Глава 5: НУЖНО ЛИ БОРОТЬСЯ С ИНСТИНКТОМ?

Вы серыми были, вы серыми были вначале,

Но вас прикормили, и вы в сторожей измельчали.

В.Солоухин, “Волки”

В том-то и дело, что игнорирование владельцем инстинктов собаки или кошки порой приводит к неприятностям. Известно, что кошка охотится, скрадывая добычу. А собака, наоборот, - преследуя. Поэтом кошки старательно прячу, маскируют свои экскременты. Если кошка написает где-нибудь за диваном, то она потом будет там писать постоянно. А хозяин начнет злиться, наказывать несчастное животное, не понимая, что вступает в борьбу с инстинктом, неизменной программой поведения.

Выработав у собаки рефлекс оправляться только на улице, хозяин опять же создал инстинкт, который, если собаку не вывести погулять вовремя, может вступить в противоречие с психикой и вызвать настоящий психологический стресс, срыв. Молодые животные в таких случаях начинают оправляться где попало и когда попало, а у старых собак (особенно сук) может проявиться беспричинная агрессивность.

Ясно, что с врожденными и с вновь приобретенными программами поведения (инстинктами) надо не бороться, а использовать их для создания социального, общественного поведенческого комплекса. Для этого надо четко понимать причины и основы этих инстинктов. Известно ли, например, вам, что все животные ужасно консервативны?

У них какая-то идиотическая потребность жить в беско­нечно повторяющемся мире, где царит раз и навсегда заведенный порядок, подчас неудобный и даже нелепый. Мой говорящий попугай жако не терпит ника­ких перемен в комнате. Если на полу клетки вместо газеты постелить обер­точную бумагу, он приходит в крайнее негодование. Когда его отправляют в клетку, он требует, чтобы сначала ска­зали: «Рома, в клетку!» Пройдя часть пути, в строго определенном месте он ожидает слова: «Давай, давай быстрей!» Перед входом в клетку ему следует напо­мнить, зачем он туда идет: днем — «ку­паться», вечером — «спать». После того как он вошел в клетку, нужно сказать:

«Ай, молодец, Рома, ай, молодец!» Стоит что-нибудь упустить, и он подска­зывает, говоря это за вас. Если что-то напутали — возвращается к исходной точке и повторяет всю процедуру снача­ла. Это не результат жизни в домашних условиях. Зоологи знают, что в естест­венной обстановке поведение животных столь же консервативно. Они ходят по одной и той же дороге, осматривают одни и те же кормные места, отдыхают в одном и том же месте, останавливаются у одних и тех же предметов.

Среди взрослых людей навязчивая склонность к излишнему порядку и стро­гому соблюдению ритуала проявляется у дебилов. И у детей. Вспомните, как в возрасте 2—4 лет ребенок требует, чтобы все лежало на определенных местах, чтобы кормление и одевание происходили по неизменному порядку, чтобы вы держали книгу определенным образом, по сто раз читали одну и ту же сказку, проигрывали одну и ту же пластинку, включали один и тот же мультфильм и т. п.

Что это какая-то врожденная особен­ность поведения, я никогда не сомневал­ся, но смысл ее был темен. Блестящую разгадку дал К. Лоренц. Мозг, не спо­собный безошибочно разбираться в при­чинно-следственных связях между собы­тиями, не должен пользоваться резуль­татами их анализа, потому что, приняв следствие за причину, можно жестоко поплатиться. Лучше эти события вос­принимать как единое целое, запоминать комбинации, оказавшиеся успешными или безопасными, и стремиться их повторять. Если под этим деревом вчера росли ягоды, поищи их там и сегодня. Если на этой поляне вчера поймал зайца, поищи его там и сегодня. Если по дороге к норе эту ветку перепрыгнул, а под эту подлез и все обошлось, поступай так и впредь. Кто в детстве не связывал себя уймой подобных табу? Шагая по плитам, не наступай на их стыки. Проходя по темному коридору, не оглядывайся. Бла­гополучно миновав его, подпрыгни и т. п. Поведение нормального взрослого человека тоже сильно ритуализовано. А людей суеверных и верящих в приме­ты — большинство. Правила хорошего тона, семейные и народные традиции — это ведь тоже ритуалы. Религия же не только в высшей степени ритуализована, но и требует от паствы не подвергать сомнению и анализу свои догматы. Так что все мы немножко дети и попугаи.

А вот еще одна проблема, с которой часто сталкиваются не только владельцы собак и кошек, но и родители - воровство.

К огорчению родителей, их совсем маленькие, все имеющие дети вдруг попадаются на воровстве. Причем кра­дут не что-то им нужное, а для других не существенное, а именно то, что красть нельзя, и именно там, где им этого делать никак не следовало. Скандал. Детские психологи давно поняли, что это не беда, что красть запретное детям очень хочется. Сторонники теории «tabula rasa», считающей ребенка «чистой доской», на которой еще ничего не напи­сано, говорят, что он крадет по незна­нию, не ведая, что этого делать нельзя. Психологи же знают, что это не так. Ему хочется украсть именно потому, что он прекрасно знает, что это запретно.

Для этологов тут нет ничего особенно­го: программа воровства есть у многих видов животных. В трудных условиях она помогает выжить, особенно если животное оказалось на дне иерархичес­кой пирамиды в группе и его к пище не подпускают более сильные сородичи. У сытого же животного она проявляется в форме игры. Живущие в достатке вороны городских пригородов могут подолгу крутиться вокруг собаки, пока не украдут из-под носа припрятанную той кость. А если у вас была ручная ворона, то вы убедились, что она крадет и прячет буквально все и у всех. Этот инстинкт этологи называют клептома­нией.

Все могли видеть, что чайки — клеп­томаны, но, когда дел много, они воруют и отнимают редко. Однажды жарким летом в заливе, на берегу кото­рого я жил, случился замор рыбы, и вся вода у берега была покрыта буквально слоем мелкой рыбешки. С раннего утра на рыбу слетелись озерные чайки и съели ее столько, сколько смогли. А дальше началась вакханалия клептома­нии. Сытые чайки сидели среди рыбы на воде и на берегу и ждали, пока одна из них схватит рыбку. Тут же на нее броса­лись несколько птиц — отнимать. Она наутек, за ней — погоня. Со страшным гвалтом десятки чаек гонялись друг за другом, по очереди отнимая рыбешку, бросая ее и ловя на лету. Наконец добыча падала в воду, и все на время успокаивались, пока кто-нибудь не зате­вал тем же способом новую кутерьму.

Среди птиц есть и подлинные клепто-паразиты (некоторые поморники, например), у которых на основе воров­ской программы развился особый образ жизни. Поморник терпеливо ждет, когда какая-нибудь птица поймает рыбу, а затем преследует ее, пока не отнимет.

Вернемся к детям. Для вас полезно знать, что их клептомания врожденная и пока что носит форму игры. Они не воры во взрослом понимании этого порока. Но конечно, кое-кто из них может стать вором. Изредка встреча­ются люди, у которых клептомания — болезнь.

И, гордое заявление: моя собака (кошка) не ворует, так как всегда сыта, - не может считаться правильным. Те и другие воруют по совершенно другим причинам, к тому же сами они это воровством не считают - инстинкт выше рассуждений. А факт, что животное не возьмет со стола без спроса пищу, говорит лишь о том, что оно признало в вас лидера, вожака стаи. Кто же из членов стаи осмелиться без разрешения вожака прикоснуться к пище!

Дети очень любят качели. И в этой страсти они нашли бы общий язык с детенышами обезьян или медведей, но ни щенку, ни жеребенку качели не доставляют удовлетворения. Потому что у них нет врожденных программ брахиации (перепрыгивания с ветки на ветку, раскачавшись на руках), а у нас эти про­граммы наших предков сохранились. И один из загадочных мотивов снов почти у всех людей — полет во сне. Полет брахиатора. И отсюда же ночные кошмары, воспроизводящие ощущение при паде­нии в бездну, — столь частый для брахиатора страх промахнуться и разбиться.

Если вы не склонны согласиться со мной, то объясните мне: почему людям не снится другая опасность — утонуть? Потому, что для наших предков при их образе жизни она не была актуальна. Мы вместе с обезьянами, в отличие от большинства животных, не имеем даже врожденной программы, позволяющей плавать, не обучаясь. И все мы знаем, что темноты мы тоже боимся инстин­ктивно (как все дневные животные), а не в силу каких-то реальных опасностей, которых она для нас уже давно не таит ни в лесу, ни в пустом доме. Все живот­ные наделены инстинктом самосохране­ния, страхом смерти — программами, обеспечивающими узнавание главных, стандартных опасностей с первого предъявления. Для гусенка или индю­шонка это летящий темный крест с уко­роченной передней перекладиной (образ хищной птицы). У очень многих птиц и зверей врожденный образ хищника — совы, кошачьих — это овал с острыми ушами, круглыми, нацеленными на вас глазами (и оскаленными зубами).

Если вы будете в зоологическом музее в Санкт-Петербурге, посмотрите в отделе насекомых, сколько видов бабочек имеет на крыльях снизу маскировочную окраску, а на крыльях сверху — четкий «глазчатый» рисунок. Если маскировка не помогла и враг обнаружил сидящую на стволе дерева со сложенными крыль­ями бабочку, она распахивает крылья. И птица (да и мы с вами) на столь нужный для бабочки, чтобы улететь, миг парали­зована испугом.

Самый страшный хищник для назем­ных приматов и наших предков — лео­пард. Его окраска — желтая с черными пятнами — самая яркая для нас, наибо­лее приковывающая наше внимание (это используют в рекламе, в дорожных зна­ках). Вы едете ночью на машине, и в свете фар на обочине дороги вспыхнули два огонька — глаза всего лишь кошки, и вы вздрагиваете. Как же вздрогнете вы, в упор наткнувшись ночью в лесу на два желтых горящих кружка с черными зрачками! Или, увидев днем в листве маску — морду леопарда, учиться узна­вать которую нам не нужно, дети пуга­ются ее сразу. Усиливая эти «хищные признаки» в облике животных, худож­ники — иллюстраторы и мультиплика­торы создают потрясающие по воздей­ствию образы кровожадных хищников. Зачем? Чтобы дети пугались. Зачем же их пугать? Да потому, что это им нужно, они этого сами хотят — страшных вол­ков, тигров-людоедов, чудовищ, страш­ных мест в сказках. Если их не даем мы, они придумывают их сами, т. е. по сути сами устраивают для себя игровое обуче­ние узнавать хищников и проверять свои врожденные реакции на них. Эти хищ­ники уже в Красной книге, давно они не едят людей, давно самая большая опас­ность для детворы — автомашины, но наши врожденные программы о зверях, а не об автомашинах.

Для животных их хищник — это тот, кто в конце концов окончит их дни. Но пусть лучше он подождет. Он страшен — это понятно. Но отвратителен ли он? Нет! Оказывается, он завораживающе прекрасен. Таким его заставляет видеть программа: «Увидев хищника издалека, с безопасного расстояния, или сидя в без­опасном месте — не будь равнодушен, внимательно наблюдай его, все его дви­жения, все его повадки; готовься к той встрече с ним, которая может стать последней, если ты недостаточно изучил врага». Эта программа есть у очень мно­гих животных. И для нас наши бывшие пожиратели — крупные кошачьи — одни из самых ловких, грациозных, привлека­тельных для наблюдения животных. (Для контраста вспомните, почему нам противны обезьяны.)

Враги диких собак - крупные кошки. Враги кошек - волки, когда они в стае и дикие собаки. Не потому, что они охотятся друг на друга, а из-за того, что охотятся на территории друг у друга, буквально отбирают пищу друг у друга. Видите, как просто объясняются некоторые поведенческие схемы при помощи этологического анализа. Именно поэтому кошка может с безопасного места долго и спокойно наблюдать за собакой, а собака же при виде кошки сразу возбуждается и мчит ее пугать. Срабатывает инстинкт, собака призывает несуществующую стаю. Кошка же существо одинокое, стаями не жила, ей, кроме близких родственников, звать некого и незачем.

В играх щенков и котят легко заметить несуществующих врагов, от которых они прячутся. И дети, и животные в детстве обожают “пугаться” по-нарошке. Любопытно еще и то, что именно в детстве щенки и котята могут подружиться.

Молодые животные очень много игра­ют — между собой, с родителями, с дете­нышами других видов, с предметами. Даже те виды, которые всю взрослую жизнь живут угрюмыми одиночками, — медведи, дикие кошки, например, — в детстве очень общительны и игривы. Игры не только приятное провождение времени, они необходимы для полноцен­ного развития особи, как физического, так и психического. Лишенные игр дете­ныши вырастают агрессивными, трусли­выми. Их реакции на ситуации, особенно при контактах с другими особями, часто ошибочны. Им трудно образовывать пары, жить в мире в стае; достается и их детенышам. Фактически это как бы пре­ступники в мире животных.

Этологи видят в играх тренировку, проверку выполнения врожденных про­грамм поведения — как подходить к своим, как действовать с половым парт­нером, детенышами, объектами охоты, как убегать от хищника, как драться, как побеждать и как уступать, как рыть, строить, прятать.

В играх можно нарушать личную дис­танцию, вступать в телесный контакт с партнером, бороться, — словом, узнать, что такое другая особь, чего от нее можно ожидать и как себя вести. Боль­шинство игр — вариации на три главные темы: «хищник — жертва» (один убе­гает, другой ищет, догоняет, ловит), «брачные партнеры» (разыгрываются ритуалы знакомства, ухаживания, сопро­вождения, спаривания, борьбы за самку, строительства гнезд), «родители — дети» (один делает вид, что кормит дру­гого, защищает, согревает, чистит, пере­носит с места на место и т. п.).

Для игр обязательна смена ролей. Сначала один изображает хищника, а другой — жерт­ву, а потом — наоборот. Молодой самец выполняет ритуалы то самца, то самки, самка выполняет ритуалы самца. Моло­дая особь проверяет не только те дей­ствия, которые ей всерьез предстоит производить в будущем, но и те, кото­рые будет выполнять партнер, объект охоты или враг.

Очень интересно, что в детстве вос­производятся и такие программы, кото­рыми взрослые уже не пользуются, но которые были у предков. Наша взрослая кошка охотится двумя способами: подка­рауливает, затаившись, или прыгает, подкравшись. Она прижимает добычу двумя лапами к земле. А котята, играя, демонстрируют еще несколько спосо­бов: догоняя, ударяют в конце лапой по спине жертвы (как львы), догоняя, хва­тают двумя передними лапами (как гепарды), прыгая сверху, вцепляются зубами в загривок жертвы (как лео­парды и рыси). Играя на гладком полу шариком, они, согнув лапу крючком, резким движением поддевают его снизу и подбрасывают вверх. Это ловля рыбы из воды, так охотится кошка-рыболов. Что это, запасные программы или про­граммы предков?

Присмотримся, во что играют наши дети, во что играли в детстве мы сами, что нам нравилось, к чему нас тянуло. Игры в догонялки, прятки, пап и мам, мнимое кормление кукол, уход за ними, борьбу, коллективную борьбу (игры в войну) — все знакомые темы, общие с животными. Поэтому дети так легко находят общий язык и играют с щенка­ми, котятами, козлятами.

Конечно, дети играют в не меньшей степени и в чисто человеческие игры, в которые со щенком не поиграешь, подражают труду взрослых, играют в специально разработанные родителями, воспитателями игры, в игры, развива­ющие память, эрудицию и т. д. Но здесь не о них речь. У многих животных есть врожденные программы строить себе убежища или занимать подходящие места — дупла, пещеры. И дети, и щенки с котятами прохо­дят период увлечения строительством примитивных настилов, шалашей, а к дуплам, пещерам и похожим на них искусственным выемкам их тянет очень сильно. И неверно думать, что они подражают взрослым, строящим дома. На оборудованной площадке для игр могут стоять очень уютные домишки, большие кубики, из которых можно построить дом, но, если где-нибудь в углу площадки растет дерево с большим дуплом, оно гораздо сильнее притяги­вает детей, нежели подготовленные взрослыми сооружения.

Важно, кстати, не спутать игровые убежища котят и собак с гнездом, которое начинает готовить молодая кошка или сука, готовясь к воспроизведению потомства. Вот тут-то любая помеха может вызвать серьезный протест животного. И вопросам любви к родителям мы посвящаем следующую главу.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: