Прощание – Либби и генерал, Литтл Херт 18 мая 1876 г. 12 глава

....Два мертвых индейца, геркулесовского телосложения, лежат на переднем плане, очень характерные. Многие солдаты, их лица и позы, карабины, широкополые Западные шляпы, клубы порохового дыма, умирающие лошади с их вращающимися, почти человеческими глазами, тучи Сиу в боевых головных уборах на заднем плане, фигуры Кастера и Кука, создают полноту всей картины - невыразимой, ужасной но все же обладающей притягательностью и красотой, которая останется навеки.

Уитмен развивает тему, сообщая, что картина обладает нравственным содержанием, как и должно быть всем великим произведениям искусства. Он посоветовал Малвани выставить ее в Париже, поскольку испытывал уверенность, что французы оценят ее. Уитмен, похоже, имел художественный спор с неким месье Крапо или же был обижен эстетическим суждением месье, поскольку добавляет весьма обиженным тоном: “Я бы хотел продемонстрировать месье Крапо, что кое-что в Америке может быть сделано также неплохо, как и все прочее”.

Монстр Малвани путешествовал по всей Америке десять или пятнадцать лет и, возможно, достиг Парижа, но мы не знаем, снизошел ли месье Крапо до того, чтобы осмотреть сие творение. Где-то после 1900 года картина была продана месье Х.К. Хайнцу из Питтсбурга и принесла художнику довольно большие деньги. Очень часто подобный успех превращается в своего рода страховой полис, приносящий с этого момента дивиденды и гарантирующий будущие заказы, но мыльный пузырь Джона Малвани лопнул. Он был вынужден снизойти до написания портретов вследствие чего сильно запил - или же наоборот - и 22 мая 1906 года прыгнул в Ист-Ривер. Нью-йоркская “Times” сообщила, что он превратился в “оборванного отщепенца, неуверенного ни в том, что ночью ему будет где переночевать, ни в том, что днем он сможет что-нибудь поесть”.

Хотя Беккер начал вместе с Кэссилли Эдамсом, завершенное произведение большей частью принадлежит ему. Оригинал и литография Беккера, оба наделяют Кастера мечом, но на картине Эдамса генерал использует его, делая выпады, тогда как на версии Беккера он занимает положение в мертвой точке и управляется им как цепом. Беккер убрал два напыщенных боковых холста, обрамлявших картину наподобие средневекового триптиха: один представлял Кастера ребенком, изображающим из себя солдата, и был озаглавлен “Грядущие события уже отбрасывают свои тени ”. Другой, на котором он изображен умирающим в безликой прерии, в то время как на западе садится похожее на тыкву солнце, был озаглавлен чрезвычайно выразительно: “Почитаемый даже своими дикими врагами”.

Эти два холста исчезли и были утрачены на Бог знает сколько лет до той поры, пока Пионерское историческое общество Аризоны совместно с Mountain Oyster Club не устроило выставку салунного искусства старых времен. Естественно, в нее была включена беккеровская литография, и газетная заметка описала утерянные холсты Эдама. Эта появившаяся в газете информация заставила сотрудников исторического общества вспомнить о паре осыпающихся побуревших холстин в музейном подвале: На одной был изображен играющий в солдата мальчуган, на другой - умирающий в прерии человек. О, чудо!

Последующее детективное расследование выявило, каким образом эти холсты попали в Аризону. Первоначально триптих висел в сент-луисском салуне на углу Восьмой и Олив-Стрит, разорившемся в 1890 году, и одним из тех, кто покидал салун с чемоданом в руках, был Анхейзер-Буш[295]. Большое полотно Эдама являлось одной из основных ценностей, и Анхейзер-Буш прихватил его, но в припадке щедрости мистер Буш подарил работу Седьмой Кавалерии. Из-за начавшейся испано-американской войны в 1898 году полк был перемещен из Форта Райли в Кэмп-Грант, Аризона, и вскоре после этого триптих разделили, никто не знает почему. Центральная часть - написанная на откидном полотнище палатки - объявилась на чердаке склада Форта Блисс, Техас, в 1925 году. Затем она исчезла, словно по волшебству объявившись вновь девять лет спустя в Кэмп-Гранте, к тому времени покинутом. Полотно вернули в Форт Блисс, где оно висело в офицерском клубе пока не было уничтожено пожаром 13 июня 1946 года.

Боковые холсты были обнаружены Карлом С. Ганг’лом, сторожем в Кэмп-Гранте. Мистер Ганг’л хранил их на своем ранчо до 1944 года а затем передал Аризонским пионерам. Ни члены общества, ни кто-либо еще не знал, что представляют из себя эти холсты, и подвал показался самым подходящим местом для их хранения. Там они и оставались вплоть до той выставки салунного искусства, проходившей в 1967 году в Туксоне.

Устранение этих сентиментальных боковых полотен было самым решительным изменением, внесенным Беккером, но кроме того он реорганизовал ландшафт, заменив массивный холм Эдамса на довольно точный вид Литтл Бигхорна.

Что касается индейцев, тут Беккер был менее точен. Трудно предположить, что у него было в мыслях. Очевидно, он не знал этот народ. Несколько из его воинов одеты как Апачи, и один или двое, похожие на Ацтеков, вооружены Зулусскими щитами. На переднем плане, однако, было ли это технически грамотно или нет, но Беккер преподнес абсолютно ужасающий урок по искусству скальпирования - яростный черный воин с ножом в зубах стоит на коленях на спине кавалериста, обдирая тому макушку, черты англосакского лица исказились и стали походить на восточные.

Лейтенант Варнум видел эту литографию и посетовал, что там слишком много боевых головных уборов. Также он сказал, что ни на ком не было перчаток в тот жаркий день - 25 июня они лежали в седельных сумках. Однако Варнум не подверг критике сцену скальпирования, что намекает на то, что взгляд Беккера на эту ужасную процедуру должен соответствовать действительности.

Форт Райли, Канзас, был первым домом полка, так что копия этой ужасной и знаменитой литографии была подарена губернатору Эдмунду Моррилу, который передал ее Историческому обществу штата Канзас. Под картиной появилось имя пивовара, но это не обеспокоило канзасских историков. Они выставили Кастера и Ацтеков на всеобщее обозрение.

Утром 9 января 1904 года она проникла в здание законодательного органа штата с выпускаемым для лесорубов топором под плащом. На лифте она поднялась на пятый этаж, нависла над картиной с ее пивной рекламой и исполнила свой долг. Мистер Джордж Мартин, секретарь исторического общества, встревоженный звоном бьющегося стекла, выскочил из своего кабинета и схватился с ней. Говорят, что секретарь Мартин кричал: “Таким как вы следовало бы находиться в приюте для душевнобольных!”. Затем он велел привратнику позвать полицейских.

Будучи препровождена в участок, Бланш предстала перед дежурным сержантом по имени Кенни. Он знал ее. За исключением миссис Нейшн, Бланш была наиболее известной прогибиционисткой Канзаса. В 1902 году она отхлестала плетью мэра Топики поскольку считала, что тот не проводит в жизнь закон против определенных напитков.

Регистрируя Бланш, сержант Кенни спросил ее возраст.

Она жестко отрезала: “мне больше двадцати одного”.

Сержант Кенни записал, что ей двадцать два года и предъявил обвинение в умышленной порче собственности.

Будучи взята на поруки сторонниками, она издала машинописный манифест, декларирующий, что реклама пива составляет акт измены. Сражение Кастера с Сиу не интересовало ее. “Я решила отрезать название раскольнической фирмы, не причиняя вреда остальной картине”.

Через два дня после ее освобождения из тюрьмы неизвестный вандал вновь напал на литографию Беккера. Подозревали Бланш. Женщину, похожую по описаниям на нее, видели притаившейся около здания.

19 января она предстала перед судьей Заком Хейзеном, приостановившим приговор по той причине, что она уже несколько раз отбывала срок за подобные проступки, каковое наказание оказалось не в силах изменить ее поведение, и дополнительное наказание было бы чрезмерным. Некие доведенные до белого каления власти, возможно по повелению секретаря Мартина, выдвинули против нее обвинение в умопомешательстве, но WCTU[297] отстоял ее. Бланш отпустили под честное слово с условием, что она исправится. Это обещание она дала неохотно.

Всегда трудно выполнять свои обещания, и всего через несколько месяцев Бланш разнесла окно аптеки в Уичите, очевидно ее раздражали некоторые из товаров. Поэтому ее вернули в Топику как нарушившую свое честное слово, и, согласно топикской “Capital”: “Ей была предоставлена ее прежняя камера в окружной тюрьме”.

Ее второе нападение на литографию было более успешным, нежели первое. Несмотря на провозглашенное ею отсутствие вражды к картине как к таковой, она откромсала большой клиновидный кусок, на котором был изображен генерал в замшевой куртке с бахромой. Анхейзер-Буш предложил заменить оттиск - предложение, весьма невежливо отклоненное секретарем Мартином, с которого было довольно. Некоторое время спустя общество все же приняло новый оттиск, но его члены были столь запуганы, что, прежде чем выставить эту копию, они вымарали имя пивовара.

Нигде не отмечено, что затем сталось с вооруженной топором канзасской женщиной № 2.

Несмотря на его имя и общее мнение, что он был наполовину индейцем, вряд ли можно было быть более немцем, чем Лось Эбер. Утверждалось, что его мать была Сиу по имени Маленькая Лосиха, которая видела сражение, вступила в труппу Баффало Билла и отправилась с ней в европейское турне, где повстречалась с Фридрихом Вильгельмом Эбером - хотя в действительности ее девичье имя было Эйзель. Отец Лося Эбера был виноторговцем из Хаардта, где 18 апреля 1892 года и родился художник. Неизвестно, когда молодой Вильгельм Эмиль сменил свое двойное тевтонское имя на Лося, возможно чтобы поддержать фантазию об индейской крови, но его душа

оставалась немецкой. Вскоре после того как он нарисовал генерала Кастера, Лось стал нацистом и посвятил себя “Deutschland uber Alles”[298], и совершенное арийское дитя - тот маленький блондинистый инкуб[299] - было вскормлено его шовинистическими плакатами. Можно обвинять его в расизме, по принуждению или искренне, но с художественной точки зрения Эбер проделал на Литтл Бигхорне работу, заслуживающую уважения. Капитан Эдвард Луси, служивший три года в Седьмой Кавалерии, а затем ставший первым директором мемориала, считал эберовскую “Letzte Schlacht”[300] одной из наиболее достоверных картин.

Панорама Эдгара Паксона, шесть футов на десять, работа над которой продолжалась двадцать лет, и содержащая столько краски, что весит полтонны, должно быть является наиболее научно обоснованной. Паксон был знатоком языка жестов, владел несколькими индейскими диалектами, и ряд выживших воинов водил его по полю битвы. Желчь, Две Луны, Горб, Вороний Король, Белый Бык и Неистовая Лошадь, все они позировали ему, если верить его внуку. Удивляет то, что Неистовая Лошадь согласился позировать жиописцу, принимая во внимание настойчивый отказ вождя фотографироваться – впрочем, тут есть разница. Так или иначе, Паксон подошел к предмету с таким усердием, что его можно было бы назвать одержимым. Он работал также усердно, как и великие мастера, и пристальный осмотр его шедевра открывает дотошную руку наряду со знанием анатомии и ни малейшим понятием о том, как люди встречают свой смертный час.

Индейские художники создают впечатление эмоционально беспристрастных.

На пиктографии какого-то неизвестного Сиу или Шайена, художник взирает на битву с заоблачных высот, и его толпящиеся воины напоминают суетящихся муравьев. Здесь нет индивидуальностей. При взгляде из поднебесья один человек, независимо от цвета кожи, не мог быть более важен, чем любой другой.

Другой отметил обширное пространство за пределами битвы. Он изобразил обе схватки –

Сражение на Литтл Бигхорн, рисунок Красного Коня

 

Рино и Бентин, пойманные в ловушку, Кастер в капкане вдали от них - но нарисовал и реку с прилегающими к ней лощинами, палатки, огромное окружающее пространство, пустое и белое, будто снег покрыл землю. Художник не воспринимал красок. Ни пятнышка крови. Ни ярких перьев. Ни голубых мундиров.

Вождь Красный Конь заполнил пиктограммами сорок один бумажный лист. Он изобразил войска Рино в строю, у каждого свисает сабля - согласно логике белого человека это должно означать, что версия Красного Коня вымышлена. Никто из этих вашичу не выглядит злым или страдающим. По крайней мере, эти чувства отображены не так, какими их привыкли видеть на портретах белые люди. Солдаты выглядят заинтересованными, возможно удивленными, отчего они утыканы стрелами или почему у них отрезаны ступни ног. Повсюду разбросаны части людских тел. Бородатые головы. Отрезанная рука возле шляпы. Большинство обнаженных, расчлененных тел извергают фонтаны крови и имеют жирные черные отметины, обозначающие разрезы, хотя отрезанные головы часто улыбаются. Это взгляд на события, который не мог быть выражен англо-европейцами. Академически обученные белые художники часто изображают войска Кастера изрубленными, с вышибленными мозгами и оскальпированными, но эти картины буквально иллюстрируют чувства, испытываемые умирающими людьми: недоверие, испуг, ярость, страдание, отчаяние. Они ощущают боль поражения. Никогда жертва не улыбается.

ДеКост Смит, работавший в однокомнатной студии в агентстве Стэндинг-Рок, вероятно постиг туземную точку зрения настолько глубоко, насколько это мог белый человек. Он говорит, что индеец северных равнин менее склонен рисовать предметы таковыми, какими они видимы глазу, чем такими, какими - как он знает - они должны быть. Это, возможно, объясняет несуществующие сабли изображенные Красным Конем. Вашичу иногда были вооружены саблями, знали индейцы, как, впрочем, и все это знали - что было, то было.

В ранние дни, прежде чем им представился случай изучить картины Кэтлина, Бодмера и прочих белых живописцев, индейские художники, изображавшие человека верхом на коне, рисовали обе ноги, будто всадник сидел в женском седле. Конечно, это выглядело неправильно, но, в конце концов, у человека ведь две ноги. Почти такая же точка зрения заставляла индейца возражать против позирования в профиль, что лишало его одного глаза, и могла даже являться причиной его нелюбви к европейскому стилю распределения светотени, который игнорировал очевидные детали, несмотря на тот факт, что они существуют. Смит жалуется на то, что очень часто упорное стремление позирующего повернуться к нему в анфас препятствовало ему изобразить индейское лицо в три четверти.

Ружейный выстрел изображался расходящимися от ствола веерообразными линиями, точно также как и европейские художники пытались изобразить выстрел, за тем исключением, что этот символ мог появиться и в отсутствие самого ружья - указывая на то, что выстрел мог быть произведен в определенное время или в определенном месте. Сходным образом, хотя его владелец мог находиться на некотором удалении, палица, или лук, или хлыст могли быть изображены в контакте с противником, означая тем самым, что это оружие однажды поразило врага.

Индейцы не владели понятием перспективы и почти никогда не пытались изображать предметы в ракурсе. В следе конских копыт, уходящих из поля зрения, самый дальний отпечаток был таким же большим, как и ближайший по очень простой причине - близко ли лошадь от вас, или далеко, но отпечатки копыт всегда будут одного и того же размера.

Следствием подобной логики является то, что для глаз вашичу индейские рисунки и картины выглядят почти как газетные комиксы, с тем существенным отличием, что индейские художники не преследовали пустяковых целей. Подобно истинным художникам всех времен и народов, индеец остается очень внимательным и заинтересованным тем, что он изображает. И мы должны быть благодарны, замечает мистер Смит, тому “что он не использует “бац”, “бам” и “ах” и не рисует вокруг головы жертвы звездочки и восклицательные знаки, чтобы обозначить силу удара”.

 

_______________________________________________________________________________________

 

 

_______________________________________________________________________________________

 

 

Календарь Сиу, или Счет зим[301], обозначает 1876-ой как Пехин Ханска ктепи - год, когда они убили Длинноволосого.

Когда в конце девятнадцатого века полковник Ричард Додж писал свои труды, он полагал, что существует лишь один календарь, начинающийся с первым снегопадом 1799-1800 года: расширяющаяся спираль из символов, обозначающих примечательные события каждого последующего года.

 

1: Тридцать Сиу убиты Кроу.

2: Сиу страдали от оспы.

3: Сиу украли множество лошадей с подковами - впервые они видели таких.

4: Сиу украли у Кроу несколько “покрытых шерстью лошадей”.

5: Сиу провели великий “танец трубки” а затем отправились на войну.

6: Восемь Сиу убиты Кроу.

7: Сиу убил Арикару, когда тот охотился на орла.

 

Стычки. Конокрады. Всевозможные болезни. Сиу, убивший Ри, был сам убит Арикарами. Так это шло, довольно монотонно, завершившись в 1870 году.

В 1877 году Додж узнал, что Смитсоновский институт издал брошюру, содержащую Счет Зим с комментариями. Он добыл один экземпляр, ожидая что-то новенькое, и был раздражен, обнаружив тот же самый календарь. Позже полковник прослышал, что некий вождь Сиу дал американскому доктору разрешение сделать копию какого-то Счета Зим, и написал этому врачу, который прислал ему одну копию. Все тот же старый календарь. Несколько раз Додж слышал о Счетах Зим, и каждый раз добывал их. Всякий раз это было тем же самым. Он пришел к выводу, что этот календарь, должно быть, уникален: “... единичная попытка создания календаря, сделанная когда-либо индейцами Степей”. Додж добавляет, немного сардонически, что, вероятно, так оно и есть, поскольку ни один из встреченных им индейцев не имел ни малейшего о том представления. Ни разу ему не довелось повстречать индейца, который смог бы истолковать хоть один значок. В самом деле, никто из них никогда даже и не слышал о его календаре и, похоже, не мог даже уловить саму суть, несмотря на подробные объяснения. Поэтому Додж решил, что для нескольких личностей, рисовавших эту спираль и хранивших ее, картинки должны были иметь определенный смысл, но для прочих индейцев Счет Зим был просто собранием бессмысленных знаков.

Это трудно понять. Индейцы, с которыми он разговаривал, могли притворяться неосведомленными, однако существовали другие календари, их можно было истолковать, и довольно

 

Предыдущая891011121314151617181920212223Следующая

---

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:

©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.