Сделай Сам Свою Работу на 5

Философия периода заката греческого полиса





Сменившая родовую общину, полисная организация греческого общества породила соответствующее ей мировоззрение – натурфилософию досократиков. Эти мыслители творили свои системы в эпоху стабильности полисов, и эта стабильность и целостность отразились в их концепциях: мир в их представлениях обретает стройные очертания Космоса – гармонического целого, моделью которого и служит миниатюрный город-государство с его общностью интересов между всеми гражданами и устойчивым равновесием в экономической и социальной жизни.

Однако в V веке до н.э. основы цельности полиса подверглись глубокой эрозии. Еще до начала этого процесса в Греции возникла тенденция к преодолению замкнутости и ограниченности полисной жизни и к созданию новой общественной структуры, переходной формой которой стали мощные военные союзы греческих государств под главенством Афин и Спарты. Правда, создание союзов было вызвано внешней причиной – опасностью, исходящей от соседей. Но скоро разрушительные силы объявились и внутри городов, входящих в коалиции.

Начало развалу полисной системы положил афинский стратег Кимон, одержавший ряд блестящих побед над персидской армией. В результате в Афины устремился поток рабов, составивших значительную конкуренцию городским земледельцам и ремесленникам. Массы горожан стали разоряться, в то время как крупные рабовладельцы быстро преумножали свои богатства. Реформаторская деятельность известного афинского стратега Перикла, стремившегося улучшить положение демоса, лишь на время задержала обострение социальных противоречий в обществе. Но и при нем многие члены полиса продолжали расширять свое рабовладение, не считаясь с потребностями города, и даже пытаясь подчинить его своим интересам.



Полисная организация уже не удовлетворяла наиболее зажиточную часть населения Афин. Интенсивный рост рабовладения требовал завоевания обширных пространств, создания массового рынка рабов, расширения и укрепления государственного аппарата. Маленький, уютный полис не мог вместить в себя все это. Интересы его граждан распались. Каждый из них думал теперь только о себе.

Свидетелями процесса расшатывания полисных устоев стали многие мыслители, побывавшие в Афинах в пору их наивысшего культурного расцвета – в эпоху Перикла. Каждый по-своему, они отразили совершавшееся событие в своих философских системах. Но наиболее ярко суть происходящего воспроизвели два выдающихся философа V века – абдерец Демокрит и афинянин Сократ.



Демокрит (470–380 гг. до н.э.).Сын чрезвычайно состоятельного гражданина города Абдерры Демокрит добровольно отказался от богатства ради занятий философией. В течение своей долгой жизни он написал ряд произведений, главными из которых являются «Большой мирострой» и «Малый мирострой». В глубокой старости, потеряв зрение и испытывая общую физическую слабость, философ добровольно ушел из жизни.

Очень часто Демокрита за его философскую концепцию называют идеологом индивидуализма. Хотя вряд ли он сознательно стоял на этой позиции. Скорее интуитивно он привносит в свою картину мира черты, присущие разлагающемуся, индивидуализирующемуся обществу. Подобно ему мир, по Демокриту, распадается на независимые друг от друга атомы. Он состоит из атомов и пустоты. Кроме них ничего в нем нет. Все, что мы называем мирами, предметами, природными явлениями, составляется из случайных сочетаний атомов. В зависимости от способа их сочетания образуются разные предметы и явления. Это легко понять, если провести аналогию с алфавитом. Все бесчисленные слова греческого языка, разные по звучанию и смыслу, строятся всего-то из двадцати четырех букв алфавита, но по-разному сочетаемых.

Атомы чрезвычайно малы, они недоступны глазу. У них нет ни цвета, ни запаха. Единственное качество, которое они имеют – это форма. Поэтому Демокрит свои атомы часто называет эйдосами, что в переводе означает «вид», «образ». Ведь образ предмета, в первую очередь, определяется его формой. С другой стороны, именно наличием формы характеризуется телесное мировосприятие. Следовательно, мышление Демокрита протекало вполне в духе античной традиции, диктуемой телесным пластическим видением мира: действительность в его описании – это бесконечное скопление микроскопических объемных тел (атомов).



Связь атомов в вещах не вечная. Она распадается, и вещи разрушаются. Подверженность вещей распаду можно объяснить тем, что связь между атомами есть нечто внешнее. Они даже не соприкасаются друг с другом, всегда сохраняя вою автономность. Их соединения подобны объединению людей в полисе периода разложения: они собираются вместе, суетятся, мечутся, взаимодействуют друг с другом, создавая впечатление чего-то единого. Но на деле далеки друг от друга. Каждый преследует свою цель, каждый человек живет автономной самостоятельной жизнью.

Как и люди, атомы наделены способностью движения. Перемещаясь, они сталкиваются, образуя тела и даже целые миры. Но как из атомов, всегда разделенных пустотой и не имеющих точек соприкосновения, образуются беспрерывные пространства огромных миров или монолитные в своем единстве вещи? В попытке примирить единство атомов в вещах с провозглашаемой им их автономностью Демокрит интуитивно подходит к представлению, напоминающему современное математическое понятие «бесконечно малой». Расстояние между атомами настолько мало, говорит он, что какую бы маленькую величину мы ни взяли, она будет всегда меньше ее. Поэтому связь атомов видится нераздельной.

Миров, возникающих из атомных соединений, – (по крайней мере, во временном измерении) бесконечное множество. Во многих из них существует жизнь. Она, по мнению абдеррского мыслителя, зарождается под влиянием тепла и влаги путем внедрения в тела самых подвижных атомов огня. Человек же появляется из почвы, еще влажной после высыхания покрывавшей когда-то всю землю воды, подобно грибу или дереву.

Каким бы фантастическим ни казалось, с современной точки зрения, такое объяснение, мы не можем обвинить Демокрита в непоследовательности. Оно, во-первых, выдержано в духе досократического рационализма, и, во-вторых, вполне согласуется с античным телесным мировосприятием, рассматривающим любые процессы возникновения, как порождение одних физических тел другими.

Рационально, как на естественный процесс, смотрел философ и на человеческую историю. Он считал, что поначалу люди пребывают в диком состоянии. Они ведут звериный образ жизни, не делают запасов питания, не имеют жилищ и зимой умирают от голода и холода. Но нужда учит их. Понукаемые нуждой, они объединяются в сообщества и, учась у природы различным ремеслам (например, у паука – ткачеству), и благодаря взаимному общению, выработав язык, достигают уровня развития цивилизованного человечества.

В учении о познании Демокрит различает два его вида: чувственное и разумное. Разумное он называет «светлым» и считает, что к его объектам относятся явления, стоящие за порогом ощущений – атомы и их первичные сочетания. Оно бывает необходимым также в тех случаях, когда чувства вводят человека в заблуждение. Например, зрительное ощущение дает нам уменьшенные размеры солнца, но разум, путем рассуждений, подводит нас к представлению об его истинной величине.

Чувственное познание Демокрит называет «темным» из-за склонности ощущений к обману и зависимости этого познания от индивидуальных особенностей познающего субъекта. Органам чувств доступны, по Демокриту, не атомы, а их соединения – целые предметы, а также свойства, порождаемые этими соединениями и их взаимодействием с органами чувств, такие как цвет, запах, вкус, тепло и холод. В соответствии с этой концепцией перечисленные свойства существуют только «по мнению», а не «по истине». «По истине» же бытием обладают лишь атомы и пустота. Однако такой взгляд на чувственное познание не является показателем субъективизма Демокрита. Иными словами, из него вовсе не вытекает отрицание философом позитивной роли чувств в познании. Ведь ощущения зависят от свойств объектов, ими отражаемых. Так, в природе нет острого вкуса, но он появляется в восприятии, когда на органы чувств действуют атомы острой угловатой формы. По остроте вкуса мы можем определить форму невидимых глазу атомов, прибегнув для этого к мысленному рассуждению.

Судя по некоторым высказываниям, Демокрит замечал взаимозависимость мышления и чувств в процессе познания. Однако он не мог понять эту связь. И в этом он также был человеком античности, как и в том, что по-прежнему сочетал в своем мышлении рационализм с мистикой. Демокрит, борясь с мифологическим мировоззрением, отказывает языческим богам в реальном существовании, считая их образы временными случайными сочетаниями атомов, подобными радуге. Они могут внушить человеку страх своим внешним видом, но не способны принести ему никакого вреда. Он отрицает возможность посмертного существования души человека, утверждая, что она, состоящая, как и тело, из атомов, распадается на них со смертью своего вместилища.

Наконец, он пытается развеять представления своих современников о существовании мифических монстров, рационально объясняя происхождение этих представлений. С его точки зрения, человек познает окружающие его предметы посредством «видиков» – материальных образов, испускаемых предметами и проникающих в душу человека через его глаза. Они могут проникать в нее также через поры тела. В этом случае одни образы часто накладываются на другие, образуя фантастические сочетания: например, человека и коня (кентавр), человека и змеи (гидра) и т.п. Люди же впадают в заблуждение, принимая эти сочетания за объективную реальность.

Но это вполне рациональное объяснение имеет и свои мистические аспекты. «Видиками», или истечениями мир переполнен. Истечения идут не только от предметов. Они отражают и движения душ и мыслей людей. Истечения, попадая в головы людей, становятся причиной ясновидения, присущего, как полагал Демокрит, не мудрецам, у которых достаточно своих мыслей, а тем, кого «не беспокоят собственные движения». Чаще всего оно (ясновидение) проявляется во время экстаза, так как в этом состоянии «разум пуст, поэтому он ничем не занят и, естественно, воспринимает то, что попадает в него случайно снаружи»[57].

Истечения могут быть нейтральны, а могут нести в себе зло или благо. Демокрит очень боялся злотворных истечений. Он считал, что они происходят либо от особых неблагоприятных объектов, либо от злых и завистливых людей. Философ искренне верил в это и говорил, «что нужно уповать встретиться с «образами», приносящими благую судьбу, и чтобы из окружающей нас атмосферы мы получили больше добра, чем зла и несчастья»[58].

Софисты.Демокрит, отразив с помошью атомистической теории надвигающийся на Грецию кризис, по сути дела в своих представлениях остался на позициях натурфилософии. Его атомы – это мельчайшие природные частицы, подвижные, обладающие формой и объемом. Они недоступны чувственному познанию не в силу какой-то сверхприродности, а просто из-за малых размеров, и, в сущности, вполне вписываются в привычные рамки натуралистического мышления. Но уже современники Демокрита – софисты расчистили почву для новой философии, более соответствующей образу складывающегося в античном обществе государственного устройства, а выдающийся афинский философ Сократ даже наметил ориентиры развития этой философии.

Софисты, или платные учителя мудрости, являлись представителями движения, возникшего в результате индивидуализации греческого общества как естественного продукта распада классического полиса; распада, обратившего взоры людей на самих себя, пробудившего в них интерес к собственной личности, а следовательно, к личности вообще. В роли теоретической подосновы личностной ориентации философии софистов выступили космологические построения досократиков, а вернее, те крайности, к которым могло привести последовательное развитие некоторых основоположений их философии, например, учение Демокрита о чувственном познании или Гераклита – о текучести мира. Доведенные до своего логического конца, эти положения порождали скептическое отношение к возможности познания мира, достижения объективной истины, нигилизм и субъективизм. Так, представления Демокрита об ощущениях как продуктах взаимодействия объектов познания с органами чувств вели к абсолютизации субъективного характера ощущений и, следовательно, к отрицанию возможности постичь с их помощью объективную истину. Положение Гераклита о текучести мира порождало сомнение в возможности его познания или, в лучшем случае, в возможности выразить это знание в языке. Ведь за словом, в силу его общего характера, стоит содержание, выражающее нечто устойчивое и постоянное.

Этим крайним выводам и соответствовали взгляды софистов, которые в целом можно выразить следующей фразой: мир не существует, а если существует – он непознаваем, если же познаваем, то знание о нем невыразимо в словах. Такие убеждения подталкивали к выводу о том, что определяющим для человека является его сознание, заставляли сделать объектом рассмотрения человеческую мысль и слово, которое, в соответствии с античным мировоззрением, есть то же, что и мысль. Однако, по мнению ряда исследователей, в области сознания и слова софисты не сумели обнаружить почти ничего, кроме анархии и произвола, что и выразилось в их скептицизме не только в сфере познания, но и в этике, и в эстетике.

Ведь если не существует объективной истины, а есть только видимость истины, то слово может порождать и менять ее по произволу, и, следовательно, речь, словесность имеет цену сама по себе, независимо от своего содержания. Тогда откуда там взяться объективным принципам и законам?

Какой же положительный итог деятельности софистов в области философии? По мнению А.Ф. Лосева, софисты – это впервые появившаяся в греческой философии теория (или опыт) сознания и самосознания. Их заслуга в том, что они поставили проблему бытия не как проблему вещества, но как проблему сознания, то есть бытия для себя. «В софистах античный дух впервые обращается к самому себе, внутри себя, рефлектирует над самим собою вместо фиксирования той или другой внешности»[59].

Сократ (469–399 гг. до н.э.). Сократ был современником софистов и впитал от своей эпохи многие из тех взглядов, что демонстрировали и они: сомнения в познаваемости мира, интерес к личности, ее мыслям и поведению. О нем, как и о софистах, можно сказать, что в нем античный дух рефлектирует с самим собой. Однако посредством этой рефлексии (лат. – самоанализ) Сократ обнаруживает не только произвол и хаос ощущений, но и нечто, стоящее за ними и их определяющее.

Так за ощущениями, дающими человеку знание прекрасных вещей и явлений, он видит прекрасное само по себе, за конкретными явлениями благополучия ему видится благо само по себе. Говоря современным языком, за потоком чувственных образов и эмоций Сократ пытается рассмотреть предельно общие понятия, или категории. Его волнуют проблемы их познания, содержания и степени объективности.

Сам мыслитель пытается познать их методом индукции (наведения), задавая своим собеседникам, достигшим известности в определенной области, вопросы, относящиеся к сфере их деятельности. Так, поэтам он задает вопрос о том, что такое «прекрасное», полководцам – что такое «мужество» и так далее. В процессе таких бесед обсуждается множество красивых предметов и мужественных действий с целью выявления тех общих черт, что присущи каждому из них соответственно их роду. Однако в результате Сократ неизменно приходит к выводу об отсутствии этих черт и о полном несходстве конкретных проявлений красоты и мужества с их понятиями. Что, например, общего между красивым домом, женщиной, лошадью, перстнем...? Впрочем, именно это – несовпадение понятия с соответствующим ему чувственным образом и составляет величайшее открытие Сократа. Он первым в истории античности вскрыл специфику понятия, заключающуюся в несводимости его к совокупности одинаковых признаков сходных предметов.

Но не понятие само по себе было целью размышлений Сократа. Оно для него – лишь средство, с помощью которого философ хотел исправить нравы людей и сделать их счастливыми. В этом заключается возвышенный утилитаризм его философии, присущий всей античной «любви к мудрости». Испокон веков философы пытались выработать модели поведения, следуя которым человек мог в любых условиях сохранить жизнь, достоинство и ощущение счастья. Сократ не только не был исключением из этого правила, но в чем-то шел дальше остальных. По его мнению, нравственность и счастье людей есть следствие знания, и наоборот, безнравственность и несчастье – следствие невежества. Знание того, что такое добро и что такое зло делает людей добродетельными. Человек плох не потому, что таков по своей природе, и не потому, что хочет быть плохим, а из-за того, что не знает, что хорошо, а что плохо. Доброта, мужество, красота есть благо для человека. Следовательно, надо раскрыть ему глаза на то, что является его благом, надо дать ему точное знание понятий, входящих в определение блага.

Вера в знание человека как средство достижения счастья зиждется у Сократа на убежденности в объективном характере блага и ведущих к нему добродетелей. Своеобразное понимание этой объективности выявляет в мировоззрении афинского философа начала идеализма. Аристотель говорил, что сами добродетели являлись Сократу понятиями разума. И эти понятия обладают универсальным характером: они – не только принципы человеческого сознания. По-видимому, Сократ считал их и принципами реального мира. Поэтому они могут служить началом целесообразного поведения человека по отношению ко всему миру. Только наличием понятия блага в самом мире можно объяснить, почему определенные действия человека с необходимостью ведут к благому результату. Следующие слова Сократа, воспроизведенные его учеником Ксенофонтом, дают представление о мнении на этот счет самого афинского мыслителя:

«Думаешь ли ты, что в тебе есть нечто разумное, а вне тебя ничего разумного нет? Ты знаешь, однако, что твое тело заключает в себе небольшую частицу земли и влаги, которые сами по себе столь велики и обширны; ты знаешь также, что они сложились из мелких частиц прочих великих мировых стихий. Как же ты думаешь, что ты, по счастливой случайности, вместил в себя весь разум, которого больше нет нигде, и что все сущее в своей беспредельной величине и бесчисленном множестве благоустроено неразумно, слепою силою?».

Сам Сократ оказался не в состоянии ответить на все поставленные им вопросы, многие из которых не решены до нашего времени. Однако и того, что он сделал, более чем достаточно, чтобы считать его поворотной вехой в развитии античной мысли.

Классика

 

Платон (430–350 гг. до н.э.).Если Демокрит, Сократ и софисты были свидетелями распада афинского полиса, то для выдающегося философа Древней Греции, основателя объективного идеализма Платона полис как автономное, самодостаточное государственное образование был уже в прошлом. А прошлое обычно воспринимается в идеализированном виде. Миниатюрное древнегреческое государство с его целостностью, гармонией личного и общественного и законченностью представлялось Платону образцом, идеальным типом политического и, более того, космического устройства, который как недостижимый идеал противопоставлялся им изменчивому чувственному миру.

Действительность в философии Платона раздваивается. Идеальное отделяется от реального в качестве порождающей и корректирующей модели. Эта модель представляет собой совокупность идей, неделимых и неизменных, обладающих самостоятельным существованием. Мир идей вечен. Он – сущее, то есть то, что, по Платону, никогда не порождается и не уничтожается. Чувственный мир есть нечто производное и зависимое от мира идей. Своим существованием он обязан причастностью к идеям. Так, вещи бывают большими и маленькими, благодаря причастности идеям большого и малого, прекрасными, благодаря причастности идее прекрасного, тождественными и нетождественными, благодаря причастности идеям тождественного и иного.

Идеи выстраиваются в логически стройную систему – иерархию, на вершине которой находится идея, называемая Платоном в зависимости от аспекта, в котором она рассматривается, то «благом», то «прекрасным», то «единым». Единое является верхним полюсом философской системы Платона. Оно не только образец, модель для идей и для вещей. Оно и онтологически стоит над обоими этими мирами.

Чтобы понять особое положение «единого», необходимо иметь в виду, что для древних греков слово и мысль представляют собой одно и то же. Это означает, по крайней мере, по отношению к общим понятиям, что мысль не содержит в себе ни одного признака, не упоминаемого в обозначающем ее слове. Относительно «единого» можно сказать, что эта идея не содержит в себе ничего, кроме признака единства. Такое единое, которое не может быть многим, то есть имеющим части, не имеет и формы, так как любая форма имеет края и середину. Оно будет беспредельным и аморфным. За неимением краев оно не может ни с чем соприкасаться и ни в чем находиться: ни в себе, ни в ином. Но оно не может и передвигаться, так как в этом случае тоже нужно иметь части. Оно не может быть тождественным, подобным и равным ни самому себе, ни иному, ибо для этого надо иметь соизмеримые части, ни отличаться ни от себя, ни от другого. Оно не может быть старше или моложе чего бы то ни было, ибо тогда оно было бы причастно неравенству и подобию во времени, но оно не может быть ни от чего отличным. Но тогда оно не может существовать во времени и вообще существовать.

Это, однако, не означает, что идеи единого нет вообще. Она существует, но не имеет признаков бытия, или, образно выражаясь, она существует за пределами всякого бытия и независимо от него, вне пространства и времени. Напротив, никакое бытие не может существовать независимо от «единого». Ведь любая вещь и любая идея представляет собой нечто целое и, следовательно, включает в себя признак единства, что и говорит об их причастности к идее единого.

Но, с другой стороны, ничто не может обладать бытием, не будучи также причастно идее бытия. Поэтому Платон делает вывод, что все получается из соединения «единого» с «бытием». Используя язык мифологии, философ обозначает «единое» как оригинал, с которого демиург (греч. – творец) копирует идеи как модели реального мира. Если отбросить мифические образы, то достаточно ясно вырисовывается следующая концепция: «единое» наиболее общая и бедная абстракция или схема. Идеи есть конкретизация этой схемы. Но для конкретности в единое необходимо внести различия, или варианты. Это происходит в процессе его соединения с бытием.

Иными словами, общая абстрактная схема, реализуясь в конкретных идеях и в системах идей, обретает в них различные конкретные формы своего существования. Так, идея единства может воплотиться и в идее целого, и в идее единого государства, и единой семьи, и единого мира, и даже в идее какой-либо вещи, представляющей собой единство составляющих ее частей.

Другим полюсом философской системы Платона является материя. Без нее невозможно существование ни вещей, ни, по-видимому, идей. Однако, как самостоятельно существующая, без причастности идее единого и ее конкретным формам (другим идеям) материя есть только «многое», то есть аморфное, бесструктурное образование, равнозначное пустоте или небытию.

Мир бытия, то есть мир идей и противостоящий, но одновременно и причастный ему мир материальных предметов, образует Космос. Он создается Демиургом по своему образу из соединений идей и материи. Космос – живой организм, имеющий ум, душу и тело. Его тело создается из уже оплодотворенной идеями материи – земли, воды, воздуха и огня, состоящих соответственно из шестигранников, двадцатигранников, восьмигранников и четырехгранников. Дело в том, что наряду с архаическими элементами мифологии, еще встречающимися в произведениях Платона (диалоги «Федон», «Пир», «Федр»), в его философии нередки и следы влияния пифагорейства, которым мыслитель увлекся в зрелые годы (диалог «Государство»). Тело Космоса шарообразно и вращается вокруг также шарообразной неподвижной Земли.

Теория познания Платона тесно связана с учением о человеческой душе. Душа человека творится Демиургом из души Космоса. Количество душ огромно, хотя и не бесконечно. Платон верит в их бессмертие и метемпсихоз (греч. – переселение душ). Души состоят из трех частей: разумного начала (λογιστικόν), вожделеющего, неразумного начала (’αλαγόν) и так называемого «яростного духа» (θυμοειδής) – гнева человека на себя за испытываемые им вожделения. Борьба между низшей, вожделеющей частью души (’αλαγόν), с одной стороны, и высшей (λογιστικόν) и средней (θυμοειδής), являющейся союзницей высшей, – с другой, определяет и земную и посмертную участь души. Ведь от того, что в человеке побеждает – разум или вожделение – зависят и его образ жизни на Земле и область его пребывания в тысячелетние периоды между рождениями: на небе или в подземелье.

Души, вознесшиеся на небо, по словам Платона, питаются созерцанием небесной области мира идей, то есть без помощи органов чувств, присущих, естественно, только телу, непосредственно постигают содержащиеся там идеи в чистом виде. Однако после вселения душ в тела они забывают об идеальном мире. Отныне их удел – чувственное созерцание материальных вещей. Но этот вид познания Платон ценит невысоко. Оно происходит по законам правдоподобия, а не истинности. Истинное знание не есть ни чувственное восприятие, ни правильное мнение. Истина заключается в знании идей, то есть того существенного и неизменного в действительности, что можно отразить только в общих понятиях.

Решая поставленный Сократом вопрос о происхождении общих понятий, Платон отрицает возможность их обретения из опыта, путем обобщения чувственных данных. Действительный процесс познания состоит, по его мнению, в припоминании, в воспроизведении в памяти того, что души видели в занебесной области. Платоновские идеи, или «эйдосы» представляют собой не что иное как милые сердцу античности телесные пластические образы, как бы идеальные модели вещей, доступные, правда, не физическому зрению, а «глазам души». И хотя их земные варианты, то есть вещи, не столь совершенны, они все же напоминают небесные прототипы и могут служить стимулом к припоминанию того, что узнали в идеальном мире забывчивые души.

С учением о душе связаны у Платона и социальные представления. В своем произведении «Государство» он излагает утопический проект идеального государственного устройства общества. Как говорит В.Ф. Асмус, для Платона государство – как бы макромир, которому соответствует микромир души человека. В душе существует три начала: 1) разумное, 2) аффективное, сдерживающее и 3) неразумное, вожделеющее. Соответственно, в государстве должно быть три рода граждан: правители (философы), воины и работники производительного труда. Принадлежность к этим группам определяется превалирующей в человеке частью души и наличием в ней соответствующей «доблести». Правители, в которых сильно разумное начало, отличаются мудростью. Воины – люди с сильным сдерживающим началом, одарены мужеством. Остальным, имеющим вожделеющую душу, достаточно владеть доблестью, называемой «сдерживающей мерой», заключающейся в практическом признании государственных законов.

Единство государства зиждется на разделении труда, благодаря которому его члены нуждаются друг в друге. Единство же высших классов – руководителей и стражей – дополнительно обеспечивается отсутствием у них собственности (способной вызвать конфликты) и общностью жен и детей. Рабам в государстве Платона фактически не находится места. Однако в наиболее позднем своем произведении «Законы» философ говорит о необходимости иметь рабов для выполнения нужных обществу работ.

Аристотель (384–322 гг. до н.э.).Вершиной древнегреческой мысли по праву считается философия Аристотеля – выдающегося ученика и последователя Платона, наставника Александра Македонского, основателя афинского Ликея – первого в Европе высшего учебного заведения.

Философское и научное наследие Аристотеля огромно и сложно. В своем творчестве он поднялся до полной рационализации мышления, отказавшись от мифических образов, заменявших у его предшественников философские понятия. Его язык сух, строг, научен. А ведь он был учеником Платона, чувствовавшего себя одинаково уютно и в философии, и в поэтическом творчестве, и часто соединявшего в своих произведениях философские мысли с красочными поэтическими оборотами речи.

Среди многочисленных трудов Аристотеля, посвященных различным областям человеческого знания: логике, этике, политике, физике, – есть книги, которые Андроник Родосский, систематизатор произведений Аристотеля, объединил под названием «Метафизика», то есть то, что «после физики». Это и была философия основателя Ликея. Ее предмет – не природа, а то, что существует сверх нее. Если к природе, которую изучает физика, относятся изменчивые подвижные «чувственные сущности»[60], то к объекту философии должны, по Аристотелю, относиться сверхчувственные и неподвижные вечные сущности. Первой такой сущностью, или началом является Бог. Но кроме него есть другие начала и причины сущего. Аристотель называет эти начала высшими, а причины – первыми. И поскольку они причины и начала всего сущего, то объектом исследования философии является и сущее в целом[61].

В непосредственном восприятии сущее открывается как совокупность единичных предметов, или субстанций. Под субстанцией Аристотель понимает бытие вполне самобытное, существующее в самом себе, но не в чем-либо ином. Чувственный мир, однако, не исчерпывает всей реальности. Всякий единичный предмет имеет свою сущность, постигаемую умом. Она вечна и неизменна. Совокупность этих сущностей образует высший сверхчувственный уровень бытия, на котором бытия больше, чем на уровне чувственных вещей. Но эти уровни не внешни друг другу. В отличие от мира идей Платона мир высших сущностей – это уровень самой природы и, следовательно, не существует вне ее. Аристотель приводит два критерия сущности: «мыслимость» и «способность к отдельному существованию». Под этот критерий не подходит субстрат вещи, так как он не доступен понятию; в звании сущности отказывается также «роду», «общему» и «всеобщему», так как (в отличие от Платона) Аристотель не считает их существующими вне единичного. Под сущностью он понимает «последнее видовое отличие» и «определение» вещи. Или, еще более четко: «суть бытия не будет находиться ни в чем, что не есть вид рода»[62]. То есть, сущность бытия, или, как ее называет философ, «форма» вещи есть вид определенного рода. Но почему Аристотель считает, что вид, или форма вещи обладает «способностью к отдельному существованию»?

Это можно понять, исходя из следующего. Если рассматривать вид как огромную популяцию, члены которой имеют одну форму, то есть определенные общие внешние очертания (античная телесность), которые несмотря на явления становления и гибели отдельных предметов этого вида остаются неизменными. Пока вид существует в целом, то эта форма будет казаться нам обладающей вечным существованием и характером общности, и сольется в нашем представлении с видом.

Но если форма – общее, а реально существует лишь единичное, то необходимо, чтобы форма стала формой единичного предмета. Это осуществляется через соединение формы с материей. Последняя придает вещи индивидуальный характер. Чтобы соединиться с формой, она должна не иметь этой формы, то есть «быть лишенностью». Но материя – это и возможность – возможность возникновения в ней той или иной формы. Например, в бронзе как материи имеется возможность шара, как ее формы. Материя, таким образом, есть бытие в возможности, форма же есть действительность. Однако Аристотель различает в понятии «материя» два значения. Во-первых, под материей он понимает субстрат, который уже не только возможность, но и действительность. Это любое определенное, то есть имеющее форму, явление. Поскольку в нем имеется возможность другой формы – это материя. Во-вторых, материя – это субстрат в безусловном смысле, то есть материя, лишенная всякой определенности. Она – чистая возможность. Эта первоматерия составляет низший полюс сущего.

Его верхний плюс – Бог. Бог – это мировой разум (греч. – нус), мыслящий сам себя. Предметом его мыслей, по-видимому, является его содержание, состоящее из форм – копий тех форм, что находятся в материальном мире. Бог – форма форм, и поэтому он – чистая действительность, или чистое существование. Бог пассивен. Его мышление – это пассивное созерцание. Именно эту форму познания Аристотель ставил выше всех остальных. Но, будучи пассивным, Бог движет миром. Это возможно потому, что «Нус» – форма и цель материального мира. Мир стремиться отождествиться с Богом, уподобиться своей форме. Это и определяет его движение и развитие.

Подобно миру и отдельные вещи, из которых он состоит, стремятся отождествиться со своей формой, чем объясняется их движение. Форма – цель и составная часть каждой вещи. Поэтому Аристотель выводит из нее целевую и формальную причины всех явлений природного мира, присоединяя к ним еще две: действующую (непосредственную) и материальную – субстрат каждой вещи, обеспечивающий ее физическое существование.

Человек также состоит из двух начал – материи и формы. Форма человека – его душа. Она состоит из трех частей – из души растительной, животной и разумной. С животной душой связана возможность ощущений, а следовательно, чувственного познания. Аристотель поддерживает мысль Демокрита о том, что такие свойства, как вкус, цвет, запах, звук возникают при взаимодействии предмета и органов чувств, но в соответствии со своей концепцией он полагает, что качества цвета, вкуса, запаха и звука все же существуют, но в потенции. Органы же чувств стимулируют их переход из потенциального состояния в действительность.

Рациональное познание, по Аристотелю, осуществляется разумной душой, которая, в свою очередь, подразделяется на активный и пассивный разум. Задача активного разума – обобщать чувственные данные. Средством обобщения служит индукция, то есть умозаключение от частного или единичного к общему. Однако это утверждение ставит перед философом проблему, которая окажется стимулом для возникновения множества философских доктрин не только в древности, но и в новое и даже новейшее время.

Суть проблемы заключается в том, что индуктивный метод, опирающийся на чувственные данные, дает гарантированно истинный результат лишь в том случае, если предмет исследования поддается исчислению. Такой метод называется индукцией через полное перечисление. Однако при таком исходе доступными познанию оказываются лишь отдельные, доступные чувственному восприятию объекты или факты. Аристотеля же, как и его великих предшественников Сократа и Платона, интересует знание всеобщее и необходимое, объекты которого беспредельны как в пространстве, так и во времени, и которое, вне всякого сомнения, соответствует своему предмету.

Это понятийное знание или знание законов. И какое бы количество предметов или явлений, подпадающих под данное понятие или закон, не охватывалось нашими ощущениями, они все равно составляли бы бесконечно малую часть от их действительного числа. Поэтому индукция, обобщающая наши чувственные данные, в этом случае всегда была бы неполной, а потому не гарантировала бы истинного результата. Таким образом, Аристотель оказался перед проблемой, которую можно сформулировать в следующем виде: каким образом наука, практически всегда использующая в качестве своего метода неполную индукцию, тем не менее достигает в результате необходимого всеобщего знания, то есть знания понятий и законов, истинность которых ни у кого не вызывает сомнения?

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.