ИНТЕРНЕТ (InterNet) (англ. взаимо-сеть или сеть сетей) — феномен культуры,

ИНТЕРНЕТ(InterNet) (англ. взаимо-сеть или сеть сетей) — феномен культуры, конституировавшийся в последней трети 20 в. на технологической основе об­щемировой системы компьютерных сетей и в опреде­ленном смысле представляющий собой модельную объективацию содержания и функционирования ноо­сферы. И. являет собой своего рода вариант гиперме­диа, синтетически объединяющий как содержательно артикулированные феномены мультимедиа (вербаль­ный текст, видеотекст, звуковой текст и т.п.), так и

функционально артикулированный феномен гипертекстa, т.е. разветвленную систему связей (ссылок) между текстами и документами мультимедиа на основе уни­версального гипертекстового языка (HTML) и стан­дартного формата адресов (URL). В техническом отно­шении берет свое начало от распределенной (в отличие от локальных) компьютерной сети ARPAnet, созданной в конце 1960-х по заказу Министерства Обороны США (АRРА) и продемонстрировавшей как эффективность метода пакетной коммутации, так и возможность объе­динения в единую сеть компьютеров разных типов, а также от NSFnet, созданной в 1985 Национальным на­учным фондом США (NSF) для объединения своих квазикомпьютерных центров. Если в течение первых тридцати лет существования И. его возможности (элек­тронная почта, файловые серверы, службы информаци­онного поиска и т.п.) были использованы в основном в административной, военной и научной средах, то воз­никновение в 1993—1994 такой подсистемы И., как WWW (от англ. World Wide Web — "всемирная паути­на", автор концепции — Т.Бернерс-Ли, 1990, Европей­ский центр ядерных исследований в Женеве), т.е. все­мирно распределенной базы гипертекстовых докумен­тов, обеспечивающей максимальную доступность для пользователя мультимедийной информации, сделало И. одним из наиболее значимых социокультурных фено­менов конца 20 в. Функциональные возможности И. практически безграничны (мгновенный обмен сообще­ниями по электронной почте в мировом масштабе, рас­пространение информации и серверы новостей, обра­зование и электронные научные конференции, реклама и торговля, бизнес и банковские операции, доступ к культурным ценностям посредством своего рода "вир­туальных музейных туров" и индустрия развлечений, возможности индивидуального самовыражения по­средством создания собственных Web-страниц и обще­ние посредством И., а также многое другое), в силу че­го спектр пользователей И. предельно широк в абсо­лютном выражении (сеть связывает между собой мил­лионы компьютеров и сотни миллионов людей во всем мире) и постоянно возрастает (например, изобретение М.Эндрессеном улучшенного Web-браузера "Мозаик" в 1993 повысило трафик WWW в 10 000 раз). Возник­новение в контексте культуры 20 в. такого феномена, как И. (наряду с внутрикорпоративными компьютерны­ми сетями — Интранетом), имело своим следствием существенные трансформации современного культур­ного пространства. Прежде всего, сами структурно-функциональные характеристики сети И. конституиру­ют его не столько в качестве жестко центрированной и иерархичной системы, сколько в качестве ризомы (см. Ризома). Это означает, что атрибутивным для И. явля-

ется сетевой, а не иерархичный принцип организации, что имеет принципиально значимые последствия для культуры. Во-первых, поскольку возможности И. обес­печивают не только мгновенное, но и многовекторное распространение информации, постольку культура не только обретает немыслимую доселе динамичность (что задает принципиально новые параметры таких процессов, как "старение информации" и "обновление информации"), но и конституируется в обрисованном контексте не как кибернетическая среда, предполагаю­щая упорядочивание посредством команд центра (хотя в силу своей технологической основанности на ком­пьютерных, т.е. кибернетических, системах она иногда и называется в современной литературе киберпространством), но как среда синергетическая, реализующая свое упорядочивание в качестве собственной самоорга­низации (см. Кибернетика). Во-вторых, ацентричный характер организации и функционирования И. — как в силу значимости данного феномена для современной цивилизации и культуры, так и в силу пронизанности современного социокультурного пространства сетью И. — влечет за собой и ацентричность социокультур­ной среды в целом (широкий, а главное — плюральный доступ к информации, включая независимые серверы новостей, с одной стороны; и свобода распространения информации, включая Web-страницы, — с другой), что в социальном отношении практически означает про­двинутую демократизацию общества в целом (значи­тельную роль в этом сыграла передача правительством США в начале 1990-х административного управления сетью И. частным лицам). Паноптизм, который прежде понимался как всеподнадзорность, поскольку его субъ­ектом выступала власть как таковая, обретает в контек­сте И.-культуры принципиально иную форму: инфор­мационная прозрачность социальной ситуации стано­вится практически тотальной, поскольку: а) любой пользователь имеет возможность посещения любых информационных сайтов различной идеолого-аксиологической направленности, 6) феномен Web-камер, даю­щий возможность непосредственного и свободного на­блюдения происходящих событий (вне комментариев и интерпретаций), открывает принципиально новые (де­мократичные по своей сути) каналы информирования субъекта. Подобная информационная прозрачность и предельная плюрализация ацентричной культурной среды приводит к тому, что формирование идеологиче­ской ортодоксии в классическом ее понимании встре­чает на своем пути в данном культурном контексте практически непреодолимые препятствия (см. Ацентризм). В-третьих, открывающиеся посредством И. ком­муникативные возможности не только расширяют сфе­ру общения, но и существенно трансформируют в со-

держательном отношении феномен общения в целом: 1) возможности электронной коммуникации не только снимают пространственные, языковые и формальные препятствия для общения, но и изменяют качество об­щения как такового, снимая (в ситуации сознательно избранной субъектом социальной анонимности) вооб­ще какие бы то ни было границы взаимодействия со­знаний — помимо имманентных. Так, например, И. от­крывает возможности непосредственного общения Я с Я, — вне тех социальных ролей и функций, которые на­кладывают ограничения на свободы самоизъявления и коммуникативной самореализации личности (в свое время К.С.Льюисом был сформулирован тезис о том, что в подлинной коммуникации субъект должен быть презентирован предельно внефункционально: "как Джон или Анна"; более того, М.И.Цветаева в ответ на сообщение о том, что А.Белый, когда ему в эмиграции передали привет "от Марины Ивановны", едва ее вспомнил, отреагировала следующим образом: "конеч­но, я же для него не то что Мариной Ивановной, я для него даже Мариной не была — я всегда была для него Ты"); 2) феномен электронной коммуникации снимает такую (столь значимую в непосредственном общении) детерминанту взаимного восприятия, как телесность (см. Телесность,Тело): если, по данным психологов, при непосредственном диалоге собеседников более 80% информации воспринимается посредством зри­тельного анализатора, то в коммуникации посредством И. происходит (при всех актуальных и потенциальных потерях в отношении элиминации из общения фактора телесности) своего рода непосредственное соприкос­новение сознаний. В этом отношении И. дает человече­скому сознанию возможность временной (по осознан­ному выбору) свободы от тела (что особенно значимо в ситуации болезни, инвалидности, эстетических травм и т.п.). Таким образом, в целом, И. конституирует уни­кальное пространство для диалогического общения и открывает расширенные возможности конституирования со-субъекта коммуникации в качестве Другого в подлинном смысле этого слова (см. Другой, Диалог, Диалогизм).В-четвертых, И. открывает уникальные возможности не только для коммуникативной, но и для творческой самореализации личности (широкий до­ступ к любым источникам и данным, мгновенная и пре­дельно широкая презентация продуктов индивидуаль­ной теоретической или художественной деятельности, свободное самовыражение — как в жанрово-содержательном, так и в аксиологическом отношении, возмож­ности индивидуальных Web-страниц и т.д.). Таким об­разом, И. радикально и многосторонне трансформиру­ет современное социокультурное пространство — как в социальной, так и в личностной его проекциях. Обо-

ротной стороной позитивных трансформаций совре­менного социокультурного пространства, связанных с феноменом И., является распространение так называе­мых компьютерных преступлений, т.е. противоправ­ных действий, инструментом или объектом которых выступает компьютер или компьютерная сеть. И. от­крывает техническую возможность таких противоправ­ных действий, как: незаконная деятельность в сфере программного обеспечения (так называемое "компью­терное пиратство"); несанкционированный вход в ком­пьютерную систему в целях повреждения или разруше­ния информации (в том числе и посредством распрост­ранения программных "вирусов"), а также несанкцио­нированный доступ к конфиденциальной (частной или корпоративной) информации, открывающий возможно­сти ее использования — от изменения школьных оце­нок до незаконного доступа к банковским денежным вкладам (так называемое "хакерство" или, в последнее время, когда термин "хакер" обрел позитивную семан­тику компьютерной продвинутости, "кракерство" — от англ. cracker — взломщик); использование компьюте­ра для совершения каких бы то ни было противозакон­ных действий (распространение порно-рекламы под­польными фирмами, специализирующимися на крими­нальном секс-бизнесе, всевозможные виды мошенни­чества — от дезинформации в корыстных целях до сбо­ра средств на реализацию несуществующих социаль­ных проектов, etc). Специфика компьютерных преступ­лений (анонимность действия, возможность вторжения в компьютеры и компьютерные сети посредством мо­демной связи и т.н.) делает неприменимыми традици­онные инструменты криминалистики (дактилоскопиче­ская идентификация, опознание посредством фоторо­бота, улики в классическом их понимании и т.п.), что во многом затрудняет оперативную работу правоохрани­тельных служб в этой сфере. Сложность и нестандарт­ность ситуации диктуется также отсутствием на сего­дняшний день четкой правовой регуляции функциони­рования сети И., что связано не только с неразработан­ностью законодательства в пространстве И., но и со сложностью самой его разработки, обусловленной, во-первых, эволюционной динамичностью и высокой сложностью компьютерных технологий (включая ин­формационный обмен через космос), в силу чего регу­лирующие их применение юридические нормы не только очень быстро устаревают, но и нередко оказыва­ются неэффективными в практическом применении (например, классические версии авторского права), а во-вторых, тем, что ни одно правительство не имеет юрисдикции над информационным пространством И. В то же время И. может рассматриваться в качестве од­ного из инструментов борьбы с преступностью, так как

правоохранительные службы всего мира (включая Ин­терпол) активно используют возможности И. В целом, И. может быть охарактеризован как социокультурный феномен, фактически определяющий в своем функцио­нировании лицо как цивилизации, так и культуры кон­ца 20 — начала 21 в. (См. также Компьютер, Вирту­альная реальность.)

М.А. Можейко, В.А. Можейко

ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ — особая общ­ность между познающими субъектами, условие взаи­модействия и передачи

ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ — особая общ­ность между познающими субъектами, условие взаи­модействия и передачи знания (или — значимости опы­та познания) одного для другого. Вплоть до 20 в. гаран­тией достоверности познания выступала универсаль­ная структура познающего субъекта. Собственно про­блема И. ставится Гуссерлем в "Пятой картезианской медитации". Поскольку Гуссерль начинает опыт фено­менологической рефлексии с исключения "наивной" опоры на предшествующий сознанию мир (как тут-объективно-сущий), ему требуется новое основание для обеспечения значимости опыта рефлексии, и он предпринимает попытку обоснования рефлексии через саму рефлексию. Каждый субъект, рефлексируя, выст­раивает мир специфически, этот мир — опыт субъекта, зависящий только от его познания. Следовательно, ре­шение — в проблеме взаимоотношения субъектов, в частности, Я и Другого. Гуссерль находит, что Я есте­ственным образом выстраивает в себе Других и скла­дывает интерсубъективную общность — общность (ги­потетических) субъектов, каждый из которых имеет мир в своем опыте, и, в силу этого, мир может рассма­триваться как объективно (для-всех) сущий — то есть как основание индивидуального опыта Я. В то же вре­мя в И. — Я фиксирует своеобразие своего опыта в от­ношении других возможных опытов. На основе интер­субъективного сообщества при рефлексии над тем, как Другой выстраивает "его" Других, формируется интенциональная общность, характеризующаяся направлен­ностью на горизонт возможностей понимания и беско­нечное пространство сообщества (по сути, — преобра­зование идеала истинного человечества). Однако про­блема выяснения корректности знания остается откры­той, поскольку бесконечное самоуглубление — идеал, вещь-в-себе. Позднее Гуссерль вводит понятие "жиз­ненного мира" — духовного образования, которое зада­ет основные "темы" для "вариаций" — всякого дейст­вия или мысли конкретного субъекта — и посредством этого служит базисом И. В дальнейшем тема И. рассма­тривается в аналитической философии (как проблема общезначимости логических и языковых форм — у Рассела, Карнапа, Куайна), феноменологии (Сартр: конфликт претензий конституирующих субъектов;

Мерло-Понти: тело как общезначимое основание ре­флексии всякого субъекта) и феноменологической со­циологии (Шюц). Шюц рассматривает И. в свете двух правил (интерпретации) социальной жизни — взаимо­заменяемости точек зрения Я и Другого и признания схожести интерпретации общих фактов и программ по­ведения при несущественных различиях. Однако все эти программы суть отход от гуссерлевской идеи обос­нования объективности рефлексии из самой рефлексии.

Д.В. Майборода

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ — понятие постмо­дернистской текстологии, артикулирующее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой в качестве интериоризации внешнего.

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ — понятие постмо­дернистской текстологии, артикулирующее феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой в качестве интериоризации внешнего. Термин "И." был введен Кристевой (в 1967) на основе анализа концепции "полифонического романа" М.М.Бахтина, зафиксировавшего феномен диалога текста с текстами (и жанрами), предшествующими и параллельными ему во времени. В целом, концепция И. восходит к фунда­ментальной идее неклассической философии об актив­ной роли социокультурной среды в процессе смыслопонимания и смыслопорождения. Так, у Гадамера, "все сказанное обладает истиной не просто в себе самой, но указывает на уже и еще не сказанное... И только когда несказанное совмещается со сказанным, все высказы­вание становится понятным". В настоящее время поня­тие И. является общеупотребительным для текстологи­ческой теории постмодернизма, дополняясь близкими по значению и уточняющими терминами (наример, по­нятие "прививки" у Дерриды). В постмодернистской системе отсчета взаимодействие текста со знаковым фоном выступает в качестве фундаментального усло­вия смыслообразования: "всякое слово (текст) есть... пересечение других слов (текстов)", "диалог различ­ных видов письма — письма самого писателя, письма получателя (или персонажа) и, наконец, письма, обра­зованного нынешним или предшествующим культур­ным контекстом" (Кристева). По оценке Р.Барта, "осно­ву текста составляет... его выход в другие тексты, дру­гие коды, другие знаки", и, собственно, текст — как в процессе письма, так и в процессе чтения — "есть во­площение множества других текстов, бесконечных или, точнее, утраченных (утративших следы собственного происхождения) кодов". Таким образом, "каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнавае­мых формах: тексты предшествующей культуры и тек­сты окружающей культуры. Каждый текст представля­ет собою новую ткань, сотканную из старых цитат. Об­рывки старых культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т.д. — все

они поглощены текстом и перемешаны в нем, посколь­ку всегда до текста и вокруг него существует язык" (Р.Барт). Смысл возникает именно и только как резуль­тат связывания между собой этих семантических век­торов, выводящих в широкий культурный контекст, вы­ступающий по отношению к любому тексту как внеш­няя семиотическая среда. Это дает основание для оценки постмодернистского стиля мышления как "ци­татного мышления", а постмодернистских текстов — как "цитатной литературы" (Б.Морриссетт). Феномен цитирования становится основополагающим для пост­модернистской трактовки текстуальности. Речь идет, однако, не о непосредственном соединении в общем контексте сколов предшествующих текстов. — Такое явление уже встречалось в античной культуре в виде "лоскутной поэзии" позднего Рима (центоны Авсония; поэма Геты "Медея", составленная из отрывков Верги­лия, и т.п.). Однако само понятие центона (лат. cento — лоскутные одеяло или одежда) предполагает построе­ние текста как мозаики из рядоположенных цитат с до­стигаемым системным эффектом, причем каждая из ци­тат представлена своей непосредственной денотатив­ной семантикой; коннотативные оттенки значения, свя­занные с автохтонным для цитаты контекстом, как пра­вило, уходят в тень. Базовым понятием постмодернист­ской концепции И. выступает понятие палимпсеста, пе­реосмысленное Ж.Женеттом в расширительном плане: текст, понятый как палимпсест, интерпретируется как пишущийся поверх иных текстов, неизбежно проступа­ющих сквозь его семантику. Письмо принципиально невозможно вне наслаивающихся интертекстуальных семантик, — понятие "чистого листа" теряет свой смысл. Реально носитель культуры всегда "имеет дело с неразборчивыми, полустертыми, много раз перепи­санными пергаментами" (Фуко). Текст в принципе не может быть автохтонным: наличие заимствований и влияний — это то, чей статус по отношению к любому тексту Деррида определяет как "всегда уже". Таким об­разом, "требуется, чтобы отдельные слова-единицы не звучали подобно словесным обрывкам, но наглядно представляли логику и специфические возможности того или иного используемого языка. Только тогда вы­полняется постмодернистский критерий многоязычия" (В.Вельш). — Внутри текста осуществляется своего рода коннотация, которая "представляет собой связь, соотнесенность, метку, способную отсылать к иным — предшествующим, последующим или вовсе ... внепо­ложным контекстам, к другим местам того же самого (или другого) текста" (Р.Барт). Специфицируя меха­низм "межтекстовых отношений", Эко вводит понятие "интертекстуального диалога", который определяется как "феномен, при котором в данном тексте эхом отзы-

ваются предшествующие тексты". Р.Барт определяет текст как "эхокамеру", создающую стереофонию из внешних отзвуков. Важнейшим моментом подобного синтетизма является имманентная интериоризация тек­стом внешнего. По формулировке Деррида, в той мере, "в какой уже имеет место текст", имеет место и "сетка текстуальных отсылок к другим текстам", т.е. смысл "всегда уже выносит себя вовне себя". Несмотря на расхожую фразу о том, что символом культуры постмо­дерна становятся кавычки, постмодернизм основан на презумпции отказа от жестко фиксированных границ между имманентным (внутренним) и заимствованным (внешним). В отличие от предшествующей традиции, постмодерн ориентирован на подразумевающиеся (гра­фически не заданные) кавычки: "текст... образуется из анонимных, неуловимых и вместе с тем уже читанных цитат — из цитат без кавычек" (Р.Барт). Само их узна­вание — процедура, требующая определенной культур­ной компетенции: цитата "будет понята лишь в том случае, если зритель догадывается о существовании кое-где кавычек. Отсутствующие в типографском смысле кавычки могут быть обнаружены лишь благо­даря "внетекстовому знанию" (Эко). Постмодернист­ская литература, в связи с этим, оценивается Джеймисоном как "паралитература", в рамках которой "мате­риал более не цитируется... но вводится в саму... суб­станцию текста". Текст, собственно, и представляет со­бой игру смысла, осуществляющуюся посредством иг­ры цитатами и игры цитат: "цитаты... заигрывают с ин­тертекстуальностью" (Эко). Подобный текст с подвиж­ной игровой ("карнавальной") структурой "реализуется внутри языка. Именно с этого момента... встает пробле­ма интертекстуальности" (Кристева). Цитата, таким об­разом, не выступает в качестве инородного по отноше­нию к якобы наличному материковому тексту включе­ния, но, напротив, исходно инородный текст ("внеш­нее") становится имманентным компонентом ("внут­ренним") данного текста. Интериоризируя внешнее, текст, собственно, и представляет собой не что иное, как результат этой интериоризации: Р.Барт в данном контексте сравнивает его с "королевским бифштексом" Людовика XVIII, известного в качестве тонкого гурма­на (способ приготовления этого блюда предполагал его пропитку соком других таких же бифштексов): текст вбирает "в себя сок всех предшествующих, пропущен­ный... сквозь фильтр из того же самого вещества, кото­рое нужно профильтровать; чтобы фильтрующее было фильтруемым, так же, как означающее является и озна­чаемым". Применительно к палимпсесту, собственно, невозможно отделить внешнее от внутреннего, разгра­ничить привнесенные семантические блики и авто­хтонный материковый смысл, поскольку последний

именно и только из них и состоит. Исходя из этого, текст не может рассматриваться иначе, нежели в каче­стве включенного в перманентный процесс смыслообмена с широкой культурной средой, и именно в этом обмене реализует себя "безличная продуктивность" текста (Кристева). В данной системе отсчета само "по­нятие текста, продуманное во всех его импликациях, несовместимо с однозначным понятием выражения" (Деррида). Постмодернистское прочтение текста "сплошь соткано из цитат, отсылок, отзвуков; все это языки культуры... старые и новые, которые проходят сквозь текст и создают мощную стереофонию", игра цитат фактически является игрой культурных "язы­ков", в которой "ни один язык не имеет преимущества перед другим" (Р.Барт). — Текстовое значение в этой системе отсчета в принципе не может быть воспринято и оценено как линейное: методология текстового ана­лиза Р.Барта эксплицитно "требует, чтобы мы представ­ляли себе текст как... переплетение разных голосов, многочисленных кодов, одновременно перепутанных и незавершенных. Повествование — это не плоскость, не таблица; повествование — это объем". В целом, с точ­ки зрения постмодернизма, текст существует лишь в силу межтекстовых отношений, в силу И., и в этом от­ношении И. выступает как "необходимое предвари­тельное условие для любого текста" (Р.Барт). — В рам­ках постмодернизма сама идея текстуальности мыслит­ся как неотделимая от И. и основанная на ней, — текст, собственно, и есть не что иное, как "ансамбль суперпо­зиций других текстов" (М.Риффатер). Понятый таким образом текст фактически обретает прошлое, "приоб­ретает память" (Лотман), однако постмодернизм отвер­гает понимание И. сугубо в плане генетического возве­дения текста к его так называемым источникам. Во-первых, по оценке Р.Барта, "в явление, которое приня­то называть интертекстуальностью, следует включить тексты, возникающие позже произведения: источники текста существуют не только до текста, но и после не­го". Собственно, в постмодернистской системе отсчета корректно говорить не о процессе смыслообмена текс­та с культурной средой, но о процессуальности конституирования смысла как его движения в культурной сре­де — сквозь тексты, каждый из которых представляет собой конкретную семантическую конфигурацию мно­гих смысловых потоков, но ни один не может рассмат­риваться в качестве источника (детерминанты) другого, ибо ни один из них не существует до и помимо этой всеохватной интертекстуальной игры, вне которой нет и не может быть конституировано текста как такового: "нет текста, кроме интертекста" (Ш.Гривель). Во-вто­рых (и это главное), феномен И. значим для постмодер­низма в плане не столько генетического, сколько функ-

ционального своего аспекта, — "интертекстуальность не следует понимать так, что у текста есть какое-то происхождение; всякие поиски "источников" и "влия­ний" соответствуют мифу о филиации произведений" (Р.Барт). Под цитатой понимается заимствование не только (и не столько) непосредственно текстового фрагмента, но главным образом функционально-стили­стического кода, репрезентирующего стоящий за ним образ мышления либо традицию: как отмечает Дерри­да, осуществляемая текстовая деконструкция "должна искать новые способы исследования тех кодов, которые были восприняты". В постмодернистской парадигме под цитатой понимается не только вкрапление текстов друг в друга, но и потоки кодов, жанровые связи, тон­кие парафразы, ассоциативные отсылки, едва улови­мые аллюзии и мн.др. Согласно предложенной Ж.Женеттом классификации типов взаимодействия текстов, могут быть выделены: 1) собственно И. как соприсут­ствие в одном тексте двух и более различных текстов (цитата, плагиат, аллюзия и др.); 2) паратекстуальность как отношение текста к своей части (эпиграфу, загла­вию, вставкой новелле); 3) метатекстуальность как со­отношение текста со своими предтекстами; 4) гипер­текстуальность как пародийное соотношение текста с профанируемыми им иными текстами; 5) архитексту­альность как жанровые связи текстов. Именно в про­цессуальности соприкосновения с интертекстом для современной культуры открывается возможность реактуализации в культурном восприятии смыслов, чья ценность была девальвирована, а исходные коннотации — утрачены, т.е. "переоткрытие утраченных значений" (М.Готдинер). Для субъекта восприятия текста это предполагает обязательную и исчерпывающую подключенность к мировой культуре, знакомство с различ­ными (как в предметном, так и в этно-национальном смысле) традициями, что должно обеспечить читателю так называемую "интертекстуальную компетенцию", позволяющую ему узнавать цитаты не только в смысле формальной констатации их наличия, но и в смысле со­держательной их идентификации. Для формирования ассоциаций, без которых тот или иной текст не может быть означен, может понадобиться актуализация любо­го (самого неожиданного) набора культурных кодов: "мы имеем дело с текстами, которые включают в себя цитаты из других текстов, и знание о предшествующих текстах является необходимым условием для восприя­тия нового текста", т.е. потенциальный читатель дол­жен быть носителем своего рода "интертекстуальной энциклопедии" (Эко). В этом контексте постмодернизм вырабатывает ряд близких по смыслу понятий, фикси­рующих указанные требования к читателю: "образцо­вый читатель" Эко, "аристократический читатель"

Р.Барта, "архичитатель" М.Риффатера, "воображаемый читатель" Э.Вулфа и т.п. В связи с этим, в системе от­счета читателя И. определяется как "взаимозависи­мость между порождением или рецепцией одного дан­ного текста и знанием участником других текстов" (Р-А.Багранд, И.Дресслер). Собственно "интертекстуаль­ная энциклопедия" читателя и является, в конечном счете, тем аттрактором, к которому тяготеет интерпре­тация текста как процедура смыслообразования. Имен­но в ориентации на читателя (т.е. в "предназначении" текста), а не в его отнесенности к определенному авто­ру ("происхождении") и реализуется возникновение смысла: по Р.Барту, интертекстуальная "множествен­ность фокусируется в определенной точке, которой яв­ляется не автор, как утверждали до сих пор, а читатель. Читатель — это то пространство, где запечатляются все до единой цитаты, из которых слагается письмо; текст обретает единство не в происхождении, а в предназна­чении... Читатель — ...некто, сводящий воедино все те штрихи, что образуют... текст". Однако ни одному, да­же самому "образцовому", читателю уловить все смыс­лы текста "было бы невозможно, поскольку текст бес­конечно открыт в бесконечность" (Р.Барт). Внетексто­вые аналитики постмодернизма демонстрируют столь же сильно выраженную презумпцию понимания отно­шения к внешнему в качестве интериоризации, — од­ним из наиболее ярких примеров этого ряда может слу­жить концепция складки, предполагающая трактовку внутреннего как возникающего в процессе складыва­ния внешнего (см. Складка, Складывание).

М.А. Можейко

ИОАНН ДАМАСКИН (родовое имя Мансур, т.е. "победительный") (ок. 675 — до 750) — византийский богослов и философ, один из греческих отцов церкви, систематизатор

ИОАНН ДАМАСКИН(родовое имя Мансур, т.е. "победительный") (ок. 675 — до 750) — византийский богослов и философ, один из греческих отцов церкви, систематизатор идей греческой патристики. По проис­хождению сириец, провел всю жизнь в Дамасском ха­лифате. Некоторое время — премьер-министр этого го­сударства. Главное сочинение: "Источник знания" — компендиум философских и богословских знаний сво­его времени. В первой части этого трактата — "Диалек­тике" — излагаются логика и метафизика Аристотеля. Во второй части — "Об ересях вкратце" — предлага­ются сведения о 103 ересях. В третьей части — "Точ­ное изложение православной веры" — И.Д. изложил собственное понимание церковных догматов, высказав, в частности, мысль о подчиненном положении филосо­фии в отношении богословия. По мысли И.Д., "фило­софия есть познание сущего, поскольку оно сущее, то есть познание природы сущего... Философия есть по­знание вещей божественных и человеческих, то есть видимых и невидимых... Философия есть помышление

о смерти, как произвольной, так и естественной... Фи­лософия есть уподобление Богу... через мудрость, кото­рая есть истинное познание блага; и через справедли­вость, которая есть нелицеприятное воздаяние каждо­му должного; и через праведность, которая превышает меру справедливости... Философия есть любовь к муд­рости; истинная же мудрость есть Бог... любовь к Богу есть истинная философия". Считается классиком при­менения античной школьной логики к систематизации церковного учения (Виндельбанд). Оппонент иконо­борчества (сочинение "Против отвергающих святые иконы").

A.A. Грицанов

ИОАНН ДУНС СКОТ (Duns Scotus) (1265/1266— 1308) — шотландский средневековый философ и тео­лог, представитель неортодоксальной ветви схоласти­ки

ИОАНН ДУНС СКОТ(Duns Scotus) (1265/1266— 1308) — шотландский средневековый философ и тео­лог, представитель неортодоксальной ветви схоласти­ки. В 16 лет вступил во францисканский монашеский орден. Судьба И.Д.С. тесно связана с обоими центрами развития средневековой схоластики — Оксфордским и Парижским университетами: окончил Оксфорд и пре­подавал там всю жизнь, по неоднократному приглаше­нию Парижского (1302—1305) и Кельнского (1308) университетов преподавал во Франции и Германии. Те­оретическими источниками авторского учения И.Д.С. могут считаться: августинианское направление теоло­гии (нормативное для францисканского ордена тради­ционного толка); аристотелизм (абсолютно не харак­терный для традиционного францисканства, противо­стоящего доминиканскому ордену как цитадели пери­патетизма, но вызывавший большой интерес у И.Д.С., знакомого не только с перипатетической теологией, но и непосредственно с переводами Аристотеля); теологи­ческая традиция Парижской школы, ориентированной на вербализм умозрения с сильным акцентом на фор­мальном его аспекте; установки математически ориен­тированного естествознания, складывающегося в рам­ках Оксфордской школы Р. Гроссетеста. На базе взаи­модействия этих достаточно разнородных, но дополня­ющих друг друга методологических парадигм склады­вается глубоко оригинальная философская концепция И.Д.С., который выступает основоположником тради­ции так называемого "нового францисканства" как ра­финированно интеллектуального рационализма с ин­тенцией на позитивное знание и логицизм — в проти­воположность "старой" францисканской традиции, фундированной апофатической теологией, августинианской парадигмой мистического богопознания и гене­тически восходящей к программному иррационализму исходного францисканства. Именно начиная с И.Д.С. новое францисканство конституируется в истории тео­логии как классическое и фиксируется в качестве тако-

вого культурной традицией (достаточно вспомнить олицетворяющего францисканство Вильгельма Баскервильского у такого тонкого медиевиста, как Эко). Ос­новные сочинения: "Оксфордское сочинение" (изложе­ние авторской концепции И.Д.С., оформленной как комментарий к текстам Петра Ломбардского), "О пер­вом начале всех вещей", "Вопросы метафизики", а так­же глубоко оригинальные комментарии к логическим произведениям Аристотеля. Все произведения И.Д.С. написаны на латыни и отличаются богатейшим языком, предельной логической строгостью и глубоко ориги­нальным стилем. Титул "Тонкого Доктора" (кстати, на­ряду с титулом Алана Лилльского как "Универсального Доктора" наименее оценочный и наиболее семантичный в титулярной системе схоластики — ср. с титула­ми Фомы Аквинского и Бонавентуры: соответственно "Ангельский" и "Серафический Доктор") блестяще точно фиксирует ту особенность стиля И.Д.С., которая может быть обозначена как постоянное стремление к экспликации содержания любого используемого терми­на. И.Д.С., бесспорно, — философ понятий, виртуоз се­мантической нюансировки, скрупулезного выявления тончайших различий и едва уловимых смысловых от­тенков. И если при непосредственном восприятии его работ это стремление к предельной ясности, провоци­рующее введение в текст колоссального числа уточне­ний и дистинкций, делает их, на первый взгляд, гро­моздкими, а исходную (всегда детально продуманную и безукоризненно стройную) структуру рассуждения — неочевидной, то в свете развития категориального аппарата философии эта интенция на экспликацию содер­жания понятийных средств, чье значение, казалось бы, уже дисциплинарно установлено и прозрачно, должно быть заслуженно расценено как блистательное осуще­ствление рефлексивной установки философского мыш­ления (далеко не так часто реализуемой в рамках схола­стики) — неоценимый интеллектуальный импульс, приводящий как к дифференциации и развитию логи­ко-гносеологической терминологии, так и к обогаще­нию философского языка в целом. Кроме того, задаю­щийся этой установкой вектор движения философского мышления в сфере абстракции, теоретического моде­лирования понятийных систем позволяет И.Д.С. выска­зать многие прогностические идеи, значительно опере­жающие его время. Фундаментальным методом прояс­нения содержания понятий выступает у И.Д.С. метод дистинкций (лат. distinctio — различение), основанный на логической операции выявления различий между сравниваемыми предметами. Эта поэтапная компара­тивная процедура предполагает последовательное вы­явление абстрактных различий разнородных предметов (типа материи и формы), затем выявление различных

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: