Сделай Сам Свою Работу на 5

ИБН АЛЬ-АРАБИ - ВЕЛИЧАЙШИЙ ШЕЙХ 3 глава





Газали утверждает, что понятие человека о счастье претерпевает последовательные изменения в зависимости от его "уровня бытия". Эта концепция, не имеющая ничего общего с обычными представлениями о том, что существует некая общая и абстрактная форма счастья, является характерной чертой суфийского учения.

"Человек обладает различными потенциальными возможностями, каждой из которых соответствует свой тип наслаждения. Существует еще и духовная способность, которую я называю реальным разумом. Этот разум испытывает наслаждение, если приобретает максимально возможное для себя количество знания. Т. о., потворствование может быть и внутренним и внешним. Предпочтение этим формам потворствования будет отдаваться в зависимости от уровня их чистоты.

Следовательно, человек, способный к восприятию идеи о совершенствовании Сущности, предпочтет размышление над этим всему остальному. Даже в этой жизни счастье искателей истины несравненно выше, чем это можно себе представить".

ОМАР ХАЙАМ

Истинное служение заключается в том, чтобы не желать рая и не бояться ада.
(Рабийа аль-Адавийа)



Четверостишия Омара, сына Ибрахима Палаточника, переведены почти на все языки мира. Он был школьным товарищем великого Ассасина и другом великого везиря Низами, придворного и эпикурейца, но в жизни Хайама никогда не было тех приключений, которые выпали на его долю в переводах его стихов. Стало уже банальностью говорить о том, что "Рубайат" в переводе Фитцджеральда является образцом творчества самого Фитцджеральда, а не Хайама, но и это можно считать поверхностной оценкой, т. к. стихами Хайама говорит не столько сам поэт, сколько целая школа суфийской философии. Необходимо знать не только то, что Хайам говорил в действительности, но и то, что он хотел этим выразить.

Особый интерес представляет тот факт, что Фитцджеральд, соединив вместе идеи нескольких суфийских поэтов и публично приписав их Хайаму, сам того не сознавая, поддержал суфийское влияние на английскую литературу.

Начнем с переводов Фитцджеральда. В 55 четверостишии он заставляет автора выступить против суфиев:

"Лоза потрясла Душу,
если же она и Сущность мою задеть сможет -
пусть суфий поиздевается;
из Металла Сущности моей
можно сделать Ключ, который откроет дверь,
без которой плачет он".



Это должно означать (если это вообще хоть что-нибудь означает), что Хайам выступил против суфиев, и что суфий может чего-то достичь не собственными методами, а методами Хайама.

Обычный читатель этого стихотворения сразу же подумает, что Хайам едва ли мог быть суфием.

Суфий верят, что в каждом человеке скрыт некий элемент, который можно активизировать с помощью любви и который может помочь человеку достичь истинной реальности, называемой мистическим значением.

Попробуем рассмотреть персидский текст 55 четверостишия и разобраться, действительно ли там суфий над кем-нибудь издеваются. Вот как следовало бы передать смысл оригинала:

"Когда первопричина дала мне жизнь,
Я получил первый урок любви.
Тогда из одной части моего сердца сделали
Ключ к Сокровищнице Жемчужин мистического смысла".

В этом стихотворении нет ни суфиев, ни дверей, ни рыданий, ни издевательств, ни лозы, ни души, а все слова, использованные здесь Хайамом, являются суфийскими техническими терминами. Считалось, что поэзия Хайама не пользовалась особым уважением на родине поэта до. тех пор, пока переводы Фитцджеральда не создали ему славы на Западе, но это нельзя назвать вполне справедливым. Верно, что Хайам не пользовался таким всеобщим почтением, как Саади, Хафиз, Руми и другие суфийские поэты, но предназначение сборника стихов, связанное с именем Хайама, едва ли многим отличалось от функции произведений других поэтов. Очень сомнительно, что кто-нибудь потрудился узнать, что думают о нем сами суфий. Впрочем, мало кто из них согласился бы обсуждать этот вопрос с посторонними.



Для того, чтобы установить, какие именно четверостишия из существующих многочисленных сборников можно считать подлинными, было затрачено много усилий. Точка зрения суфиев по этому вопросу состоит в том, что, поскольку Хайам был самостоятельным учителем, а не учителем какой-нибудь школы мистиков, и шел особым путем, этот вопрос не имеет никакого значения. Исследователи проявляли большой интерес к возможному влиянию на Хайама слепого поэта Абуль-'Али аль-Маари. Считают, что стихи его книги "Лузум", написанной за поколение до Хайама, очень напоминают собой поэзию последнего.

Суфий сказал бы на это, что Маари писал как Хайам, а не Хайам как Маари, потому что оба они выступали с позиций одной и той же школы. Вероятно, Хайам копировал Маари так же, как копируют друг друга два плывущих рядом пловца, обучавшихся вместе или раздельно у одного и того же учителя.

Это безвыходное положение возникло потому, что одна группа (литераторы) рассматривает только один аспект работы, а другая (мистики) - определенную цель или влияние в рамках определенного контекста.

Хайам - это суфийский голос, а для суфиев этот голос находится вне времени, в области поэзии его не так легко подогнать под теории, годные только для тех или иных эпох. Можно согласиться с тем, что в Персии Хайама вновь открыли для себя благодаря переводам, но эту мысль следовало бы сформулировать следующим образом: "До сравнительно недавнего времени в Персии люди, не знакомые с суфизмом, мало что знали о Хайаме, но благодаря усилиям западных ученых, его труды стали там широко известны не только суфиям".

Проф. Ковелл, который познакомил Фитцджеральда со стихами Хайама и обучил его персидскому языку, увидел в трудах поэта суфийское содержание, благодаря беседам с индийскими учеными, знавшими персидский язык. Некоторые более поздние исследователи пришли к заключению, что эти люди обманывали профессора. Другие западные специалисты не находят в его стихах ничего суфийского. Преподаватель арабского языка (Хайам писал на персидском) преподобный доктор Т. X. Вейр написал книгу о Хайаме, в которой высказывается по этому вопросу совсем недвусмысленно. В своей книге "Поэт Омар Хайам" он говорит: "Достаточно прочитать дюжину строчек из Хайама, чтобы понять, что в его стихах не больше мистического, чем в стихах Бернса". Однако он не пишет, какой мистицизм он имеет в виду и что он вообще понимает под мистицизмом.

Фитцджеральд сам не имел определенного мнения о Хайаме. Иногда ему казалось, что Хайам был суфием, иногда - нет, но сам Фитцджеральд воспринял многие суфийские идеи. Тщательный анализ Херон-Аллана показал, что многое из того, что приписывают самому Фитцджеральду, на самом деле принадлежит другим персидским поэтам. Эти авторы еще со времен Чосера оказывали большое влияние на английских писателей. Здесь имеются в виду такие суфийские поэты, как Аттар, Хафиз, Саади и Джами.

Возможно сознательно, но не исключено, что чисто случайно, Фитцджеральд проникся суфийскими идеями, содержащимися в известных персидских произведениях. Эти идеи зрели в его уме, а затем, смешавшись с идеями Хайама, приняли форму "Рубайат" на английском языке. Если бы Фитцджеральд знал об особой технике обучения, использованной Хайамом, суть которой состояла в том, чтобы следовать определенному направлению мысли с целью показа ее ограниченности, его творчество могло бы оказать еще более сильное воздействие.

В своем переводе Фитцджеральд также упустил из виду, что Хайам особо выделял суфийское состояние понимания, наступающее после "опьянения". Эта мысль выражена, например, в таком четверостишии:

"Я не могу жить без вина,
без чаши процеженного вина.
Даже тело не слушается меня
Я превращаюсь в раба, когда Саки говорит:
"Выпей еще чашу, а я не могу сделать этого".

Это ясное упоминание о состоянии, достигаемом под руководством суфийского учителя, когда экстатическое переживание превращается в реальное восприятие скрытого измерения, стоящего выше метафорического опьянения.

До сих пор никто еще не смог перевести Хайама на английский язык лучше Фицджеральда, ибо для того, чтобы передать суфийские идеи применительно к данному времени, необходимо ощутить определенную гармоничность между этими идеями и требованиями времени.

Нельзя сказать, что каждый мог чувствовать это по отношению к произведениям Хайама, которые увлекли Суинберна, Мередита и миллионы других людей, ищущих пути мышления вне тех рамок, которыми они были скованы. Однако другие почувствовали в этом некую угрозу привычному положению вещей. Известный д-р богословия Хасти, например, не пытался понять глубину Хайама.

В переводах Фитцджеральда он увидел "грубейшие попытки острить и поверхностные размышления, кричащие и убогие песенки". Сам Фитцджеральд "покрыл Хайама новыми заплатами", что вызвало возбуждение среди "жалких, занимающихся самообманом и просто нездоровых фанатиков его культа". Сам "культ" был "в буквальном смысле дикостью и обманом, безрассудством и ложным идолопоклонством".

А может быть, сей почтенный джентльмен почувствовал, что его ценности поставлены под угрозу тем, кто, в конце концов, был всего лишь "пьяницей, трусливым бездельником, банкротом и недальновидным бахвалом?

Вполне возможно, что на Востоке Хайама понимали не больше, чем на Западе. Тот факт, что очень многие мусульманские студенты в Индии, знавшие английский язык, пришли в восторг от Хайама в переводах Фитцджеральда, заставил, по крайней мере, одного из ортодоксальных мусульманских богословов забеспокоиться. В известном памфлете "Толкование .Хайама" (Молви Хакзаде, Лахор, 1929) он использовал все средства, чтобы доказать правильность своих взглядов по этому вопросу. Прежде всего он небезосновательно утверждает, что Фитцджеральд знал персидский язык недостаточно свободно. Затем он доказывает, что Ковелл знал его не лучше Фитцджеральда: "Оба они писали плохо, как маленькие дети" (люди, желающие читать Хайама, прежде всего должны изучить персидский язык, а не английский, но прежде чем переходить в Хайаму и вообще заниматься такими сложными проблемами, как суфизм, им необходимо достаточно хорошо знать ислам). В конце концов Хайам - это общее название одного из методов суфийского учения, которое может ввести в заблуждение, если подходить к нему поверхностно, не принимая во внимание книги и не находясь под руководством учителя.

Хайам завоевал необычайную популярность в Англии. Его поклонники создавали клубы, сажали розы из Нишапура на могиле Фитцджеральда, пытались подражать ему в своих стихах. Культ поэта все разрастался, хотя было хорошо известно, что старейшая рукопись стихов Хайама, дошедшая до наших дней, была написана через 350 лет после его смерти. Ситуация была бы подобной, если бы мы должны были основывать свои суждения о св. Иоанне-Крестителе на документах, написанных только вчера, и еще на некоторых незначительных данных.

Суфии считают, что поэзия Хайама обладает многими функциями. Можно наслаждаться поверхностным содержанием его стихов, можно повторять их в определенных условиях с целью достижения особого совершенствования сознания, их можно и "расшифровывать" для получения материалов, используемых в процессе суфийского обучения.

Его поэзия является частью суфийского наследия, она многозначна, и понимание ее само по себе уже является частью суфийской специализации.

Известно, что в процессе обучения четверостишия Хайама использовал глава суфиев Гиндукуша, великий учитель XIX века Хан Джан Фитан Хан. Его ученик пишет:
"К Хану пришли три новичка. Он принял их, приказал заняться изучением Хайама, а потом рассказать ему о результатах. Через неделю, в следующий приемный день они рассказали ему о своих впечатлениях. Первый сказал, что стихи заставили его думать, причем думать по-новому. Второй сказал, что считает Хайама еретиком. Третий почувствовал, что в стихах Хайама скрыта какая-то глубокая тайна, которую он надеется когда-нибудь постичь.

Первый был принят в ученики, второго отослали к другому учителю, а третьему было приказано изучать Хайама еще неделю. Один из учеников спросил Хана, является ли это методом оценки потенциальных возможностей будущих суфиев. Учитель сказал: "Мы и так уже кое-что знаем о них благодаря интуиции, но то, что ты считаешь только испытанием, является и испытанием, и частью их подготовки. Более того, это помогает также подготовке наблюдателей, это суфизм, а он состоит из изучения, чувства и взаимодействия людей и мышления".

Как-то раз в моем присутствии один из восторженных почитателей Хайама из Германии прочитал суфийскому учителю сложное и пространное исследование творчества поэта и его источников. Начав с заявления о том, что фон Хаммер открыл Хайама почти на 40 лет раньше Ковелла и Фитцджеральда, он кончил тем, что с большим удовольствием отметил, что "Рубайат" отражают чуть ли не все виды философских теорий. Мудрец слушал его, сохраняя полнейшее молчание, а потом рассказал следующую историю:
"К одному суфийскому учителю пришел ученый и спросил его о семи греческих философах, бежавших в Персию от тирании Юстиниана, который закрыл их философские школы. Суфий сказал:

"Они были суфиями".

Обрадованный ученый отправился восвояси и написал трактат о греческих источниках суфийской мысли.

В другой раз этот ученый встретил странствующего дервиша, который сказал: "Мастер Халими и великий Руми ссылаются на Иисуса как на суфийского учителя".

"Наверное, он имеет в виду, что греческое знание повлияло на христиан и на суфиев", - подумал ученый, и эта мысль также нашла отражение в его трактате.

Через некоторое время в родном городе нашего ученого остановился новый учитель, совершавший паломничество. Встретившись с ним, учитель сказал: "К числу суфиев относятся и еретики, и тысячи тех, кто и сам не знает об этом".

Мой друг суфий пристально посмотрел на схоласта из Германии: "Вино состоит из воды, сахара, фруктов и цвета. Вы можете смешать эти компоненты, но вина у вас не получится".

Мы сидим в комнате. Предположим, что кто-нибудь скажет: "У китайцев тоже есть комнаты, значит все комнаты скопированы с китайских. Здесь есть ковер. Это говорит о монгольском влиянии. Только что вошел слуга, а это, несомненно, римский обычай. А может быть, древнеегипетский? Через окно я вижу птицу. Исследования позволяют нам сказать почти с уверенностью, что в Древнем Египте тоже видели птиц через окна. Поистине, эта комната представляет собой удивительный сплав унаследованных обычаев!" Что бы вы подумали о таком человеке?"

Один из крупнейших английских авторитетов в области персидской литературы, автор классической "Литературной истории Персии" проф. Броун считал, что Хайам придерживался теории переселения и даже приводил традиционный рассказ, который должен был служить доказательством того, что он верил в перевоплощения:

"Однажды Хайам с группой своих учеников шел мимо старого медресе в Нишапуре. В ворота медресе вошло несколько ослов, нагруженных кирпичами для ремонта здания. Один из них заупрямился, отказываясь пройти через ворота. Увидев эту сцену, Хайам улыбнулся и направился к этому ослу, произнося экспромтом стихи:

"О, тот, кто ушел и вернулся,
Имя твое затерялось среди других имен.
Твои ногти стали теперь копытами,
А борода превратилась в хвост
и висит с другой стороны".

После этого осел с готовностью вошел в ворота. Недоумевающие ученики спросили своего учителя: "О, мудрец, что это значит?"

Хайам ответил: "Дух осла раньше жил в теле учителя этого медресе. Он не хотел входить в медресе в таком виде. После того, как его узнал другой учитель, он согласился войти туда".

Однако Хайам, в отличие от того, что думают об этом поверхностные исследователи, не говорил о возможности возрождения человека в новой форме. Он также не пытался использовать этот случай для критики современного ему бессильного схоластицизма и не хотел показать этим, что его стихи могут воздействовать даже на ослов.

Что же тогда делал Хайам, если он не рисовался перед своими учениками, не шутил, не делал ничего таинственного и неизвестного для непросвещенного наблюдателя, не доказывал теорию перевоплощения и не слагал таинственных стихов?

Он делал то, что делают все суфийские учителя - оказывал сложное воздействие на своих учеников для их пользы, создавая для них условия для вступления в контакт со своим учителем. С помощью многогранного переживания. Это одна из форм явного общения, знакомого только тем, кто проходил обучение в суфийской школе. В тот момент, когда пытливый ум попытается разделить этот процесс на составные части, чтобы увидеть какое-то единичное или даже двойственное его значение, суть его ускользнет.

С помощью этого метода ученик постигает веши, которые иначе постичь невозможно. Попробуйте описать их - и даже самый горячий искатель, в лучшем случае, назовет их непонятными, если подойдет к ним без должной осторожности, пытаясь определить их особый характер.

Если расшифровать имя, которое поэт выбрал для себя - Омар Хайам, мы получим слово "Гаки" (Расточитель добра). Так называли людей, которые совершенно не заботились о вещах этого мира, если сосредоточение внимания на них мешало совершенствовать восприятие другого измерения.

Для того, чтобы посрамить позднейших самозванных критиков и толкователей Хайама, можно смело привести слова одного из самых популярных его четверостиший, направленных против механически мыслящих людей, независимо от того, эмоциональны они или более склонны к интеллектуализму:
"О, невежды, Путь и не там и не здесь!"

ТАЙНЫЙ ЯЗЫК

Углекопы

Как может Сущность, не нашедшая еще источник Бытия,
стать этим источником?
(Джами)

Переводы различных образцов суфийской литературы так же, как и произведения многих восточных поэтов, невозможно хорошо понять без знания тайного языка ("скрытого языка"), используемого для передачи определенных идей и понятий. Буквальный перевод суфийских слов или закодированных терминов привел к невероятной путанице на Западе, особенно в деле передачи "тайного знания". В литературе эта проблема возникла еще в XII в., когда стали появляться переводы аллегорических трудов по алхимии. Такое положение почти полностью сохраняется и сейчас, т. к. до сих пор появляются переводы суфийских книг, где поэтические тонкости, доступные только пониманию суфия, передаются буквально.

Невозможно перечислить все системы тайного языка, используемые суфиями, но мы можем привести несколько примеров, которые сделают эту мысль более ясной и помогут разобраться в некоторых вопросах, все еще не решенных на Западе.
Прежде всего, необходимо несколько углубиться в суть дела. Известный поэт Низами был одним из многих, кто использовал в своих произведениях суфийскую тайнопись ("Сокровищница тайн"), которая является одной из форм общения просветленных. С ее помощью можно установить связь грубого мышления с высшими измерениями, или же с "потусторонним миром", от которого отрезаны обычные люди. Формы тайного языка могут меняться в зависимости от времени и культуры, в условиях которой они применяются, но сущность и действие его остаются неизменными.

В период классического суфизма этот язык основывается на использовании арабского алфавита и языка, но можно найти примеры употребления этой системы и в доисламские времена.

Вот что говорит Низами об этом языке в одной из своих поэм:

"Придет время и наш узор будет выбит на
новых монетах.
(Речь суфия) невозможно передать ни одним из
известных языков.
Под языком поэта лежит ключ к Сокровищнице.
Пророк и поэт - это ядро, все остальное -
скорлупа ".

Воздействие тайного языка является чрезвычайно сложным потому, что он представляет собой не только шифр, препятствующий пониманию непосвященными тех вещей, с которыми они не смогут достичь гармонии. Считается также, что он связывает человека с высшей реальностью. Его изучают в кругах суфийских учителей, а понимание техники его применения делает ясным, по крайней мере, один из аспектов его воздействия. Взглянув на приведенный отрывок Низами, мы увидим, как можно использовать двоякое значение, чтобы читатель не понял истинного смысла. Слова "Наш узор будет выбит на новых монетах" можно понимать как будущую жизнь или даже намек на возможность перевоплощения, но это еще не значит, что здесь имеется в виду такая механическая ассоциация. Помня о том, что ключ к разгадке содержится в этом отрывке, и разбирая персидский текст произведения, мы можем обнаружить, что "ключ к сокровищнице" это и есть название нашей книги ("Сокровищница тайн").

Второстепенным значением этого можно было бы считать сокровищницу знаний, но наш поэт более специфичен.

Хотя тайный язык имеет определенную форму выражения в знакомом нам мире, считается, что он особым образом связан с высшим миром. Следовательно, в его литературном выражении художественные элементы сочетаются с указаниями пути к тем сферам, где нет ни одного "знакомого языка".

На ранней стадии истории кодирования в основном употреблялась система Абджад - очень простой шифр, зачастую дополняемый аллегоризацией при расшифровке. Эта система широко используется в литературных произведениях. Многие люди, в особенности писатели и поэты, читают такие произведения, не считая их ничем из ряда вон выходящим. В иврите и в арабском языке используются сходные цифровые эквиваленты для семитских букв, которые сейчас применяются и во многих других языках. Вот эти буквы и их эквиваленты:

В то время как арабские буквы имеют числовые эквиваленты вплоть до 1000, цифровые эквиваленты европейского алфавита доходят только до 400 включительно. Для того, чтобы лучше запомнить порядок этих букв, их записывают определенным образом - в виде нескольких ничего не значащих слов с добавлением диакритических знаков для правильного произношения: Абдрад Хавах Ххути Калман Сафас Куршат Сахз Дазаг.

В персидском урду и др. несемитских языках буквы иногда произносятся несколько иначе, но это не влияет на употребление этих букв, т. к. их цифровые эквиваленты остаются неизменными.

Пользуясь этой системой, можно часто узнавать различные даты, годы рождения или смерти, или получать слова, которые будут служить указанием на качества или устремления человека. Невежественное повторение бессмысленных слов системы Абджад создает иногда убеждение, что они несут в себе бараку, т. е. обладают особыми функциями, но это относится к области повторяющих себя магических обрядов и поэтому не имеет никакого значения.

Приведем пример использования системы. Предположим, что нам необходимо дать название книге, указав при этом, что в ней есть определенное скрытое содержание, например, описание тайных процессов. Мы могли бы назвать такую книгу "Источником описаний" (по-арабски "Умм аль-Кисса"). Рассмотрим значение слов, которые мы выбрали:

Умм-матъ, форма, источник, принцип, прототип. аль - указывает на принадлежность. Кисса - описание, история, сказка.

Т. о., "Умм аль-Кисса" примерно можно перевести как "Мать описаний", "Источник истории" или "Прототип сказок". Если все эти варианты устраивают нас, мы должны зашифровать буквы, из которых состоят эти слова, подставив вместо них цифровые эквиваленты по системе Абджад. Затем необходимо сложить их. В сумме получится число 267.

Теперь нужно подобрать новое, в должной мере поэтическое или описательное название для нашей книги, которое было бы составлено из трех букв, сумма эквивалентов которых будет равна также 267.

В результате такого подбора может получиться фраза "Альф ляйля ва ляйля", что означает "1001 ночь". Название книги или имя автора часто являются очень важными указаниями на те моменты книги, которые требуют особого внимания, и на то, что можно из них извлечь. Человек, назвавший книгу "1001 ночь" именно так, хотел сообщить, что в этом сборнике можно найти некоторые весьма важные истории. Изучение самих историй и расшифровка их по правилам тайного языка раскроет перед нами замысел автора или же их скрытое значение, а также покажет, как следует их использовать. Многие из этих сказок являются суфийскими обучающими историями, описаниями психологических процессов или различными зашифрованными учениями.

Каким бы сложным все это ни казалось, но такие исследования необходимы и не столь уж трудны для тех, кто имеет дело с этими материалами. Большинство из тех, кто занимается этим, было обучено методам исследования своими учителями. Это можно назвать частью суфийской литературной подготовки, когда литература становится источником куда более сложных переживаний, чем те, которые возникают при обычном подходе к литературному материалу.

Теперь мы можем рассмотреть таинственное слово "суфий", само по себе вызывающее вопросы и недоумение. Расшифровка этого слова по известной нам схеме дает нам следующее:

С = 90, Вау = 6, Ф = 80, Йай = 10.

Эти согласные произносятся при чтении слова. Сумма их эквивалентов равна 186. Для того, чтобы расшифровать слово, необходимо разложить сумму эквивалентов его букв на сотни, десятки и единицы. 186 = 100+80+6. Эти цифры следует заменить соответствующими им буквами:

100 = К, 80 = Ф, 6 = Вау.

Из этих букв можно составить несколько трехбуквенных арабских корней, каждый из которых будет служить указанием на один из аспектов суфизма. Самым главным из них является корень Ф У К, передающий значение "вышестоящего, трансцендентального". Следовательно, суфизм можно характеризовать как трансцендентальную философию.
Имена суфийских авторов и учителей подбирались с величайшей тщательностью. Они представляют собой особенности, формулировки или основные идеи, которые необходимо искать в их работах или, по крайней мере, в тех трудах, где они появлялись.
По этой причине суфийский подход к именам учителей не является чисто внешним, например, по признаку их места жительства (Бухара, Аравия И т.д.) или занятий (Химик, Художник, Ткач). Их имена нужно прежде всего расшифровать.

Аттар, к примеру, в переводе означает Химик или Продавец Благовоний. На уровне обычной поэзии такое имя является в достаточной мере наглядным. Расшифровывая его, чтобы понять его скрытый смысл, мы получим число 280, или же 200 + 80, 200 = Ра, 80 = Фа. Таким образом, слово, выражающее сущность этого имени по-арабски, можно передать с помощью корня РФ, что передает значение "взмах крыльев птицы". Название шедевра Аттара "Парламент птиц" служит указанием на это. Более того, он выбрал корень РФ и для того, чтобы передать другие его значения - "мигать" (о свете), "мерцать", "блестящий" (о цвете), "сотрясаться от ветра".

Мерцание указывает на интуицию, блеск - на проекцию учения и использование суфиями различных цветов. Сотрясение растения от ветра означает движения дервиша, выполняющего упражнения. Аттар использовал аллегорию растения также и потому, что суфии считают суфизм развивающимся, способным к приспособлению, органичным и жизнеспособным. Ветер, сотрясающий растение, есть божественный ветер, та неосязаемая сила, которая распознается по его воздействию (на растение), а также и по другим признакам.

Шамс Табризи, вдохновитель Руми и в то же время его друг, является таинственной фигурой для поверхностного исследователя. В литературе он известен под прозвищем "зардуз", что по-персидски означает "вышивающий золотой нитью", поэтому считают, что его мирским занятием было золотошвейное ремесло. Его полное имя - Шамсуддин-и-Табриз. Расшифровав его, мы увидим, что это был его поэтический псевдоним, тщательно подобранный с помощью системы Абджад. Его настоящее имя произносится как "Хэйт" ("нить, шнурок"), оно связано с паутиной и мельчайшими частицами, которые кажутся танцующими в лучах солнца. Поскольку "Шамс" в буквальном переводе тоже означает "солнце", игра слов становится очевидной. Другие его имена, такие как "паранде" ("птица, летающий"), после расшифровки также приобретают новые, полные смысла значения.

Использование системы Абджад в присущем ей языковом контексте раскрывает даже более глубокие значения, знакомые любому практическому суфию. Ни один человек не может быть суфийским учителем, если он не прошел через целый ряд важных переживаний. Человек, обладающий таким опытом, полностью изменился, и обычным человеком он продолжает оставаться только внешне. Теперь у него другие функции - он стал "пастухом". Что же сделало его таким? Это знание, которое называют "уверенностью" и которого достигает озаренный суфий ("достигший" или же "целостный"), и этим он отличается от обычного человека, являющегося жертвой собственной нестабильности. Все эти идеи выражены в производных от корня, передающего значение уверенности.

Уверенность подразумевает надежное руководство и называется по-арабски йакина (от корня И К Н). Сумма эквивалентов этих трех букв равна 160 (100 + 60), что можно преобразовать в корень КС. Этот корень по-арабски означает "извлекать мозг из кости" и может означать "быть пастухом" или "становиться священником". Следовательно, суфии считают, что суть уверенности и ее проявление заключается в "поисках самой сути", руководстве (пастух) другими и использовании своего могущества и дарований в роли тех, кого в механической религии называют священниками. Можно отметить, что суфий может быть полезен человеку только в той мере, в какой этот человек верит в его возможности. Как пастух суфий может следить за внешними потребностями стада, как священник он располагает внутренними качествами, которые могут помочь внутреннему развитию его паствы. По мнению суфиев, в этом и заключается предназначение священника - так, он должен обладать определенного рода уверенностью, позволяющей ему поддерживать связь с высшим измерением. Священников не должны механически избирать на должность в силу очередности или образования. Священник - это результат определенного развития, но в обычных религиях таких священников нет.
В условиях организации система Абджад находит себе гораздо более широкое применение, чем в отдельных случаях. Для того, чтобы ввести непосвященных в заблуждение относительно символики или ритуала, в суфийских кругах используют стихи или омонимы. Некоторые тайные общества на Западе являются ответвлениями суфийских кругов, и их путь можно проследить, зная принципы суфийской организации, историческую возможность или же факт использования тайного языка. Одной из таких организаций являются Строители, другой - Угольщики.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.