Приложение к главе «Зазеркалье»

Мои четыре странных сна

Они отличаются от всех остальных снов тем, что у меня полное ощущение того, что эти события происходили наяву. Я засыпаю. Затем (мне снится), что я просыпаюсь, вижу какие‑то события или участвую в них, снова раздеваюсь, ложусь, засыпаю и просыпаюсь. Просыпаюсь в очень взвинченном, нервном состоянии, с головной болью в области лба. Все четыре сна относились к событиям, для меня очень значимым. Первый сон я уже рассказывала, но повторюсь.

Сон первый

Сентябрь 1937 г. В дальнем углу коридора нашей квартиры стоит мой отец. Он в старом парусиновом или холщовом летнем костюме (обычно дома и на работе папа был всегда хорошо одет и всегда – соответственно обстановке). Пол того края коридора, где стоит папа, начинает медленно подниматься. Вниз летят статуэтки – фарфоровые, бронзовые; папа их очень любил. Папа пытается устоять, падает, катится вниз. Между поднимающейся частью коридора и стенами видны языки пламени…

Не помню точно – назавтра или это произошло днем позже, папу арестовали. Через пять месяцев расстреляли.

Сон второй

Лето 1945 г. Меня цепко держит в руках человек, с которым я очень хочу расстаться, «взамен» погибшей, как мне сообщили, в первые дни войны безумно любимой им женщины. Мне трудно с этим справиться, я одна, мне 21 год. Женщину звали Тася (Таисия?), и на фотографии она очень красива. Я засыпаю, во сне просыпаюсь и иду в дом, где о ней горюют. Вижу Тасю в белом платье, сидящую за чаем. С радостью обращаюсь к ней: «Здравствуйте, Татьяна (почему‑то называю ее так), – простите, не знаю вашего отчества». Ответ: «Алексеевна». Здороваясь, не встает. Снова (это все во сне) ложусь спать. Затем (уже наяву) просыпаюсь, бегу сообщить новость о том, что Тася жива, – ни минуты в этом не сомневаюсь – и застаю Тасю именно в той же позе, в том же белом платье, что и во сне. «Здравствуйте, Татьяна (почему опять Татьяна?), – простите, не знаю вашего отчества». – «Алексеевна». Мы пожимаем друг другу руки. Т.А. не встает. А дальше я узнаю, что она на 9‑м месяце беременности. Убегаю ужасно счастливая.

Сон третий

Июль 1975 г. Мою практически обездвиженную в связи с паркинсонизмом мать отправляю вместе с двумя сопровождающими ее людьми в Краснодарский край. Письма, продиктованные матерью, разные, но постепенно – лучше. Последнее письмо: «Не приезжай, мы скоро приедем, чувствую себя лучше, выхожу сидеть в садик». Сон: просыпаюсь, одеваюсь, звонок в дверь, почтальон приносит телеграмму: «Ваша мама умерла, приезжайте хоронить». Прилетаю в село, вижу множество людей, пришедших на событие деревенского масштаба. «Пропустите, я внучку́ покойницу хочу показать». Узнаю людей, о которых знаю из писем, называю по имени: «Вы – Мария, вы…» Хороним. Вертится, жужжит в голове давно забытое слово – сельсовет. Просыпаюсь с сильнейшей головной болью, плачу, почти рыдаю, всем кругом рассказываю сон, говорю, что мне надо срочно лететь к маме, она скоро умрет. Муж успокаивает меня, с ним вместе перечитываю спокойное последнее письмо. Аргументы присутствующих против поездки: «Вы же ученый, ну как можно верить снам, да и письмо хорошее, скоро приедут». Даю себя уговорить. Вскоре уезжаю с дачи в город. 11 августа получаю телеграмму, иду с ней за очками спокойно – наверное, номер поезда. В телеграмме… и далее всё, как во сне. Сельсовет понадобился для взятия справки о смерти. В этом селе на мой вопрос о справке соседи просто отвечали: «А зачем тебе? Мать справкой не вернешь. Ну а если нужно – иди в сельсовет, там дадут».

Сон четвертый

Осень 1990 г. 25 сентября внезапно и трагически умер мой муж в связи с самоубийством его сына от первого брака. Я переживаю случившееся бесконечно тяжело, ставлю цветы перед большим портретом мужа (И.И.), подолгу говорю с ним. О чем? Не знаю. Засыпаю под утро. Во сне просыпаюсь. Иду вниз, к скамейке под окнами квартиры. Перед скамейкой стоит И.И., на скамейке лежит кипа листов с машинописным текстом, рядом кто‑то, кого я не вижу, с ним разговаривает И.И. Я спрашиваю: «Что происходит, о чем разговор?» Он: «Подожди, не мешай сейчас». Идем по лестнице в квартиру. Я зову в комнаты, он идет в кухню, становится у окна. И.И. сердится: «Зачем ты меня здесь похоронила?» Я: «А где надо было?» – «Конечно, на Богословском, там все мои, убрали бы дерево, ну что тебе стоило! Рубль какой‑то лишний!» (Задумчивое Серафимовское кладбище… Всегда захожу в его прелестную деревянную церковку. Привыкла к ее священникам – отцу Василию, отцу Николаю…) «Ну ладно, что ты отдала Жене (сын, оставшийся в живых)?» Я: «Дачу, „Волгу“». На дачу он машет нетерпеливо рукой, а на «Волгу»: «Молодец, это правильно». Я пытаюсь сказать, что еще отдано, – нетерпеливый взмах руки: не надо. Я спрашиваю: «Но как же ты пришел? Ты же умер?» – «Да, умер, очень надо было – отпустили». – «А что там, где ты?» – спрашиваю. «Ни‑че‑го». – «Но из ничего нельзя прийти». – «Узнаешь потом. Ты никогда для меня не имела времени, я тебе был не нужен». – «Как, я же тебя так люблю». Он: «А, я не о том, не было времени, обходилась сама, не просила. Теперь проводи, все поняла?» Проводила, разделась и легла в постель. Проснулась в ужасе, кинулась к портрету: «Скажи, зачем ты приходил?» Сутки промучилась, не могла понять причины прихода. В приход верила безоговорочно. На следующий день (воскресенье) утром – опять к портрету: «Я сейчас лягу, усну, как хочешь – приходи, объясни, я не поняла. Я очень прошу, требую: приходи, объясни». Засыпаю сразу. Снится обычный сон. Пустая трехкомнатная квартира. По ней ходит улыбающийся И.И. В руках у него листки с машинописным текстом. Обнимает меня ласково: «Ну что ты не поняла? Ты знаешь, рукопись не успел издать, ты не прочла, не было у тебя для меня времени. Постарайся!» И я проснулась.

Прочла рукопись, и после правок специалистов с помощью доброго, умного человека (Константина Абрековича Баршта) удалось издать ее. Хорошая вышла книга.

Все эти сны снились утром или днем. Я их сразу же рассказывала всем, кто был рядом.

Комментировать? Нет. Не могу, не знаю. Это просто было в моей жизни. Может быть, случалось и с другими.

Приведу отрывок из интервью с А.Я. Сосновым («Невское время»).

– Наталья Петровна, вы описываете незаурядные события. Вопрос в другом: они естественные или сверхъестественные?

– Если быть очень честной, имеются два объяснения. Первое – что это пока неизвестно. А второе… Вот так же во сне приходят открытия, решения очень трудных проблем. Человек о чем‑то постоянно думает, и это не поддается усмирению защитными механизмами сна, хотя они стараются подавить сверхэмоции, накопившееся напряжение. Защитные процессы даже видны на ЭЭГ как вспышки медленных волн, проходящих по всему мозгу… Случается, однако, что силы, которые защищают человека от сверхпереживаний, не срабатывают. И тогда мозг, свободный от всех раздражителей дня, выводит в сознание то самое важное, очищенное от суеты, что человека волнует сильнее всего.

– Звучит убедительно. Но не объясняет тончайших совпадений сна с реальностью, предвидения событий – до подробностей и обстоятельств, которые не могли быть известны заранее или открыться во сне!

– Что на это ответить? В жизни у меня еще немало было тяжкого. Но не всегда же я видела такие сны – только четырежды. Будь мне все ясно, я начала бы с теоретического введения и закончила бы фундаментальными выводами. А то, что я скажу сейчас, намеки на объяснение…

Ну, например, первый сон, с отцом. Я училась в школе, но все‑таки слышала о том, что происходит в городе. Дети дворников дразнили нас, меня и брата, показывая решетку из пальцев (тех самых дворников, что потом присутствовали при аресте). К нам приходили какие‑то люди, о чем‑то спрашивали отца, и в том числе – почему он не боится. А он отвечал: потому что ни в чем не виноват. Но мало ли что я слышала. Далеко не все потом отразилось в снах.

Почему‑то выплывают детали, о которых совершенно не думаешь. Например, слово «сельсовет», о существовании которого я просто забыла. Может быть, потому что я знала: маме 81 год, состояние у нее неважное, – в моих повседневных раздумьях это слово промелькнуло и растворилось. А вот во сне, когда все резче, отчетливей, я очень хорошо его услышала. Или увидела – как хотите.

– Сон подсказывает и то, чего вы не могли знать в принципе: как имя и отчество той женщины в 1945 году.

– Но если очень жестко придираться к моему рассказу, с позиций очень злого оппонента, – кто‑то когда‑то при мне мог ее так назвать. Хотя как я ни пыталась вспомнить о «подсказке» – не сумела… Самое интересное, что наяву я не иду по пути сна – как это с мамой было. Разубежденная мужем, я абсолютно спокойно, с той страшной телеграммой в руках, пошла за очками. И как же странно (это вспомнилось позже) смотрел на меня почтальон…

– Нельзя ли объяснить иначе: вам был дан знак свыше – напоминание, предостережение, обещание перемен, а вы недооценили?

– Что ж, сегодня, при нашем уровне знаний о человеке, легче всего принять это объяснение. Но где доказательство?

– Принять на веру, как вы в книге пишете?

– Да. Можно мудрствовать, как я пыталась вначале, но вас это не очень устраивает. Меня тоже.

– В вашей книге много серьезной, даже трудной для читателя науки. Но целая глава посвящена «странным» явлениям, которых серьезные ученые вниманием обычно не удостаивают. Это не только вещие сны. Это специфические впечатления некоторых – не всех – людей, переживших клиническую смерть, и женщин‑рожениц, которые моментами глядят на себя как бы со стороны… Судя по названию главы – «Зазеркалье», вам не удалось дать им научного объяснения?

– Относя что‑либо к «Зазеркалью», нужно быть вполне уверенной в том, что не найдется очень умный человек с очень земным объяснением происходящего. То, что я всю жизнь – и, вероятно, больше всех – занималась живым мозгом человека, в прямом контакте с ним, в динамике, в процессе мышления, точечно и объемно, все равно не гарантирует меня от ошибок. Тем не менее лично для себя убедительной «материалистической» версии этих явлений я пока не вижу.

– Изучая мозг, вы не стали воинствующим атеистом?

– Я никогда не была атеистом, тем более – воинствующим. А вера в Бога ко мне пришла после всего пережитого. Настоящая вера. Раньше было так: я не могла отрицать то, чего не знаю. У меня было ощущение: может быть, и есть нечто выше нас. Но вот вследствие личной трагедии я оказалась – нет, не без сознания, а в особом, измененном его состоянии. Специалисты знают – это не болезнь; мне было безумно трудно жить, хотя при этом я даже сохраняла работоспособность, писала вполне деловые статьи, выступала с докладами.

Мои первые контакты с Церковью едва ли что изменили в этом плане: наверное, я ждала большего, чем получила. И все‑таки теперь я понимаю: это было начало пути. Когда же рассказала обо всем настоятелю Софийского собора отцу Геннадию, буквально в течение 15 минут он вывел меня из этого состояния. Впоследствии несколько раз оно возвращалось, и каждый раз он его снимал.

– А сейчас не только ворошите прошлое, вопреки наставлениям отца Геннадия, но изучаете измененные состояния сознания в своей лаборатории?

– Изучаю именно потому, что по себе знаю: они есть. Книги пишутся по‑разному: иногда это нейтральное изложение. Иногда автором движет глубокий внутренний интерес. Моя работа – как раз такого рода. Пишу еще и потому, что я – служитель науки, со всеми положительными и отрицательными качествами этой службы.

– Что же вы хотите постичь в своих исследованиях?

– Если хватит отведенного мне времени, хотелось бы понять две вещи. Во‑первых, почему «выход души из тела» во время клинической смерти – это такой редкий феномен? Почему этого не видят все, кто «оттуда» возвращается? Что, человек забывает увиденное? Или причиной – более глубокая клиническая смерть?.. Если бы я могла подступиться к этому, работая, скажем, в отделении реанимации, то, вероятно, попробовала бы вместе с психологами оценить свойства личностей, вернувшихся «оттуда».

Женщин‑рожениц можно исследовать, непрерывно записывая ЭКГ и тщательно анализируя, нет ли микромгновений остановки сердца. Потому что понятие времени в таком состоянии трансформируется: достаточно секунд, чтобы увидеть характерный сон или перенестись в другое место, например к себе домой, и запомнить, что там происходит (эти случаи описаны!). Но, может быть, уже в следующие секунды запечатленная картина забывается.

Во‑вторых, надо понять: что, этот феномен связан с живым человеком, лишь клинически мертвым, с его органами чувств и исчезает при биологической смерти? Или, судя по тому, что говорят болгарка Ванга и американец Андерсен о контактах с ушедшими, это более длительные явления? Во всяком случае, для меня это – вопрос (кое‑что пережила сама), в котором нужно разбираться. Не отстраняясь, не опасаясь негативной реакции кого‑то из коллег.

– Душа – реальность?

– Тому, что оказывается под потолком в операционной, видит слабо освещенный тоннель или летит к родному очагу, – если это действительно «что‑то», – я бы не хотела искать другого названия.

Я так думаю

Об озарении писалось и ранее – и немало. Оно посещает композиторов и ученых, представителей самых разных творческих специальностей, и конечно же, и не творческих. Только в этом случае, как правило, говорится иначе: «Я вдруг понял», «Я сообразил», «Я вдруг подумал» и т.д. Озарения бывают у тех, кто намеренно ведет аскетический, отшельнический образ жизни. Однако есть большая разница в озарении творческих личностей и отшельников. В первом случае они всегда возникают на коротком или длинном пути к какой‑то важной цели и с этой целью связаны тематически. Во втором – это всплески на долгом особом жизненном пути, иногда со смыслом этой жизни также связанные. Впрочем, здесь я говорю с чужих слов, лучше, полнее об этом расскажут другие. Моя задача в этой главе книги – по возможности очень близко к реальности рассказать о решениях, которые и к профессионалу, и к дилетанту приходят «ниоткуда», о том, что я пережила сама. Наверное, поэтому мне захотелось поместить эту главу сразу же за главой «Зазеркалье», не боясь распространить на нее отношение разных читателей к предыдущему.

* * *

Умозаключение – относительно простое мозговое действие, прочно базирующееся на имеющихся сведениях. Наверное, оно под силу практически каждому в своей области – в простейшей форме даже животным, – если мозг не отягощен болезнью, делающей всю веселую мозговую человеческую работу безрадостным трудом.

Однако умозаключения (еще не концепции, не идеи) не все одинаково логично и просто формулируются. От самых примитивных форм умозаключения могут подниматься почти до уровня озарения. Почти. Но не озарения. Даже у умозаключений высшего порядка всегда находится логика интеграции заложенных в мозг сведений.

Есть у человека (а может быть, и у животных) качество, степень выраженности которого очень широко варьирует от индивидуума к индивидууму, позволяя в одних случаях говорить о способностях, в других – о таланте. И очень редко, если серьезно подходить к оценкам, – о гениальности.

Есть и разные определения гениальности. Некоторые из них соотносят гениальность со способностью общения с так называемым Высшим Разумом, или Богом. Трудно понять и объяснить проявления гениальности. Для меня гениальность – способность находить правильные решения сложных проблем по минимуму выведенной в сознание информации. А иногда этот базис информации в сознании очень трудно обнаруживается или как будто бы не обнаруживается вообще. В ход идут аналогии и что‑то, что кажется очень близким к «здравому смыслу». «Почему это так? – Я просто так думаю, вот и все».

Размышление дилетанта

Здесь я, пожалуй, изобретаю велосипед. Пример мне этот нужен для того, чтобы показать, как формируется мысль в не очень‑то близкой области. А чем дальше, тем ближе к своей узкой профессии будут примеры.

Сейчас термином «бессмертие» в связи со множеством исследований обозначают, в первую очередь, возможность существенного увеличения срока жизни клетки. Речь идет о генах теломеразы, активных в яйце, сперме и раковой клетке. Так называемые теломеры (повторяющиеся последовательности TTFGG/CCCTAA), располагающиеся на конце молекулы ДНК, укорачиваются каждый раз при делении клетки. Таким образом достигается порог, за которым деление прекращается. Искусственно созданные (генная инженерия) гены теломеразы при введении в клетку удлиняют теломеры, со всеми последствиями, и приводят к увеличению срока жизни клетки, в том числе человеческой.

Известно, что воздействие на многие организменные, в том числе и клеточные, процессы можно осуществлять, влияя как на клетку, так и на звенья центрального регулирующего аппарата. Думаю, что и увеличение срока жизни (не бессмертие) возможно также за счет местных и системных воздействий.

Я думаю, что где‑то на земле живет очень старый долгожитель. Старше тех, которые были известны. Частично существование сверхдолгожителя подтверждается самим фактом, самой реальностью долгожительства. Действительно, если уж 150 и более, то почему не 200, не 300? Я так думаю, что механизмом долгожительства, особенно у сверхдолгожителя, является несрабатывание какой‑то последующей фазы мозговой или организменной программы, обрекающей нас на умирание, и, таким образом, продолжение работы предыдущей. Мужчины и женщины с продленным сроком (возрастом) воспроизведения – редкие факты известны – что это? Супернормальный вариант? Думаю, что нет, что это «ошибка» программы жизни и умирания, и искать те «оптимальные» условия, которые порождают сверхдолгожительство или (ну пусть – почти) бессмертие, бессмысленно. Лучше искать, какие факторы среды и жизни данного индивидуума вызвали эту чудесную ошибку. Особенно если сверхдолгожитель действительно долго живет, а не существует.

Рождается человек. И если он живет в человеческой возрастной шкале, наступит день, когда он встанет на ноги, произнесет первое слово. Наступят и трудные годы полового созревания, далее – пора «вселенской» любви (влюбляться можно и раньше и позже, «любви все возрасты…», но у большинства есть годы, когда это происходит почти обязательно). Рождаются дети, формируется личность, и – как всегда, вдруг – в период великолепной зрелости происходит крах, так четко обрисованный у женщины началом менопаузы.

От разных причин люди уходят из жизни в любом возрасте. Но после выполнения своей биологической миссии – воспроизведения – они просто как будто бы обязаны умирать. Безжалостная программа даже не трудится делать это сама. Она отдает уже ненужную особь всем ветрам – и не защищает от них… И все‑таки многие живут долго. Могут ли продлить жизнь другие социальные и социобиологические программы?

Я думаю, что старение является фазой развития в ходе процесса, организованного мозгом. Причем таким образом, что, в конечном счете, накопление ошибок в организме есть результат этой «организации». То, что было недавней сенсацией, – удлинение срока жизни клеток организма за счет фактора, обеспечивающего рост раковых клеток, – вряд ли определит долгожительство. Включение фаз развития (старения) идет на фоне остаточной активности предыдущего регулирующего звена, причем активация следующего подавляет предыдущий, еще вполне жизнеспособный. Какова его остаточная активность? Можно ли ее использовать, выключив следующее звено хирургически (в эксперименте) и пептидно‑гормонально‑фармакологически – у человека? Можно ли «подкачать» предыдущее, нужное звено, также пептидно‑гормонально? Не убудет ли в этом случае число больных раком и атеросклерозом (неслучайные сопровождающие!)?

Появление этих мыслей закономерно, сама мысль об «организации» жизни и, в общем виде, смерти – вечна и не оригинальна. Конкретные механизмы, схожие и отличные от циклических изменений в растительном мире, где жизнь может как бы чередоваться с проявлениями типа «клинической смерти», вызывают ощущение: «так должно быть».

Вопрос не исследован нами в связи с досадной случайностью, в связи с тем, что я рассказала о своих мыслях известному эндокринологу, занимавшемуся проблемами жизни и смерти. Он упомянул о них в своей книге («От чего наступает смерть»), и так неинтересно, что за обилием других идей мне стало просто скучно думать на эту тему. Так и не взялись мы за разработку идеи под кодовым названием «Бессмертие» (видите, название уже было!). Мне было тогда достаточно мало лет (около 40), чтобы я этим всерьез озаботилась. Сейчас разрабатывать идею мне с моей маленькой группой сотрудников сложно технически. Я буду рада, если кому‑то из геронтологов что‑то в этих строчках покажется отличным от его собственных мыслей и интересным.

Я начала думать о программе в «жизнеорганизации» человека давно, но отчетливо помню, как какой‑то внутренний толчок: «Лист. Лист. Лист!» Все так просто, казалось бы: наступает август, сентябрь – дереву и листьям на нашем Севере холодно, ветер, холодный дождь, снег – всем надо защищаться от них. А деревья, их листья – они ведь открыты всем непогодам. Вот и падают…

Все оказалось иначе. Конечно, «с учетом погоды и непогоды», динамики светового дня, лист отторгается активно! В том месте, где лист прикрепляется к ветке, начинает расти нечто, активно отторгающее лист наших не вечнозеленых деревьев[67].

В моей памяти это знание и сейчас хранится где‑то рядом с очень значимыми событиями моей жизни. Силы, заложенные в программе жизни дерева, заставляют лист уйти, чтобы на его месте весной вновь вырос молодой, зеленый, сочный, но уже также обреченный лист.

Вероятно, основные звенья программы‑матрицы организации жизни у человека располагаются в мозге, в глубине его, в наиболее защищенном месте – в области гипоталамуса, контролирующего управление всеми жизненными функциями организма. Программа должна быть многозвенной, причем с последовательным во времени включением звеньев регуляции одного за другим. В соответствии с этими представлениями и раннее старение, и долгожительство – результат каких‑то сбоев в этой программе.

Слишком рано активируются звенья программной цепочки – преждевременная старость. Каждое или какие‑то звенья работают «сверхурочно» – долгожительство.

Каждое звено уступает место следующему наступающему дирижеру, далеко не исчерпав своих возможностей управления. Наиболее значимый в жизни человека период – здоровая, полноценная зрелость, после полового созревания и до менопаузы или ее эквивалента, – по‑видимому, мог бы длиться дольше. А дальше? Судя по тому, как массивно начинают наступать болезни, что‑то в этот период в программе жизни происходит очень ответственное… или, наоборот, безответственное.

Рак, атеросклероз и т.д. – санскара через фазы развития человека. Боритесь, люди, за себя – хотя это и нелегко: у природы много запасов оружия выведения нас из циркуляции. И СПИД – не последнее из них. Хотя и на него постепенно найдется управа, надо всегда помнить, что запасы природы на этом не кончаются.

Значит ли климактерический период: живи теперь, как получится, биологическая программа уже не защитит тебя? Может быть. А в каких‑то условиях, может быть, и нет. А могут ли управление жизнью взять на себя другие отделы мозга – программы «почти биологические» или чисто человеческие, приобретенные в индивидуальной жизни?

Я так думаю: теперь после срока (?) биологической программы и защиты жизнь человека в большой или, пожалуй, в большей мере во власти тех задач, которые поставили перед ним его собственные интеллектуальные, особенно творческие, или семейные интересы. Посмотрите на стареющий состав – элиту науки – членов Академии наук России: средний возраст академиков повышается и далеко перешел за общий «средний».

Нужен, безусловно нужен приток молодых, свежих сил. И все же активно работающие ученые иногда в очень пожилом возрасте живут, оставаясь полезными членами общества и, пусть даже на лекарственной подпитке, более или менее здоровыми.

Известно, что женщины живут дольше, чем мужчины. Этому есть много объяснений, но если говорить об управлении процессом умирания, то вышедший на пенсию мужчина как бы меньше, чем пенсионерка, чем‑то всерьез озадачен, если не говорит в нем не зависевшая от общественного труда индивидуальная страсть к чему‑то. Легкие или трудные, а сейчас нередко очень трудные, внуки всегда определяют «озадаченность» и одновременно – хотя бы частично – долголетие женщины.

По‑видимому, это должно было бы быть общим случаем, включенным в программу выживания женщины. Но формирование городов и, далее, городская жизнь во многом вмешались в эту семейную программу озадаченной старости женщин. Работающие женщины, сложности «жилищного вопроса», масса нервирующих факторов современной жизни находят «внешних и внутренних» – реальных или виртуальных – «врагов» («Если бы не это, то, та, тот – я – мы были бы счастливы!»). И избавляются от них более или менее гладко или, наоборот, более или менее драматично. Взрослые дети, строя свои семьи, предпочитают жить отдельно от родителей, да и родители не прочь отдохнуть от деток. Во многом ежесекундно выигрывая, проигрывают часто и те и другие. У работающих родителей растут беспризорные дети. У родителей этих родителей – сначала привозимые, затем приводимые и далее приходящие – или не приходящие – внуки. Конечно, в жизни все не так схематично. Бабушки и дедушки нередко задействуют какие‑то свои, отличные от биологической, программы, особенно если есть средства их реализовать. Дети детей не всегда беспризорны, энергичные родители успевают и к детям – особенно, опять же, если все в порядке с возможностями.

То, о чем я здесь говорю, – не призыв «назад, к природе». Это констатация реальности – в данном случае в связи с глобальной проблемой умирания и ее субпроблемой – цели в жизни. Итак, предполагается наличие биологической последовательности регулирующих возраст и всех с ним связанных влияний. Думаю, что это «всем известно», или, по крайней мере, против этого не возражают. Существование биологических последовательных регуляторов, где каждый последующий «наступает» на еще активный предыдущий, не исключает влияния внешних, и прежде всего социальных, факторов на адекватность реализации программы, а затем социальные факторы приобретают ведущее значение в длительности и плодотворности заключительной фазы жизни – или умирания.

Наиболее выгодным с точки зрения длительности плодотворных фаз жизни является наличие у индивидуумов программы, цели жизни. Наименее выгодным, как хорошо известно, является внезапное прерывание активности, особенно с переходом на худшие условия обеспечения потребностей. Биологическая программа, как известно, имеет приоритетное значение в фазах жизни человека. Однако было бы ошибочно отрицать значение социальных программ, возводя первую в абсолют.

Идея в целом не может претендовать на новизну. В области проблем старения ведутся широкомасштабные исследования. Есть ли и в чем интерес представленного мною подхода? В подчеркивании активного торможения каждым последующим регулятором еще весьма «полного сил» регулятора предыдущей фазы. В предположении о возможности воздействия факторов внешней среды и образа жизни на включение последующей (каждой или одной из них) регуляции и таким образом создания индивидуумов с активным сверхдолгожительством. Мы сможем благоприятно управлять длительностью активной жизни человека (или животных), открыв ключи к каждой фазе регуляции процесса умирания. И обеспечив значимость программ уже за пределом основной биологической защиты.

Я не пытаюсь углубляться в детали непрофессионально знакомого мне предмета. Здесь приведен пример представлений дилетанта, где выведенным в сознание опорным элементом был только… лист. Я просто так думаю…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: