Б. ВОЙНА ЕСТЬ ИНСТРУМЕНТ ПОЛИТИКИ

Мы всесторонне рассмотрели расхождение, существующее между природой войны и другими интересами отдельного человека и общественных союзов, дабы не упустить ни одного из этих элементов противоречия; это расхождение коренится в самом человеке, следовательно, не может быть разрешено философией. Закончив это, мы попытаемся теперь найти то единство, в которое эти элементы противоречия сливаются в практической жизни, отчасти нейтрализуя друг друга. Мы бы уже в самом начале выдвинули это единство, если бы не было необходимости заранее с особенной отчетливостью выделить эти противоречия и рассмотреть различные элементы в отдельности. Это единство обозначает, что война является лишь частью политических отношений, а отнюдь не является чем-то самостоятельным.

Все знают, конечно, что война вызывается лишь политическими отношениями между правительствами и между народами; но обыкновенно представляют себе дело таким образом, как будто с началом войны эти отношения прекращаются и наступает совершенно иное положение, подчиненное только своим особым законам.

Мы утверждаем наоборот: война есть не что иное, как продолжение политических отношений при вмешательстве иных средств. Мы говорим — при вмешательстве иных средств, чтобы вместе с тем подчеркнуть, что эти политические отношения самой войной не прекращаются, не преобразуются в нечто совершенно другое, но по существу продолжаются, какую бы форму ни принимали средства, которыми они пользуются, и что главные линии, по которым развиваются связанные с ними военные события, начертаны политикой, влияющей на войну вплоть до мира. И как можно представить это иначе? Разве когда-либо прекращаются вместе с дипломатическими нотами дипломатические отношения различных народов и правительств? Разве война не является только другим видом письма и речи, выражающим их мысли? Война, конечно, имеет свою собственную грамматику, но не собственную логику.

Следовательно, война никогда не может рассматриваться отдельно от политических отношений, и если это где-либо происходит, то тем самым в известной мере разрываются связующие нити и получается нечто бессмысленное и бесцельное.

Без этого представления нельзя обойтись даже в том случае, если бы война была всецело войной, всецело проявлением необузданной стихии вражды. В самом деле, все факторы, на которых война основана и которые определяют ее главное направление, как-то: собственные силы, силы противника, союзники обеих сторон, характер народов и правительств обеих сторон и т.д., как это мы перечисляли в I главе 1-й части, — разве все эти факторы не обладают политической природой и разве они не связаны со всеми политическими отношениями столь тесно, что их невозможно отделить? Но такое представление становится вдвойне необходимым, если мы примем во внимание, что действительная война вовсе не стремится последовательно к последней крайности, каковой она должна была бы быть согласно своему понятию, но что в действительности война половинчата, внутренне противоречива; что она, как таковая, не может следовать своим собственным законам, а должна рассматриваться как часть другого целого, и это целое — политика.

Политика, используя войну, уклоняется от всех строгих выводов, вытекающих из природы войны, мало заботится о конечных возможностях, интересуется лишь ближайшими вероятностями. Отсюда вносится во все дело значительная неопределенность, и, следовательно, война становится своего рода игрой; при этом политика каждого правительства лелеет надежду превзойти в этой игре своего противника искусством и дальновидностью.

Так всесокрушающую стихию войны политика превращает лишь в простое свое орудие; страшный боевой меч, требующий, чтобы его подняли обеими руками, напрягая все силы для нанесения одного неповторяемого удара, благодаря политике превращается в легко управляемую шпагу, которая становится порою даже рапирой, и ею фехтуют по всем правилам искусства.

Так разрешаются противоречия, в которые война запутывает робкого по природе человека, если это можно назвать разрешением.

Раз война есть часть политики, то, следовательно, она будет принимать и ее свойства. Когда политика становится более грандиозной и мощной, то таковой же становится и война; и этот рост может дойти до такой высоты, что война приобретет свой абсолютный облик.

Таким образом, при указанном способе понимания нам нет надобности упускать из виду этот облик войны, — напротив того, он должен всегда чувствоваться на заднем плане.

Лишь при таком представлении война снова становится единством, только так можно рассматривать все войны, как вещи одного рода, только при таком представлении мы получаем правильную и точную опору и точку зрения для суждения; этой точкой зрения следует руководиться при создании крупных планов и при оценке их.

Конечно, политический элемент не проникает вглубь до всех мелочей войны; пикеты и патрули выставляются не по политическим соображениям, но тем решительнее влияние политического элемента при составлении плана всей войны, плана кампании и часто даже плана сражения.

Поэтому мы и не торопились выдвинуть в самом начале эту точку зрения. Она бы нам мало помогла при рассмотрении отдельных явлений и даже до известной степени отвлекала бы наше внимание; но при рассмотрении вопроса о плане войны и кампании она совершенно необходима.

Самое важное в жизни — это отыскать такую точку зрения, с которой все вещи должны быть поняты и оценены, и придерживаться этой точки зрения до конца; ибо только с единой точки зрения можно охватить всю совокупность явлений как одно целое, и только единство точки зрения может гарантировать нас от противоречий.

Если, следовательно, при составлении плана войны недопустимы две или несколько точек зрения в оценках, например точка зрения солдата, администратора, политика и т.д., то спрашивается: необходимо ли, чтобы именно политика была той точкой зрения, которой должно подчиняться все остальное?

Мы исходим из того, что политика объединяет и согласовывает все интересы, как вопросы внутреннего управления, так и вопросы гуманности и всего остального, что может быть выдвинуто философией, ибо сама по себе политика ничто, а только представитель всех этих интересов перед другими государствами. Что политика может иметь неверное направление, служить преимущественно честолюбию, частным интересам, тщеславию правителей, — это сюда не относится. Ни в каком случае военное искусство не является для политики предопределяющим фактором, и мы можем здесь рассматривать политику лишь как представительницу всех интересов общества в целом.

Итак, вопрос состоит лишь в том, должна ли при составлении плана войны политическая точка зрения склоняться перед точкой зрения чисто военной (если таковая вообще была бы мыслима), т.е. или совершенно исчезать, или ей подчиняться, или же политическая точка зрения должна быть господствующей, а военная находиться у нее в подчинении?

Мысль, что политическая точка зрения с началом войны должна исчезнуть, была бы возможной лишь в том случае, если бы война была боем не на жизнь, а на смерть вследствие одной только вражды; войны же в том виде, как они бывают в действительности, являются не чем иным, как проявлением именно политики, как мы уже выше показали. Подчинять политическую точку зрения военной — бессмысленно, так как политика родила войну. Политика — это разум, война же — только орудие, а не наоборот. Следовательно, остается только подчинить военную точку зрения политической.

Подумаем о природе действительной войны и вспомним сказанное в III главе этой части: всякая война должна прежде всего рассматриваться по своему вероятному характеру и по главным очертаниям, вытекающим из политических величин и отношений; часто, — в наши дни мы можем с уверенностью сказать в большинстве случаев, — война должна рассматриваться как органическое целое, от которого нельзя отделить его составных частей, где, следовательно, каждое отдельное действие должно сливаться с целым и исходить из идеи этого целого; нам станет совершенно понятным и ясным, что высшей точкой зрения для направления войны, из которой должны исходить главные руководящие линии, может быть только точка зрения политики.

Если мы будем исходить из этой точки зрения, все планы станут как бы монолитными, понимание и оценка облегчатся и станут естественнее, убежденность повысится, побуждения окажутся более соответственными, а история станет более понятной.

При такой точке зрения спор между интересами политическими и военными уже не вытекает из самой природы вещей; поэтому, если он возникает, на него надлежит смотреть просто как на недостаток разумения. Конечно, политика не может предъявлять к войне невыполнимых требований; это противоречило бы совершенно естественной и необходимой предпосылке, что она знает орудие, которым желает пользоваться. Если же она правильно судит о ходе военных событий, то определение, какие события и какое направление событий более всего соответствуют задачам войны, — целиком дело политики и может быть только ее делом.

Словом, военное искусство на своей высшей точке становится политикой, дающей сражения вместо того, чтобы писать ноты.

Согласно этому взгляду, недопустимо и даже вредно устанавливать такое различие, что крупное военное событие или план операции допускают обсуждение с чисто военной стороны; более того, привлечение военных к обсуждению планов войны, чтобы они высказались с чисто военной точки зрения о том, что следует делать правительствам, представляет прием, противоречащий здравому смыслу; и еще нелепее требование теоретиков, чтобы имеющиеся для войны средства передавались полководцу, а последний в соответствии с ними вырабатывал бы чисто военный план войны или кампании. Точно так же весь наш опыт говорит за то, что, несмотря на большое разнообразие в развитии современного военного дела, главные руководящие линии все же давались и определялись кабинетами, т.е., выражаясь точно, политическим органом, а не военным ведомством.

И это вполне естественно. Ни один из основных планов, необходимых для войны, не может быть составлен без учета политических условий. Обычно выражают нечто совсем другое, чем то, что хотят сказать, когда говорят — а это часто имеет место — о вредном влиянии политики на ведение войны. Следует в этом случае порицать не это влияние политики, а самую политику. Если политика верна, т.е. если она ведет к своей цели, то соответственное ее воздействие может быть лишь благотворным для войны; там же, где ее воздействие удаляет нас от цели, корень зла надо искать лишь в ошибках политики.

Лишь в тех случаях, когда политика ошибочно ожидает от применения некоторых боевых средств и мероприятий не соответственного их природе действия, она может своими решениями оказать вредное влияние на войну. Подобно тому как человек, малознакомый с каким-нибудь языком, порою выражает не то, что он хочет сказать, так и политика даже при правильном ходе мысли может поставить задачи, не соответствующие ее собственным намерениям.

Последнее имело место бесчисленное множество раз, что доказывает, что политические вожди не должны быть чужды известному пониманию военного дела.[...]

Война должна вполне соответствовать замыслам политики, а политика должна соразмерять их в соответствии с имеющимися для войны средствами. Если политик и солдат не совмещаются в одном лице, то для достижения этого имеется лишь одно хорошее средство — сделать главнокомандующего членом правительства, дабы он в важнейшие моменты принимал участие в его совещаниях и решениях. Но опять-таки это возможно лишь в том случае, если само правительство находится вблизи театра военных действий, чтобы можно было без особого промедления решать все вопросы.[...]

Итак, действительные изменения в военном искусстве являются следствием изменений политики; они отнюдь не служат доказательством возможности отделения одного от другого (военного искусства от политики), а, наоборот, являются сильным аргументом в пользу тесного их соединения.

Итак, еще раз: война есть орудие политики; она неизбежно должна носить характер последней; ее следует мерить мерой политики. Поэтому ведение войны в своих главных очертаниях есть сама политика, сменившая перо на меч, но от этого не переставшая мыслить по своим собственным законам.

Печатается по: Клаузевиц. О войне. Т. 1 / Пер. с нем. Изд. 4. М., 1937. С. 33, 34, 43—45, 52—58, 61—63, 66, 75, 144; Т. 2. Изд. 3. М, 1937. С. 340—342, 369—380, 383.

ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ

Клаузевиц К. О войне. Т.1—2. М., 1937; Он же. 1812 год. М., 1937; Он же. 1806 год. М., 1938; Он же. 1799 год. Ч.1—2. М., 1938— 1939; Он же. Итальянский поход Наполеона Бонапарта 1796 года. М., 1939.

См.: Антология мировой политической мысли.

Т.1. Зарубежная политическая мысль: истоки

и эволюция. М., 1997. С. 671-689.

Документ № 47

ПРУДОН ПЬЕР ЖОЗЕФ

ВОЙНА И МИР

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: