Глава двадцать третья. Двадцать три исчадия ада

— Я тебе башку проломлю!

— А-аа, не трогай меня, не трогай! Мамочка, мама!

— Да погоди же ты, стой, иди, иди сюда, на вот тебе, и еще на, получи, придурок!

— Нет, не надо, не бей меня! Аа-а-а-а!

— Мальчики не ссорьтесь, давайте лучше любить друг друга, дай-ка я тебя поцелую!

— Отстань, слюнявый! На вот и тебе тоже!

— Ой! Зачем дерешься? А впрочем мне и так тоже нравится! Шлепни меня еще разок!

В., очевидно, снилось, что несколько детей ссорятся из-за ерунды. Или нет, это не сон! Кто-то ругался и спорил прямо у дивана, на котором лежал В.! Какие еще дети, что это? В. открыл глаза и в первую минуту вообще не понял, что происходит. Комната была переполнена людьми, которые толпились здесь, как стая пингвинов, налетая друг на друга, сбивая друг друга с ног. Прямо около В.трое затеяли свару. Один из них был настроен исключительно враждебно и постоянно давал тумаков двум другим. Второй — только причитал, плакал и звал маму. По причине его беспомощности ему больше всего доставалось от забияки. Третий — то ли пытался помирить этих двоих, то ли хотел сам поучаствовать в выяснении отношений, было непонятно. Он не плакал и не задирался, но глаза его нехорошо блестели, он напоминал сильно выпившего человека.

Взглянув на других людей в этой комнате, В. увидел, что и они тоже были какими-то странными. Один царапал лицо ногтями и рвал на себе волосы, другой — стоял посреди комнаты, бесцельно глядя в одну точку, третий — постоянно чертыхался, бегая по комнате взад-вперед и расталкивая всех, кто ему попадался на пути, еще один — встал на четвереньки и так ползал под ногами у других. Тут было целое собрание престранных личностей. В. моргнул пару раз и окончательно проснулся. И тут у В. буквально волосы встали дыбом. Всякого он уже навидался, но вот такого! Эти люди в комнате — они все были В.! И трое у дивана были В., и чудак на четвереньках был В., и безумец, раздирающий свое лицо — все они были никем иным, как В. собственной персоной.

В. со страху натянул одеяло нА голову, надеясь, что все происходящее, не более чем сон, но напрасно — крики не утихали и В. не исчезали. Содрогаясь, В.выглянул из-под одеяла. Кругом царил хаос. В. беспорядочно бродили по комнате, ползали, бегали, ссорились, дрались, плакали, смеялись, стонали, выли и чего только не вытворяли. Какой-то нервный В. начал ломать стул (чудом уцелевший после погрома, учиненного В. на третий день заточения) и настоящемуВ. пришлось вскочить с кровати, отобрать у него стул и отогнать неврастеника прочь, иначе последний стул в этой комнате почил бы с миром.

С открытым ртом, в полной растерянности, В. стоял среди целой орды тех, кто, как он уже догадался, назывались невыраженцами. Хвала небесам, хоть об этом явлении В. знал достаточно, чтобы не впасть в ступор. Но его приводил в ужас не сам факт существования невыраженцев (хотя и странно было видеть некоторые стороны его личности свободно разгуливающими независимо от него самого), а их число и многообразие. Только здесь толпилось больше десяти человек. Еще двоих он приметил в прихожей. В. прошел на кухню. По пути ему встретилось еще штук пять-шесть всяческих В., и на кухне тоже было множество воплощений его самого.

Какой-то сосредоточенный В. пыхтел, пытаясь сдвинуть печку с места. «Точно как я, — сказал себе В. и тут же осекся: — Глупец, он и есть ты». Несколько В.слонялись туда-сюда бесцельно, а один задумчиво ковырял стену пальцем, время от времени пробуя на вкус то, что ему удавалось отскрести. Другой В. с горящими пьяными глазами направился прямо к В. настоящему и повис на нем, крепко обхватив его за шею руками. Распустив слюни, он попытался поцеловать В. в губы.

«Тьфу ты», — плюнул настоящий В. прямо ему в лицо и с трудом оторвал от себя то, что Джадж, наверно, назвал бы похотьным невыраженцем. Похотьной невыраженец, впрочем, ничуть не стушевался, а принялся липнуть к другому В., которого смело можно было поименовать грустьным невыраженцем. У этого в глазах застыла вся мировая скорбь. Брови его сложились домиком и уже не изменяли своего положения. «Вот ведь, боже мой, — подумал В., - неужто и у меня бывает такое лицо?» Не хотелось себе в этом признаваться, но, видимо, эту гримасу невыраженец позаимствовал именно у В. и ни у кого другого.

Тут на кухню вбежал тяжело дышащий В. Видно было, что он неимоверно раздражен. Он озирался вокруг в поисках предмета, на котором можно было бы выместить свою злость. Он кинулся было на настоящего В., но получил хорошего пинка и отлетел прямо к В., колупающему стену, который тут же был им использован в качестве боксерской груши, что впрочем нисколько не мешало пострадавшему по-прежнему колупать стену.

«Кошмар!» — В. схватился зА голову и побежал в ванную, надеясь там закрыться и хоть какое-то время не видеть этих исчадий ада. Однако, ему не суждено было уединиться. В ванне сидел, как и следовало ожидать, очередной невыраженец, который с отсутствующим видом поливал себя несуществующей водой из душа. В. хотел было вытащить слабоумного В. из ванны, но тот принялсЯ так верещать, что В. счел за благо оставить его в покое.

В. вышел из ванной в полной прострации и не знал, куда податься. Единственное, что ему оставалось — это пройти в комнату, сесть там в кресло и молча наблюдать за самым странным зрелищем, что ему когда-либо доводилось видеть. Невыраженцы неистовствовали. От нечего делать, В. принялся их считать и классифицировать. Он насчитал двух злостьных, которые немного отличались между собой по интенсивности агрессии, три штуки скорбьных (или грустьных), эти просто расхаживали с мрачными лицами, и двух похотьных, из которых один был совершенно невыносим. Еще было двое плакостных В., которые непрестанно лили слезы, и двое каких-то совершенно безумных, с такими страшно искаженными лицами, что В. боялся даже смотреть на них.

Относительно трех более-менее спокойных воплощений самого себя В.затруднялся определить, какую именно невыраженную эмоцию они олицетворяли. А один В. расхаживал таким надутым индюком, что В. ни минуты не сомневался, что имеет дело с высокомерностным невыраженцем. Еще один В. все пытался что-то отобрать у других и спрятать несуществующее добро под кроватью. В.догадался, что это был жадностьный невыраженец. Другой В. постоянно косил недобрым взглядом на остальных В. и ставил им исподтишка подножки. В.подумал, что это должен быть завистьный невыраженец. Тот В., что копошился у печки, видимо, был одержим упрямством, потому что он никак не желал с этой печкой расстаться и, невзирая ни на что, по-прежнему продолжал пыхтеть, пытаясь сдвинуть ее с места.

Невыраженцу с недобро-хитроватым лицом В. затруднялся подобрать наименование, но в конце-концов нарек его пакостьным невыраженцем, только потому, что тот находил явное удовольствие в наблюдениях за тем, как злостьные невыраженцы лупили других. Тот, что ползал на четвереньках был заклеймен каксамоуничижаюстный невыраженец. В. разглядел в углу еще одного субъекта, у которого в глазах рисовался такой живописный ужас, что В. тут же понял, что этострашнОй невыраженец. И оставался еще экземпляр в ванной комнате, которогоВ. склонялся окрестить попросту недоумком. Итого ровно двадцать два невыраженца. Эта цифра впечатляла. Если Джадж был так потрясен наличием одного своего невыраженца, то что бы он сказал о том, что у В. невыраженцев целых двадцать две штуки!

Сам В. был в совершенном смятении. Волей-неволей ему пришлось любоваться на многочисленных В., и он вдоволь насмотрелся на все свои негативные проявления. Особенно он устал от плаксивых В., которые чуть ли не лужи на полу налИли из своих слез. Эти В. представляли собой такое мокро-сопливое зрелище, что В. зарекся хоть когда-нибудь еще в своей жизни плакать. Впрочем, и остальные невыраженцы не уступали плаксивым в редкостном очаровании. Более всего были хороши те двое, из которых один уже разодрал себе в кровь лицо, а другой строил такие гримасы, что казалось у него вот-вот вылезут глаза из орбит или порвутся щеки.

Наблюдая за невыраженцами, В. обнаружил, что они представляют собой воплощение только одной определенной эмоции. Невыраженец постоянно находился в одном и том же настроении и, по-видимому, не мог его изменить. Так, похотьные были одержимы похотью, злостьные — злостью, скорбьные — скорбью и так далее. В каком-то смысле невыраженцев можно было скорее назвать «выраженцами», потому что они-то как раз всеми силами старались выразить ту эмоцию, которую олицетворяли. Их буквально распирало от переполняющего их чувства. При этом, все, что существовало вокруг них, было только объектом для излияния этого чувства. Поэтому похотьным было все равно, к кому липнуть, а злостьным было все равно, кого дубасить.

Невыраженцы были особенно отвратительны тем, что, внешне походя на людей, они тем не менее людьми в полном смысле этого слова не были. Если человека, даже поглощенного своим чувством, обычно все же можно было успокоить, то с невыраженцами на подобный трюк нечего было и рассчитывать. Они ничего не видели и не слышали, кроме того, что хотели видеть и слышать. Злостьным все время казалось, что им угрожают, похотьным — что все вокруг них также одержимы сладострастием, как и они, для плакс любое слово было только поводом лить слезы, а двое безумцев и вовсе ничего не слышали и не видели. А что уж такое там сидело в ванной, и как оно воспринимает реальность, В. боялся даже подумать.

Было неприятно осознавать, что в некоторые минуты своей жизни В. ничем не отличался от своих невыраженцев. Он, наверно, выглядел совершенно точно так же, как они. И точно так же не обращал ни на что вокруг внимания, целиком погрузившись в свои переживания.

В. долго наблюдал за своим ожившим безумием. Но вечно так продолжаться не могло. В. и сам начинал сходить с ума, наблюдая за своими невыраженцами. Но что он может поделать? Выгнать их некуда. Как же ему избавиться от них? Может быть, стоит перебить всех этих обормотов? Но вдруг после того, как он их прикончит, они не исчезнут, а будут разлагаться и смердеть? Тогда уж В. точно крышка. Двадцать два трупа — это не шутки! Но не могут же они быть и в самом деле реальными, такими же, как настоящие люди! Ведь Джадж говорил: они всего лишь засидевшиеся в печенках эмоции, а что такое эмоции? Разве они материальны? Это же смешно! Эти невыраженцы — только призраки и нечего более. Наверняка стоит дунуть — и они обратятся в дым, в ничто.

В. подошел к одному из невыраженцев, который казался самым тихим. Он безучастно смотрел в одну точку. В. взял его за руку. Никакой реакции со стороны невыраженца не последовало, но рука была такой теплой и настоящей, что В. вздрогнул. Нет, не похоже на призрака. Хотя это можно и проверить. В.подобрал один из валявшихся на полу обломков разбитого им в приступе гневного безумия стула. Обломок был острым, им вполне можно было убить человека.

В. осторожно подошел к невыраженцу сзади. Тот стоял смирно, как покорная овца. Его обнаженная шея была полностью открыта для удара, но он был так тих и беззащитен, что у В. рука на него не поднималась. Но в то же время ему не хотелось связываться с чересчур активными невыраженцами, такими как злостьные. Кто их знает, может они еще и сопротивляться начнут, как бы В.самому не пострадать. И он, вздохнув, занес руку над шеей невыраженца.

Он видел затылок, вроде бы знакомый и в то же время как будто чужой, ведь В.никогда не разглядывал свой затылок с такого ракурса. Видел раковины ушей, видел бьющуюся жилку на шее. Да что же это такое? Нет, он не может этого сделать, не может! Все это так походило на убийство настоящего человека, что В.был не в состоянии нанести удар по мягкой плоти, в которой угадывалось биение жизни. Но что же делать? У него больше нет сил выносить нескончаемый парад его наихудших пороков. Чувствуя себя последним мерзавецем и смутно догадываясь, что он делает что-то не то, В. резко обрушил обломок на шею невыраженца… и в тот же миг взвыл от боли.

Его рука в последний момент дрогнула и он нанес удар не в шею, а в плечо невыраженца. На месте удара тут же вздулось отвратительное багряное пятно с красно-синими переливами… Невыраженец почти никак не отреагировал, только чуть вздрогнул, а вот В. чуть не плакал от боли. На его настоящем теле не было ни царапинки, но сильная боль в левом плече как раз в том месте, куда В. ткнул невыраженца, не оставляла никаких сомнений, что В. по сути нанес удар самому себе. Охая и держась за плечо, В. отошел от невыраженца. Вот оно как! А что же произойдет, если В. вздумает прикончить одного из них? В. совсем не хотелось проверять эту теорию на практике…

Итак, прикончить невыраженца не получилось. Что же делать? Больше ничего в голову не приходило. «Эй вы! — громко крикнул В. — Эй вы, идите отсюда! Пошли вон, я вам говорю!» — и В. замахал на невыраженцев руками. Но ни его крики, ни какие-либо манипуляции руками не могли привлечь внимание невыраженцев, с головой погруженных в свои проблемы. «Вот ведь еще напасть!»- думал В., понимая, что все его телодвижения не возымеют никакого действия. Но тем не менее он продолжал бродить среди невыраженцев, пытаясь спровадить их сам не зная куда. Единственное, чего он достиг, это того, что два злостьных невыраженца раздражились еще больше и вдвоем напали на В. В. еле унес от них ноги.

«Да уж, проблема!» — думал В., наблюдая как один из плакостных невыраженцев упал на диван, и зашедшись в истерике, дрыгал ногами. Жадностьный невыраженец тут же подбежал и стал отбирать подушки у плачущего В., в то время как похотьной крался к дивану, что-то мыча себе под нос и облизываясь. «А что б вас!» — В. отвернулся, будучи не в силах смотреть на это безобразие. Но опять ему оставалось только молча наблюдать, ведь куда не поворачивайся, повсюду наткнешься на очередного одержимого В.

Через какое-то время В. даже привык к шуму, гаму и суете вокруг. Хотя это зрелище навевало тяжелые думы. «Неужели я сам породил все эти создания? — спрашивал себя В. — Хорошо, я согласен, злости в последнее время у меня было предостаточно. Но эти-то откуда — откуда жадность, зависть, похоть? А этот пакостник? Его хлебом не корми, дай только посмотреть, как издеваются над другими. Неужели все это я? Неужели это мои чувства? А вот эти, — В. посмотрел на безумного В., который вытащил изо рта язык и тянул его, словно пытаясь вырвать с корнем, — эти-то что означают? Может, я и вправду схожу с ума? Или уже сошел? Невозможно поверить, что мною когда-нибудь владело что-то подобное». В., не отрываясь, смотрел на безумного невыраженца силясь понять, вспомнить…

И он вспомнил. Это случилось не день и не два, а много месяцев назад, когда уВ. еще была работа. Пожалуй, минуло уже пару лет. В. тогда сидел на невыносимо скучном и невероятно занудном заседании в большом конференц-зале за огромным столом, где собралОсь около тридцати человек. Каждый из этих тридцати по очереди напыщенно излагал свое авторитетное мнение. Свою занудную речь В. уже произнес и теперь ему оставалось только слушать других, что, конечно же, не могло представлять ровно никакого интереса. Лица заседавших давно слилИсь в одно наводящее тоску мутное пятно.

В. и одной рукой подпирал щеку, и другой, и все поглядывал на часы, но время никак не хотело бежать быстрее. В. разглядывал этих лощеных господ, сидевших с такими серьезными лицами, веривших, что они заняты важным делом, и эта атмосфера скучной сверхупорядоченности в конце концов опротивела ему. Он вдруг подумал, а что будет, если он сейчас заберется на стол, скинет пиджак и прИмется корчить страшные рожи? Интересно, такое событие способно изменить выражение их лиц? Скорее всего, нет. В. уже видел, как двое дюжих охранников утаскивают его из зала, а заседание продолжается, как ни в чем не бывало. Может быть, кто-нибудь тихонько ухмыльнется в кулачок, но пожалуй, на этом весь инцидент будет исчерпан.

Вот тогда, видимо, в В. и зародился этот невыраженец, по крайней мере, похоже на то. Именно такие гримасы В. себе и представлял. А если бы он выразилто, что ему так хотелось выразить? Тогда бы невыраженца не было? Этого В. не знал, но догадывался, что он на верном пути. И тут его осенило: «Если они появились только потому, что я не выразил какие-то чувства, то, стало быть, нужно устранить причину их появления, то есть выразить наконец то, что я таил в себе. И все! Невыраженцы исчезнут, потому что им нечего уже будетневыражать!» Такое решение казалось гениальным. В. тут же принялсЯ претворять его в жизнь.

Он встал напротив безумного невыраженца и начал корчить рожи, подражая ему. Невыраженцу от этого было ни жарко, ни холодно. «Маловато чувства», — подумал В. и попытался припомнить и выразить ее как можно полнее ту жажду протеста против серой тоски, что владела им когда-то. Он вошел в раж и кривлялся под конец куда артистичнее своего невыраженца. Все было хорошо, В.и сам поверил, что полностью выразил свою немного съехавшую с катушек сторону, но на невыраженца это никак не повлияло. «Нет не то, — подумал В., - должно быть, я ошибся. Оставим пока в покое этого сомнительного невыраженца. Возьмем чего-нибудь попроще».

И В. решил заняться злостьными невыраженцами. «Уж это-то мне знакомо», — думал В., вызывая у себя чувство раздражения. Он очень старался и немало преуспел в возбуждении у самого себя безУдержного гнева, но злостьные невыраженцы по-прежнему были тут как тут, целые и невредимые. В. попробовал свои силы в выражении грусти, передразнивая плакостников, но снова безрезультатно. Единственным следствием было то, что В. выбился из сил и уже не мог вызывать у себя какие-либо чувства. Он без сил повалился в кресло. И снова ему оставалось только наблюдать.

Но сейчас уже В. смотрел на всех этих кривых и убогих созданий совершенно другими глазами. Он наконец понял, что действительно составляет с ними одно целое, и это понимание вызвало в нем некий переворот. Теперь невыраженцы уже не казались ему исчадиями ада, но скорее капризными детьми, которых не очень хорошо воспитали. В. даже почувствовал к ним нечто вроде нежности. И в какой-то момент он подумал: «Раз я не могу ничего с ними поделать, пусть остаются. Уж лучше пусть будут здесь, при мне. Мало ли кто там чего с ними сделает, еще обидит кто-нибудь».

И в тот же миг, как он это подумал, невыраженцы начали исчезать. Вернее, они не исчезали, а просачивались сквозь стены, отправляясь туда, где В. уже не мог их видеть. Сперва они вдруг как-то разом все притихли, а потом заспешили прочь, словно вспомнили о неотложных делах. Даже тот, что сидел в ванне, выбрался оттуда и с тем же отсутствующим выражением лица прислонился спиной к стене и провалился в нее, как в яму. В., затаив дыхание, следил, как невыраженцы один за другим покидают его жилище, пока не осталось ни одного из так досаждавших ему созданий.

Как ни странно, это событие не вызвало у В. особой радости, наоборот — он почувствовал нечто вроде тоски по уехавшим навсегда родственникам. В.побродил по квартире, выискивая, не осталось ли где хоть одного невыраженца, но их и след простыл. В квартире воцарилась звенящая тишина. Причем эта тишина распространилась не только на все углы и закоулки комнат, но и на самого В., который вдруг осознал, что все мысли в нем стихли. В. чувствовал одновременно и боль, словно в его душе что-то оторвалОсь и свежая рана еще саднила, и опустошение, как будто какая-то часть его самого была утрачена безвозвратно, и облегчение, точно эта часть была безнадежно больной и постоянно донимала В., пока он от нее не избавился.

В. как-то разом совершенно обессилел, будто только невыраженцы поддерживали его интерес к жизни. Теперь он так равнодушно взирал на все вокруг, что казалось — невыраженцы унесли с собой все чувства В. «Теперь я пустой, — подумал В. — Пустой и холодный. Теперь я готов», — и ледяная дрожь пробрала его. Готов? К чему готов? К чему-то страшному и неизведанному, но неминуемому. В. упал на диван, с которым уже успел сродниться, и спокойный сон пришел к нему.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: