Сделай Сам Свою Работу на 5

Государственные чиновники





 

Можно было бы прийти к мысли рассматривать все современное государство как гигантское капиталистическое предприятие с тех пор, как его стремление все более и более обращается на «приобретение», т. е., говоря точно, на добывание золота и денег. А это действительно имеет место с тех пор, как открытия и завоевания испанцев разбудили сознание государей, а к тому же и Индия попала в их поле зрения. Теперь все стремления, по крайней мере мореходных государств, были направлены на захват доли в добыче.

Но и тогда, когда не думали ни о каком завоевательном походе на золотую страну, всегда, несомненно, думали об одном и том же: как добыть себе денег, будь то для непосредственного употребления на дела государства, будь то для способствования народному хозяйству. Когда Кольбер резюмировал смысл всей меркантилистической политики в фразе: «Я полагаю — на этом легко можно будет сойтись, — что не что иное, как денежная масса в государстве определяет степень его величины и его могущества» (127), то это могло бы также хорошо быть выставлено в качестве высшего принципа всякого капиталистического предприятия, если только поставить на место «денежной массы» величину прибыли.



Но я думаю не об этом, когда я здесь упоминаю о государственных чиновниках как об одном из ранних типов предпринимателя.

И не о политике я думаю, которую вели современные государства в преследовании этой высшей цели. О ней мы, напротив, вспомним только тогда, когда мы будем доискиваться источников, из которых возник капиталистический дух. Там мы должны будем установить, что многие предприятия меркантилистической государственной политики способствовали созреванию у подданных зачатков капиталистического духа.

Здесь я скорее хочу указать на то, что к носителям современного капиталистического предпринимательского духа принадлежали даже государи и их чиновники, что они занимают значительное место среди первых представителей современного хозяйственного образа мыслей.

То, что один умный человек говорил о Густаве Ваза в Швеции (128), действительно относительно всех выдающихся государей Ancien regime'a47: «Он был первым предпринимателем своей нации; как он старался добыть и заставить служить короне сокровища металлов шведской земли, так он указывал путь своим купцам не только посредством торговых договоров и покровительственных пошлин, но и собственной морской торговлей крупного масштаба».



Пришлось бы написать самостоятельную книгу, если бы я захотел здесь изобразить ту деятельность, которую проявили государи того времени в качестве основателей капиталистической промышленности и других хозяйственных отраслей в течение столетий со средних веков и вплоть до нашего времени. В основе ведь факты известны. Было только нужно напомнить здесь об этом, и для цели настоящего исследования является достаточным, если я укажу, в чем, мне кажется, заключается особенное значение государственной предпринимательской деятельности, какие особенные черты отличают государственного чиновника как капиталистического предпринимателя.

Раньше и важнее всего: в очень большом объеме государственная предпринимательская деятельность заняла то пустое место, где иначе вообще ничего не происходило бы. Инициатива государя весьма часто только и давала толчок к расцвету капиталистической субстанции. Она означает, следовательно, весьма часто первичный зачаток предпринимательского духа вообще. Мы имеем классическое свидетельство этого отношения государственной инициативы к частной в заявлении одного немецкого камериалиста, полагающего, что для улучшения мануфактур нужны благоразумие, размышление, издержки и награды, а потом приходящего к заключению: «это государственное дело: купец же остается при том, чему он научился и к чему привык. Он не заботится об общих выгодах своего отечества» (129). Эта фраза заключает в своем содержании целые тома. И хотя она была написана в отсталой в те времена Германии, она в более слабой степени имеет значение и для широких кругов раннекапиталистической хозяйственной жизни вообще. Что бы, например, вышло во многих местах из горной промышленности, если бы государь вовремя не вмешался и не вытащил бы сбившуюся в пути телегу из болота. Вспомним историю горного дела в нынешнем Рурском округе. «При том лишенном всякого плана копании, которое господствовало в течение столетий почти до середины XVIII в., не существовало, естественно, никаких (технических) приспособлений. В Клеве-Маркоском горном уставе 1766 г. государство брало на себя техническое и хозяйственное руководство производством. Опекун воспитывал лишенное руководства дитя» (130).



И так было в тысяче других случаев. Но не только то, что государство проявляло на деле свой предпринимательский дух, но и то, как оно его проявляло, приобретает значение для общего капиталистического развития. Государственное предприятие обладали всегда резкими характерными чертами. Это относилось к внешним рамкам устройства предприятия. Во времена недостаточного образования капиталов суммы, на которые государственные власти имели возможность основать предприятие, являлись значительными, часто сами по себе достаточно большими, чтобы вообще можно было начать предприятие. Вспомним крупные транспортные предприятия, которые вплоть до XIX столетия и позднее могли держаться только на силе государственного капитала; вспомним устройство верфей и т. п.

Таким же выдающимся был организационный аппарат, которым располагало государство. Снова перенесемся в те времена, когда еще недоставало вышколенного персонала, и дадим себе отчет в том, каким преимуществом обладало государство в лице своего чиновничьего аппарата перед частными предпринимателями, которые еще только должны были воспитать себе свой штат людей и надзирателей.

Выдающиеся размеры государственного предприятия проявлялись, однако, также и в чисто духовной области. Нигде, кроме как у государя, интерес не мог быть так сильно направлен на отдаленное будущее, и не могли поэтому набрасываться и выполняться очень далеко рассчитанные планы. То, что характеризует все капиталистическое: дальнозоркость предприятия, постоянство духовной энергии, — это в государственных предприятиях должно было как бы само собой вырасти из их существа.

Но и в отношении творческих идей, широких познаний, научной подготовки — кто мог сравниться с гениальными руководителями современных государств? Где было в те времена соединено столько гениальности, как в правительственных кабинетах? Ибо таланты в то время еще не отдалялись от управления государством. Конечно, я разумею только выдающихся государей и их государственных людей и чиновников, которыми, однако, ведь так исключительно богата история. Кто во Франции того времени был и в качестве капиталистического предпринимателя способнее Кольбера (131), кто в эпоху Фридриха Великого был в стране способнее барона фон Гейнитца, создателя государственных горных разработок в Верхней Силезии?

То, что в ходе капиталистического развития ощущалось впоследствии как недостатки государственной предпринимательской деятельности: ее неуклюжесть, ее склонность к бюрократизму, — все это еще не имело значения в начальный период этой хозяйственной системы, когда государственный чиновник, напротив, являлся особенно важным и значительным типом предпринимателя с вполне ярко выраженными духовными особенностями огромного значения.

 

Спекулянты

 

Спекулянт как специальный тип капиталистического предпринимателя — это основатель и руководитель спекулятивных предприятий. А эти последние появляются в тот момент, когда прожектер достает необходимые денежные средства для того, чтобы обратить свою идею в действительность; тогда, следовательно, как я уже говорил, когда прожектерство соединяется с предпринимательством. А этот момент, насколько мы можем усмотреть, достигнут около конца XVII столетия. Мы узнаем, что тогда уже многие из прожектеров находят благосклонное внимание у владельцев денег и что вследствие этого начинается «грюндерство» всякого рода предприятий, которые мы должны обозначить как спекулятивные предприятия. Дефо, которому мы уже не раз были обязаны ценными указаниями, осведомляет нас и об этой области со свойственной ему меткостью следующим образом:

