Влияние науки на процесс социального взаимодействия

<...> В последнее десятилетие обратная связь между учеными и об­ществом получает все более широкое распространение. Стремительно расширяются разнообразные каналы коммуникации. Современное ли­беральное образование предполагает знакомство с основными постула­тами психологии. Средства массовой информации также постепенно осознают широкий интерес публики к психологическим проблемам. Издатели популярной периодики обнаружили прибыльность публика­ций, отражающих мнение психологов по поводу современных моделей поведения. Если к названным тенденциям прибавить экспансию книж­ного рынка популярных изданий по психологии, растущие требования обоснованности общественных затрат на психологические исследова­ния со стороны правительства, распространение техники разрешения конфликтов, становление (с помощью рекламы и деловых игр) психо­логии торговли и предпринимательства, а также возрастающий уровень доверия важнейших институтов (коммерческих, государственных, со­циальных) к сведениям кабинетных ученых, занятых психологией по­ведения, — все это позволит ощутить ту теснейшую взаимосвязь, кото­рая существует между психологом и его культурным окружением. <...>

Однако не только практическое применение наших научных прин­ципов может изменить характер эмпирических данных, на которых эти принципы базируются, но и сам процесс разработки этих прин­ципов способен лишить их фактического основания. Можно привести

* Герген КДж. Социальная психология как история /Социальная психология: Саморефлексия маргинальности. М., 1995. С. 23—49.

три ряда аргументов, касающихся данной проблемы: первый связан с необъективностью оценок в процессе психологического исследова­ния, второй — с «освобождающим эффектом» психологического зна­ния, третий — с превалирующими ценностями культуры.

Являясь аналитиками человеческого взаимодействия, мы обрече­ны на своеобразную двойственность. С одной стороны, мы дорожим беспристрастностью в решении научных проблем, так как хорошо пред­ставляем себе последствия чрезмерной приверженности какой-либо системе ценностей. С другой стороны, как социализированные индиви­ды мы несем с собой массу ценностей, связанных с природой соци­альных отношений. Социальный психолог, чья система ценностей не влияет на предмет его исследований, исходы наблюдения или способы описания, будет скорее исключением, чем правилом. Мы включаем наши личностные ценности и в разрабатываемые нами теории социального взаимодействия. Воспринимающий эти теории получает, таким обра­зом, двоякую информацию: бесстрастное описание того, что является, и искусно замаскированное предписание того, что желательно. <...>

Например, в работах, посвященных конформизму, конформиста нередко рассматривают как гражданина второго сорта, как предста­вителя социального стада, который отказывается от личных убежде­ний в угоду ошибочному мнению других. В результате модели социаль­ного конформизма привлекают общественное внимание к таким фак­торам, которые в принципе могут повлечь за собой социально нежелательные действия. В сущности, психологическая информация блокирует влияние подобных факторов в будущем.

Аналогичный подтекст нередко содержат и исследования измене­ния аттитюдов. Знание принципов смены аттитюдов вселяет лестную уверенность в своей способности изменять окружающих людей, кото­рые таким образом низводятся до статуса манипулируемых. Тем самым теории смены аттитюдов обращают внимание широкой публики на не­обходимость психологической защиты от факторов потенциального воз­действия. Точно так же теории агрессии, как правило, третируют агрес­сора, модели межличностных соглашений осуждают отношения эксп­луатации, а концепции морального развития пренебрегают теми, чей уровень нравственного становления не достиг оптимальной стадии. Сво­бодной от ценностных предрассудков может, на первый взгляд, пока­заться теория когнитивного диссонанса; однако в большинстве работ этой теоретической ориентации в крайне нелестных выражениях опи­сываются источники снижения диссонанса. Как это глупо, — скажем мы, — что люди должны плутовать, стремиться получить низкий тесто­вый балл, менять свое мнение о других или есть нелюбимую пищу — и все это только для того, чтобы поддерживать социальное согласие!

<...> Категории, которыми оперирует психология, редко свобод­ны от ценностей; большинство из них вполне можно было бы заме­нить другими понятиями с совершенно иным ценностным багажом. Социальный конформизм можно было назвать просоциальным пове­дением, изменение аттитюдрв — когнитивным взаимодействием, а склонность к риску — проявлением социального бесстрашия. <...>

Передача ценностей посредством знания лишь отчасти происхо­дит сознательно. Приверженность ценностям — это неизбежный побочный продукт социального бытия, и мы как участники социаль­ного процесса, преследуя свои профессиональные цели, вряд ли можем отгородиться от ценностей общества. Кроме того, используя для науч­ного общения язык своей культуры, мы не найдем таких терминов для обозначения социальной интеракции, которые не были бы обре­менены ценностными предписаниями. Мы могли бы, вероятно, свес­ти на нет скрытые предписания, составляющие атрибут научной ком­муникации, если бы воспользовались чисто техническим языком. Од­нако даже технический язык приобретает оценочный характер, как только ученые начинают использовать его в качестве рычага социаль­ного изменения. Видимо, наилучший выход — это предельное внима­ние к собственной предвзятости и откровенность ее выражения. Цен­ностная тенденциозность может оказаться неизбежной, но мы в со­стоянии избежать ее облачения в костюм объективной истины.

Знание и свобода поведения

В психологической исследовательской практике не принято сооб­щать о теоретических предпосылках исследования его объекту ни до, ни в ходе эксперимента. <...> Точно так же в психологически инфор­мированном обществе чистая проверка теорий, о которых общество информировано, становится трудно осуществимой задачей. Здесь и заключено фундаментальное различие между естественными и соци­альными науками. <...>

Мое общее предположение таково: искушенность в сфере психоло­гических принципов освобождает людей от поведенческих последствий этих принципов. Она делает индивида крайне чутким к внешним воз­действиям и привлекает его особое внимание к определенным аспектам окружающей среды и собственной личности. Так, знание о невербаль­ных сигналах психологического стресса или разрядки позволяет избе­гать подачи этих сигналов в тех случаях, когда это выгодно субъекту; сведения о том, что люди, попавшие в беду, имеют меньше шансов получить помощь в толпе зевак, могут положительно повлиять на реше­ние предложить свою помощь в подобных обстоятельствах; информа­ция о мотивационном подъеме как о факторе, влияющем на интерпре­тацию событий, может помочь индивиду, переживающему это состоя­ние, принять меры предосторожности. В каждом из приведенных

примеров знание психологических принципов расширяет диапазон аль­тернативных действий, приводя к модификации или постепенному ис­чезновению прежних поведенческих моделей.

Бегство к свободе

Процесс исторического обесценивания психологической теории можно далее проследить, обратившись к анализу присущих западной культуре эмоциональных предрасположенностей. Наиболее важным в данном случае является ощущение общего беспокойства, которое свой­ственно западному человеку при ограничении диапазона его альтер­нативных реакций. <...>

Повсеместное распространение этой усвоенной социальной цен­ности имеет огромное значение для социально-психологической тео­рии с точки зрения сроков ее исторической достоверности. Обосно­ванные теории социального поведения становятся действенным ору­дием социального контроля. Поскольку поведение индивида в той или иной мере поддается предсказанию, он оказывается психологически уязвимым. Окружающие его люди могут изменить внешние условия или собственное поведение в отношении данного индивида, рассчи­тывая получить максимум выгоды при минимальных издержках. <...> Психологическое знание становится, таким образом, грозным ору­жием в руках других. Следовательно, психологические принципы таят в себе потенциальную опасность для тех, кто им подчиняется. Поэто­му стремление к личной свободе может провоцировать такое поведе­ние, которое лишает достоверности психологическую теорию. Чем большей способностью предвидения обладает психологическая тео­рия, тем шире ее социальное распространение и тем более громкой и повсеместной будет общественная реакция.

Общепринятая ценность личной свободы — это не единственный эмоциональный фактор, от которого зависит долговечность социально-психологической теории. Значимой ценностью для западной культуры выступает также индивидуальность или уникальность личности. <...> Психологическая теория с ее номотетической структурой не способна воспринять уникальное событие или явление; она рассматривает инди­видов только как представителей соответствующих классов объектов. Ответная массовая реакция сводится к утверждению дегуманизирую-щего характера психологической теории. Как отмечал в этой связи А. Маслоу, пациенты обычно негодуют, если их начинают классифициро­вать по рубрикам и награждать медицинскими ярлыками. Крайне жест­ко реагируют на попытки психологической дешифровки их поведения и представители различных социальных групп — женщины, негры, со­циальные активисты, жители пригородов, наставники, престарелые. Таким образом, мы пытаемся лишить ценности те теории, которые заманивают нас в ловушку своей обезличенностью. <...>

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: