жившего в этом районе. Наш парень несколько раз заходил в этот магазин, разглядывал технику и приценивался к техническим новинкам. Но покупать приличную аппаратуру было ещё не по карману для него. Хозяин магазина, находящегося рядом с большим «советским домом», естественно, был агентом ФБР. Однажды он, забрасывая «наживку», предложил Валерию «уступить» в цене при любой покупке. Начали обсуждать, и тут хозяин магазина заявил, что он выдаёт на днях свою дочь замуж, и ему нужны два-три ящика русской водки. Он предложил Валерию приобрести для него водку по дипскидке в магазине нашего представительства, за что в ответ обещал зачесть полную стоимость водки в оплату техники из его магазина и другие льготы. Валерий «клюнул», хотя сто раз слышал нравоучения «о бесплатном сыре только в мышеловке», особенно для нас в Америке. Дальше всё было просто. Недели через две к Валерию подошли двое и очень деликатно объяснили, что обмен или торговля беспошлинной водкой – это серьёзный проступок для дипломата, и они (представители власти) хотят лишь предостеречь его на будущее. Разыграна была такая «любезность», чтобы убедиться в том, что Валерий не доложил о «подходе». Его поведение не изменилось. Спустя три дня был новый «подход». На этот раз спектакль повторился, но в более откровенной форме: было заявлено, что «всё будет забыто, но теперь уже при взаимной помощи». Вскоре Валерия попросили предоставить «крошечную» информацию: сначала о соседях по дому, затем о коллегах, потом о наших разведчиках. Увы, но Валерий выдал всё, что только мог, был отозван и осуждён в Москве за измену.

«Настоящую», при том многочисленную, «наружку» я видел только в Сан-Франциско. Наше консульство здесь небольшое, торговое представительство и того меньше. Управление ФБР в Сан-Франциско было одним из самых крупных и, очевидно, не загруженных. За машиной, на которой меня возил мой коллега, «работало» не менее пяти машин, а когда мы ехали по автостраде, машины слежки просто проводили «большие гонки», обгоняя нас, меняясь местами и т. д. Мы могли в нашей машине слушать их переговоры и одновременно наблюдать маневрирование машин слежки. «Заминка» произошла лишь тогда, когда мы по узкой дороге въехали на гору на смотровую площадку, чтобы полюбоваться на залив и знаменитые висячие мосты: Сан-Франциско – Окленд длиной 13 км, и «Золотые ворота» с длиной пролёта около 1300 м. Около смотровой площадки оказалось всего четыре парковочных места. Одно было свободным, и мы его тут же заняли. Первая машина «наружки» тут же затормозила и перекрыла движение на дороге, за ней остановилась и вторая. Видна была их растерянность, так как по узкой дороге можно было только проезжать дальше, но не останавливаться. Я сразу попросил моего товарища идти к машине и уезжать. Одно из правил поведения «под наружкой» гласит: не создавай с «наружкой» конфликтных ситуаций и, тем более, не пытайся поставить наружное наблюдение в трудное и глупое положение. Во всех ситуациях они – хозяева и представители силы и власти. Мы тут же уехали, хотелось бы думать, к взаимному удовольствию. Не могу сказать, что эти три города, где я побывал в Америке, мне понравились. Наши товарищи живут там напряжённо, и устойчивая психика – не последнее дело для работы в этой стране. Как-то у нас в управлении «К» оформили молодого сотрудника Валентина для работы в нью-йоркской резидентуре.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.