«Существует, к сожалению, слишком много хвастливых восхвалений новых открытий, новых изобретений, новых машин и еще всяких других вещей, которые, будучи превозносимы выше своей действительной ценности, должны стать чем-то великим в случае, если будут добыты такие-то и такие-то суммы. Эти мнимые изобретения так возбудили фантазию легковерных людей, что они, основываясь на одних только призрачных надеждах, составляли общества, выбирали комитеты, назначали чиновников, выписывали акции, устраивали счетные книги, набирали большие капиталы и до такой степени раздували пустое понятие, что многие люди давали себя увлечь, отдавали свои деньги на акции новому пустому месту. А когда изобретатели доводили свою выдумку до того, что сами выходили сухими из воды, они предоставляли облаку рассеяться самому собой, а бедным покупателям — рассчитываться между собой и тащить друг друга на суд по поводу итогов, переносов или по поводу той или иной кости, которую пройдоха-изобретатель среди них бросил, чтобы свалить на них самих вину неудачи. Так, акции начинают сначала постепенно падать, и счастлив тот, кто тут вовремя продаст, пока они, подобно медным деньгам, не обесценятся совершенно. Я переживал, как таким образом акции банков, патентов, машин и других предприятий, путем пользования высокопарными словами и именем какого-нибудь принимающего в деле участие, уважаемого человека, нагонялись до 100 за акцию в 1/500 долю и в конце концов падали так низко, что спекуляция доводила их до 12, 10, 9, 8 за акцию, пока, наконец, больше „не находилось покупателя“ — (новое выражение вместо „не оставалось никакой ценности“), благодаря чему потом многие семьи впадали в нищету. В качестве примеров этого мне стоило бы только привести некоторые полотняные мануфактуры, серные заводы, медные рудники, нырятельные машины и т. п. не в ущерб правде, как я полагаю, или некоторым явно виновным лицам. Я мог бы дольше остановиться на этом предмете и раскрыть обманы и проделки биржевых спекулянтов, машиностроителей, владельцев патентов, всяких комитетов вместе с этими биржевыми клоунами-маклерами, но у меня для такой работы недостает желчи. Всем же тем, кто не хочет лишиться своего состояния через таких мнимых изобретателей, я хочу в качестве общего руководства указать на то, что лица, которых можно заподозрить в таком предприятии, несомненно, являются с таким предложением: „Прежде, чем предпринимать попытки, я нуждаюсь в ваших деньгах“. Здесь я мог бы рассказать очень забавную историю об одном торговце патентами, при которой не кто иной, как я сам, остался в дураках, но я хочу приберечь ее себе для другого случая».

Но не было бы никакой нужды в этом положительном подтверждении со стороны хорошего знатока дела, чтобы установить, что то время и еще более — первые десятилетия XVIII столетия были «периодом грюндерства» вполне крупного масштаба, насколько я знаю, первыми, когда страсть к основанию новых капиталистических предприятий охватила народы в форме такой эпидемии, как в то время, и именно англичан и французов. Это время шарлатанской «Компании Южного моря» в Англии, системы Лоу во Франции, — которые обе, однако, являются лишь наиболее бросающимися в глаза предприятиями и вследствие этого так сильно ослепляют взор, что часто совершенно не замечают, как вокруг этих гигантских шарлатанских предприятий возникало невероятное количество других «грюндерских» афер, только в своей совокупности, собственно, и накладывающих печать на всю эпоху.

Чтобы хорошо понять, какой новый мир был тогда открыт человечеству, нужно окинуть взглядом размеры и направление, которые приняла в то время в первый раз (и в качестве образца на все будущее время) грюндерская горячка. Мы обладаем ведь в в материале, который собрали тогда должностные следственные комиссии, богатым источником подлинных свидетельств, и, кроме того, мы имеем извлечение из английской анкеты, которую Андерсон сделал, как он пишет (132), «предостерегающим примером для всех грядущих поколений». Я приведу оттуда некоторые факты.

В центре интереса (в Англии) стояло, конечно, основание «Компании Южного моря». Она вначале была не чем иным, как одним из многих колониальных обществ, которые уже раньше существовали. Ее привилегия давала ей право исключительной торговли во всех местах по восточному берегу Америки — от реки «Аранжа» до южной конечности Огненной Земли — и по западному берегу — от мыса Горн до самой северной части Америки. Ей были присвоены и все привилегии власти, как и другим обществам.

Ее значение для развития капиталистического рынка и спекулятивной горячки заключалось, однако, в сущности, не в ее собственном ведении дел как спекулятивного предприятия. Она послужила лишь к тому, чтобы как бы разбудить скрытую манию грюндерства. Это она совершила, как известно, тем, что связала свои дела с государственными финансами. По развивавшемуся тогда обычаю, она принимала на себя все большую и большую часть английского государственного долга, обратив мало-помалу свыше 31 000 000 облигаций в капитал общества. Это означало, следовательно, и в этом все дело, — что, быть может, большая часть английского наличного имущества, которая до тех пор была вложена в бумаги с твердым доходом, теперь была обращена в приносящий дивиденд, доступный ажиотажу капитал. Какая спекулятивная страсть охватила тогда круги владельцев денег, показывают курсы, по которым происходил обмен рентных бумаг. При последнем выкупе акции предлагались к обмену по курсу в 800%. Около того же времени (августа 1720 г.) общество выпустило новые акции по курсу в 1000%, за которые покупатели (при 200 обязательной уплаты) все еще дрались.

Зажженное таким образом игорное бешенство публики использовалось теперь искусными дельцами для того, чтобы вызывать к жизни (хотя бы вначале только на бумаге) бесчисленные новые предприятия.

Из длинного перечня этих bubbles (мыльных пузырей), как называли эти воздушные предприятия, я приведу следующие: декатировочное общество (сокращенное: о.) (J 1 200 000), английское медное о., уэльсское медное о., Корол. рыболовное о., о. металлорудничных предприятий Англии, о. сабельных клинков, о. вышивки, о. для проведения свежей воды в Ливерпуль, о. для доставки свежей рыбы в Лондон, Гамбургское торговое общество, о. постройки судов для сдачи внаймы (chartering), для поднятия возделывания льна и конопли в Англии, такое же самое для Пенсильвании, о. для мелиорации земель, о. китоловства, о. для добычи соли в Голигеде (F (F = фунт стерлинга) 2 млн), о. «Крупное рыболовство», Бодмерейное о., о. для заселения Багамских островов. Всеобщее страхование от огня о. (F 1 200 000), К.о. биржевого страхования (Ј 500 000), Лондонское страховое о. (F 3 600 000). Далее 12 о-в для рыболовного дела, 4 о-ва для добычи соли, 8 страховых о-в, 2 ремитировочных о-ва (Remittances of Money), 4 водных о-ва, 2 сахарных о-ва, 11 о-в для заселения или для торговли с американскими странами, 2 строительных о-ва, 13 сельскохозяйственных о-в, 6 масляных о-в, 4 о-ва для улучшения гаваней и исправления рек, 4 о-ва для снабжения Лондона, 6 о-в для устройства полотняных мануфактур, 5 о-в для устройства шелковых мануфактур, 15 о-в для устройства горных разработок и металлообрабатывающих фабрик.

Наконец, 60 о-в с различными целями, среди которых о. для очистки Лондона (F 2 млн), о. для торговли человеческими волосами, о. для излечения венерических болезней, о. для предоставления труда бедным, о. для устройства большой аптеки (F 2 млн), о. для изготовления Регреtuum mobile48, о. для торговли известными товарами (certain commodities) в Англии, о. для постройки домов во всей Англии (F 3 млн), о. для производства похорон и т. д. и т. д.

В общем, значит, свыше 200 «грюндерских» предприятий в один год: эта цифра, достигаемая у нас теперь в год средней конъюнктуры, следовательно, огромная цифра для Англии того времени. Признак цветущей фантазии и в то же время это перечень первых спекулятивных предприятий в наше время.

Но что нас прежде всего интересует, это «дух», из которого возникли все эти планы; другими словами, мы хотим попытаться дать несколько более точное описание того, что называют «спекулятивным духом» (поскольку он является формой проявления капиталистического предпринимательского духа, а не просто иной формой игорной страсти), анализ особенностей строения психики спекулянта.

Что прежде всего резко отличает эти новые формы капиталистического предприятия от рассмотренных нами раньше — это то обстоятельство, что при их возникновении, а отчасти и при их осуществлении имеют решающее значение совсем иные душевные силы, чем до сих пор. Для всех трех форм капиталистического предприятия, с духом которых мы ознакомились, общим является фундамент внешнего отношения сил: руководители этих предприятий совершают свои действия в конечном счете путем применения внешних принудительных средств. Безразлично при этом, проявляются ли эти последние явно, как в разбойничьем предприятии, или они скрываются на заднем плане, как в обеих остальных формах, где успех дела решает могущество государства или могущество в государстве.

Существенное же отличие деятельности спекулянта заключается в том, что он (по крайней мере при основании своего предприятия) открывает новый источник могущества в себе самом: это сила внушения — и с помощью ее одной он осуществляет все свои планы. На место страха в качестве движущей силы он ставит надежду.

Он осуществляет свое дело приблизительно следующим образом. Сам он со своею страстью переживает мечту о своем счастливо проведенном до конца, увенчавшемся успехом предприятии. Он видит себя богатым, могущественным человеком, которого его ближние почитают и превозносят за славные деяния, им совершенные, вырастающие в его собственной фантазии до невероятных размеров. Он совершит сначала это, присоединит затем к нему то, вызовет к жизни целую систему предприятий, он наполнит земной шар славой своих деяний. Он мечтает о грандиозном. Он живет, как в постоянной горячке. Преувеличение его собственных идей все снова возбуждает его и держит его в непрерывном движении. Основное настроение его духа — полный энтузиазма лиризм. И, исходя из этого основного настроения, он и совершает свое величайшее дело: он увлекает за собой других людей, чтобы они помогали ему осуществить его план. Если он крупный представитель своего типа, то ему свойственна поэтическая способность вызывать перед глазами других картины увлекающего очарования и пестрого великолепия, дающие представление о чудесах, которые он намерен совершить: какое благословение предложенное дело означает для мира, какое благословение для тех, кто будет его выполнять! Он обещает золотые горы и умеет заставлять верить своим обещаниям. Он возбуждает фантазию, он будит веру (133). И он будит могучие инстинкты, которые он использует для своей выгоды: он разжигает прежде всего страсть к игре и заставляет ее себе служить. Нет спекулятивного предприятия более или менее крупного масштаба без биржевой игры. Игра есть душа, есть пламя, согревающее всю деятельность. «Eh bien, — восклицает Саккар, — без спекуляции (в этом узком смысле) не делались бы дела, моя дорогая. Зачем, к черту, вы требуете, чтобы я вынул из кармана деньги, чтобы я рисковал своим имуществом, если вы мне не обещаете какого-нибудь необычайного возмещения, внезапного счастья, которое мне откроет небо. При законной и средней оплате труда, при благоразумном равновесии ежедневных дел жизнь — это пустыня невероятной плоскости, это болото, в котором все силы засыпают и чахнут; но дайте внезапно вспыхнуть на горизонте видению, обещайте, что с одним су наживут сто, дайте всем этим сонным душам возможность погони за невозможным, покажите им миллионы, которые можно заработать в два часа, по мне пусть даже с риском сломить себе шею и ноги… и гонка начинается, энергия удесятеряется, давка так велика, что люди, стараясь только для своего собственного благосостояния, создают живые, великие и прекрасные творения…»

Создать настроение — вот лозунг! А что для этого хороши все средства, завоевывающие внимание, любопытство, желание купить, само собою разумеется. Шум становится самоцелью.

И труд спекулянта закончен, цели своей он достиг, когда широкие круги попадают в состояние опьянения, в котором они готовы предоставить все средства, нужные ему для осуществления его предприятия.

Чем труднее обозреть план какого-нибудь предприятия, тем сильнее возможные влияния общего характера, тем лучше оно годится для спекулянта, тем большие чудеса может совершить спекулятивный дух. Отсюда большие банковые предприятия, большие заморские предприятия, большие транспортные предприятия (железнодорожное строительство! Суэцкий и Панамский каналы!) были с самого начала особенно приспособленными объектами для проявления спекулятивного духа и остались ими и до сегодняшнего дня.

 

Купцы

 

Купцами (в качестве типа предпринимателя) я называю всех тех, кто развил капиталистические предприятия из торговли товарами или деньгами, вначале в области самой товарной и денежной торговли, в которой они расширили мелкие ремесленные промыслы за их первоначальные пределы и превратили их в капиталистические предприятия. Этот случай постепенного, шаг за шагом, расширения, при котором незаметно одна хозяйственная форма переходит в другую, пока в конце концов «количество не переходит в качество», был (несомненно) весьма частым (как он еще и ныне ежедневно встречается). Крупная часть ремесленных «negotiatores» сделалась с течением времени капиталистическими предпринимателями: это флорентийские торговцы шерстью, английские tradesmen49, французские marchands, еврейские торговцы материями. Конечно, должен был соединиться ряд счастливых обстоятельств, чтобы подобная метаморфоза оказалась возможной. Но это не интересует нас здесь, где нам только нужно установить факт, что метаморфоза эта часто совершалась. Часто, говорю я, не имея возможности ничего привнести, кроме неопределенного чувства, в качестве основания для этого численного определения. В действительности ответ на вопрос «сколько раз?» совершенно не поддается нашей оценке.

Но купцы еще одним путем становились капиталистическими предпринимателями: посредством вмешательства в область производства благ. Это один из наиболее важных, быть может, численно наиболее частых случаев, когда промышленные рабочие (ремесленники или также крестьяне — производители для собственных нужд) снабжались богатыми людьми ссудами, пока не опускались до положения настоящих наемных рабочих в капиталистическом предприятии: это важнейший случай «заклада». Мы видели в другом месте (см. выше с. 55 и след.), что кредиторы, которые снабжали ремесленников наличными средствами, чтобы дать им возможность дальнейшего производства, принадлежали к весьма различным социальным слоям. Настоящими «закладчиками», следовательно, капиталистическими предпринимателями становились они, однако, по общему правилу только тогда, если уже сами были деловыми людьми. Отчасти, правда, это были более богатые «коллеги», которые поднимались до положения работодателей обедневших ремесленников. Приведу только пару ранних примеров. L'Arte della Lana di Pisa запрещает в XVI столетии доверять «рабочему» больше 25 фунтов в городе, больше 50 фунтов в окрестностях. Ни один Lanaielo50 города Пизы не должен устраивать мастерской, где он давал бы ткань за плату (ad pregio), кроме своей собственной.

В цехе шерстостригов в Англии (1537 г.) мы находим две ссуды в 100 и 50, которыми ремесленники побогаче ссужают более бедных. Ряд спорных случаев относится к этим ссудам, и из них мы можем усмотреть, что более бедные мастера должны были отрабатывать свой долг (134).

В 1548 г. один английский закон запрещает богатым мастерам кожевенных цехов снабжать более бедных кожей; в 1549 и 1550 гг. закон отменяется с мотивировкой: без этого невозможно (135).

Во Франции та же картина в то же время: бедные шляпочники в зависимости от богатых (136).

Но гораздо чаще «закладчиками» ремесленников становились купцы, большей частью посредники. Это встречается так часто, что почти представляется нормальным и так ослепило взоры историков, что они проблему возникновения капиталистических производственных предприятий свели к постепенному «вмешательству торгового капитала» в сферу производства (Мате). Об этом, конечно, и речи быть не может, как эта книга достаточно ясно показывает. Но то, что сказано, часто случалось; то, что торговцы товарами становились руководителями производственных предприятий, не подлежит сомнению. Отрасли промышленности, в которых этот процесс происходил особенно часто, суть следующие.

1. (Прежде всего!) Текстильная промышленность, в которой во всех странах с XIV столетия, наверное, а может быть, уже и раньше члены цеха Calimala, портные, the Clothiers, les marchands drapiers51, что, следовательно, означает: сукноторговцы (так же как и торговцы шелковым товаром, с одной стороны, торговцы пряжей — с другой) ссужают ремесленников.

2. Горное дело и горнозаводская промышленность, поскольку они не сохранили землевладельческого отпечатка.

3. Торговля галантерейным товаром (делатели Pater-noster'ов52).

4. Портняжество: самое позднее в XVII столетии во всех более крупных городах из торговцев платьем — по большей части еврейских — развились «конфекционеры» (137).

Чьего духа были детьми эти новые люди, которые выползли, чтобы завоевать мир, мы лучше всего узнаем, если будем наблюдать особенности манеры вести торговлю и основывать предприятия у трех народностей, в которых «купеческий» дух расцвел впервые и в наиболее чистом виде: у флорентийцев, шотландцев и евреев.

 

Флорентийцы

Поведение флорентийцев резко отличается — по крайней мере начиная приблизительно с XIII столетия — от поведения венецианцев, генуэзцев, а также и пизанцев в Леванте, который имеет наиболее важное значение. В то время как другие города воюют, Флоренция занимается «торговлей». Средства могущества тех — это сильное войско, сильный флот. Флорентийцы же во время расцвета своей торговли не обладали ни военным флотом, ни даже сколько-нибудь значительным торговым флотом. Свои товары они грузят на чужие корабли, которые они нанимают, а если они нуждаются в защите, то они берут к себе на службу провансальские или генуэзские галеры. Предпочтительнее всего они обходят опасность: они выбирают пути прямо поперек страны или делают далекие обходы, чтобы не попасться в качестве добычи многочисленным разбойникам в архипелаге или кораблям соперничающей нации. Своих успехов у чужих народов они достигают совсем другими способами: 1) деньгами: флорентийская товарная торговля с самого начала еще более исключительно, чем торговля других наций, связана с денежными операциями, и чистые денежные операции составляют с незапамятных времен одну из главных отраслей флорентийской деловой жизни; 2) договорами: Паньини перечисляет длинный ряд искусно заключенных флорентийцами торговых договоров; 3) знанием дела: знаменитые трактаты Бальдуччи (Печолотти) и Уццано свидетельствуют об этом; они составляли источник, из которого купеческий мир того времени черпал свои познания о вещах, важных с точки зрения коммерческой техники и коммерческой географии; Паньини справедливо приводит их «в доказательство опытности наших купцов» (prova della perizia de nostri marchanti). Позади воюющих наций идут они: когда те утомляются, они становятся на их место; когда те благодаря своему грубому поведению лишаются благоволения султанов, они умеют подольститься к могущественным владыкам с помощью денежных подарков и обещаний. «Скрытой надеждой флорентийцев было, чтобы Венеция истекла кровью в сепаратной войне с османами. Эта война (1463 г.) не должна была поэтому никоим образом быть возведенной в общее дело Запада; сами флорентийцы, чтобы не быть принужденными принимать в ней участие, в объяснениях, данных папе Пию II, ссылались на то, что им-де невозможно так скоро вызвать из Турции и свои торговые галеры и своих купцов…» Между тем они втираются в милость султана, «они сидели в совете султана, они справляли в качестве друзей его победы радостными празднествами, они умели выказать ему свое значение как торговой нации в нужном свете и так полно завоевать его милость и в этом отношении, что не одни только венецианцы, но и генуэзцы в Пере и другие итальянцы в Леванте были полны зависти и раздражения на это. Чтобы только как можно дольше удержать это преобладание, они препятствуют…» и т. д. Когда венецианцы просили их пойти с ними на войну против турок и разорвать свои торговые сношения, синьория объявила, «что не может уже как раз остановить экспедиции нынешнего года, так как для нее изготовлено много сукон и закуплено много товаров» (!). Что подобные воззрения очень хорошо совмещаются при случае с готовностью поступиться личным достоинством (когда того требует деловая выгода) — легко понять. Так, мы видим, что флорентийцы на Кипре, где они не принадлежали к привилегированным нациям, чтобы воспользоваться предоставленной пизанцам скидкой таможенной пошлины в 2 процента, выдают себя за пизанцев; зато они, конечно, должны были «мириться с тем, что пизанцы налагали на них значительные поборы и вообще обращались с ними унизительно». (Позднее Печолотти, фактор (!)53 домов Барди и Перуцци, добивается равного положения с пизанцами). Миролюбивый торговый народ, который в конце концов по сходной цене покупает себе еще и гавань, после того как Пиза ему тоже была продана. Это показательное для всего флорентийского характера событие произошло в 1421 г.

Тогда настал благоприятный момент: «Когда даже Томмазо да Кампофрегоза в Генуе (которая только что перед тем, как Пиза путем измены попала в руки флорентийцев, силой овладела обеими ее гаванями: Порто Пизано и Ливорно) остро нуждался в деньгах, чтобы обороняться от своих врагов, флорентийцы предложили ему деньги, если он уступит им обе гавани, и 27 июня 1421 г. сделка состоялась за цену в 100 000 фл.». И тогда, впрочем, ничего путного не вышло из судоходства флорентийцев: около 1500 г. торговые сношения уже снова происходят главным образом на чужих судах, а большей частью по сухому пути. Шерстоторговцы и банкиры уже никак не годятся для судоходства. Во всех судоходных предприятиях заложена — и в особенности была заложена в то время — добрая доля разбойничьего духа, а он был чужд характеру флорентийцев. Это так резко отличает их торговлю от торговли соседних городов. «Если мы бросим взгляд назад на историю флорентийско-египетских взаимоотношений, — заключает, Гейд свое описание, — то от нас не ускользнет тот факт, что конфликты такого рода, как они встречаются у других торговых наций, здесь совершенно не имеют места. Все, как кажется, идет гладко».

И как торговля, так и промышленность: знаменитая флорентийская суконная промышленность, быть может, первая действительно капиталистически организованная промышленность, есть дитя торговли шерстью, следовательно, порождена чисто купеческим духом.

Общественная жизнь в этом городе — только отражение этого торгашеского духа. Как она заставляла страдать своих великих людей, как мучила своих великих художников своим скряжничеством!

И что в этом удивительного, когда власть с XIV столетия попала в руки торговцев шерстью и банкиров. И как бы увенчанием флорентийского духа явилось то обстоятельство, что в конце концов государями этой страны стала семья менял.

 

Шотландцы

Это флорентийцы севера во всем, что касается их торгашества (то, что в духовной структуре шотландца, кроме того, имеются совершенно иные черты, чем у флорентийца, ничем не меняет справедливости этого сравнения.) Так же, как возвышение Медичи является, пожалуй, единственным в истории случаем, когда банкиры стали государями страны, так, пожалуй, только один раз случилось в истории то, что народ за известную сумму наличных денег продал чужой нации своего короля, как это сделали шотландцы с Карпом. Шотландцы: под этим я разумею «обитателей равнин» (lowlander), в то время как «горцы» (Highlander) обладают не только иным, но прямо-таки противоположным душевным строем.

Совершенно так же, как и флорентийцы, они — хотя и омываются морем — далеки от него: они никогда не были нацией мореплавателей большого масштаба. Около середины XVII столетия (в 1656 г.), когда английская Ост-Индская компания обладала флотом в 15 000 т вместимости (в 1642 г.), в то время как уже в 1628 г. флот Темзы насчитывал 7 «индийских» кораблей с 4 200 т, 34 других судна с 7 850 т, крупнейшая шотландская гавань (Лейт) имеет 12 судов с 1 000 т общей вместимости, Глазго имеет 12 судов с 830 т. Денди — 10 с 498 т и т. д. (138). Вплоть до XVIII столетия они, в сущности, не имеют никакого собственного флота; до тех пор они ведут свою заморскую торговлю на кораблях, которые они нанимают у англичан (точь-в-точь как флорентийцы).

Их торговля — посредническая торговля. Они посредничают в товарообмене между хайлендерами и лондонцами (Денди, Глазго), или же они отправляют пойманную ими самими рыбу, или уголь, или шерстяные материи собственного изготовления (lpaiding) в Ирландию, Голландию, Норвегию, Францию и привозят оттуда домой хмель, зерно, муку, масло, дерево и т. д. Но в их душах тлеет могучий инстинкт наживы, который в течение XVI и XVII столетий скрыт под пеплом неслыханного ханжества и (как мы еще увидим) в конце XVII столетия внезапно вспыхивает пламенем и заставляет их стремиться к успешным предприятиям дома и на чужбине.

В каком духе они ведут свои дела, это нам показывает одно изречение шотландской мудрости, которое однажды цитирует Маркс: «Когда вы немного нажили, становится уже легко нажить много; трудность заключается в том, чтобы нажить то немногое».

Это, одним словом, настоящий купеческий дух, это настоящий «дух торгашей», который повсюду просвечивает сквозь их коммерческую деятельность. Один хороший наблюдатель однажды метко описал этот шотландско-флорентийский деловой дух в начале прошлого столетия следующим образом (противополагая его духу ирландских деловых людей) (138а):

«Если бы они — ирландцы — могли путем быстрого coup de main54 достичь пользования меркантильным богатством, они бы, пожалуй, охотно на него решились; но они не могут усесться на треногих конторских стульчиках и сидеть, нагнувшись над пюпитрами и длинными торговыми книгами, чтобы медленно, по кусочкам добывать себе сокровища. Но это вполне дело шотландца. Его стремление достичь вершины дерева также достаточно пылкое, но его надежды менее сангвиничны, чем упорны, и деятельная выносливость заменяет мгновенный огонь…»55

Ирландец скачет и прыгает, как белка, — шотландец спокойно лезет с сука на сук.

«Эта удивления достойная способность шотландца выдвигаться в торговых делах, его исключительная уступчивость по отношению к своим начальникам, постоянная торопливость, с которой он распускает свой парус по всякому ветру, послужили причиной того, что в торговых домах Лондона можно найти не только уйму шотландских клерков, но и шотландцев в качестве компаньонов».

Мы видим: в этом изображении можно было бы смело заменить слово «шотландцы» словом «флорентийцы».

 

Евреи

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.