|
Бульдог Дарвина против Елейного Сэма
Эволюционные войны
Часть 1: XIX век
Одним прекрасным летним днем 1860 г. в зале Оксфордского университета негде было яблоку упасть. В помещение набилось более 700 человек. В центре зала сплошной черной массой выделялись представители духовенства. В остальной части зала отдельно друг от друга сидели несколько защитников новомодной теории Чарльза Дарвина. Все эти люди собрались здесь на ежегодное собрание Британской ассоциации содействия развитию науки. Дата собрания в тот год выпала на 30 июня, спустя почти семь месяцев после публикации новой провокационной книги Дарвина The Origin of Species by Means of Natural Selection «"Происхождение видов путем естественного отбора».
В данный момент Джон Уильям Дрейпер, приехавший на собрание из Университета Нью‑Йорка, монотонно говорил об «интеллектуальном развитии Европы с точки зрения уважения к взглядам мистера Дарвина». На самом деле его доклад являлся лекцией о дарвинизме и социальном прогрессе. Участники собрания как раз приступили к обсуждению основных положений новой теории. Однако все знали, что знаменитый Оксфордский епископ Сэмюель Уилберфорс запланировал массированную церковную атаку на новые и опасные идеи Дарвина.
Сам Дарвин в это время находился дома по причине болезни. Но если бы ученый и присутствовал на собрании, от него в любом случае было бы мало пользы. Дарвин родился в 1809 г. и ко времени выхода в свет «Происхождения видов» как раз отметил свое 50‑летие. К этому времени он из энергичного и решительного молодого исследователя превратился в затворника и часто болеющего домоседа. Хотя его эволюционные идеи и рассматривались как скандальные, сам ученый был чрезвычайно застенчив и никогда не решился бы встать и парировать утверждения такого краснобая, каким слыл епископ Уилберфорс.
Прозвище «Елейный Сэм», данное Уилберфорсу студентами Оксфорда, в наше время кажется крайне уничижительным. Однако в то время к этому значению также примешивалось настоящее уважение к его ораторскому мастерству. Особенно поразительной была способность епископа при необходимости соединять в своей речи обаяние и остроумие, ядовитые замечания и откровенную злобу. Уилберфорс также имел репутацию математика. Хотя сам епископ не был ученым, во всех вопросах атак на Дарвина его тщательно инструктировал сэр Ричард Оуэн, ведущий авторитет по сравнительной анатомии того времени.
Несмотря на то что к тому времени прошло всего несколько месяцев с момента публикации работы Дарвина, она уже успела произвести сенсацию. Одной из причин этого явления было то, что ученый уже был признанным и уважаемым естествоиспытателем. Например, незадолго до выхода книги поступило предложение присвоить Дарвину рыцарское звание. Принц Альберт даже дал свое согласие. Однако после выхода «Происхождения видов» церковные советники королевы Виктории, включая епископа Уилберфорса, выступили против Дарвина, и предложение было отклонено.
Следует заметить, что Дарвин был не первым, кто занимался теорией эволюции. Идея, что виды не являются неизменными, а могут с течением времени изменяться и адаптироваться к условиям окружающей среды, предлагалась уже много раз. В свое время эту точку зрения выносили на суд научной общественности дед Чарльза Дарвина Эразм Дарвин и знаменитый ученый Жан Батист Ламарк. Последний верил, что изменения в видах, происходящие под воздействием окружающей среды, могут передаваться потомкам.
Однако во времена Чарльза Дарвина яростных противников любых форм эволюции было значительно больше, чем сторонников. Интересна, например, история более раннего проэволюционного трактата Vestiges of the Natural History of Creation («Признаки естественной истории творения»), написанного и опубликованного в 1844 г. Робертом Чемберсом, успешным популяризатором науки. Предвидя «бурный» прием книги, он не поставил свое имя на обложке.
Прием и в самом деле был бурным: Адам Седжвик, учитель геологии, преподававший эту науку Дарвину в Кембридже, зло ворчал, что эволюция и абиогенез[45] соединяются в «незаконном союзе» и порождают ужасных монстров; с нашей стороны было бы весьма милосердно снести «голову этому отвратительному уродцу и положить конец его поползновениям» [1]. При этом Седжвик верил, что правильный баланс между живыми организмами и миром, в котором они живут, поддерживается божественным вмешательством всякий раз, когда это необходимо. Дарвин же полностью отверг существование связи между духовным и материальным мирами.
Книга Чемберса также подверглась жестокой критике Уилберфорса на страницах влиятельного Quarterly Review. К сожалению, «Признаки» представляли собой своеобразное «попурри» из здравого смысла и откровений бессмыслицы. Дарвин просмотрел эту книгу со смешанными чувствами. С одной стороны, он уже имел некоторые проблемы с официальной наукой, особенно в своих первых публикациях. С другой же, ученый чувствовал,что книга Чемберса ослабила ожидаемую реакцию общественности на его собственный, долго созревающий трактат и даже в чем‑то подготовила для него почву, приняв на себя основной огонь критики.
Атаки на идеи эволюционистов хотя и были чрезмерными, не были абсолютно необоснованными. По сути, эволюционисты выступали против необходимости бесчисленных специальных актов творения, считая, что для всех видов жизни на Земле был необходим всего лишь один разумный акт. Однако в «Признаках», как и в других, более ранних, эволюционистских публикациях, эти идеи были чистейшими догадками, их мало кто поддерживал, им крайне не хватало понимания механизма эволюции. Креационистская идея представлялась ничем не хуже других. Этот недостающий механизм – естественный отбор – и открыл Дарвин, добавив к нему огромное количество данных и хорошо аргументированных доводов. Перед вами короткий отрывок из книги Дарвина, в котором он описывает естественный отбор.
Не следует также упускать из виду, как бесконечно сложны и как переплетены взаимоотношения всех органических существ друг с другом и с физическими условиями жизни, а отсюда понятно, как бесконечно разнообразны те различия в строении, которые могут оказаться полезными всякому существу при меняющихся условиях жизни... Но если такие вариации появляются, то (помня, что особей рождается гораздо больше, чем может выжить) можем ли мы сомневаться в том, что особи, обладающие хотя бы самым незначительным преимуществом перед остальными, будут иметь больше шансов на выживание и продолжение своего рода? С другой стороны, мы можем быть уверены, что всякая вариация, сколько‑нибудь вредная, будет беспощадно истреблена. Сохранение благоприятных индивидуальных различий и вариаций и уничтожение вредных я назвал естественным отбором, или выживанием наиболее приспособленного [2].
Этот текст едва ли звучит угрожающе для ушей большинства из нас, но именно данный аспект работы Дарвина церковники начали рассматривать как действительно опасный. Поэтому они и посчитали важным, не теряя времени потом, опровергнуть теорию Дарвина целиком. С их точки зрения, идеальным местом для этого было собрание Британской ассоциации содействия развитию науки в 1860 г.
Небольшое количество защитников Дарвина надеялись, что кто‑нибудь выступит против Уилберфорса. Среди них находился и Томас Генри Гексли, многоуважаемый ученый, внесший важный вклад в развитие таких наук, как зоология, геология и даже антропология. Он также писал понятным и совершенным стилем о проблемах образования и религии и слыл прекрасным оратором. Гексли имел дополнительные причины для поддержки Дарвина. Как он писал клирику Чарльзу Кингсли: «Для меня ясно то, что если такой великий и мощный инструмент добра и зла, как Церковь Англии, должен быть спасен от раскола на кусочки вследствие неуклонного продвижения науки – события, видеть которое для меня было бы неутешительно, но которое, вероятно, произойдет, если ее судьбой руководят люди, подобные Сэмюелю из Оксфорда, – это должно случиться усилиями тех людей, которые, подобно вам, видят свой путь в объединении установленных порядков Церкви с духом науки» [3]. Другими словами, эволюционная наука и религия могут сосуществовать, но не посреди артиллерийского огня сторонников крайних взглядов.
Одна проблема, связанная с идеями Дарвина, проявилась очень скоро. Основная концепция ученого, изменение видов посредством естественного отбора, была так проста, что Гексли сказал: «Как глупо было с моей стороны не подумать об этом!» Одновременно она была так глубока, что могла нести множество различных смыслов разным людям, включая как сторонников Дарвина, так его противников. Она на самом деле была так глубока, что целые поколения людей еще долго не могли понять грандиозный замысел.
Другая проблема заключалась в том, что концепция Дарвина состояла из двух частей. Первая касалась самой эволюции, а вторая – естественного отбора, который, кажется, и был главным камнем преткновения. Основной проблемой естественного отбора было и остается отсутствие в нем активных «сортировщиков». Этот процесс является апостериорным: отбор производит сама Природа. Термин «естественное сохранение» был бы, вероятно, воспринят легче.
Согласно Эрнсту Майеру, нынешнему последователю Дарвина и известному ученому, сам Гексли никогда не верил в дарвиновский процесс естественного отбора. Другие ученые также выступали против концепции Дарвина и предлагали множество собственных альтернативных объяснений механизма генетической изменчивости. Почти все они провалились. Исключением является салътационизм, затрагивающий проблему скачка в эволюции. Еще Гексли не соглашался с тем, как Дарвин с упорством отстаивает градиент‑ность, или постепенность, эволюции, т. е. небольшие изменения, которые со временем складываются в значительные различия между видами. И в этом Гексли, возможно, был прав. Уже в наше время уважаемые биологи‑эволюционисты Стивен Джей Гулд и его коллега Найлс Элдридж предложили свою версию сальтационной теории, которую они назвали «пунктирным равновесием». При этом Гулд указывает на то, что их сальтационизм никоим образом не отрицает основные идеи теории естественного отбора [4]. Так или иначе, все эволюционисты, под каким бы флагом они ни выступали, всегда были тверды в своих убеждениях, отрицающих божественное сотворение видов.
На поле сражения
Зная о вполне понятном волнении Дарвина в связи с выходом в свет его книги, за день до выхода «Происхождения видов» Гексли написал ученому письмо со словами поддержки и ободрения. В частности, он писал: «И когда шавки будут лаять и визжать, Вы должны помнить, что некоторые из Ваших друзей в любом случае наделены воинственностью, которая (хотя Вы часто и заслуженно порицали ее) может оказаться Вам полезна. В готовности, я затачиваю свои когти» [5].
Гексли знал, что Уилберфорс является «первоклассным спорщиком», но он и сам приобрел репутацию серьезного участника дебатов и хорошего докладчика. В феврале 1860 г. Гексли читал лекцию об идеях Дарвина в престижном Королевском институте, следствием которой стали два неожиданных результата. Во‑первых, он «разочаровал и рассердил» всех, пытаясь показать все стороны концепции. Во‑вторых, стремясь вывести науку из‑под контроля церкви, он проявил себя сторонником конфронтации по отношению к позициям церкви. В этом он даже превзошел Дарвина [7].
Зная, что на собрании в Оксфорде будет очень много духовенства, Гексли решил там не появляться. Как он позднее писал об этом: «Я вполне осознавал, что если он [Уилберфорс] сыграет свою партию должным образом, с такой аудиторией у нас будет очень мало шансов на эффективную защиту»[8]. Однако за день до собрания Гексли случайно встретил Роберта Чемберса, автора «Признаков», одного из первых трактатов по эволюции. Гексли сказал Чемберсу о своем решении не идти на собрание, так как «не видит пользы в том, чтобы потерять мир и спокойствие в окружении епископов» [9]. Чемберсу, который, возможно, надеялся на несколько запоздалый реванш против человека, свирепо набросившегося на его книгу, каким‑то образом удалось убедить Гексли пойти на собрание и ответить на выпады Елейного Сэма.
Так началась великая эпопея, занесенная в анналы научных дебатов. К сожалению, подробности этой дискуссии окутаны тайной. Достоверно же известно следующее.
Все очевидцы в своих репортажах были в основном едины. Дрейпер бубнил целый час, потом закончил, и место выступающего опустело. Предвкушение битвы достигл апогея, и на трибуну поднялся Уилберфорс, чтобы сделать «несколько замечаний».
Чувствующий себя во время подобных дебатов как рыба в воде, Уилберфорс начал с краткого перечисления общих интересов науки и церкви – ведь это было, прежде всего, научное собрание. Он даже отвесил поклон Гексли который, как он был уверен, пришел, чтобы опровергать его. Затем епископ перешел непосредственно к делу. До нас не дошли точные его слова. Наверняка известно, что Уилберфорс обличил теорию, являющуюся только «гипотезой, способствовавшей нефилософскому подходу к достоинствам причинно‑следственной теории» [10]. Похожие возражения все еще выдвигаются и сегодня.
После получаса беспорядочных разглагольствований епископ сказал, что чувствовал бы себя чрезвычайно неуютно, если бы кто‑либо смог доказать, что обезьяна в зоопарке была его предком (такого Дарвин никогда не говорил и не думал). После этого он повернулся к Гексли и хитро спросил его: вы утверждаете, что произошли от обезьяны, тогда позвольте спросить – по линии дедушки или по линии бабушки? Публика взорвалась аплодисментами и смехом. Гексли только прошептал: «Сам Господь отдал его в мои руки».
Однако это была доэлектронная эпоха, и Гексли знал, что не обладает таким громким голосом, какой был у Уилберфорса, поэтому он отложил ответ до тех пор, пока в аудитории не начали скандировать: «Гексли, Гексли!» И только после этого ученый встал и предложил свой короткий ответ: «Я нахожусь здесь только в интересах науки, и я не желаю слушать что‑либо, что может создать предвзятое мнение о моем почтенном клиенте». После нескольких замечаний в защиту взглядов Дарвина Гексли подвел следющий итог: «И в заключение – о происхождении от обезьяны. Я не чувствую стыда от того, что имею таких предков. Но я должен был бы чувствовать стыд, если бы происходил от того, кто позорит дар культуры и красноречия, поставив ихна службу предрассудкам и обману» [11].
Не забывайте, что в те времена оскорбление епископа было не таким уж безобидным делом. Ответную реакцию было легко предсказать: духовенство закричало, что их оскорбили; публика, поддерживающая Дарвина, ликовала, студенты аплодировали обеим сторонам. Одна женщина, леди Брюстер, упала в обморок.
Но это еще не все. Сэр Джон Лаббок, известный астроном и натуралист, поднялся и произнес несколько слов в поддержку идей Дарвина. Но тут, в ответ на слова ученого, поднялся Роберт Фицрой, адмирал и экс‑губернатор Новой Зеландии, с которым Дарвин когда‑то плавал во время своего долгого пятилетнего морского путешествия[46] (после которого, вероятно, все и началось). Потрясая своей Библией, Фицрой заявил, что только эта книга является абсолютно правдивой.
Итоги разгоревшегося спора подвел известный британский систематик и ботаник Джозеф Дальтон Хукер. После заявления о том, что Уилберфорс, очевидно, не читал книгу Дарвина и что он равно не обладает начальными познаниями в ботанике, Хукер предъявил решающий аргумент. Он сказал: «Я знал об этой теории 15 лет назад. И тогда я полностью ее отвергал; [...] но с тех пор я посвятил свою жизнь беспрестанному изучению естественной истории; занимаясь ею, я путешествовал по всему свету. Факты этой науки, которые раньше были непонятными для меня, один за другим объяснялись этой теорией, и, таким образом, ее идеи постепенно, против воли, переубедили меня, ранее не желавшего менять свои взгляды» [12].
Эти слова, должно быть, были последними в этой стычке, но им не суждено было стать последними словами в разгоравшейся войне. Через несколько дней после дебатов в престижном Quarterly Review появилась рецензия Уилберфорса на «Происхождение видов». В этой основательной критической статье на 17 тысяч слов епископ твердо отстаивал свою позицию. Больше всего он нападал на ту область, которую Дарвин надеялся обойти стороной. На протяжении всей книги ученый старательно избегал щекотливой темы, называемой "человек". Единственное, на что он решился, так это на последние фразы книги о том, что с помощью дополнительных, «намного более важных исследований... много света прольется на происхождение человека и его историю» [13].
Однако Уилберфорс знал, что это было самое уязвимое место в книге Дарвина. Он утверждал, что Дарвин применил свою схему естественного отбора не только к животным, но и к людям. Это уже было слишком. «Полученное человеком превосходство над всем на земле; способность человека к членораздельной речи; человеческий дар разума; человеческая свобода выбора и ответственность; его падение и искупление; воплощение Сына Божьего; пребывание Святого Духа – все это в равной мере несовместимо с оскорбительной позицией животного происхождения того, кто был создан по образу и подобию Божьему» [14]. Другими словами, говори, что тебе вздумается, о царстве зверей, но люди были специально сотворены несколько тысяч лет назад.
За последующие годы по примеру Хукера к лагерю эволюционистов присоединились многие прогрессивные современники Дарвина. Хотя еще раз замечу, что их поступки были обусловлены разными причинами. Через 12 лет после выхода в свет «Происхождения видов» Дарвин завершил свою следующую книгу, которая называлась The Descent of Man and Selection in Relation to $ecs («Происхождение человека и половой отбор»), в которой он уже действительно указывал, что естественный отбор касается и человека. Общественность снова была взбудоражена. Согласно Майеру, «ни одна дарвиновская идея не была менее приемлемой викторианцами, чем происхождение человека от примитивных предков... Происхождение человека от приматов... сразу же подняло вопрос о происхождении умственных способностей, человеческого разума и сознания, остающийся спорным до наших дней» [15]. Как я покажу ниже, эта идея приняла на себя основную тяжесть всех атак. О естественном отборе стали упоминать все реже и реже [16].
В первых рядах по обе стороны эволюционных баррикад были сатирики и карикатуристы, которые в викторианской Англии составляли отдельную группу журналистов. Ссылаясь на войну между Гексли и Ричардом Оуэном (сравнительный анатом и палеонтолог, который готовил Уилберфорса для выступления на собрании I860 года), журнал Punch в мае 1861 г. предсказывал:
Тогда Гексли и Оуэн
В пылу состязания
Обнажат свои перья, как шпаги;
Мозг против мозга,
И битва до смерти;
Ей‑богу! Хватило б бумаги! [17]
От прочих не отставали и памфлетисты. В одном памфлете Гексли и Оуэн изображались чудаками, называвшими друг друга жуткими прозвищами. Хаксли называл Оуэна «лживым ортогнатным»[47] брахикефальным[48] двуруким питеком[49]. Оуэн в ответ утверждал, что Гексли являет «не чем иным, как абсолютным архенкефальным приматом» [18]. Оуэн также обвинял Гексли в том, что он не мастер давать показания как свидетель, потому что ни во что не верит. (Позже для описания своей собственной философии Гексли ввел термин агностик.)
Появились памфлеты и на науку в целом. Например, один из газетных памфлетов назывался «На пути Паляризованного [именно так] Света сквозь закопченное стекло, кирпичную стену, четырехдюймовую броню и темную комнату». Под «трактатом» подписались А. Б. Сурд, А. Л. Химик, Пр. Орицатель и Б. А'рдак.
Так как фотография тогда только зарождалась, самым мощным и широко распространенным способом иллюстрации памфлетов была карикатура. Чаще всего эти каррикатуры изображали Дарвина в виде человекообразной обезьяны или мартышки. На одной из них была нарисована обезьяна, с одобрением читающая книгу Дарвина. На другой примат, похожий на Дарвина, проверял у женщины пульс.
В борьбу вступили также литераторы. Новеллист и полемист Сэмюель Батлер написал несколько произведений, высмеивавших и критиковавших идеи Дарвина. Такая позиция встречается в его работах Life and Habit («Жизнь и привычка», 1877) и Evolution Old and New («Эволюция старая и новая», 1879).
Религия
Все эти нападки чрезвычайно задевали и ранили Дарвина. Его биографы Адриан Дезмонд и Джеймс Мур, написав в 1991 г. книгу о жизненном пути знаменитого ученого, снабдили ее следующим подзаголовком: «Жизнь измученного эволюциониста». Главной заботой Дарвина являлось душевное страдание его любимой жены, которой весьма трудно примирить свою глубокую религиозность с любовью и уважением к мужу. Чем больше официальная церковь нападала на него, тем невыносимее были ее страдания.
Настоящее отношение Дарвина к идее происхождение видов остается не до конца ясным. Например, в первом издании «Происхождения видов» понятие «Творец» не упоминается ни разу. В последних строчках книги Дарвин пишет, что «жизнь, с ее различными проявлениями, первоначально зародилась в одной или ограниченном числе форм». Во втором издании, появившемся вскоре после первого, ученый уже изменяет последние строки: «жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм» (курсив автора).
Никто не может сказать с полной уверенностью, появился ли пропуск в первом издании по недосмотру автора. Учитывая внимательную и скрупулезную натуру Дарвина, это звучит не слишком правдоподобно. Скорее всего, добавление во втором издании слова «Творец» было попыткой как‑то смягчить душевные страдания, которые ученый причинил своим многочисленным коллегам, друзьям и, конечно же, своей жене. Именно в связи с этой проблемой возникает серьезный раскол. Многие религиозно настроенные люди, светские и духовные лица, без труда принимали основные идеи эволюции и даже теорию естественного отбора, но до тех пор, пока они могли продолжать верить в то, что там присутствует Бог. Наиболее логичным местом для Бога является начало всего. Вспоминается вопрос о часовщике времен Ньютона, который звучал так: «Было ли необходимо только запустить виды, после чего они заботились о себе сами, или требовалось перодическое вмешательство, чтобы регулировать происходящие процессы?»
Конечно, успех или крах «Происхождения видов» зависел от его собственных достоинств, а не ораторских способностей Гексли или любого другого защитника Дарвина. К счастью, эта книга является подлинным шедевром и нашла широкую поддержку. В последующие годы количество ее почитателей значительно увеличилось за счет солидного набора наблюдений, признания существующих пробелов в знаниях и читабельности. Первыми к армии почитателей Дарвина начали присоединяться геологи, затем биологи, палеонтологи и другие представители научного и ненаучного мира. Однако этот процесс был медленным, неровным и до сих пор отнюдь не завершен.
Возражения
Далеко не все возражения на теорию Дарвина носили религиозный характер. Один из самых главных камней преткновения обнаружился на следующем ежегодном собрании Британской ассоциации содействия развитию науки. Тогда Уильям Томсон, позднее ставший лордом Кельвином, представил публике свои подсчеты возраста Земли. Границы, установленные им, составляли примерно 100 миллионов лет. Он считал, что эти цифры недостаточны для осуществления процесса естественного отбора.
Когда Дарвин опубликовал пятое издание «Происхождения видов», он счел подсчеты Кельвина настоящей проблемой и попытался с ней справиться. В шестом, и последнем, издании (1872) своего научного труда ученый признал это возражение, «по всей вероятности, одним из самых важных, какие были до сих пор выдвинуты, и все еще актуальным». Однако, высказываясь в присущей ему осторожной и вдумчивой манере, Дарвин продолжил: «...я могу только сказать следующее: во‑первых, мы не знаем, как быстро протекают изменения видов, если выражать это время годами, и, во‑вторых, многие ученые до сих пор не допускают, что строение Вселенной и внутренности нашей планеты известны нам в такой степени, которая позволяла бы выдвинуть сколько‑нибудь достоверные соображения относительно продолжительности ее существования» [19]. Как будет показано в следующей главе, пройдет еще 40 лет, прежде чем возражения Кельвина будут опровергнуты.
В том же разделе «Происхождения видов» Дарвин рассматривает другую общепризнанную проблему, а именно «отсутствие богатых ископаемыми пластов ниже кембрийской формации». Ученый высказывает удивительную мыcль, что «хотя наши континенты и океаны сохранились течение огромных периодов времени почти в современном их относительном положении, тем не менее мы не имеем оснований предполагать, чтобы так было всегда; следовательно, формации, гораздо более древние, чем известные нам, могут оставаться погребенными под великими океанами».
Суммируя свое видение различных возражений, Дарвин добавляет: «В течение долгих лет я глубоко чувствовал важность этих трудностей и потому не сомневаюсь в их серьезности. Но должен особенно обратить внимание, что наиболее существенные возражения касаются вопросов, в которых мы, по общему признанию, несведущи; мы даже не знаем, как велика наша неосведомленность».
Главным пробелом в знаниях, также признаваемым Дарвином, была природа механизма происхождения вариаций и изменений. Первым на этот вопрос начал отвечать Иоганн Грегор Мендель, австрийский монах и экспериментальный ботаник, чьи опыты с горохом, проведенные в Брно (Чехия), заложили фундамент генетики. Даниель К. Деннетт, еще один современный последователь Дарвина, утверждает, что экземпляр известной статьи Менделя пролежал непрочитанным в кабинете Дарвина до конца 60‑х гг. XIX века [20]. Историки науки в основном согласны с тем, что Дарвин не знал о результатах исследований Менделя и что они никак не отразились на его работе. Хотя статья Менделя и была опубликована в 1865 г., за шесть лет до дарвиновского "Происхождения человека", она появилась в малоизвестном чешском журнале. Было бы интересно узнать, какой была бы работа Дарвина, если бы он прочитал статью Менделя.
Так или иначе, но Дарвин рассматривал генетические изменения как неизвестный фактор. Знакомый с искусственным отбором при разведении животных, он знал о существовании различных вариаций и опирался на этот факт в своих исследованиях. Проблема, которую решила работа Менделя, заключалась в следующем. Дарвин предполагал, что отбор действует медленно. Очень распространенным также было убеждение, что в результате продолжительного скрещивания особей одного вида все разновидности, какими бы они ни были, смешиваются в нечто среднее. Однако, если различия исчезают, как же действует естественный отбор? Законы наследственности Менделя показали, что изменяющиеся признаки не смешиваются, а остаются разделенными. Таким образом, естественный отбор может функционировать медленно и спокойно продолжать свою работу.
Часть 2: XX век
В 1900 г. голландским специалистом по физиологии растений Гуго де Фризом была обнаружена неизвестная статья Менделя. Де Фриз тогда собирался обнародовать свою собственную теорию наследуемых мутаций, основывающуюся на резких изменениях в зародышевой плазме. Этот ученый обладал потрясающей интуицией, подсказавшей ему, что необходимо обратить внимание на рентгеновские лучи, открытые незадолго до того, и предположил, что, если эти лучи могут проникать в живую ткань, они вполне смогут изменить наследственные частицы в зародышевых клетках.
Однако в течение последующих 20 лет это предположение не нашло подтверждения. В 1919 г. американский генетик Герман Йозеф Мюллер показал, что на гене тический материал действительно может влиять окружающая среда, и доказал, что изменения могут переходить потомкам тех или иных организмов. Благодаря этим открытиям многое из того, что раньше было непонятным, стало на свои места, и теория Дарвина стала еще более целостной. После этого эволюционисты наконец‑то полностью уверились в собственной правоте.
Но действительно ли дарвинизм праздновал победу? Едва ли. На самом деле, как писал Майер, «примерно с 1890 по 1910 гг. теории Дарвина угрожало такое огромное количество противоположных концепций, что она рисковала просто потонуть в них» [21]. Даже после обнаружения статьи Менделя прошло еще много времени, прежде чем результаты генетических опытов получили научное признание и распространение. На самом деле, как это часто случается со всеми новыми и важными открытиями, обнаружилось даже их некоторое негативное влияние на основную теорию, а генетики стали противопоставлять себя верным последователям учения Дарвина [22].
В 1920‑е гг. был заложен прочный фундамент нового понимания и оценки эволюции, и эта новая теоретическая доктрина наконец‑то заняла полагающееся ей место научного факта (по крайней мере, в научном мире). Как и в случае с законами Ньютона, требовались еще некоторые уточнения и исправления, но эволюционная теория уже получила широкую поддержку.
Ее стали изучать в некоторых государственных школах, включая множество средних школ, появившихся тогда по всей Америке. Рональд Л. Намберс в своей превосходной истории креационизма говорил, что некоторые из этих учебных курсов были чересчур откровенны в своем желании стравить эволюцию и религию. Эта дерзость, считает Намберс, вместо того чтобы обучать теории эволюции, способствовала появлению своего рода реакционеров, как пишет Намберс, «даже на консервативном богословском Юге множество церковных школ десятилетиями изучали теорию эволюции». Но накануне Первой мировой войны, по тем или иным причинам, непримиримые антиэволюционисты все больше и больше «считали эволюцию живой природы «причиной всех социальных болезней, измучивших современную цивилизацию» [23]. Последствия такой позиции были весьма серьезны.
Обезьяний процесс
Darwin on the Ropes («Дарвин на канатах») – эту одну из самых значительных (анти)моральных «пьес» западного мира можно было дважды видеть на главных сценах. Первую постановку, описанную ранее в этой главе, показывали в Оксфордском университете. Ее увидели немногим менее тысячи человек, но ее печатный вариант за последующие десятилетия разошелся по всему миру. Следующая постановка происходила уже по‑другому.
В то время как появлялись все новые доказательства эволюционной теории и росла ее поддержка, за ними по пятам следовали антиэволюционные силы, особенно в США. Хотя официальная церковь и не возглавила крестовый поход против эволюционистов, эту миссию взяли на себя независимые религиозные секты, появлявшиеся в то время по всей стране, как грибы после дождя. Все они весьма отличались друг от друга, а их учения варьировались от здравомыслящих до совершенно нелепых. Однако всех их объединял один общий фактор – вера в истину библейского учения. Таких стойких верующих в малейшие подробности Священного Писания по‑прежнему называют «фундаменталистами»[50].
Больше всего учение Дарвина противоречило библейской Книге Бытия, особенно той части, где описывается отворение мира. Защитники этой книги, убежденные в том, что в ней описывается зарождение всей жизни на Земле (так же как и всей обозримой Вселенной), получили название «креационисты» (от англ. creation – сотворение. – Примеч. пер.). В некоторых регионах страны они обладали значительной властью. В начале 1920‑х гг. они даже добились запрета изучения теории эволюции в трех американских штатах: Теннесси, Миссисипи и Арканзасе [24].
Ошеломленные таким поворотом событий, эволюционисты пожелали вынести этот вопрос на обсуждение в суде. Так в небольшом тихом городке в штате Теннесси, через 65 лет после первой постановки, начался следующий большой спектакль Darwin on the Ropes. В постановке 1925 г. фабула была следующая: Джон Томас Скоупс, молодой учитель средней школы и тренер футбольной команды, пытался преподавать теорию эволюции в нарушение закона штата. Поставленный силами маленькой группы заинтересованных сторон, включая Американский союз борьбы за гражданские свободы, этот спектакль был подготовлен значительно лучше предыдущего.
Растянувшийся на несколько недель и ставший предметом наблюдения множества журналистов, суд, посредством телеграфа и газет, привлек внимание всего мира. Среди журналистов на суде присутствовал и Г. Л. Менкен, возможно, самый влиятельный американский эссеист и социальный критик того времени. Этот процесс предоставил ему удобный случай продемонстрировать свой острый, сатирический стиль.
Хотя этот спектакль иногда снабжали подзаголовком «Суд над Скоупсом и Обезьянами», сам Скоупс играл в нем весьма небольшую роль. Здесь снова были две главные роли. Первую, роль Уилберфорса, играл представитель Конгресса и трижды кандидат в президенты Уильям Дженнингс Брайан, пламенный оратор и политический проповедник, который на этом деле собаку съел. Имея такую репутацию в народе и будучи чрезвычайно враждебно настроенным по отношению к теории эволюции (он был уверен, что дарвинизм стал причиной Первой мировой войны), он превосходно подходил для этой роли. Даже Менкен, не любивший Брайана, признавал, что как оратор он был «самым сильным из них всех» [25].
Роль Гексли исполнял вежливый, обладающий изысканными манерами, очень успешный специалист по криминальному праву Кларенс Сьюэрд Дэрроу. Он так «любил» Брайана и его идеи, что не только добровольно предложил свои услуги, но также отказался от своей, обычно высокой, платы и даже взял на себя некоторые расходы.
Теперь о судье. Им был Джон Т. Раульстон, восседавший под транспарантом со словами: «Читайте Библию ежедневно». Из 12 присяжных 11 были фундаменталистами, один был неграмотным. Ни один из них ничего не смыслил в науке или эволюции [26]. Дэрроу начал свое выступление следующим образом: «Через минуту, Ваша Честь, мы перенесемся назад, в славные дни XVI столетия, когда фанатики поджигали вязанки хвороста, чтобы сжечь людей, отважившихся принести человечеству разум и просвещение» [27]. Эти слова имели большой успех.
Одним из первых решений Раульстона было не допускать участия в защите свидетелей‑экспертов. Аргумент обвинения был следующим: мы в них не нуждаемся. Брайан, подняв учебник, который использовал на своих занятиях Скоупс, показал рисунок, изображавший человека среди других млекопитающих, и прогремел: «Как эти ученые посмели поставить человека в один ряд со львами и тиграми и всем тем, что пахнет джунглями?.. Не обязательно быть экспертом, чтобы знать, что говорит Библия».
Дадли Филд Малон, член команды Дэрроу, вежливо заметил: «Я никогда не чувствовал большей потребности в образовании, чем та, которую демонстрирует обвинение» [28]. Все напрасно. Судья не разрешил защите вызвать свидетелей‑экспертов. Один из очевидцев событий назвал это решение мудрым, указав на то, что «если великий штат примет закон, согласно которому дважды два будет пять, то было бы глупо позволять математикам давать показания» [29]. Но Дэрроу напечатал все, что должны были говорить в суде эксперты, и разослал эту информацию в различные газеты и журналы. Учитывая тот факт, что свидетельские показания были запрещены, они вызвали еще больший интерес широкой публики.
Затем Дэрроу пригласил Брайана выступить в качестве эксперта по Библии со стороны защиты. Брайан в порыве самоуверенности сделал вторую тактическую ошибку: он согласился. В результате напоминание о христианах, скормленных львам, было таким шокирующим, что судья изъял эти показания из протоколов суда. Тем не менее, даже изменение протоколов не предотвратило словесного избиения Брайана огромным количеством журналистов во всех уголках Земли, разбивших в пух и прах каждое его слово. Ошибка Брайана доказала поражение консерваторов, по крайней мере в глазах мировой общественности.
Несмотря на это, Дэрроу знал, что Брайан остается сильным противником, так как наход
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|