МЕРТОН (Merton) Роберт Кинг (р. 1910)

- амер. социолог, один из ведущих теоретиков структурного функционализма в социологии. Родился в Филадельфии. В 1931 окончил Темплский ун-т (шт. Филадельфия). В 1934-40 преподавал социологию в Гарвард, ун-те; работавшие здесь в то время П. Сорокин, Т. Парсонс и Дж. Сартон оказали большое влияние на формирование социол. взглядов М. В 1936 защитил в Гарварде докт. дис. “Наука, техника и об-во в Англии XVII века” (опубл. в 1938). В 1941-79 - проф. Колумбийского ун-та. В 1957 был избран президентом Амер. социол. ассоциации; в 1968 — членом Нац. академии наук США. В 80-е гг. — один из руководителей основанного им совместно с П. Лазарсфельдом Бюро прикладных социальных исследований в Нью-Йорке. Отличаясь широтой научных интересов М. внес существ, вклад в развитие как общей социол. теории, так и многих спец. социол. дисциплин (социологии науки, социологии профессий, социологии медицины, социологии массовых коммуникаций, изучения социальной структуры, социологии девиантного поведения, ролевой теории, теории референтных групп). Осн. работы М. представляют собой тематич. сб. очерков: “Социальная теория и социальная структура” (1949; 2-е изд., 1957; 3-е изд., 1968), Социология науки” (1973), “Социол. амбивалентность” (1976).

М. предложил оригинальную парадигму функционального анализа социальных явлений. Разработка этой парадигмы проходила в контексте критики функционалистских моделей социальной антропологии и модели структурно-функционального анализа, предложенной Парсонсом. Проанализировав базисные процедуры функционального анализа в социальной антропологии перв. четв. 20 в., М. выявил три осн. постулата, к-рых тот явно или имплицитно придерживался: (1) постулат функционального единства об-ва, согласно к-рому все социальные явления имеют позитивное функциональное значениедля об-ва в целом; (2) постулат универсального функционализма, согласно к-рому все без исключения существующие социальные явления выполняют положительные, и только положительные, функциив социальной системе; (3) постулат необходимости, согласно к-рому все существующие социальные явления для об-вафункционально необходимы и незаменимы. Эти постулаты, разработанные на базе исследования относительно небольших, компактных и слабо дифференцированных бесписьменных об-в, не подходят для исследования сложных об-в совр. типа, обладающих развитой социальной структурой. Исходя из этого, М. предложил новую парадигму функционального анализа, к-рая более адекватна задачам, стоящим перед социологией.

Критикуя первый постулат, М. указал на необходимость исследования последствий того или иного явления для разных структурных подразделений сложно дифференцированного об-ва, а также на необходимость проведения различия между разными формами, типами и степенями социальной интеграции, изучение к-рых должно быть предметом эмпирич. исследования, а не априорного постулирования. В сложных об-вах совр. типа разные сегменты могут быть интегрированы по-разному. Второй постулат М. оценивает как тавтологию; кроме того, любое явление может иметь для системы в целом и для отд. ее сегментов не только позитивные последствия, но и негативные, ведущие к дезинтеграции. В связи с этим М. ввел понятие дисфункции и выдвинул методол. требование изучения как функциональных, так и дисфункциональных последствий тех или иных социальных явлений для системы в целом и для отд. ее частей. Проанализировав постулат необходимости, М. установил необходимость эмпирич. определения функциональных предпосылок каждой конкр. изучаемой системы (т.е. предварит, условий, функционально необходимых для существования системы). Вместе с тем, от априорного предположения, будто каждая функция в об-ве непременно должна выполняться каким-то одним незаменимым явлением, необходимо отказаться, поскольку оно противоречит фактам. В связи с этим было введено понятие функциональных альтернатив (функциональных эквивалентов, или функциональных заменителей) и была сформулирована осн. теорема функционального анализа:“точно так же, как одно и то же явление может иметь многочисл. функции, так и одна и та же функция может по-разному выполняться разл. явлениями”.

Важной заслугой М. было уточнение понятия “функция”, а также различение явных и латентных функций. Функции были определены М. как объективные наблюдаемые последствия явления, способствующие адаптации и приспособлению системы. Под явными функциями понимались те объективные функционально-позитивные последствия явления, к-рые входили в субъективные намерения участников системы и осознавались ими; под латентными — те объективные последствия, к-рые не осознаются участниками и не входили в их намерения. Первостепенным значением для социологии обладает изучение латентных функций и дисфункций.

М. предложил также оригинальную стратегию развития социологии, получившую в наст. время широкое признание. Суть этой стратегии состоит в том, чтобы преодолеть разрыв между теорией и эмпирич. исследованиями посредством разработки теорий среднего уровня, сосредоточенных на ограниченных областях социальных явлений (напр., экономике, политике, медицине, религии и т.п.). Концентрация внимания на теориях среднего уровня должна была, с т.зр. М., обеспечить теор. основой эмпирич. исследования и открыть в будущем путь к такой общей теории, к-рая бы избежала спекулятивности и имела под собой прочный эмпирич. фундамент. Стратегия “среднего уровня” была полемически направлена против “большой теории” Парсонса, к-рую М. считал преждевременной, бесполезной и непродуктивной на текущем этапе развития социально-научного знания.

В работах “Социальная структура и аномия” (первый вариант — 1938) и “Социальная структура и аномия: продолжение” (включенной в сб. “Социальная теория и социальная структура”) М. обратился к проблеме аномии, поднятой Дюркгеймом. Аномия была рассмотрена как состояние безнормности, или нормативной неопределенности, проистекающее из таких рассогласований в социальной структуре, когда разные ее сегменты предъявляют нормативные требования к индивиду, к-рые не могут быть одновременно удовлетворены. Предметом спец. анализа стало рассогласование между культурно одобряемыми целями и институциональными нормами, регулирующими выбор средств для их достижения. Частным случаем такого рассогласования является характерный для совр. зап. об-ва дисбаланс между ценностью денежного успеха и институционально закрепленными средствами достижения этой цели, к-рые оказываются неадекватными и неэффективными. М. выделил пять идеально-типических реакций на аномию: 1) подчинение(эмоц. принятие целей и средств); 2) инновацию (принятие целей при отвержении институционально предлагаемых средств); 3) ритуализм (эмоц. принятие средств при отказе от целей); 4) ретретизм (эмоц. отвержение одобряемых целей и средств); и 5) мятеж (полный отказ от старых целей и средств и попытка заменить их новыми). Частным случаем инновационного приспособления к аномии, характерным для совр. амер. об-ва, является “незаконное приспособление”, т.е. эмоц. принятие ценности денежного успеха и выбор незаконных (культурно неодобряемых, но технически эффективных) средств его достижения, определяемый невозможностью достичь этой цели законными средствами. “Доминирующее влияние существующих в группе стандартов успеха... приводит к постепенному вытеснению законных, однако сплошь и рядом неэффективных попыток его достижения и ко все большему использованию незаконных, но более или менее эффективных средств аморального и преступного характера. Требования культуры, предъявляемые к лицу в подобном случае, несовместимы между собой... Антисоциальное поведение приобретает значит, масштабы только тогда, когда система культурных ценностей превозносит, фактически превыше всего, опр. символы успеха, общие для населения в целом, в то время как социальная структура об-ва жестоко ограничивает или полностью устраняет доступ к апробированным средствам овладения этими символами для большей части того же самого населения”. Такие дисфункциональные явления, как преступность, деморализация, психич. расстройства, бюрократич. ритуализм и т.п., оказываются по существу нормальными реакциями на ненормальную среду.

В совр. об-ве доступ человека к средствам производства, продуктам потребления, символам престижа и успеха опосредствован участием в формальных, рационально организованных социальных структурах (бюрократич. организациях). В ст. “Бюрократич. структура и личность” М. проанализировал дисфункции бюрократич. структуры и ее влияние на личность участвующего в ней индивида. Осн. дисфункцией бюрократии, с т.зр. М., является смещение целей: потребность бюрократич. организации в строгом соблюдении дисциплины предполагает необходимость значит, эмоц. инвестиций в соблюдение правил и инструкций, и “этот же самый акцент ведет к перемещению чувств сцелей организации на отд. детали поведения, требуемые правилами. Приверженность правилам, поначалу понимаемая как средство, превращается в самоцель;... “инструментальная ценность становится целевой ценностью”. Дисциплина, истолковываемая как соблюдение инструкций вне зависимости от ситуации, уже не рассматривается как средство..., а становится непосредственной ценностью в жизненной организации бюрократа”. Смещение целей, поддерживаемое структурой личности бюрократа, может входить в противоречие с техн. эффективностью самой организации. Важная особенность личности бюрократа — сверх-конформизм, выливающийся в консерватизм, боязнь нового, ритуализм и техницизм. Еще одной характерной чертой воздействия бюрократич. структуры на личность является деперсонализация отношений: “Паттерн личности бюрократа складывается вокруг нормы безличности”. Деперсонализация отношений может иметь латентно-дисфункциональные последствия как для самой бюрократич. организации, так и для более широкого сооб-ва, в к-ром она функционирует.

Многочисл. работы М. посвящены проблемам социологии науки. В работе “Наука и демократич. социальная структура” (1942) М. проанализировал этос совр. науки, под к-рым понимал “эмоционально окрашенный комплекс правил, предписаний, обычаев, верований, ценностей и предрасположений, к-рые считаются обязательными для ученого”. Этос науки составляют 4 осн. институциональных императива: 1) универсализм, проявляющийся в подчинении вопросов об истинности заранее установленным безличным критериям и в требовании открытости научной карьеры для всех, независимо от расы, убеждений, полит, принадлежности и т.п.; 2) “коммунизм”, заключающийся в общей соб-

ственности всех членов об-ва на достижения науки; 3) беспристрастность; и 4) организованный скептицизм. Наиболее благоприятная среда для развития науки — демократия, социальная структура, осн. моральные императивы к-рой не противоречат этосу науки. Вместе с тем, в ряде случаев этос науки входит в противоречие с институциональными нормами сооб-ва в целом или отд. его сегментов; тогда социальная структура препятствует развитию науки, и в об-ве возникают условия для открытого “бунта против науки”. Такие дисфункциональные взаимоотношения между наукой и социальной структурой были проанализированы М. в работе “Наука и социальный порядок” (1937). “Бунт против науки” может проявляться в стремлении отд. сегментов об-ва (напр., тоталитарного гос-ва) лишить науку ее автономности посредством вытеснения этоса науки своими институциональными императивами; в противодействии “чистой науке”, игнорирующей объективные последствия своих открытий (такие, напр., как гонка вооружений, экологич. кризис, рост безработицы); в противодействии “эзотеризму” научных положений, к-рое иногда может приводить к массовому распространению “новых мистицизмов”, оперирующих научной фразеологией; в противодействии организованному скептицизму науки со стороны тех институциональных структур, чьи базисные ценности ставятся наукой под сомнение (напр., религии, гос-ва).

Ряд работ М. — “Наука, техника и об-во в Англии 17 в.” (1936) и несколько более поздних статей — были посвящены анализу взаимодействия между протестантизмом и развитием науки в Англии 17 в. М. подверг проверке гипотезу М. Вебера о позитивном влиянии протестантского этоса на развитие науки в совр. ее форме. Подвергнув исследованию многочисл. документы (труды теологов, философов, ученых, стат. данные и др.), М. установил, что ряд элементов протестантского этоса и протестантской идеологии — в частности, позитивная оценка мирской деятельности, эмпиризма и права на свободное исследование, утилитаризм, эксплицитное сомнение в авторитетах, отношение к познанию как к богоугодному занятию, ведущему к постижению мудрости Творца, — стимулировал в Англии 17 в. интерес к научным изысканиям и техн. профессиям. Основой влияния этих религ. установок на развитие науки была их конгениальность зарождающемуся научному этосу, вследствие к-рой “эти две области были хорошо интегрированы и, в целом, взаимно друг друга поддерживали, причем не только в Англии XVII столетия, но и в других местах и в другие времена”.

Соч.: Social Theory and Social Structure. Glencoe (III.), 1957; The Sociology of Science. N.Y., 1973; Sociological Ambivalence. N.Y., 1976; The Sociology of Science: An Episodic Memoir. Carbondale, 1979; On the Shoulders of Giants. N.Y., 1985; Социология сегодня: проблемы и перспективы (Мертон Р. и др.). М., 1965; Социальная структура и аномия // Социология преступности. М., 1966; Социальная структура и аномия // Социологические исследования. 1992. № 2-4; Эффект Матфея в науке. II: Накопление преимуществ и символизм интеллектуальной собственности // “Thesis”. Т. I. Вып. 3. М., 1993; Явные и латентные функции // Амер. социол. мысль: Тексты. М., 1994.

В. Г. Николаев

МЕТАИСТОРИЯ

— одна из двух осн. (наряду с мета-культурой) составляющих культурологич. концепции Д.Андреева. Андреевская теория М. развивает идеи С.Н. Булгакова о М. как “ноуменальной стороне того универсального процесса, к-рый одной из своих сторон открывается для нас как история” (“Два града”). Под М. Д.Андреев понимает совокупность процессов иноматериальной природы, к-рая отчасти находит свое проявление в истории и имеет по отношению к ней в конечном счете определяющее значение. М. познается путем последоват. преодоления трех стадий: мистич. озарения, направленного созерцания и, наконец, истолкования (лишенного, по возможности, личностной направленности). Смутное метаисторич. чувство, не просветленное созерцанием и осмыслением, — говорит Д.Андреев, указывая на Робеспьера и Бакунина, — часто приводит к искаженным концепциям и хаотич. деяниям. М. всегда мифологична и оценивает события с т. зр. морали. Осн. ее персонажами являются силы Света (демиурги человечества, синклиты просветленных чело-веч. душ, родомыслы и др.) во главе с Божеств. Разумом нашей планеты — Планетарным Логосом, некогда воплотившемся в облике Иисуса Христа. Им противостоят силы Тьмы (демоны, расы античеловечества и др.), вождь к-рых — планетарный демон Гагтунгр. Силы Тьмы совращают человечество низменными страстями, сжимают обручами государственности и разделяют разл. религ. представлениями. Их задача состоит в “перетягивании эфирно-астральной субстанции” человечества в сферу “демонич. материальности”. Подобное противопоставление астральных субстанций косному веществу является дальнейшим развитием восходящей к мистич. озарениям Плотина концепции материи как недостатке или угасании Божественного Света.

М. провиденциальна. Из откровений Д.Андреева определенно следует, что она проникнута христ. эсхатологией (хотя существенно отличается от нее по форме). Согласно его представлениям, в рез-те борьбы сил Света с силами Тьмы человеч. об-во претерпело или претерпит ряд трансформаций, к-рые Д.Андреев свел к нескольким осн. типам народоустройства:

1) Жидкая государственность (напр., ведич. Индия);

2) Твердо-вязкая государственность (Афины при Перикле); 3) Крайне твердая государственность (империя Наполеона); 4) Иерократия (папство в конце ср.-вековья); 5) Раздробленность единого устройства сверхнарода (мусульманские страны после халифата); 6) Чужеродное порабощение (монгольское иго); 7) Гос. устройство смягченного типа (совр. Скандинавия, Швейцария); 8) Межсверхнародное объединение (инициируе-

мое демиургами сверхнародов грядущее объединение всех гос-в в планетарном масштабе); 9) Идеальное народоустройство (будущее упразднение всех гос. институтов и слияние человечества в братство). Последние типы народоустройства показывают, что Зло в принципе обречено. Но человек, согласно концепции Д.Андреева, является не только объектом, но и субъектом М. От него зависят темпы, характер и формы метаистор. процессов. Т.о., каждый из когда бы то ни было живших на Земле людей (точнее, каждая из душ, ибо Д.Андреев верит в метемпсихоз) является лично ответственным за те метаистор. процессы, в к-рых он косвенно принимал участие (в рамках земной истории).

М., в отличие от истории, обладает прогностич. возможностями. По утверждению Д.Андреева, в ближайшее время возникнет межрегиональная организация (Роза Мира), гл. задачи к-рой будут заключаться в следующем:

1) Объединение гос-в Земли в федерацию с этич. контролирующей инстанцией; 2) Распространение материального достатка и высокого культурного уровня; 3) Воспитание поколений облагороженного образа; 4) Воссоединение христ. церквей и уния со всеми светлыми религиями; 5) (Главное) Одухотворение природы; Однако, несмотря на такую определенность, развитие человечества будет непростым. Столкновение демонов великодержавной государственности (уицраоров) разных стран и другие выступления сил Тьмы повлекут за собой массу конфликтов. Периоды “синих эпох”, времени высокой духовности об-ва, будут сменяться ее упадком, переходя в “красные эпохи”. Но в рез-те мистерия первого мирового периода (эона) — борьбы Мрака со Светом за овладение Землей — закончится поражением Мрака. Во втором эоне произойдет трансформа органич. материи, “а при вступлении в третий — трансформа также и материи неорганической”. Т.о., земной физич. мир сбросит с себя оболочку и перейдет в высшие иноматериальные слои.

Лит.: Андреев Д.Л. Собр. соч. Т. 1-2. М., 1993; Грушецкий В. “Человек синей эпохи” // АндреевД.Л. “Роза Мира” М., 1991.

А. В. Шабага

МЕТАКУЛЬТУРА

— один из двух осн. компонентов (наряду с метаисториеи) культурологич. концепций Д. Андреева. Используемое им понятие М. во многом напоминает идею локальных цивилизаций Н.Я. Данилевского и Шпенглера.

Под М. Д.Андреев понимает многослойные сегменты материального и иноматериального пространства нашей планеты и ее оболочки, состоящие из разного количества слоев. Минимальное число слоев — три: 1) Горний слой, именуемый затомисом, — небесная страна М., оплот народоводительствующих сил опр. земной культуры; 2) Исподний слой, называемый шрастром, — инопространственная страна демонич. культуры, противостоящая затомису; 3) “Физич. слой”, т.е. собственно человеч. посюсторонняя культура. Его конкр. состояние определяется ходом метаисторич. процесса, на к-рый оказывают воздействие два указанных выше слоя.

По представлениям Д.Андреева, человеч. культура должна в конечном итоге преодолеть зависимость от демонич. сил и добиться слияния со страной небесной культуры. Это предопределено тремя врожденными человеку свойствами: свободой воли, любовью, Богосотворчеством. Но Богосотворчество немыслимо без цели, без откровения об истинном предназначении. Поэтому одной из гл. задач культуры является вестничество о ценностях вершин М. — затомисов.

Количество затомисов равно 34. Из них Д.Андреев выделяет 19 “великих”, к коим он причисляет затоми -сы успешно развивающихся ныне М. (китайской, индийской, романо-католической, северо-западной, мусульманской, буддийской, российской), затомисы угасающих М. (древнеиранской, еврейской, эфиопской, индо-малайской), затомис негрской М., о которой мало что известно, затомисы угасших М. (атлантической, Годсваны, древнеегипетской, вавилоно-ассиро-ханаанской, греко-римской, византийской) и, наконец, затомис будущей общечеловеческой М.

К 15 другим небесным странам М. относятся затомисы, строительство культур к-рых было прервано демонич. силами: древнесуданской, прамонгольской, дравидической, древнегерманской, древнеперуанской, древнетибетской, гималайской, монгольской, древнеав-стралийской, тольтеко-ацтекской, юкатанской, инкской, индейской области Великих озер, полинезийской, японской.

Вестничество о потусторонних ценностях затомисов происходит как посредством постижения трансмира (потусторонней реальности) через развитие и более глубокое осознание нац. мифов, приоткрывающих подлинное назначение той или иной культуры, так и усилиями гениев, способных к прозрению образов затомиса и воплощению их в творчестве.

В свою очередь, демонич. силы также пытаются оказывать влияние на М., открывая человечеству свои образы и внушая свои идеалы. Например, рус. культура, согласно представлениям Д.Андреева, наиболее полно выражает себя в архитектуре. А земная архитектура является отражением архитектуры затомисов и шрастров, подобно тому как земная культура является содержат, и отчасти геометрич. проекцией культур горнего и подземного миров. И если моек. собор Христа Спасителя есть отражение представлений рус. архитекторов о подлинном небесном соборе, то статуя Медного Всадника и мавзолей являются, по мнению Д.Андреева, отражением архитектуры шрастра, олицетворяющей апофеоз государственности и тирании соответственно.

Из произведений рус. живописи идеалы горнего мира наиболее полно отражены в творчестве Н.Рериха, А поверженный “Демон” Врубеля является “уникальным случаем демонич. инфрапортрета”, за к-рый автор получил наказание в иных мирах.

Говоря о рус. М., Д. Андреев характеризует ее как М. особой духовности. Свойственный ей аскетич. характер предопределил затянувшийся более чем на 800 лет период культурного детства. Но в отличие от других христ. М. (византийской, абиссинской, романо-католической и северо-западной) она сумела сохранить и развить свои всечеловеч. потенции. Именно в ней наиболее полно воплотилась присущая только христианству всечеловечность. Поэтому с к. 20 в. рос. М. начинает выступать в качестве основы грядущей общечеловеч. М. (т.н. Аримойи).

Лит.: Андреев Д.Л. Собр. соч., Т. 1-2. М., 1993-95. А. В. Шабага

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: