ПРИВЕЛЕГИРОВАННЫЙ СЛУШАТЕЛЬ 4 глава

"Я читал обычно популярные лекции, доказывавшие нелепость такого "лечения", но я заметил, что никогда не мог обратить в свою веру его сторонников. И все это время некоторые пациенты, которых я не вылечил и не умел вылечить, вылечивались по одной их этих систем".

Седлер раскрыл свой ум, тщательно исследовал этот вопрос и убедился, что сила внушения хотя и не является панацеей – ценный союзник фармакологического лечения, хирургии и гигиены.

Эффект плацебо зависит от того, насколько пациент доверяет своему врачу. Я убедился, что на длительном промежутке времени это отношение важнее, чем любое лекарство или процедура. Психиатр Джером Франк из Университета Джона Гопкинса нашел свидетельство этого в работе 1969 года Р. К. Мейсона, Дж. Кларка, Р. Б. Ривса и Б. Вагнера, посвященной 98 пациентам , оперированным по поводу отслоения сетчатки. В этой работе оценивались независимость, оптимизм и доверие к врачу перед операцией. Оказалось, что пациенты с высоким уровнем доверия выздоравливали быстрее других.

Чтобы создать отношение доверия, врач и пациент должны изучить верования друг друга. Доверие врача к некоторому лечению пациент может молчаливо отвергать. Чтобы узнать невысказанные чувства по поводу лечения, я изучаю рисунки и сновидения пациентов. В случае отрицательного отношения я могу выбрать самое чудесное по моему мнению лечение, но встречусь со всевозможными побочными эффектами, так что лечение придется прекратить. Может быть, пациент с самого начала не хотел этого лечения, но не осмеливался сказать мне об этом, или на подсознательном уровне отвергал его. Однако, если у меня есть рисунок, свидетельствующий, что пациент воспринимает лечение, как отраву или повреждение, можно принять это за исходную точку. Можно попытаться модифицировать установку пациента по поводу лечения или выбрать другую форму терапии. Положительный рисунок, сделанный боязливым пациентом, может быть полезен, помогая успокоить его страхи и начать лечение.

Система верований врачей и пациентов взаимодействуют, но тела пациентов непосредственно реагируют на их собственные верования, а не на верования их врачей. Врачи больше склонны к логике, статистике и жесткому подходу и меньше склонны к надежде, чем их пациенты. Когда врачи исчерпывают свои средства, они готовы сдаться. Но они должны осознать, что неверие в способность пациента излечиться может сильно ограничить эту способность. Мы никогда не должны говорить: "Я ничего не могу для вас сделать". Всегда найдется еще что-нибудь, что мы можем сделать – хотя бы сидеть, говорить и помогать пациенту надеяться и молиться.

Обычная установка врачей превосходно видна в случае Стефани, одной из наших пациентов ИРП. Врач поставил ей диагноз рака и описал согласно статистике оставшуюся ей жизнь, вплоть до ранней могилы. Она спросила, что ей делать. И он сказал ей: "Вам осталось надеяться и молиться". Она спросила: "Как мне надеяться и молиться?" На это он ответил: "Не знаю. Это не по моей части". Ее опыт в ИРП научил ее надеяться и молиться, и Стефани изменила течение своей болезни, вышла за пределы предсказаний, и теперь ее врач отмечает ее успех. Позже она написала, что этот врач, упомянув надежду и молитву, "в действительности предписал единственное лекарство, которое могло меня вылечить, и он даже этого не знал".

Обратный эффект может даже убить. Френсис, женщина старше восьмидесяти, пришла ко мне, потеряв веру в своего прежнего врача из-за его отрицательной установки. Подавленная повторяющимися назойливыми болезнями, она обратилась к нему за утешением, а он спросил ее: "Но как же долго вы хотите все-таки жить?" У нее хватило ума понять, как сказывается на ней это отношение, и она ушла от него.

Я вспоминаю человека, которому меньше повезло. Эллен, член группы ИРП, однажды позвонила своему мужу Рею, госпитализированному с раком, и спросила, как он себя чувствует. Он ответил: "Хорошо." Через пятнадцать минут она пришла к нему с визитом, и он был мертв. В эти минуты Рей, который несколько раз уже лежал в больнице, спросил своего врача, когда он сможет выписаться. Тот ответил: "Ох, на этот раз я не думаю, что это вам удастся". Больной умер через несколько минут.

Обычный прогноз врача, говорящий, как долго пациенту осталось жить – это ужасная ошибка, это такое пророчество, которое сбывается само по себе. От него надо воздерживаться даже не смотря на то, что многие пациенты упорно спрашивают: "Как долго? Как долго?" Они хотят, чтобы кто-то другой определил пределы их жизни, вместо того, чтобы самим участвовать в этом определении. Люди, которым нравятся их врачи, и которые пассивны, часто умирают прямо по расписанию, как будто для того, чтобы доказать правоту врача.

Врачи не должны допускать, чтобы статистика определяла их верования. Статистика важна, когда выбирают лучшую терапию для некоторой болезни, но если этот выбор сделан, они больше не применяют ее к индивиду. Всем пациентам должно внушаться убеждение, что они могут выздороветь, каковы бы ни были их шансы.

Исключительные пациенты способны отбросить статистику, сказав: "Я могу выжить, даже если врач недостаточно мудр, чтобы так сказать". Подумайте только, какая храбрость требуется от человека, чтобы победить некоторый тип рака, которого раньше никто не побеждал. Надежда внушила эту храбрость Вильяму Калдерону, осуществившему первый документально доказанный случай выздоровления от СПИДа [9] Калдерону поставили диагноз, что он умрет, вероятно, в течение шести месяцев. Естественно, это вызвало депрессию и безнадежность. Почти сразу же началась саркома Капоси, тип рака, чаще всего сопровождающий СПИД; она начала быстро распространяться на всю его кожу и кишечный тракт.

Калдерон был парикмахер, и к нему пришла для регулярного обслуживания Джудит Скач, основавшая вместе с астронавтом Эдгаром Митчелом Институт Ноэтических Наук, а теперь президент Фонда Внутреннего Мира. Заметив по его глазам, что он плакал, она попросила его объяснить причину. Ее следующие слова, как обнаружилось, спасли ему жизнь. Она сказала: "Вильям, вы не должны умереть. Вы можете выздороветь".

Скач рассказала ему о рассказала ему о работе Саймонтонов с раковыми пациентами. С ее неизменной любовью и поддержкой, а также с любовью и поддержкой его любимой женщины, Калдерон уверовал, что может выжить. Продолжая свою любимую работу, он отказался сдаться болезни. Чтобы бороться с ней, он занялся медитацией и использовал мысленные образы. Он работал над восстановлением напряженных отношений со своей семьей и достиг душевного мира, простив людей, на которых обижался. Он любовно относился к своему телу, помогая ему упражнениями, правильным питанием и витаминными добавками. С этого момента усилилась реакция его иммунной системы, и его опухоли начали исчезать. Через два года после диагноза у Калдерона не было никаких признаков СПИДа.

Исключительный пациент часто сердится на врача, беспощадно выносящего ему приговор. Когда знакомая мне сестра Линда отказалась от химеотерапии, ее врач сказал ей: "Вы в этом раскаетесь. Через шесть месяцев вы приползете обратно". Она упорно говорила себе: "Что за сукин сын! Я не умру, просто чтобы доказать ему, что он ошибается". Она прожила пять лет без его терапии, а затем решила воспользоваться ею, чтобы прожить еще дольше.

У меня есть копия письма молодой женщины по имени Луиза к "доктору рок'н'ролла", который вел радиопередачу, сочетающую музыку с медицинскими советами, с которым она близко познакомилась, когда была в больнице. Еще подростком Луиза заболела раком яичника с метастазами в легких и животе. Ее онколог "дал" ей от шести до двенадцати месяцев жизни с химеотерапией. Она сказала ему, что только бог назначает, сколько нам жить, и взяла свою жизнь в собственные руки. Она ушла из дома из-за напряженной обстановки в семье, сняла себе собственную квартиру, и на последние десять долларов поместила объявление в газете в поисках другого ракового пациента, нуждающегося в помощи. Был момент, когда ее онколог отказался от всякого дальнейшего лечения, потому что "болезнь зашла слишком далеко", но через шесть месяцев после того, как она сама выбрала свой путь, все ее опухоли исчезли. Ее врач не смог даже сказать ей об этом вслух. Со слезами на глазах он протянул ей рецепт со словами: "Ваш рак исчез". В день, когда она должна была умереть, Луиза послала ему шутливую записку с вопросом: "Куда мне прислать гроб?"

Доктор рок'н'рола написал мне, что если бы он не услышал случайно мой рассказ об исключительных пациентах, он, вероятно, не связал бы "чудесное" выздоровление Луизы с ее духовным ростом. Но когда он осознал это, оба они пришли на собрание ИРП, чтобы познакомиться с нашим опытом.

Луиза сделала свой выбор – любить и отдавать себя людям, вызывая духовные и психологические изменения, всегда происходящие с людьми, испытавшими самоисцеление. Для этого нужна огромная сила, когда авторитетный голос говорит вам, что вы должны умереть. Проблема состоит с том, что исключительные пациенты составляют меньшинство. Восемь из десяти пациентов не выживают, так что легко пренебречь теми двумя, которые могут выжить.

Я пытаюсь публиковать такие случаи, чтобы врачи начали искать их среди своих пациентов. Тогда они увидят, что исцеление не является случайностью. При таком определении, которое содержится в выражении "спонтанная ремиссия", врачи ничему не учатся, потому что оно не стимулирует никакого изучения стоящих за ним случаев. Исцеление является, напротив, творческим актом, требующим всей той тяжелой работы и увлеченности, которые нужны в других видах творчества.

Я часто получаю письма от врачей об описанных мною пациентах. Когда врач сообщает об удивительных улучшениях в состоянии пациента, он почти никогда не говорит о верованиях и стиле жизни этого человека, но когда я спрашиваю, то всегда обнаруживается, что пациент испытал некоторую резкую перемену в направлении более любящего и дружелюбного подхода. Но пациент редко говорит об этом нечувствительному врачу.

Неожиданное исцеление происходит достаточно часто, чтобы врачи научились пробуждать надежду в любом случае, даже если кажется, что близок конец. Пациенты не ищут результатов медицинского опроса общественного мнения, им нужно отношение, ориентированное на успех. Им нужен человек, который скажет им: "Держитесь, вы можете это сделать. Мы вам поможем" – до тех пор, пока пациент хочет жить. Не нам судить о том, насколько ценно продолжение жизни для другого. До тех пор, пока мои пациенты живут таким образом, что жизнь имеет для них цену, я готов помочь им продолжить эту жизнь. Но если пациент решил, что ему пора умереть, то я не вижу противоречия и в том, чтобы ему в этом помочь. Я могу таким образом распутать конфликт, поглощающий энергию, зная прежде всего о том, что это может в конечном счете принести излечение. Хотя, конечно, недопустимо и неуместно в медицинской практике говорить человеку, что он умрет в такой-то день, примирение со смертью не обязательно убивает надежду. Парадоксально, но приготовление к смерти может содействовать делу жизни. Например, одна больная раком выглядела ужасно и сказала мне, что хочет умереть. Это было в пятницу. Я сказал ей: "Скажите своим детям и родителям, как вы себя чувствуете, и тогда все будет в порядке. Они не представляют себе, как плохо вы себя чувствуете". В понедельник, когда я вернулся в больницу, она выглядела великолепно. Она надела свой парик, костюм и накрасилась. Я спросил: "Что случилось?". Она сказала: "Я сказала моим родителям, как я себя чувствую и детям тоже, и тогда я почувствовала себя так хорошо, что мне не захотелось умирать". И она была выписана из больницы.

Как бы ни был нужен оптимизм, никогда не надо скрывать никакую часть диагноза. Правду всегда надо сообщать с надеждой, потому что никто не может быть уверен в будущем. Более того, я могу теперь мириться с болезнью и видеть мою главную задачу в том, чтобы помочь пациентам достигнуть душевного мира. Это откладывает физические проблемы. Выздоровление не является единственной целью. Еще важнее – научиться жить без страха, в мире с жизнью и в конечном счете со смертью. Тогда выздоровление может случиться, и человек не ориентируется на неудачу (если он верит, что он может исцелиться от всех физических проблем и никогда не умрет).

Двадцать лет назад был в обычае "благожелательный обман". В 1979 году доктор Деннис Новак и его сотрудники публиковали обзорную статью в "Журнале Американской Медицинской Ассоциации", где говорится, что теперь 97 процентов врачей предпочитают сообщать свой диагноз раковым пациентам, между тем как двадцать лет назад 90 процентов врачей этого не сообщали.

К счастью, клиницисты осознали, что пациенты обычно так или иначе знают правду. На подсознательном и даже на сознательном уровне пациенты знают, что происходит в их теле. Мой пациент по имени Билл ощутил однажды за обедом, что ему трудно проглотить еду. Как он сказал, он сразу понял, что у него рак, потому что у его отца был в том же возрасте рак пищевода и желудка. Достаточно было одного симптома и он уже знал. Конечно, все его успокаивали, но анализы показали, что он был прав.

Ложь и уклончивость разделяют семьи, когда им больше всего нужно быть вместе, чтобы честно встретить кризис. В семье часто говорят: "Не говори этого маме. Она не сможет этого вынести". Но когда маму спрашивают, что по ее мнению не в порядке, она отвечает: "Я думаю, что это рак". Слово вырвалось наружу, и теперь можно говорить о том, что означает рак для семьи – угрозу или смертный приговор. Кроме того, обман уничтожает доверие. Если врач колеблется, не может произнести слово "рак", или пытается притворяться, то ум пациента немедленно переводит это в сообщение: "Врач не может с этим справиться. Значит, нет надежды".

Сейчас есть слишком много врачей, перешедших от благожелательного обмана к грубой честности, что тоже причиняет больше зла, чем добра. Недавно я получил душераздирающее письмо от жены пациента, где говорилось, что ее муж не придет ко мне на повторный прием, потому что он совершил самоубийство.

"Это случилось через два дня после того, как ему сказали – с самой беззаботной грубостью – что он никогда уже не будет играть в теннис, управлять лодкой, и никогда не пойдет больше на работу, а это были вещи, которые он любил, особенно первые две.

Он все время самым невинным образом верил в своих врачей – не в то, что они могут его вылечить, а в то, что они делают все наилучшим образом. Но они делали это не лучшим образом, особенно его онколог".

Гораздо лучше признать, что положение серьезно, но напомнить пациенту, что в действительности нет "неизлечимых" болезней, от которых кто-нибудь бы не выздоровел, даже на пороге смерти.

Если врач может внушить некоторую надежду, то процесс исцеления иногда начинается даже до лечения. Я вспоминаю одного из моих пациентов, которой радиолог сказал, что лекарство на нее хорошо действуют, потому что снимок ее кости резко улучшился. Она ответила: "Если вы посмотрите в мое расписание, вы увидите, что я еще не начала химиотерапию. Это, должно быть, тот доктор с сияющей головой".

Доктор Александра Ливайн, онколог из Калифорнии, получила недавно грант на изучение психологических аспектов рака. Она запросила его после подобного же переживания. Человек с обширной лимфомой был приведен к ней в кабинет. Его жена настаивала на этом визите, перед тем как отправиться в Германию за "чудесным" лечением, которое он хотел попробовать. Когда доктор Ливайн увидела ужас в его глазах, она целый час попросту успокаивала и ободряла его. Когда он вернулся через неделю, его опухоли уменьшились наполовину. Она сказала: "Я хотела бы начать ваше лечение неделю назад". На что он ответил: "Вы это и сделали".

Надежда возникает главным образом в результате доверия пациента к врачу. Эта связь устанавливается многими способами. Некоторые из важнейших очевидны – это сострадание, доступность, готовность доставить информацию. Именно по этой причине столь важны визиты хирургического персонала до операции. Они не только помогают пациенту в ходе хирургии, но также ускоряют выздоровление. Доктор Герберт Бенсон описывает в своей книге "Психофизический эффект" опыт группы доктора Лоренса Экберта в Гарварде, где пациентов вечером перед операцией навещал анестезиолог, и где они получали также другие объяснения и ободрения. По сравнению с контрольной группой пациентов, не получавших такой подготовки, они нуждались лишь в половине обезболивающих средств. Кроме, того, они выписывались из больницы в среднем больше чем на два с половиной дня раньше, чем пациенты контрольной группы.

Огромным преимуществом является также чувство юмора. Много раз случалось, что когда я был в кабинете с "умирающим" пациентом, мы оба смеялись. За дверью другие члены персонала часто думают, что мы отрицаем действительность. Но мы попросту живы, а потому способны смеяться. Персонал больницы должен понять, что люди не делятся на "живущих" и "умирающих". Они либо живы, либо мертвы. А пока они живы, с ними надо соответственно обращаться. Слово "терминальный" я считаю ужасно вредным. Оно означает, что мы начали обращаться с этим человеком, как будто он уже умер. Как показали исследования, врачи и сестры не так скоро отвечают на звонки пациента "терминальной " комнаты, как на звонки кого-нибудь не обозначенного этим словом. Слово это означает не столько физическое состояние, сколько состояние ума, и оно выключает эмпатию персонала и его способность проявлять в полной мере свою заботу. Вдобавок, оно напоминает им об их собственной смертности.

Важно также, чтобы пациенты знали, что они могут выражать раздражение против своих врачей, не нарушая отношений с ними. Как я часто слышал, люди жалуются на своих врачей с просьбой не говорить им об этом, потому что опасаются возмездия. Невысказанное раздражение травмирует пациента, его должны разделить другие, чтобы установить лечебную обстановку. Как убога должна быть связь пациента с врачом, если он полагает, что врач не ответит на критику на профессиональном уровне. Я счастлив, когда пациенты выражают мне свое раздражение, потому что это значит, что они чувствуют себя в безопасности со мной, что у нас хорошие отношения, и что они ведут себя как люди, желающие выжить.

Мой отец перенес несколько лет назад операцию и был выписан домой, как я полагаю, с недостаточными наставлениями. В результате у него были осложнения. Я написал обоим врачам, хирургу и терапевту, выразив мои чувства. От хирурга я получил ответ, обвиняющий меня во всех проблемах. Но терапевт ответил мне: "Спасибо. Время от времени надо получать такие письма, чтобы лучше работать". Я посоветовал отцу: "Перемени хирурга и оставь того же терапевта".

Бессознательное сознание.

Вследствие воздействия врача на пациента, установка врача имеет часто решающее значение для успеха лечения. Один из важнейших факторов – это уверенность пациента, что врач оказывает ему безусловное внимание. Я припоминаю, что много лет назад, будучи еще интерном, я присутствовал на операции пациента при спинальной анестезии. Когда он услышал, что персонал говорит только о спорте, он жалобно спросил: "Может быть, кто-то скажет что-нибудь обо мне и о моей операции?" Представьте себе всю нелепость положения, когда человек с тяжелым раком должен слушать жалобу техника, что он пропустил хоккейный матч или беспокойство женщины-врача, что она может опоздать в парикмахерскую. Только эмпатия может установить связь, необходимую для исцеления. Если врач садится у кровати, чтобы поговорить в течение минуты, пациент испытывает это как пять или десять минут. А если врач стоит около дверей, тот же визит кажется пятнадцатью секундами.

Установка важна даже в том случае, когда пациент без сознания спит, находится в коме или под анестезией. Милтон Эриксон, великий психиатр и гипнотерапевт, показал уже в начале 1950-х годов, что пациент под анестезией слышит и понимает знакомые и значительные для него голоса. Один акушер из Балтимора сказал мне, что заметил некоторые изменения в поведении его пациентов, когда много лет назад перешли от эфира к более легким анестезирующим средствам. Чтобы исследовать, в чем дело, он привел в операционную судебного стенографа, записывавшего каждое сказанное слово во время нескольких операций кесарево сечение. Оказалось, что эти пациенты смогли повторить под гипнозом каждое слово разговора.

Это бессознательное сознание подтвердили недавние исследования. Генри Беннет, психолог медицинского факультета Калифорнийского Университета в Девисе, давал прослушать звукозапись пациентам под анестезией, попросив их при этом коснуться уха после операции, когда они услышат это послание. Почти все они несколько раз хватались за уши, не сознавая этого, но никто из них не мог вспомнить послание. В другом эксперименте доктор Беннет просил пациента в бессознательном состоянии сделать одну руку теплее другой, и они быстро это выполняли. В другой группе пациентов негипнотическое предоперационное внушение, что кровь отойдет от области ребер, вдвое уменьшило потери крови во время операции. У нас есть невероятные механизмы, с помощью которых мы можем направлять химеотерапию против рака или отводить кровь и морить голодом опухоль. В течение многих лет я использую способность пациента слышать в бессознательном состоянии. Я говорю с пациентами в коме, чтобы они знали свое медицинское положение. В одном случае я сказал женщине, лежавшей в коме в течение трех лет без всяких признаков улучшения, что ее семья разрешает ей уйти, что ее смерть не будет нарушением материнского долга. Я сказал, что они будут скорбеть о ней, но что она вправе уйти, если хочет. Через пятнадцать минут она умерла. Когда я вхожу в комнату со спящим пациентом, я просто представляюсь тихим голосом и предоставляю его подсознанию проснуться, если он хочет говорить со мной в этот момент. Если он не просыпается и если нет срочных проблем, я прихожу позже.

Некоторые врачи начали теперь использовать анестезирующие способности психики для предотвращения осложнений. После хирургии нижней части спины у многих людей бывают трудности с мочеиспусканием, и часто они нуждаются в катетерах из-за спазмов тазовых мускулов. Одна группа исследователей объяснила пациентам на операционном столе, что после операции они смогут расслаблять необходимые мускулы. Ни один из этих пациентов не нуждался в катетере.

В операционной я все время общаюсь с пациентами по поводу происходящего, и я обнаружил, что от этого может зависеть жизнь или смерть. Ободряющий разговор с пациентом, у которого во время операции происходят сердечные перебои, могут устранить эти перебои или замедлить пульс. Недавно я оперировал здоровенного молодого человека, сложенного, как футболист. Его размеры вызвали небольшие технические осложнения, и когда я их разрешал, я взглянул на прибор и увидел, что у него пульс 130. Я знал, что он волнуется из-за операции и сказал ему: "Виктор, у меня кое-какие механические трудности из-за того, что ты такой крупный парень, но хирургия не вызывает проблем. Это всего лишь небольшие трудности. Вы хорошо переносите это. Не нервничайте. Я хотел бы, чтобы у вас был пульс 83". Через несколько минут, безо всяких лекарств его пульс снизился в точности до 83 и остался на этом уровне. Многие анестезиологи, слышавшие о таких случаях, начали говорить со своими пациентами в анестезии, доставляя им успокоительные сообщения. Напротив, сообщения, вызывающие страх, могут увеличить вероятность сердечной остановки. Однажды, когда я оканчивал трудную срочную операцию на животе молодого, очень тучного человека, его сердце остановилось как раз в тот момент, когда мы стали перемещать его в комнату отдыха. Он не реагировал на попытки реанимации. Анестезиолог потерял надежду и уже двинулся к двери. Тогда я сказал громко на всю комнату: "Гарри, еще не время, идите обратно". Кардиограмма сразу же показала сердечную активность, и человек в конечном счете полностью выздоровел. Конечно, я не могу этого доказать, но я уверен, что все дело было в словесном послании. Как я знаю, это переживание заставило уверовать других членов персонала, присутствовавших при этом, и конечно, нет причины отказываться ни от какого способа общения с пациентом.

Особенно важно избегать отрицательных посланий, потому что у пациентов в анестезии не действуют сознательные механизмы защиты. Недавно студент-медик по имени Тим написал мне письмо, изображающее манеры одного хирурга в операционной:

"Почему он посетил ее в комнате отдыха и пришел к ней домой? Почему он был единственный из персонала больницы, кто поддержал ее решение отказаться от дальнейших анализов, сказав ей: "Идите домой, отдохните и выздоравливайте?"

Кажется, в утро операции, когда он делал свои пятнадцатисекундные предоперационные визиты, она застала его врасплох, обняв его так, как никто не обнимал его раньше (по крайней мере, никто из его пациентов). Сначала он отшатнулся, не зная, как на это реагировать. Потом он в свою очередь обнял ее и они крепко обнялись.

Иногда неясно, кто пациент и кто врач. Я не знаю, вылечил ли кто из них свой рак, но они помогли друг другу".

Я всегда слежу за тем, чтобы персонал в операционной не говорил ничего, чего он не сказал бы при бодрствующем пациенте. Когда хирург позволяет себе шутку вроде : "Если он выйдет отсюда когда-нибудь, то ногами вперед", то я не удивляюсь, что пациент плачет, пробудившись в комнате отдыха. Можно быть честным по поводу диагноза, и все же внушать положительные мысли о будущем лечении. Простая фраза вроде: "Вы проснетесь в приятном настроении, захотите есть и пить" – с видоизменением для тучных пациентов – будет содействовать выздоровлению. Внушение в конце операции может даже уменьшить влечение к курению. Я решаюсь даже просить пациента при подходящих обстоятельствах, чтобы у него не было кровотечений. Известно, что йоги и люди под гипнозом способны управлять кровотечением, и словесное предписание, кажется, действует и при анестезии. Я думаю иногда, нельзя ли в некоторых случаях использовать внушения при анестезии как форму психотерапии.

Обстановка клинического окружения влияет на позиции врачей и пациентов. Когда планировщики больниц устранили окна, боюсь, что мы потеряли один из важнейших источников силы – связь с богом и природой. Вид внешнего мира напоминает нам о нашей связи со всем живым, помогая нам выжить. Недавние исследования в одной пенсильванской больнице показало, что пациенты, комнаты которых выходили на открытый двор с деревом и небом, выздоравливали быстрее, чем те, чьи окна упирались в кирпичную стену. Дик Зельцер красноречиво писал в своей книге "Уроки смерти" о том же эффекте с точки зрения врача:

"Еще недавно в операционных были окна. Это было истинное благодеяние, несмотря на то, что иногда муха проникала через все препятствия, угрожая нашей стерильности. Для храброго насекомого это увлекательное зрелище кончалось тем, что его прихлопывали и оно переселялось в лучший мир. Но для нас, продолжавших бороться, оставалось благословение неба, рукоплескания и упреки грома. И молния приносила божественный совет! А по вечерам, в скорой помощи была важность и долговечность звезд, укреплявшая личность хирурга. И пациенту не было вреда от того, что небо смотрело на него через плечо врача. Я очень боюсь, что запечатав наши окна, мы потеряли больше, чем веяние ветра; мы разорвали свою связь с высшим миром.

Работать в комнате без окон – это все равно, что жить в джунглях, где не видно неба. Раз не видно неба, у вас нет созерцания бога. Можно заменить его бесчисленными маленькими духами, смотрящими на нас из- под листьев и из ручьев. Одно не лучше и не хуже другого. Во всяком случае, человек имеет право на храм по собственному выбору. Мой храм – это равнина, смотрящая в небо. Или операционная с множеством окон, где прямо за стеклом пасутся коровы, и где звезды сияют над моей мастерской".

Чтобы восстановить эту высокую связь, я использую музыку, целебные свойства которой известны с библейских времен. Во времена пророков арфисты исполняли особые музыкальные произведения, которые, как полагали, вызывали сверхъестественные силы; как сказано об Елисее: "И когда гуслист играл на гуслях, тогда рука Господня коснулась Елисея". Давид играл для царя Саула, чтобы помочь ему исцелиться от его депрессии и паранойи.

Музыка открывает духовное окно. Когда я впервые принес в операционную проигрыватель, это считалось страшным риском. Он у нас работал на батареях, и потом сестры и анестезиологи чувствовали себя настолько лучше, что когда я забывал о моей музыке, они ее просили. Теперь почти во всех операционных Нью-Хейвена есть проигрыватели.

Недавние исследования, проведенные в Тихоокеанском Медицинском Центре Пресвитерианской Больницы Сан-Франциско, показало, что музыка смягчает тревогу, стресс и боли у детей и взрослых во время болезненной процедуры катетеризации сердца. Маленькие дети лучше всего реагировали на колыбельные песни, на "Петю и Волка" или "Улицу Сезам". Дети постарше и подростки спокойнее себя чувствовали с рок- музыкой, а у взрослых были другие предпочтения.

Однако, как установили биокинезиологи, громкая музыка может производить ослабляющее действие, и я не рекомендую ее для операционных. Музыка должна служить успокоению и пациента, и персонала, помогая им справиться со стрессом. В операционной все внимание должно быть сосредоточено на том факте, что здесь оперируют живого человека. Музыка должна помочь персоналу обращаться с пациентом, как если бы он бодрствовал, а не отвлекать его от хирургии. Как я обнаружил, для этих целей наиболее эффективна духовная музыка и Largo из музыки барокко, рекомендованные в книге "Сверхобучение" Шилы Острандер и Линн Шредер. Я поощряю пациентов пользоваться записями любой музыки, которую они находят самой успокаивающей и целебной, чтобы приспособить больничное окружение к целебным задачам. Отсылаю вас также для специальных вопросов к книге "Целебная энергия музыки" Хола Лингермана. Превосходны также версии классических произведений Дэниеля Кобялка.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: