НЕГАТИВНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ ЛИЦА

Однако это особенное внимание к лицам имеет и обратную сторону. Негативные взгляды и взаимодействия также сохраняются в памяти. Негативный взгляд может запустить биохимическую реакцию так же, как и позитивный. Неодобрительное выражение материнского лица может вызвать выброс гормона стресса, такого как кортизол, который блокирует захват нейронами эндорфинов и дофамина, а также прекращает те приятные ощущения, которые они вызывают. Такие взгляды и выражения лиц также имеют мощное воздействие на растущего ребенка. Их огромное влияние в младенчестве объясняется тем, что ребенок крайне зависим от родителя в регулировании своих состояний — как психологических, так и физиологических. Все, что угрожает этой регуляции, вызывает сильный стресс, так как подвергает риску вопрос выживания. И не важно, чем вызван этот недостаток регуляции — эмоциональной недоступностью воспитателя или его физическим отсутствием. Все, что нужно младенцу, взрослый, который эмоционально находится с ним на одной волне в достаточной степени, чтобы помочь регулировать его состояния. Наиболее полно задокументированные свидетельства губительного воздействия изоляции, я полагаю, связаны именно с тем, что ребенок эмоционально отрезан от других и не имеет возможности регулировать свои состояния. В одном исследовании в яслях дети демонстрировали, что не само по себе отсутствие матери вызывает повышение уровня гормонов стресса, таких как кортизол, а отсутствие фигуры взрослого, который был бы ответственен и внимателен к их состояниям в любой момент. Если какой-то из сотрудников яслей принимал на себя эту обязанность, уровень кортизола не повышался. Без такой фигуры ребенок находится в состоянии стресса (Деттлинг и др., 2000).

Тем не менее мозг подросшего младенца, начинающего ходить, нуждается в определенном количестве кортизола для того, чтобы завершить тот этап развития, который ему нужно пройти (Шор, 1994). Повышенный уровень кортизола облегчает рост норадреналиновых нервных отростков от спинного мозга к префронтальной коре. Этот канал доставки норадреналина помогает дальнейшему созреванию префронтальной зоны коры в возрасте от 1 до 3 лет, усиливая кровообращение в этой зоне и формируя ее связи (через гипоталамус) с парасимпатической нервной системой. Парасимпатическая система жизненно необходима подросшему младенцу, поскольку она является запрещающей системой, позволяющей ребенку прекратить делать что-то и научиться тому, что поведение может быть неприемлемым или опасным. По мере того как начинающий ходить ребенок исследует домашнее окружение, родитель теперь выдает запреты «Нет! Не делай этого!» в среднем каждые 9 минут (Шор, 1994). На ребенка это воздействует обуздывающе. Мир теперь не его личная раковина. Опасности подстерегают за каждым углом, и есть пределы его радостному изучению мира. Он открывает, что родители, которые 90 % времени в его младенчестве позитивно взаимодействовали с ним, прилагая все усилия, чтобы настроиться на его волну, теперь могут быть ужасным образом не заодно с ним. Они доносят до него это, говоря с ним строго и смотря негативно. Родители оказывают ему холодный прием. Они настоятельно отказываются от позитивного восприятия его действий и дают понять, что ему необходимо соответствовать групповым нормам или он будет социально изолирован. Для такого социального существа, как человек, подобное отношение является настоящим наказанием.

Эти неодобряющие или отрицающие взгляды вызывают резкий переход от симпатического возбуждения к парасимпатическому возбуждению, создавая эффект, испытываемый нами как стыд, — внезапное снижение кровяного давления и поверхностное дыхание. Я прекрасно помню свои чувства в семилетием возрасте, когда меня вызвали в кабинет к директору школы. Я восхищалась и любила директора школы и пришла в кабинет с позитивными ожиданиями. Но его лицо выглядело угрюмым, когда я вошла, — и что моя мама делает здесь в середине учебного дня? Она, вероятно, решила прийти к нему, выслушав мои обычные жалобы, когда предыдущим вечером она пришла пожелать мне спокойной ночи. Меня не выбрали для школьной эстафеты, хотя, как мне казалось, должны были. Я помню шок и унижение, когда меня призвали к ответу за мое недовольное нытье. Я помню, как кровь отхлынула от лица, как меня внезапно затошнило и закружилась голова, и резко потемнело в глазах. Теперь я понимаю: то, что происходило со мной, было резким снижением моего симпатического возбуждения, которое упало благодаря связи между префронтальной зоной коры и блуждающим нервом (через гипоталамус), активированной моим стыдом.

Стыд-важный параметр социализации. Но важно также, чтобы стыд проходил. Важно, чтобы организм получил «дозу» кортизола, но передозировка крайне вредна, о чем я буду писать в следующей главе. Так как ребенок продуцирует кортизол в ответ на выражение лица родителя, его вывод также зависит от изменившегося лица родителя. Маленький ребенок не может сделать этого самостоятельно, поэтому, если родитель не поможет ему в восстановлении благополучного и урегулированного состояния, он может застрять в этом состоянии возбуждения. Польза от кортизола, позволяющего затормозить эмоциональное возбуждение, будет утрачена.

ВЕРБАЛЬНАЯ ЛИЧНОСТЬ

Финальная стадия раннего эмоционального развития мозга-стадия формирования вербальной личности. Мы можем наблюдать, как средства коммуникации младенца с другими становятся все более и более сложными: начиная с прикосновений, затем переходя через доминирование визуальных образов, в возрасте между двумя и тремя годами наконец включается вербальная коммуникация. Каждый новый способ коммуникации добавляется к предыдущему, и никакие из средств не теряются. Люди обретают новые навыки, опираясь на уже имеющиеся, добавляя новые к предыдущей стадии развития, а не исключая ее.

Глазнично-лобная зона коры оформилась и хорошо «укоренилась», ее способности к управлению чувствами все растут, и теперь начинают формироваться связи между правой и левой зонами глазнично-лобного участка коры, связывая между собой выражение чувств и управление ими. Происходит сдвиг от доминирования правого полушария к развитию левого полушария головного мозга. Левое полушарие ответственно за другие, отличные от правого, способы функционирования и специализируется на речи и построении последовательностей — один сигнал за другим, поочередно, в отличие от правого полушария, которое пытается выстроить цельную картину и интуитивно ухватить все возможности. Как только происходит этот сдвиг, мозг становится более стабильным и в меньшей степени способен к изменениям. Левое полушарие создает операции более высокого уровня, опираясь на достижения правого полушария. Левое полушарие изучает созданную активностями правого организованную личность, упрочивает ее и учится доносить выражение этой личности до других.

Начинают развиваться новые ключевые зоны мозга. Сначала созревает передняя поясная извилина, окружающая миндалину и гипоталамус (см. рис. 2.1), которая задействована в уделении внимания чувствам (Ротбарт и др., 2000). Это развитие приносит лучшее осознание внутренних состояний, таких как боль или удовольствие. Вероятно, она также способствует прислушиванию к собственным чувствам, а также к чувствам других людей и участвует в формировании эмоционального возбуждения, но также может принимать участие в контроле над страданием, через переключение внимания на другие события и объекты.

Вскоре после этого начинает развиваться еще одна важная часть префронтальной коры — дорсолатеральная зона. Это то место, где происходит обдумывание наших мыслей и чувств, где мы их проигрываем. Дорсолатеральная префронтальная кора — главная часть того, что называют «рабочей памятью». Поддерживая нейроны в активном состоянии на протяжении некоторого времени, она может удерживать воспоминания и сравнивать их. Эта способность удерживать какие-то вещи в уме является ключевым аспектом нашего умения планировать, оценивать разные возможности и делать выбор. Она дает нам большую гибкость и возможность корректировать мышление в связи с текущей ситуацией. (Люди с поврежденной дорсолатеральной корой сталкиваются с проблемами в адаптации; они склонны быть косными в своем поведении и привержены своим старым идеям.) Таланты дорсолатеральной коры лежат в основном в оценивании информации, а не в прямом управлении подкорковыми эмоциональными системами, как это делает глазнично-лобная зона коры. Их задачи различны.

Второй год жизни отмечен растущей способностью в области освоения речи, которая зарождается в левом полушарии. И дорсолатеральная кора, и передняя поясная извилина, которые связаны между собой, вовлечены в процесс говорения и беглости речи. (Согласно Панксеппу, в случае повреждения передней поясной извилины потребность говорить и мотивация обсуждать чувства, например в состоянии горя, утрачивается.) По мере развития этих частей мозга слова начинают играть такую же важную роль, что и взгляды. Эмоции можно выразить словесно, так же как и с помощью прикосновения и языка тела. Это сознательное внимание к эмоциям открывает более широкий спектр возможных реакций. Вместо того чтобы полагаться на автоматические привычки и ожидания, порожденные образами прошлого опыта, теперь появляется некоторое пространство для маневров. Способы совершения действий и способы обдумывания теперь могут быть подвергнуты проверке. Менее очевидные или более сложные решения могут быть найдены, обычно в дискуссии с другими людьми. Родители теперь могут пояснять правила жизни в социуме более развернуто: «Мы не берем чужие вещи» или «Если ты съешь рыбные палочки, то получишь свой любимый йогурт».

Эго серьезная перемена в фиксации опыта — уход от «предупреждающих образов», сформированных на основе повторяющихся ситуаций с другими людьми. Разумеется, более ранние, довербальные формы образов, основанные в основном на оценке лиц людей и языка их тела, продолжают снабжать нас информацией для формирования эмоциональных реакций. Но теперь нужно управляться и с вербальной частью ответов других людей. И качество этих ответов, этой обратной связи имеет значение. Если воспитатели хорошо понимают ребенка, они смогут распознать его текущее эмоциональное состояние и правильно его назвать. Это позволит ребенку сформировать эмоциональный словарь, который поможет правильно понять испытываемое чувство и отличать друг от друга различные внутренние состояния — например, понимать, что чувствовать себя уставшим это не то же самое, что чувствовать себя грустным. Но если воспитатели (родители) не говорят о чувствах или неверно представляют их, ребенку будет гораздо труднее выражать чувства и обсуждать их с другими людьми. И если чувства остаются неназванными, то эмоциональным возбуждением гораздо труднее управлять более осознанным, вербальным способом — таким, как, например, выговориться, когда у тебя плохое настроение. Вместо этого управление чувствами будет происходить с помощью прежних, довербальных способов, и оно — управление — не сможет быть развито за счет новых мнений и обдумывания. Это означает, что и представление ребенка о собственной личности будет оставаться достаточно недифференцированным, неструктурированным.

Самосознание также сильно зависит от еще одной части мозга — гиппокампа, развитие которого приходится на третий год жизни. В то время пока кратковременная память удерживает текущий опыт, гиппокамп действует более избирательно и удерживает те события, которые необходимо сохранить в долговременной памяти. Они затем становятся ресурсом для префронтальной коры, которая может вызвать эти определенные воспоминания в любой момент. Гиппокамп тесно связан и с передней поясной извилиной, и с дорсолатеральной корой головного мозга. Как и последняя, он является местом, где сходятся сенсорные пути, местом синтеза информации и представлений о месте и времени. Это означает, что теперь появляется способность запоминать последовательность событий, происходящих непосредственно с тобой: сначала со мной произошло вот это, а затем вот то. Появляется «до», «во время» и «после». Это позволяет ребенку создать внутреннего «персонального рассказчика» и иметь прошлое и будущее — иметь возможность выстроить повествовательный аспект личности, а не только личность, существующую в текущем моменте. Родители теперь могут говорить с ребенком о будущем: «Не унывай! Мы пойдем посмотрим на уток в парк сегодня утром чуть позже», — и они могут сослаться на прошлое: «Помнишь, как ты разделся на свадьбе дяди Боба!»

Возможно, причина, по которой мы не помним свое самое раннее младенчество, в том, что дорсолатеральная кора и ее связь с гиппокампом еще не полностью сформирована в этот период. Возможно, отдельные события в этом периоде не важны так же, как постепенное появление образцов и схем, вырастающих из шума и гвалта обычной жизни. Наиболее сильные эмоциональные воспоминания младенчества хранятся вместо этого в миндалине или, возможно, в других частях мозга, недоступных сознанию. Они формируют основу, фундамент нашей жизни. Но по мере того как мы растем, нам может быть нужна более детальная информация для принятия решений. И именно перед гиппокапом стоит задача запоминания, как, где и когда происходили значимые события — контекст и место, — и сохранения их в таком состоянии, когда возможен их сознательный вызов.

Эти полностью левополушарные формации — гиппокамп, дорсолатеральная кора и поясная извилина — вместе играют главную роль в формировании социальной личности, которая имеет свою историю и общается с другими людьми для поддержания самосознания. Удивительно, но формирование этой вербальной, имеющей историю личности само по себе является критическим для эмоциональной устойчивости во взрослой жизни. Серьезный исследователь в области теории привязанности, Мери Мейн, работала над изучением схем привязанности и разработала метод измерения надежности привязанности у взрослых. То, что она обнаружила, было достаточно неожиданно. Она обнаружила, что, когда взрослые люди говорили о своей эмоциональной жизни и важных взаимоотношениях в период взросления, не имело значения, было ли их детство «счастливым» или нет. Их текущая эмоциональная безопасность зависела в большей степени от того, могли ли они сформировать связный и согласованный рассказ о себе, о периоде своего взросления. Люди, испытывавшие эмоциональные сложности во взрослом возрасте, не могли рассказать о своих чувствах или говорили очень много, но несвязно и перескакивали с одного на другое. Например, если взрослый человек говорил, что его отношения с матерью были чудесными, но при этом не мог вспомнить ни одного приятного события, когда он был с ней, его рассказ рассматривался как внутренне непоследовательный (Отказывающий тип). С другой стороны, если взрослый не мог составить связный рассказ о своем прошлом без того, чтобы постоянно возвращаться к болезненным и сложным воспоминаниям и чувствам, его эмоциональное состояние также нельзя было назвать безопасным (Озабоченный тип) (Мейн и Голдвин, 1985). Мне не очень. ясно, играет ли история сама по себе решающую роль в создании надежного самосознания, или она является побочным продуктом внимательных взаимоотношений с другими и получения правильного отклика от них, породивших надежное представление о себе. Безусловно, когда эмоции заблокированы от сознания или вышли из-под контроля, у человека остается меньше возможностей для того, чтобы осмыслить их, используя ресурсы левого полушария.

Джини — ребенок, которого держали в изоляции, — имела относительно неразвитую префронтальную зону коры. До появления последних достижений в области магниторезонансного сканирования исследователи проводили с Джини психологические тесты. Они показали, что Джини не использует для речи левое полушарие, а также не способна решить никакие левополушарные задачи. Это и понятно, ведь она не получала никакого эмоционального отклика, кроме требования заткнуться. Однако те, кто проводил с ней много времени, отмечали, что ее правое полушарие демонстрировало удивительные коммуникативные способности. Она была способна постичь гештальт, суть ситуации каким-то необъяснимым способом. Она могла нарисовать то, что не могла сказать. Сюзан Кертисс, одна из исследователей, занимавшихся Джини, вспоминала, как Джини могла сообщить незнакомым людям о своих желаниях и потребностях, не используя ни единого слова. Джини была одержима пластиковыми предметами и замечала и страстно желала обладать всем пластиковым, что видела: «Однажды мы гуляли где-то — мне кажется, в Голливуде. Я вела себя по-идиотски, пела как оперная певица, чтобы помочь ей снять то напряжение, которое в ней всегда жило. Мы дошли до угла оживленной улицы, и загорелся красный свет светофора, мы остановились. Внезапно я услышала звук — звук, который вы всегда узнаете, — как из сумки высыпают предметы. Женщина в машине, остановившаяся на светофоре на перекрестке, высыпала все из своей сумки, выбежала из машины и отдала сумку Джини, а потом побежала обратно в машину. Пластиковую сумку. Джини при этом не сказала ни одного слова» (Раймер, 1995:95).

Эти правополушарные способности зашкаливали в случае Джини, но они присутствуют в каждом из нас наравне с вербальными левополушарными способностями. Что представляется наиболее важным для эмоционального здоровья — то, что операции левого полушария должны быть тесно связаны с информацией из правого полушария. Если эти соединения слабы или каким-либо образом нарушены, левое полушарие вполне способно закрутить историю, которая не будет иметь связи с эмоциональной реальностью. В случае недостатка информации левое полушарие просто додумывает историю, заполняя пробелы настолько, насколько может. Это может быть Отказывающий человек, описанный ранее. Как-то случилось, что левое полушарие стало доминировать, но потеряло связь с правым. С другой стороны, в случае Озабоченной женщины правое полушарие, вероятно, не смогло выстроить адекватные связи с левым полушарием, ответственным за осмысление и описание. Успех или неудача в построении этих связей могут быть связаны с тем, что происходило в значимых для ребенка взаимоотношениях в течение второго и третьего годов жизни, и тем, помогали ли взрослые — воспитатели, родители — построению этих связей, отвечая и разговаривая со своим ребенком таким образом, который помогал бы включению эмоций в высшие психические функции.

Вероятно, именно называние чувств помогает формированию связей между левым и правым полушариями. Когда слова должным образом описывают чувства, они могут быть включены в целостное представление о себе. В своей терапевтической работе Юджин Гендлин, опираясь на концепцию «фокусирования», описывает процесс того, как люди могут научиться прислушиваться к своим телесным «расплывчатым ощущениям» и адекватно выражать их словесно, связывая таким образом правополушарные «телесные ощущения» с вербальными способностями левого полушария. Гендлин считает, что это кардинальным образом отличается от категоричного и упрощенного выражения собственной «позиции» и выслушивания «позиции» другого по какому-то поводу на рациональном уровне. Он пишет, как слова, «вытекающие из чувств», становятся тем, что заставляет вас воскликнуть «Так вот о чем речь!» и осуществить «телесный сдвиг», от которого самочувствие всегда улучшается (Гендлин, 1978). Выстраивание таких связей между полушариями может быть крайне полезным, так как количество информации значительно увеличивается и она может свободно курсировать между полушариями. Сознание больше не загнано в ловушку неконтролируемого эмоционального возбуждения, а способно использовать все имеющиеся ресурсы, особенно возможности левого полушария, для регулирования чувств.

РАЗРУШИТЕЛЬНЫЙ КОРТИЗОЛ

Ночами было хуже всего. Случались ночи, когда она начинала слышать плач ребенка в три или четыре часа утра, и тогда она была бы рада любому средству, которое позволило бы ему успокоиться и отдохнуть, -успокоительное, соска с сахаром - что угодно. Во время беременности Присс прочитала кучу всего об ошибках в воспитании детей; в книгах писали о том, что эти ошибки были не только следствием того, что родители не обращали на детей никакого внимания, но и полнейшего родительского эгоизма: воспитатель или мать давали ребенку успокоительное, думая прежде всего о себе (для собственного спокойствия), не желая, чтобы ребенок их беспокоил. Доктора же сходились во мнении, что ребенок не страдает, когда плачет, страдают только взрослые, слышащие этот плач. Она полагала, что это правда. Медсестры каждый день записывали в карте Стивена, сколько часов он проплакал, но ни Слоан, ни доктор Тернер не обращали на это никакого внимания, их интересовал только график набора веса.

Мери Маккарти, «Группа», 1963

Женщины время от времени посылают сообщения, подобные этому, иногда пряча в виде историй, иногда прямо говоря от первого лица — описывая собственный опыт пребывания один на один с младенцем днями и ночами, практически без какой-либо компании других взрослых. Опыт этот часто безрадостный, о чем свидетельствует высокий уровень «послеродовой депрессии»; в среднем ее испытывает одна из десяти матерей. По их словам, «энергия вся утекла, как сквозь землю, все вокруг плоское и серое, кругом опустошение, тишина, жить не хочется… Мы можем только догадываться, как ребенок переносит это замыкание в себе, когда облака как будто застилают его солнце» (Велбурн, 1980).

В наши дни мы можем не просто догадываться. Огромное количество исследований показывают, какой опыт получают младенцы, живущие с матерями, которые находятся в депрессии или испытывают гнев потому, что не чувствуют достаточной поддержки. Отрезанные от своих обычных источников идентичности и поддержки, эти женщины находятся в стрессе.

А им нужно изыскать внутренние ресурсы для того, чтобы помочь младенцу в управлении его ранимой и тонкой нервной системой и не дать ее стрессу влиять на малыша. К сожалению, когда стресс матери настолько велик, что для нее взаимодействие с собственным ребенком превращается в сражение, способность малыша справиться со стрессом подвергается серьезной угрозе. В этой главе будут рассмотрены результаты новых исследований, в которых изучается развитие механизма реагирования на стресс в младенчестве и его влияние на эмоциональную жизнь в дальнейшем.

МОЗГ И СТРЕСС

Стресс — то слово, которое мы используем настолько часто и обычно, что оно потеряло свою силу. «Ты выводишь меня из себя, у меня стресс», — стонет подросток, наталкиваясь на малейшее несогласие со стороны родителей. Журналы предлагают опросники для замера вашего уровня стресса. Поп-культура полна историями о стрессе от экзамена, управленцах в стрессе, стрессах при переезде. Все это приводит к тому, что сама концепция стресса теряет свою значимость, становясь в глазах наблюдателя своеобразным психологическим мыльным пузырем. Несмотря на это, способ того, как мы справляемся со стрессом, лежит в основе нашего психического здоровья. Он заслуживает самого серьезного внимания, но для этого, возможно, надо в меньшей степени фокусироваться на событиях, вызывающих стресс, и лучше понять внутренние факторы, вовлеченные в управление стрессом.

По сути, управление стрессом — это экстремум функции управления эмоциями. Стресс — это состояние сильного возбуждения, которое действительно сложно поддается управлению, так как в нем нет возможности устроить передышку и обычный механизм восстановления не работает. Когда события в самом деле бросают вызов и угрожают разрушить нормальный гомеостатический баланс, тело может запустить механизм отклика на стресс. Стрессовая реакция — определенная последовательность химических реакций, запускаемых гипоталамусом. Одним из конечных продуктов этой последовательности является гормон стресса кортизол, который является ключевым игроком в нашей эмоциональной жизни. В последние годы ученые узнали о нем много нового. Кортизол достаточно легко выделить и исследовать по сравнению с другими биохимическими составляющими этой цепной реакции. Когда было выяснено, что измерение уровня гормона в слюне является практически таким же точным, как и в крови, это произвело настоящий бум в научной среде. Так как образцы слюны гораздо проще собрать в течение дня, чем образцы крови, был проведен целый комплекс исследований, рассматривающих, что порождает стресс и какова реакция на него у разных индивидов. Эти исследования подчеркивают важность стрессовых реакций в нашей эмоциональной жизни.

Каждый день нашей жизни в нас работает внутренний биохимический завод, скрытый от сознания. Все виды эмоциональных и физиологических реакций происходят автоматически. Волны гормонов накатывают и отступают в течение дня, реагируя на события вне тела и внутри него. Они участвуют в регуляции ежедневных ритмов сна и бодрствования, в процессе переваривания пищи, поддержания температуры тела, большей частью находясь под контролем гипоталамуса, в корковой лимбической зоне мозга. Эти химические вещества оттеняют генные проявления, изменяя поведение индивида с целью сохранить его благополучие. Серотонин помогает нам расслабиться, норадреналин заставляет быть настороже, а кортизол достигает своего максимума ранним утром, обеспечивая нас энергией на целый день, и снижается до минимума в послеобеденное время. Эти ритмические потоки гормонов важны для нашего настроения в течение дня. Они придают определенные свойства получаемому опыту. Кэндас Перт полагает, что эти нейромедиаторы можно сравнить со своего рода бессознательным эмоциональным словарем (Перт, 1998), особенно учитывая то, что они редко действуют в одиночку, выстраиваясь в целые предложения. Попытку описать словами эти телесные события можно сравнить с попыткой описания химического состава коктейля, соответствующего текущей ситуации.

Все основные системы организма связаны этой нейромедиаторной информацией, нашим «химическим» интеллектом. Однако наше научное понимание этих биохимических соединений сформировалось относительно недавно. В 1950-е годы, примерно в то же время, когда Крик и Уотсон взламывали генетический код, разгадывая химическую структуру ДНК, другие ученые приближались к пониманию химической структуры такого гормона, как инсулин. В 1970-х были открыты гормоны, оказывающие основное влияние на мозг, их назвали нейромедиаторами или нейротрансмиттерами. Постепенно были открыты и другие гормоны, которые оказывают более общее влияние на тело. Таким образом, было идентифицировано 88 белков. Процесс распознания гормонов продолжается и до сих пор.

Так как именно мозг играет ключевую роль в анализе опыта и регулировании отклика на него, многие из этих биохимических соединений сконцентрированы в нем, особенно в префронталыюй зоне коры головного мозга и тех системах подкорки, которые участвуют в регулировании эмоций. Гипоталамус, расположенный в центральной части мозга, является одной из ключевых областей подкорки, участвующих в регулировании реакции на стресс. Несмотря на то что гипоталамус участвует в управлении большим количеством базовых активностей тела, помогая поддерживать ежедневные регуляторные ритмы, сфера его компетенции значительно шире. Он играет серьезную роль в обработке любого стрессового переживания или события, которое приводит к перезагрузке системы и сбою в обычной регуляторной деятельности. В частности, гипоталамус может быть активирован нейрохимическими сигналами от миндалины, которая реагирует на социальные ситуации, вызывающие неуверенность и страх, отправляя химические сообщения в разных направлениях (см. рис. 3.1).

Рисунок 3.1

В ответ гипоталамус запускает то, что известно как механизм реагирования на стресс, описанный учеными как ГГН-система (гипоталамо-гипофизарно- надпочечниковая система, включающая надпочечники). В конечном итоге надпочечники вырабатывают дополнительный кортизол, который позволяет генерировать дополнительную энергию, необходимую для фокусирования на стрессе и постановки «в ожидание» всех систем организма до момента, когда со стрессом будет покончено.

РАЗВОД БИЛЛА

По общему признанию, развод является одним из сильнейших факторов стресса. Когда Билл, солидный мужчина средних лет, обладающий тонким интеллектом и приятными манерами, пришел ко мне на прием, он едва мог удержаться от слез. Он рассказал мне о своем случае. Каролин и Билл уже 20 лет были парой, вызывающей всеобщую зависть. Их вечеринки прослыли легендой. Они, казалось, полны взаимной поддержки и оба построили блестящие карьеры в разных областях журналистики. Но внезапно они шокировали своих друзей и коллег известием о расставании. Стало известно, что у Каролин вот уже несколько месяцев роман с молодым журналистом.

Билл обратился к помощи психотерапии, чтобы справиться со своими сложными чувствами. Он осознавал, что не чувствовал близости с Каролин уже несколько лет. Он чувствовал, что Каролин очень редко хотела говорить о работе, и ему никогда не удавалось добиться ее настоящей реакции в случае незначительных конфликтов, которые между ними возникали. Она говорила ему, что очень его любит, и уверяла, что все в порядке, но он никогда не чувствовал, что она обращает внимание на его мнение; он просто чувствовал, что она отделывалась от него своей любезностью. Тем не менее, новость о ее романе стала для Билла ужасным шоком, и он даже стал плохо чувствовать себя физически. Он всегда считал, что Каролин была настолько надежным и чувствительным человеком, что будет действовать ответственно. Он не мог привыкнуть к своему изменившемуся восприятию Каролин. Хуже того, она безумно влюбилась в того, кого он презирал, соблазнителя, который промотал свое наследство, играя в азартные игры и прожигая время на вечеринках, у которого было пятеро детей от разных жен.

Билл страдал от одного из самых страшных стрессов для человека — потери серьезной человеческой привязанности. Ему было больно. У него были проблемы со сном и с аппетитом. Он не знал, что делать; в одно мгновение он обдумывал способы возвращения Каролин, а в следующее он мечтал сжечь ее в квартире ее любовника. Каролин и Билл не очень хорошо помогали друг другу в урегулировании этих непростых чувств, Билл отчаянно боялся остаться в одиночестве, никогда снова не быть любимым и вообще не обрести никакой другой привязанности. Он больше не чувствовал себя в безопасности.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: