Предпринимательские натуры

Чтобы иметь возможность с успехом выполнить свои функции, которые нам известны, капиталистический предприниматель должен быть, если мы будем иметь в виду его духовную предрасположенность, толковым, умным и одаренным (как бы я кратко обозначил эти различные предрасположения) человеком.

Толковым, т. е. быстрым в схватывании, понимании, острым в суждении, основательным в обдумывании и одаренным надежным «чутьем существенного», которое позволяет ему узнавать Katjoz, т. е. верный момент.

Большой «подвижностью духа» должен обладать, в частности, спекулянт, который образует как бы легкую кавалерию рядом с тяжелой конницей, представляемой другими типами предпринимателей: vivacite d'esprit et de corps⁶⁷ всегда снова восхваляется у великих грюндеров. Быстрой способностью ориентироваться среди сложных рыночных отношений должен он обладать, подобно аванпосту, выполняющему службу разведки в бою.

Как особенно ценный дар самими предпринимателями указывается хорошая память: Карнеджи, который ею хвалится, Вернер Сименсон, который думал, что не обладает ею (242).

Умным, т. е. способным «узнать свет и людей». Уверенным в суждении о людях, уверенным в обращении с ними; уверенным в оценке любого положения вещей; хорошо знакомым прежде всего со слабостями и пороками своих окружающих. Постоянно нам называют это духовное свойство как выдающуюся черту больших коммерсантов. Гибкостью, с одной стороны, силой внушения — с другой должен обладать главным образом вступающий в договоры.

Одаренным, т. е. богатым «идеями», «выдумками», богатым особого рода фантазией, которую Вундт называет комбинаторной (в противоположность интуитивной фантазии, например художника).

Богатой одаренности дарами «интеллекта» должна соответствовать полнота «жизненной силы», «жизненной энергии» или как бы мы еще ни называли это предрасположение, о котором мы знаем только, что оно составляет необходимую предпосылку всякого «предпринимательского» поведения: оно порождает охоту к предприятию, охоту к деятельности и затем обеспечивает проведение предприятия, предоставляя в распоряжение человека необходимые силы для деятельности. Должно быть что-то требующее в натуре, что выгоняет, что делает мукой праздный покой у печки. И что-то кряжистое — топором вырубленное — что-то с крепкими нервами. У нас ясно встает перед глазами образ человека, которого мы называем «предприимчивым». Все те свойства предпринимателя, с которыми мы ознакомились как с необходимыми условиями успеха: решительность, постоянство, упорство, неутомимость, стремительность к цели, вязкость, отвага идти на риск, смелость — все они коренятся в мощной жизненной силе, стоящей выше среднего уровня жизненности (или «витальности», как мы привыкли говорить).

Скорее препятствие для деятельности предпринимателя представляет, напротив, сильное развитие наклонностей к чувству, порождающее обычно сильное предпочтение чувственных ценностей.

Итак, резюмируя, мы можем сказать: предпринимательские натуры — это люди с ярко выраженной интеллектуально-волюнтаристической одаренностью, которою они должны обладать сверх обычной степени, чтобы совершить великое, и с зачахнувшей чувственной и душевной жизнью (совсем тривиально!).

Можно с еще большей ясностью вызвать перед глазами их образ, выяснив контраст их с другими натурами.

Капиталистического предпринимателя там именно, где он как организатор совершает гениальное, сравнивали, пожалуй, с художником. Это представляется мне, однако, совершенно ошибочным. Они оба представляют собою резко отграниченные противоположности. Когда между ними обоими проводили параллель, то указывали главным образом на то, что оба должны были располагать в большей степени фантазией, чтобы совершить выдающееся. Но даже и здесь — как мы уже могли установить — их одаренность не одинаковая: виды «фантазии», о которых в том и в другом случае идет речь, не одни и те же проявления духа.

Во всем же остальном существе своем, представляется мне, капиталистические предприниматели и художники поят свои души из совершенно разных источников. Те целестремительны, эти целевраждебны; те интеллектуально-волюнтаристичны, эти полны чувства; те тверды, эти мягки и нежны; те знают свет, эти чужды свету; у тех глаза устремлены вовне, у этих внутрь; те поэтому знают людей, эти человека.

Так же мало, как и художникам, наши предпринимательские натуры родственны ремесленникам, рантье, эстетам, ученым людям, наслаждающимся жизнью, моралистам и т. п.

В то же время они, напротив, имеют много общих черт с полководцами и государственными людьми, которые — и те и другие, в особенности государственные люди, — в конечном счете ведь тоже приобретатели, организаторы и торговцы. В то же время отдельные дарования капиталистического субъекта хозяйства мы встречаем в деятельности шахматиста и гениального врача. Искусство диагноза дает способность не только излечивать больных, но в той же мере заключать успешные дела на бирже.

Мещанские натуры

Что и так же часто мещанин сидит в крови, что человек является «от природы» мещанином или все же склонен к тому, чтобы им стать, — это мы все представляем самым ясным образом. Мы осязаем совершенно ясно сущность мещанской натуры, нам знаком своеобразный аромат этой человеческой разновидности совершенно точно. И все же является бесконечно трудным, даже, может быть, невозможным при нынешнем состоянии исследования этой области, указать особые «наклонности», основные черты души в отдельности, которые предопределяют человека как мещанина. Нам придется поэтому удовлетвориться тем, что мы несколько более точно отграничим своеобразную мещанскую натуру и главным образом противопоставим ее натурам, покоящимся на иной основе.

Кажется почти, что отличие мещанина от немещанина выражает собою очень глубокое различие существа двух человеческих типов, которые мы в различных исследованиях всегда все-таки вновь находим как два основных типа человека вообще (или по крайней мере европейского человека). Именно люди бывают, как это, может быть, можно было бы сказать, либо отдающими, либо берущими, либо расточительными, либо экономными во всем своем поведении. Основная людская черта — противоположность, которая была известна уже древним и которой схоластики придавали решающее значение, — luxuria или avaritia⁶⁸. Люди или равнодушны к внутренним и внешним благам и отдают их в сознании собственного богатства беззаботно, или же они экономят их, берегут и ухаживают за ними заботливо и строго смотрят за приходом и расходом духа, силы, имущества и денег. Я попытаюсь отметить этим, пожалуй, ту же самую противоположность, которую Бергсон хочет выразить обозначениями homme ouwert и homme dos.

Оба эти основных типа: отдающие и берущие люди, сеньориальные и мещанские натуры (ибо само собою ведь разумеется, что один из этих основных типов я вижу в мещанской натуре) — стоят друг против друга как резкие противоположности во всякой жизненной ситуации. Они различно оценивают мир и жизнь: у тех верховные ситуации, субъективные, личные, у этих — объективные, вещные; те от природы — люди наслаждения жизнью, эти — прирожденные люди долга; те — единичные личности, эти — стадные люди; те — люди личности, эти — люди вещей; те — эстетики, эти — этики; как цветы, без пользы расточающие свой аромат в мир, — те; как целебные травы и съедобные грибы — эти. И эта противоположная предрасположенность находит затем выражение и в коренным образом различной оценке отдельных занятий и общей деятельности человека: одни признают только такую деятельность высокой и достойной, которая делает высоким и достойным человека как личность; другие объявляют все занятия равноценными, поскольку они только служат общему благу, т. е. «полезны». Бесконечно важное различие жизнепонимания, отделяющее культурные миры друг от друга, смотря по тому, господствуют ли те или другие воззрения. Древние оценивали с точки зрения личности, а мы — мещане — оцениваем вещно. В чудесно заостренной форме выражает Цицерон свое воззрение в словах: «не то, сколько кто-нибудь приносит пользы, имеет значение, а то, что он собой представляет» (243).

Но противоположностей все еще есть больше. В то время как немещане идут по свету, живя, созерцая, размышляя, мещане должны упорядочивать, воспитывать, наставлять. Те мечтают, эти считают. Маленький Рокфеллер уже ребенком считался опытным счетоводом. Со своим отцом — врачом в Кливленде — он вел дела по всем правилам. «С самого раннего детства, — рассказывает он сам в своих мемуарах, — я вел маленькую книгу (я называл ее „счетной книгой“ и сохранил ее доныне), в которую я аккуратно заносил мои доходы и расходы». Это должно было сидеть в крови. Никакая сила в мире не побудила бы молодого Байрона или молодого Ансельма Фейербаха вести такую книгу и — сохранить ее.

Те поют и звучат, эти беззвучны: в самом существе, но и в проявлении тоже; те красочны, эти бесцветны.

Художники (по наклонности, не по профессии).- одни, чиновники — другие. На шелку сделаны те, на шерсти — эти.

Вильгельм Мейстер и его друг Вернер: тот говорит как «дарящий королевства»; этот — «как подобает лицу, сберегающему булавку»; Тассо и Антонио⁶⁹.

Тут нам, однако, как бы само собой напрашивается наблюдение, что различие этих обоих основных типов в последней глубине должно покоиться на противоположности их любовной жизни. Ибо ею, очевидно, определяется все повеление человека, как верховной, невидимой силой. Полярные противоположности на свете — это мещанская и эротическая натуры.

Что такое «эротическая натура», можно опять-таки только почувствовать, можно постоянно переживать, но вряд ли можно заключить в понятия. Быть может, слово поэта скажет нам это: «эротическая натура» — это Pater Extaticus, который ликующе восклицает:

Вечный пожар блаженства,

Пламеняющие узы любви,

Кипящая боль в груди,

Пенящееся наслаждение богов.

Стрелы, пронзите меня,

Копья, покорите меня,

Палицы, размозжите меня,

Молнии, ударьте в меня,

Чтобы ничтожное

Все улетучилось,

Сияла бы длящаяся звезда,

Вечной любви зерно…

Чтобы ничтожное все улетучилось…⁷⁰

«Я страдал и любил, таков был в сущности образ моего сердца». Все ла свете ничтожно, кроме любви. Есть только одна длящаяся жизненная ценность: любовь.

В зерне — любовь полов, в ее излучениях — всякая любовь: любовь к богу, любовь к людям (не любовь к человечеству). Все остальное в мире — ничтожно. И ни для чего на свете любовь не должна быть только средством. Ни для наслаждения, ни для сохранения рода. Наставление: «Плодитесь и размножайтесь» — содержит глубочайшее прегрешение против любви.

Эротической натуре одинаково далеки как нечувственная, так и чувственная натура, которые обе прекрасно уживаются с мещанской натурой. Чувственность и эротика — это почти исключающие друг друга противоположности. Мещанской потребности порядка подчиняются чувственные и нечувственные натуры, но эротические — никогда. Сильная чувственность может — будучи укрощенной и охраняемой — оказаться на пользу капиталистической дисциплине; эротическая предрасположенность противится всякому подчинению мещанскому жизненному порядку, потому что она никогда не примет заменяющих ценностей вместо ценностей любви.

Эротические натуры существуют чрезвычайно различных масштабов и столь же, конечно, различных оттенков: от святого Августина и святого Франциска с «прекрасной душой» идут они вниз бесконечными ступенями до Филины и проводящего свою жизнь в любовных приключениях будничного человека. Но даже и эти в существе своем коренным образом непригодны для мещанина…

И для развития мещанства в массовое явление имеют значение скорее обыкновенные натуры, чем превышающие обычную величину.

Хороший домохозяин, как мы это можем совершенно общо выразить, т. е. добрый мещанин, и эротик в какой бы то ни было степени стоят в непримиримом противоречии. В центре всех жизненных ценностей стоит либо хозяйственный интерес (в самом широком смысле), либо любовный интерес. Живут, либо чтобы хозяйствовать, либо чтобы любить. Хозяйствовать — значит сберегать, любить — значит расточать. Совершенно трезво высказывают эту противоположность древние экономисты. Так, например, Ксенофонт полагает (244):

«К тому же я вижу, что ты воображаешь, что богат, что ты равнодушен к наживе и в голове у тебя любовные дела, как будто бы ты это так мог себе позволить. Поэтому мне жалко тебя, и я боюсь, что тебе еще очень плохо будет житься и что ты попадешь в злую нужду».

«Хозяйкой мы сделали на основании подробного испытания ту особу, которая, как нам казалось, могла особенно соблюдать меру в отношении еды, питья, сна и любви». «Не годны к хозяйствованию влюбленные».

Совершенно сходную мысль высказывает римский сельскохозяйственный писатель Колумелло, советуя своему хозяину: «держись подальше от любовных дел: кто им предается, тот не может думать ни о чем другом. Для него есть только одна награда: удовлетворение его любовной страсти, и только одно наказание: несчастная любовь» (245). Хорошая хозяйка не должна иметь никаких мыслей о мужчинах, а должна быть «a viris remotissima»⁷¹.

Все это здесь могло и должно было быть только намечено. Подробные изыскания породят более глубокие и широкие познания. Я не хотел оставить невысказанной мысль, что в конечном счете способность к капитализму коренится все же в половой конституции и что проблема «любовь и капитализм» и с этой стороны стоит в центре нашего интереса.

Для ответа на вопрос об основах капиталистического духа достаточно констатировать, что, во всяком случае, существуют особенные буржуазные натуры (скрещение предпринимательских и мещанских натур), т. е. люди, предрасположение которых делает их способными развивать капиталистический дух быстрее других, когда на них воздействуют внешний повод, внешнее возбуждение, эти люди затем скорее и интенсивнее усваивают стремления капиталистического предпринимателя и охотнее принимают мещанские добродетели; они легче и полнее усваивают экономические способности, чем иные, чужеродные натуры. При этом, конечно, остается неизмеримо широкий простор для переходных ступеней между гениями предпринимательства и мещанства и такими натурами, которые являются совершенно пропащими для всего капиталистического.

Мы должны, однако, отдать себе отчет в том, что проблема, освещению которой здесь мы себя посвящаем, не исчерпывается вопросом, одарены ли как буржуа отдельные индивиды или нет. За этим вопросом встает, напротив, другой, более важный: как в крупных человеческих группах (исторических народах) представлены буржуазные натуры; многочисленнее ли, например, они в одних, чем в других; можем ли мы вследствие этого — так как мы ведь хотим объяснить развитие капиталистического духа как массового явления — различать народы с большей или меньшей способностью к капитализму, и остается ли это национальное предрасположение неизменным или может с течением времени — и благодаря чему — изменяться. Только когда мы ответим еще и на этот вопрос, обсуждению которого посвящена следующая глава, мы сможем иметь обоснованное суждение о биологических основах капиталистического духа.

Глава шестнадцатая

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: