Прощание – Либби и генерал, Литтл Херт 18 мая 1876 г. 3 глава

То, что Великий Отец в Вашингтоне намеревался уничтожить традиционный образ жизни индейцев, судя по всему ясно осознавалось этими дикими Сиу и Шайенами. Это было причиной, по которой они собирались оказать сопротивление. Они будут сопротивляться с крайней ожесточенностью. “Индейские скауты Кастера могли ощутить все это в прерийном ветерке”, писал историк Джон Грей, “но они были бессильны передать свои ощущения нечутким и временами надменным белым солдатам”.

Теперь, на уходящем вниз склоне, в соответствии с приказами Кастера Седьмая разделилась на четыре части.

Скауты Ри и Кроу, шедшие впереди наступающих войск, обнаружили украшенное пиктограммами типи. Они остановились, чтобы обследовать его.

Внутри этой палатки на возвышении лежало тело Санс-Арка по имени Старая Медведица, которому во время сражения с Круком пуля пробила бедра. Его живым вынесли с поля боя, но когда стало похоже на то, что он умирает, уложили в типи и оставили в покое. Он прожил еще несколько дней, опекаемый женой и родственниками. За день до того, как скауты Кастера обнаружили эту палатку, двое мужчин - родственников Старой Медведицы - убили барсука, выпотрошили его и дали крови застыть в брюшной полости, пока она не образовала кроваво-красное зеркало, которое могло отразить образ раненого человека. Хассрик процитировал вождя Арнольда Железную Раковину, описавшего этот способ ворожбы: “Если он видел себя таким, каков он есть, то знал, что умрет молодым. Но если он видит себя стариком с убеленными волосами, то кричит: ‘Хай, хай’, благодаря духов. Теперь он знает, что может рискнуть и совершить множество подвигов, будет жить долго и умрет, опираясь на палку”.

Жена и родные Старой Медведицы заметили, что увиденное им привело его в уныние.

Ночью он умер. Его одели в замшу, раскрасили лицо красной краской и положили на подмостки. Вдова изрезала свои ноги и отрезала косы. Оставив у тела мясо и суп и разукрасив внешнюю сторону палатки священными символами, семья умершего погрузила свои пожитки на травуа и отправилась дальше вниз по ручью.

Скаут Ри по имени Красный Медведь рассказывал, что когда он подошел к этой палатке, то увидел, как другие скауты хлещут ее своими плетьми, поэтому он сделал то же самое. Скаут Красное Перо зашел внутрь, выпил суп и съел какое-то количество мяса.

Ри все еще были в этой палатке, когда прибыл Кастер. Генерал сильно осерчал. Он высказался, по большей части на языке жестов: “Я велел вам мчаться вперед и не останавливаться по пустякам. Вы не подчинились мне… Если кто-то из вас трусит, я заберу у него оружие и сделаю из него женщину”. Один из скаутов начал дерзить. Он сказал Кастеру, что если генерал поступит так же со всеми своими перепуганными солдатами, то это займет много времени. Остальные скауты рассмеялись. Затем они сообщили Кастеру, что жаждут сражения.

Бентин, следуя приказу, потрусил налево с ротами “D”, “H” и “K”. Последней, кого он видел из батальона Кастера, была рота лейтенанта Алгернона Смита на серых лошадях, уходившая быстрым галопом.

В 1879 году на следственной комиссии по делу Рино Бентин показал, что он не думает, что у Кастера был хоть какой-то план. Бентин сообщил, что получил приказ идти “в долину и охотиться до бесконечности”. Его послали найти индейцев, напасть на них, если они существуют, и дать Кастеру знать. Если индейцы не будут обнаружены в первой долине, ему следовало отправиться в следующую, в следующую и так далее. Бентин сказал, что таким образом он мог доехать до Форта Бентон. А если бы его трем ротам не повезло, и они наткнулись бы на крупные силы индейцев, то их бы уничтожили. “Я считал, что это довольно бессодержательный приказ...”. Он проскакал десять или пятнадцать миль в юго-западном направлении: на холмы, с холмов, на холмы - “лошади быстро выбились из сил” - но, в конце концов, сказал себе, что индейцы слишком умны, чтобы пробиваться через столь пересеченную местность, и настало время поворачивать обратно. Поэтому Бентин отдал команду “Право плечо!” и повернул в сторону долины.

Рино говорил почти то же самое: “Не было плана, доведенного до нас; если он и существует, ни один из подчиненных командиров не знал о нем... Я не думаю, что был какой-то план”.

Логика Кастера непостижима. Один военный аналитик сказал, что Кастер, похоже, принимал решения в зависимости от походки своего жеребца. Крайне редко генерал обсуждал что-либо с подчиненными; он предпочитал отдавать приказы.

Почему он считал, что с одним полком способен совершить то, что было трудной задачей для целой армии - почему он думал, что сможет, несмотря на трудности, добиться своего, является головоломкой, которая завораживает всех, изучающих эту кампанию. Он выслушал осведомленных скаутов, и мог прочитать все по их лицам. Кровавый Нож не сомневался, что для них это будет концом пути. Мич Боуэр, также, прояснил ситуацию. Может быть, генерал полагал, что никакого плана просто не нужно – ведь с ним была “удача Кастера”. Кастер был известен публике и своим офицерам как удачливый человек. Он сам упоминал об этом, и не просто в шутку. Во время Гражданской войны под ним было убито несколько лошадей, а сам он ни разу не был задет. Пули услужливо пролетали мимо него. Всегда, казалось, он находился в нужном месте и в нужное время, чтобы быть отмеченным начальством. Конечно, Боги должны были взирать на него с одобрением. Если не так, то каким образом он смог с такой легкостью вознестись до таких высот?

Теодор Дэвис не очень хорошо знал Кастера, но во время экспедиции Хэнкока ему довелось увидеть достаточно для того, чтобы осознать фатальный недостаток генерала: “Наделенный природной уверенностью в себе, которой никогда не пользовался просто для хвастовства, и убежденный в том, что будущее без сомнений станет продолжением успешного прошлого, своей удаче – своему ангелу-хранителю - Кастер доверил все слишком слепо…”.

Неистовая Лошадь называл это как-то еще. Он привязывал на голову чучело ястреба с красной спиной, носил магические камешки, рисовал градины на своей груди и посыпал пылью своего пони, но все это было тем же самым. Удачей. Магией. Их высиживали в одном и том же гнезде, этих двоих.

Итак, сопутствуемый Леди Удачей, Кастер наступал. В худшем случае, побежденный этим скоплением оперенных дикарей он лишится жизни, как и все те, кто следует за ним. Менее неприятным сценарием была неудача, сопровождаемая унизительной необходимостью обороняться до подхода Терри и Гиббона. Но третий вариант должен был затмить собой такие мрачные думы. Этот третий вариант предусматривал победу его полка над самой опасной ордой индейцев, когда-либо собиравшейся на американском континенте. И если таковое произойдет, тогда он - Джордж Армстронг Кастер - триумфально проедет по улицам Вашингтона подобно тому, как Александр проехал по Персеполю[226].

Два или три десятилетия спустя после этого решительного марша Тедди Рузвельт[227] выразил убежденность всех beau sabreurs[228] - свою, Кастера и прочих – противостоящих непреодолимой силе: “Гораздо лучше бросить вызов всемогущим силам... чем находиться в одной категории с теми жалкими душонками, не испытывающими ни сильной радости, ни сильных страданий, потому что они живут в серых сумерках, не знающих ни побед, ни поражений”. Принимая во внимание давнишний характер старого Железной Задницы, это должно быть тем, что думал он сам.

Сразу после того, как его полк покинул Йеллоустон, Кастер казался менее самонадеянным, чем обычно; но затем, как заметил один из избежавших смерти людей, к нему вернулась его кипучая энергия. Он думал лишь о том, как настичь индейцев и ударить по ним. Индейцам придется броситься прочь, подобно перепуганным перепелкам. Они будут вынуждены побросать свои бизоньи накидки, растерять свои роговые ложки и перевернуть вверх дном свои котлы в отчаянной попытке спастись.

Последний раз генерала видели живым вскоре после того, как Кастер повернул к восточным холмам. Рассказывали, правда, две-три другие истории, но они спорны. Люди Рино в долине видели его размахивающим шляпой, возможно чтобы подбодрить их. Затем он пришпорил коня и исчез из виду.

Это популярное мнение, одна из любимых легенд Литтл Бигхорна. Может быть, так и было. Проблема в том, что Кастер тогда находился на значительном удалении от войск Рино. Сегодня если кто-либо стоит там, где, как говорили, стоял, размахивая шляпой, Кастер - если кто-нибудь стоит там, глядя на долину, несложно разглядеть скот, людей и более мелкие создания, если смотреть вниз под острым углом. Но долина широка, а сто лет назад река петляла западнее, чем в наши дни. Люди же Рино находились за рекой. С такого расстояния человек с нормальным зрением мог различить всадника на холме. Определить, кто это - может быть. Человека можно узнать задолго до того, как он приблизится настолько, что можно будет разглядеть его черты - по тому, как он стоит, движется или же по другим признакам, слишком неуловимым, чтобы их передать словами. Так что, вероятно люди Рино и видели Кастера, хотя этот возбужденный человек мог быть и Мич Боуэр. Скаут Кроу, Кудрявый, интервьюируемый вновь и вновь, в 1908 году рассказал Уолтеру Кэмпу, что он и Боуэр смотрели виз с холмов на команду Рино, сражающуюся в долине, и Два Тела Боуэр начал кричать и махать шляпой.

Последним вашичу, слышавшим голос Кастера, был горнист - итальянский эмигрант Джованни Мартини, умерший в Бруклине в 1922 году. Мартини - его называли Джордж Мартин - недавно прибыл в Штаты и неважно говорил по-английски. Вероятно, он завербовался в армию, поскольку после паники 1873 года[229] трудно было найти другую работу, и имелся выбор: голодать, стоять в очереди за супом или же посетить рекрутский пункт. Когда-то, еще мальчишкой, он был барабанщиком у Гарибальди, так что перспектива армейской жизни в Америке вероятно не казалась ему такой уж страшной. Что бы ни явилось тому причиной, лето 76-го застало его одетым в голубой мундир в центре Монтаны. Мартини числился в роте “Н” капитана Бентина, но в тот роковой день его отрядили к Кастеру в качестве ординарца.

Мартини говорил, что батальон Кастера минут на десять задержался на хребте, пока офицеры изучали селение в полевые бинокли.

Эти племена расположились лагерем в шесть кругов, каждый из которых был обращен входом к востоку. Позже некоторые индейцы утверждали, что там были семь или восемь кругов, что включало несколько палаток Ассинибойнов, Брюле и Санти; но обычно считалось, что лагерь состоял из шести самоуправляющихся племен. На северном конце лагеря стоял круг Шайенов. К югу от Шайенов, вдоль западного берега петляющей реки, стояли палатки Санс-Арков, Миниконжу, Оглалов, Черноногих-Сиу и Хункпапов.

Белые офицеры вряд ли могли различить нечто большее, чем просто одно гигантское, беспорядочно раскинутое селение. В полевые бинокли они видели детей и женщин, но не воинов, что было загадкой. Голубые мундиры решили, что воины, судя по всему, отправились поохотиться на бизонов - другого объяснения быть не могло. Это стало приятным сюрпризом.

Кастер сказал: “Мы спустимся, переправимся через реку и захватим селение”.

Предполагалось, что индейским охотникам по возвращении останется лишь сдаться, иначе им придется стрелять в свои собственные семьи. О чем не знал Кастер со своим штабом, так это о том, что палатки были набиты воинами, которые не ложились почти до утра, празднуя свою победу над Круком. Было много плясок - плясок скальпов по некоторым свидетельствам - хотя один Шайен назвал это “чисто молодежным событием”.

Итак, предвкушая бескровную победу, пять рот тронулись вниз с холма.

Несколькими минутами позже Мартини был отослан с запиской к капитану Бентину. Адъютант Кук нацарапал ее на бумаге, возможно потому, что офицеры не доверяли английскому языку Мартини:

Сюда. Большое селение.

Торопись. Доставь вьюки.

Кастер отослал Бентина на юг с туманными инструкциями и не мог точно знать, где тот есть в настоящий момент. Генерал не знал даже, находился ли капитан в пределах десяти миль от обоза. Поэтому странно, что записка адресована Бентину. МакДугалу поручили охрану мулов. Если Кастер хотел как можно быстрее получить эти вьюки с боеприпасами, почему он не послал за ними к МакДугалу?

Так или иначе, Мартини выполнил приказание - и это все, что он сделал. Мартини встретил Бентина, возвращавшегося после осмотра бэдлендов, и вручил ему записку. Но, отвечая на расспросы Бентина, он создал впечатление, что Кастер держит все под контролем, и пренебрег сообщить, что Рино дерется не на жизнь, а на смерть. Мартини, однако, доставил Бентину не только письменное послание, но и текст удивительнейшего высказывания. Когда Кастер, наконец, увидел селение - простирающееся, возможно, на мили - он изучил его в полевой бинокль ДеРудио, затем взмахнул шляпой и крикнул солдатам: “Ура, ребята, они в наших руках!”. Таковы были слова генерала. По крайней мере, так рассказал Бентину итальянский горнист. Мартини мог ошибиться, сбитый с толку относительно незнакомым языком. Если же Кастер и в самом деле произнес эти слова после того как увидел величайшее сосредоточение воинственных индейцев за всю историю Северной Америки, то эта фраза звучит подобно избитой остроте из старого водевиля.

Лейтенант Эдгерли свидетельствовал, что слышал, как Мартини разговаривал с ординарцем Бентина. Мартини смеялся и говорил ординарцу, что это самое огромное селение, какое он только видел, что они застали индейцев врасплох, и что Рино атакует и убивает всех. Капитан Бентин, который мог быть более чем нелюбезным, впоследствии отзывался о Мартини, как о “тупоголовом, глупом итальяшке, который был похож на кавалериста не больше, чем на короля”.

Версия Мартини о случившемся несколько иная. Он говорил, что намеревался рассказать Бентину о том, что Рино в бою, но капитан ни разу не предоставил ему такой возможности.

Показав капитану Уэйру записку от Кука, Бентин сунул ее в карман. Он должен был понимать в то время, или чуть позже, что записка может стать важной уликой. В письме к жене от 4 июля он сообщил ей об этой записке, процитировал ее и сказал: “У меня есть оригинал, но он сильно потерт, и его следует беречь”. Во время следствия по делу Рино в 1879 году Бентин предъявил ее и некоторое время спустя отдал своему приятелю из Филадельфии, который, в конце концов, продал ее коллекционеру из Нью-Джерси - впрочем, все это осталось неизвестным для публики. Почти пятьдесят лет записка считалась утерянной - испепеленной во время пожара в доме Бентина. Знаменитое послание возникло вновь, когда сокровища нью-джерсийского коллекционера были выставлены на аукцион. Один армейский полковник узнал об этом, и полоска бумаги, содержащая то тревожное послание, получила прописку в библиотеке Вест-Пойнта.

Последним человеком, покинувшим общество Кастера, был Мартини, но двое солдат из роты “С” возможно видели генерала на расстоянии уже после того, как Мартини галопом ускакал прочь с той запиской. Рядовые Питер Томпсон и Джеймс Ватсон были замечены выкарабкивающимися из лощины. Присоединившись на вершине холма к людям Рино, Томпсон объяснил, что его лошадь не могла идти наравне с другими. Он сказал, что животное было настолько изнурено, что он спешился и пошел вперед по направлению к разворачивающемуся сражению. По пути Томпсон встретил Ватсона, лошадь которого также вышла из строя. После многих опасных приключений, во время которых ими было принято решение просочиться сквозь окружение краснокожих и присоединиться к своим товарищам на Последней Позиции - приключений, в которые не верят компетентные историки - они ушли к Рино.

Годами позже Томпсон описал, каким он в последний раз видел генерала:

... был очень жаркий день, он был без куртки; его замшевые штаны заправлены в сапоги; его замшевая куртка привязана к задней луке седла; и широкополая, кремового цвета шляпа на голове, поля которой были с правой стороны подвернуты кверху и закреплены небольшим крючком с петелькой на тулье. Это давало ему возможность прицеливаться из ружья, скача верхом.

Эти двое рядовых были приписаны к уничтоженной поголовно роте Тома Кастера, и они присоединились к команде Рино, окопавшейся на вершине холма. Неясно, как далеко они ушли вместе с Кастером, и почему они повернули назад - то ли и в самом деле их лошади выбились из сил, или же им пришлась не по вкусу мысль дойти с генералом до самого конца пути.

Четверо скаутов Арикаров говорили, что на гряде к востоку от реки они видели следы, оставленные батальоном Кастера, проскакавшим по высокой траве, и наткнулись на солдата, чья лошадь ослабла. Солдат ругался, на чем стоит свет, бил лошадь кулаком по голове и пинал ее в живот. Чуть выше на гряде скауты увидели другого солдата, у которого пала лошадь, и этот солдат сообщил им на языке жестов, что он принадлежал к команде Кастера.

Ватсон и Томпсон были не единственными, кому не удалось добраться до места рандеву со смертью. Немало солдат, приписанных к батальону Кастера, каким-то образом объявилось на вершине Рино, но поскольку погибло так много офицеров и унтер-офицеров, стало невозможно выяснить, почему или когда дезертировали эти люди. Например, двадцать четыре человека из роты “F” капитана Йейтса присоединились к Рино, тогда как остальные умерли с Кастером. Это в особенности странно. Подобное положение дел не удивляло бы, если бы рота Йейтса замыкала тыл колонны, поскольку в таком случае, один за другим, люди могли бы отставать и исчезать из поля зрения. Однако представляется, что Йейтс, судя по всему, шел в авангарде. Несомненно, он не был последним. Как смогли двадцать четыре человека дезертировать из-под сени самого старого Железного Зада? А если бы они остались сражаться - наряду с остальными дезертирами - могли бы эти роты избежать гибели? Вряд ли.

Бентин критиковался некоторыми военными аналитиками за то, что он пренебрег приказом. Капитан получил записку, прочитал ее, и настолько высоко оценил, что сунул в карман. Но он не взял вьюки с боеприпасами и не устремился на помощь к Кастеру. Напротив, подойдя после своей разведывательной вылазки к театру военных действий, он увидел деморализованных людей Рино, пытающихся организовать оборону на холме, и предпочел присоединиться к ним. Это решение обрекло Кастера на смерть. Из этого следует, что Бентин должен быть осужден. Однако если бы он попытался выполнить приказ, то, скорее всего, три его роты были бы по пути искромсаны на куски. Затем наверняка рухнул бы ослабленный батальон Рино, и генералу Терри по прибытии оставалось бы лишь пересчитать мертвецов Седьмой Кавалерии.

Бентин объяснил на Следственной комиссии 1879 года, почему он сделал то, что сделал, и его аргументация абсолютно ясна из последующих замечаний. Бентин считал, что подчиниться приказу было равносильно самоубийству. “Мы были у их очагов и домов”, - сказал он, говоря о Сиу: “их магия действовала неплохо, и они сражались за все то, что милостивый Господь дает всем, и ради чего стоит драться”.

Была сделана попытка достичь Кастера, хотя никто точно не знал, где он находится. Капитан Уэйр, взбешенный и возмущенный робостью Рино, без разрешения покинул убежище на вершине и, сопровождаемый ординарцем, поскакал вперед на холмы, чтобы посмотреть, можно ли хоть что-то увидеть. Принимая во внимание то, что эти двое людей должны были находиться в поле зрения сотен Сиу, поразительно, что их не отрезали и не перебили как овец.

Лейтенант Уэйра, Эдгерли, решил, что капитан получил на это разрешение Рино, так что он приказал целой роте седлать лошадей. Они также оставили редут на холме.

Примерно через десять минут за ротой Уэйра последовал Бентин во главе трех рот. Беспорядочно подтянулись другие подразделения - очевидно потому, что Рино полностью утерял контроль. Никто точно не знал, что делать. Предполагалось, что старшим командиром является Рино, но Уэйр проигнорировал его, а Бентин - хотя формально и был подчиненным - фактически принял командование.

Сторонники Рино утверждают, что майор не отдал приказа выдвигаться на соединение с Кастером, поскольку это означало, что придется бросить раненых. Касательно этого профессор Стюарт комментирует, что проблема раненых людей была единственной, из-за которой нельзя было принять ни одного адекватного решения. В цивилизованной войне (явно противоречивое понятие) раненых солдат можно было оставить в полевом госпитале, который мог быть захвачен противником; но в условиях войны с индейцами это стало бы смертным приговором. Индеец считал, что сражение не окончено до тех пор, пока он или его враг не падет мертвым. Концепция белого человека о милосердии поражала индейца не только своей необычностью - для краснокожего это было проявлением трусости. Так что наличие нескольких раненых или больных могло замедлить или парализовать движение целой части.

Доказывали, что Рино мог защитить этих раненых, оставив с ними роту капитана МакДугала, охранявшую обоз. Подобный маневр, конечно, разделил бы и без того уже раздробленный полк.

Заботился ли Рино главным образом о собственном скальпе? Ночью двадцать пятого, когда казалось, что индейцы отбиты, хотя бы временно, он предложил бежать с холма. Согласно Годфри, когда Рино спросили о раненых, майор ответил, что их придется оставить. “Тогда Бентин сказал ему, что не сделает этого...”.

Ученые, склонные считать, что с Рино обошлись несправедливо, торопятся оспорить утверждение Годфри. Они подозревают, что Годфри мог выдумать это противостояние двух старших офицеров. Фред Дастин писал: “Я не могу понять, ПОЧЕМУофицер, занимающий такое положение[230], выдает подобную историю, если только не под воздействием старческого маразма”.

Годфри не выдумал эту историю. 6 января 1892 года Бентин писал бывшему рядовому Теодору Голдину: “Я полагаю, Годфри сообщит в своей статье, что той ночью 25-го Рино предлагал оставить раненых и “смыться” с теми, кто мог ехать верхом; что ж, он так и предложил, мне, но я пресек этот план в зародыше”.

Говорил ли Бентин правду? Не придумал ли он сам этот диалог? Никто даже и не узнает?

Почему Рино топтался на месте? Никто не знает.

Все это начинает смахивать на экзистенциальное кино.

Что просачивается через эти злобные обвинения и контробвинения, так это то, что Рино не был каким-то уж необычным типом офицера: послушный, довольно храбрый, достаточно компетентный, если начальство говорило ему, что надо делать. Предоставленный самому себе, вынужденный решать некие-то непредвиденные задачи, он не мог ничего предпринять.

Так или иначе, после того как Бентин направился на север, все остальные беспорядочно потянулись за ним, некоторые пешком, неся раненых приятелей на лошадиных попонах - спешенные кавалеристы, пошатываясь бредущие вдоль по хребту с раненым товарищем между ними.

Точно не ясно, как далеко на север продвинулись выжившие из этих семи рот - частично из-за того, что они распались на толпу перепуганных, обозленных, колеблющихся, сбитых с толку людей, судорожно держащихся вместе благодаря воспоминанию о том, кем они были или же предполагали быть, и пониманием того, что если они разбредутся в разные стороны, то будут искрошены как сырая печенка. Они продвинулись вперед - кое-кто продвинулся - более чем на милю, что открыло им ужасающий вид на долину, бурлящую Сиу и Шайенами. Солдаты могли видеть облако дыма и пыли примерно в трех милях к северу на хребте, где к этому времени Кастер, как и все, кто был с ним, почти наверняка уже лежали мертвыми. Стрельба, которую могли слышать солдаты Бентина, вероятно велась возбужденными воинами, мальчишками и стариками, палившими по трупам вашичу.

Много лет спустя рядовой Эдвард Пигфорд из роты “М” капитана Френча говорил, что он с двумя другими солдатами добрались до холма, с которого они на самом деле видели последнюю позицию. Солдаты, бывшие с ним, погибли, сказал Пигфорд, а самого его ранило. Его истории, как и другим того же жанра, мало кто верит.

Лейтенант Эдгерли спешился, а когда он попытался вновь сесть верхом, его лошадь начала шарахаться из стороны в сторону - наверное, из-за пуль, шлепающих по земле. Уолтер Кэмп, бравший у Эдгерли интервью, говорил, что индейцы подобрались к лейтенанту на расстояние в пятнадцать футов. Пятнадцать футов! Физически развитый человек может перепрыгнуть это расстояние в один прыжок. Даже делая скидку на преувеличение - скажем двадцать, тридцать, пятьдесят футов - это кажется невероятным. Его ординарец удерживал нервное животное, пока Эдгерли пытался усесться на того. Ординарец улыбался. Эдгерли заметил улыбку и позднее спросил об этом. Ординарец ответил, что не мог сдержать улыбки, настолько плохо стреляли индейцы.

Это абсурдно. Индейцы вопят и прыгают вокруг, безуспешно пытаясь убить лейтенанта, а его ординарец находит это забавным.

Что ж, Эдгерли и его смущенный помощник спаслись, не будучи задетыми, и, отступая с этой рискованной позиции, они миновали Винсента Чарли, ветеринара роты “D”. Ему прострелили бедра. “Он обернулся ко мне, и я сказал ему, чтобы он забрался в яму, а я сформирую отряд, вернусь и спасу его”.

Эдгерли сообщил капитану Уэйру об этом раненом и о своем обещании спасти его. Уэйр ответил, что сожалеет, но им приказано отступить. Эдгерли запротестовал. Уэйр возразил, что у них нет выбора.

После сражения они нашли тело ветеринара с палкой, вбитой ему в горло.

Уэйр, похоже, был эмоционально опустошен неудачей той попытки присоединиться к Кастеру. Возможно, он чувствовал себя лично ответственным, хотя ни в коем случае это не являлось его виной. Он сделал все, что мог, превысив свои полномочия вплоть до открытого неподчинения.

Когда оставшиеся в живых члены Седьмой Кавалерии возвращались в Форт Линкольн, “Дальний Запад” пришвартовался у Форта Бафорд, в том месте, где Йеллоустон впадает в Миссури. Оттуда большинство здоровых людей отправились далее к Форту Линкольн по суше, а поскольку майор Рино остался на борту “Дальнего Запада”, командование этим сухопутным походом было возложено на капитана Уэйра. Ниже по течению у Форта Стивенсон они однажды остановились на ланч. Уэйр отправился в форт. Он не вернулся, и от него не было никаких распоряжений вплоть до раннего вечера, когда ординарец принес известие, что полк должен встать лагерем в двух милях к востоку от форта.

Той ночью, рассказывал лейтенант И.А. Гарлингтон, некоторые офицеры были приглашены в форт на ужин, они отправились туда и провели там довольно много времени. Лишь ранним утром Уэйр прервал вечеринку. Обратно он ехал в фургоне с полковым врачом и лейтенантом, упоминаемым лишь как “I”. Они ехали в полковой лагерь, но Уэйр невзлюбил этого лейтенанта, и вскоре после того, как фургон выехал из Форта Стивенсон, капитан приказал вознице остановиться, сообщив, что не желает ехать вместе с лейтенантом I. Врач возражал против подобного поведения, и смущенный лейтенант предложил пройтись до лагеря пешком, но это не спасло положение. Уэйр выкарабкался из фургона, заявив, что сам пойдет пешком. Ночь было темной, и они быстро потеряли его из виду. Спутники капитана ожидали, что он вернется в течение нескольких минут, но Уэйр не появлялся, поэтому они отправились на его поиски. Лейтенант обнаружил его в близлежащем потоке. Уэйр то ли прыгнул в него, то ли свалился, потеряв при этом шляпу, и плавал кругами. Лейтенант протянул ему руку, но Уэйр отказался принять ее, сказав, что скорее утонет, нежели примет чью-либо помощь. Лишь при появлении врача он позволил им помочь ему в этом затруднительном положении.

Следующим утром, когда полк возобновил свой марш в Форт Линкольн, Уэйр скакал во фронте - “жалкое зрелище”. Его одежда была сырой и измятой, на нем была странная шляпа с узкими полями - такая маленькая, будто она принадлежала ребенку. Ободок шляпы потерялся, и тулья приняла конусообразный вид, похожий на сахарную голову. Капитан ехал на очень красивом коне по имени Джейк, и Гарлингтон замечает, что в этой ситуации даже Джейк казался униженным внешним видом своего всадника и командующего офицера.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: