Мир глазами Бензенхавера»

Хоуп Стэндиш была дома вместе с сыном Ники, когда Орен Рэт вошел в кухню. Она вытирала тарелки и сразу увидела длинный, тонкий и острый рыбацкий нож со специальной зазубриной, которая называлась «потрошитель». Ники еще и трех не исполнилось, и во время еды она усаживала его на высокий детский стульчик. Малыш как раз завтракал, когда Орен Рэт появился у него из-за спины и одним движением приставил свой ужасный рыбацкий нож к горлу ребенка.

— Ты тарелки-то отложи пока, — велел он Хоуп. Миссис Стэндиш покорно поставила тарелку на стол.

Ники радостно загукал при виде незнакомца; нож слегка щекотал ему кожу под подбородком

— Что тебе нужно? — спросила Хоуп. — Я отдам все, что захочешь.

— Ну еще бы, конечно отдашь, — сказал Орен Рэт. —

Тебя как зовут-то?

— Хоуп.

— А меня Орен.

— Красивое имя, — сказала Хоуп.

Ники никак не мог повернуться на стульчике, чтобы посмотреть на незнакомого дядю, который щекотал и слегка покалывал его чем-то под подбородком. Пальчики у него были перемазаны кашей, и, когда он схватил Орена за руку, Рэт вышел у него из-за спины и на миг коснулся блестящим острым лезвием пухлой мордашки малыша, словно желая срезать кусочек скулы. Потом он снова отступил за спинку стула, внимательно наблюдая, как на лице Ники сперва отразилось огромное удивление, а потом он горько расплакался; тоненькая нитка крови проступила у него на щечке, словно наметка для кармана. Или вдруг вновь появившиеся жабры.

— Як тебе по делу, — сказал Орен Рэт. Хоуп устремилась было к сыну, но Рэт махнул рукой, приказывая ей остаться на прежнем месте. — Ты ему не нужна. И каша ему совершенно ни к чему. Он печенья хочет.

Ники заорал во все горло.

— Он подавится, если ему сейчас, когда он так плачет, печенье дать, — робко сказала Хоуп.

— Ты что, спорить со мной будешь? — удивился Орен Рэт. — А хочешь знать, чем он подавиться может? Так я тебе объясню: вот я отрежу ему пипиську и в глотку засуну.

Хоуп дала ребенку печенье, и он перестал плакать.

— Вот видишь! — сказал Орен Рэт. Он приподнял детский стульчик вместе с Ники и прижал к груди. — А теперь мы пойдем в спальню. — Он мотнул Хоуп головой: — Ты иди первая.

Они вместе прошли в холл. Семья Стэндишей жила тогда в обыкновенном фермерском доме; они решили, что с маленьким ребенком в таком доме в случае пожара будет безопаснее. Хоуп прошла в спальню, а Орен Рэт поставил стульчик с Ники на пол за дверью. Кровь у Ники идти почти перестала, на щеке заметно было лишь небольшое пятно, и Орен Рэт стер это пятно ладонью, а ладонь вытер о штаны. Затем он вошел в спальню следом за Хоуп. И закрыл дверь. Ники, оставшийся за дверью, тут же заревел.

— Пожалуйста! — сказала Хоуп. — Он ведь в самом деле может подавиться! И он умеет выбираться из этого стульчика, или, скорее, сам стульчик перевернется, и мальчик упадет на пол. Пожалуйста! Он не любит быть один. Орен Рэт, точно не слыша ее, подошел к ночному столику и перерезал телефонный провод своим блестящим ножом так же легко, как разрезают спелую грушу.

— Ты ведь не очень хочешь спорить со мной, верно? Хоуп присела на кровать. Ники все еще плакал, но уже не так истерически и, похоже, вскоре действительно успокоится. Теперь заплакала Хоуп.

— А ну-ка, раздевайся! — велел Орен. И сам помог ей раздеться. Он был высокий рыжеватый блондин; волосы, прямые, гладкие, так плотно прилегали к черепу, как трава к земле после сильного паводка. Пахло от него силосом, и Хоуп припомнила бирюзовый грузовичок, который случайно заметила на подъездной дорожке как раз перед тем, как Орен появился у нее на кухне. — У тебя в спальне даже ковер есть! — удивленно заметил Орен. Он был худощавый, но мускулистый, с большими, неуклюжими руками, словно лапы щенка, который, когда вырастет, станет крупной собакой. Растительность у него на теле практически отсутствовала; кожа очень бледная, почти белая, как у всех блондинов, и отдельные светлые волоски терялись на ее фоне.

— Ты моего мужа знаешь? — спросила Хоуп.

— Я знаю, когда он дома, а когда нет… Послушай, — сказал Рэт, и Хоуп затаила дыхание, — а твой парнишка совсем и не возражает!

Ники что-то мурлыкал за дверью, посасывая твердое печеньице. Хоуп заплакала еще сильнее. И когда Орен Рэт быстро и неуклюже сунул руку ей между бедрами, она подумала, что настолько суха, что там даже и палец его не пролезет.

— Пожалуйста, подожди, — сказала она.

— Со мной не спорить!

— Нет, я просто думала тебе помочь… — Ей хотелось, чтобы он проделал все это как можно быстрее; она думала о Ники в высоком стульчике за дверью. — Я могу сделать так, что тебе будет гораздо приятнее, — «сказала она неуверенно; она не знала, какими словами втолковать ему это. Орен Рэт сграбастал одну из ее грудей с такой силой, что Хоуп поняла: он никогда прежде ни одной женской груди не касался. Рука у него была просто ледяная, и Хоуп, вздрогнув, вся покрылась мурашками. А он ткнулся ей в грудь настолько неуклюже, что собственной макушкой чуть не разбил ей губы.

— Не спорить! — проворчал он.

— Хоуп! — крикнул кто-то.

Они оба услышали этот крик и застыли. Орен Рэт зыркнул глазами на перерезанный телефонный провод.

— Хоуп, ты дома?

Это была Марго, соседка и приятельница Хоуп. Орен Рэт коснулся холодным плоским лезвием ножа груди Хоуп, приставив острие к соску.

— Она сейчас войдет прямо сюда, — прошептала Хоуп. — Она моя близкая подруга.

— Господи, Ники, — услышали они голос Марго, — ты, как я вижу, кушаешь уже не за столом, а где придется, да? Скажи, мама одевается, да?

— Мне придется теперь трахнуть вас обеих, а потом всех убить, — прошептал Орен Рэт.

Хоуп обхватила Рэта за талию своими стройными ногами и что было сил прижала его, вместе с ножом, прямо к своей груди.

— Марго! — громко крикнула она. — Хватай Ники и беги! Пожалуйста, беги отсюда! — Голос ее звучал пронзительно. — Здесь какой-то безумец, и он хочет всех нас убить! Ники, Ники возьми!..

Орен Рэт лежал у нее на груди совершенно неподвижно, словно его обнимали впервые в жизни. Он не сопротивлялся и не пытался использовать нож. Они лежали и слушали, как Марго тащит Ники вместе со стульчиком через холл и через кухню на улицу. Хоуп слышала, как ножка стульчика зацепилась за холодильник, но Марго даже не остановилась и с грохотом потащила мальчика дальше, так и не попытавшись вытащить его из стульчика, пока не оказалась в полуквартале от дома Хоуп, не поднялась на собственное крыльцо, не открыла пинком собственную дверь и не заперла ее за собой на ключ.

— Не убивай меня, — прошептала Хоуп. — Просто уходи. И побыстрее. Тогда ты спасен. Ведь Марго сейчас звонит в полицию!

— А ну-ка, одевайся! — велел ей Орен Рэт. — Я тебя еще не поимел, а поиметь я тебя намерен непременно. — Боднув ее своей прилизанной макушкой, он в кровь разбил ей губу о зубы, и рот у Хоуп был весь перепачкан кровью. — Як тебе по делу пришел, — все повторял он, но как-то неуверенно. Он был такой же мосластый и неуклюжий, как молодой кастрированный бычок. Он заставил ее надеть платье прямо на голое тело и поволок через холл, неся в руках свои башмаки. Лишь очутившись с ним рядом на сиденье грузовичка, Хоуп осознала, что на нем одна из фланелевых рубашек ее мужа.

— Марго наверняка записала твой номер! — сказала она ему. И повернула зеркало заднего вида к себе, чтобы посмотреть, на кого она похожа, и промокнула разбитую вспухшую губу широким мягким воротником платья. Орен Рэт молча врезал ей локтем в ухо, да так, что у нее в голове загудело, и отшвырнул к самой дверце, прижав ее голову к сиденью.

— Зеркало мне самому нужно, чтоб дорогу видеть, — сказал он. — И не вздумай в окошко высовываться, не то сделаю тебе больно. — Он, оказывается, прихватил с собой ее бюстгальтер и теперь ловко стянул им запястья Хоуп и привязал к ржавой ручке «бардачка», который, разинув пасть, точно от удивления, смотрел прямо на Хоуп.

Машину он вел так, словно особенно и не спешил выбраться из города. И не проявил ни малейшего нетерпения, когда застрял в довольно большой пробке на перекрестке возле университета. Спокойно смотрел, как пешеходы переходят улицу, и даже несколько раз покачал головой и восхищенно поцокал языком, заметив, как одеты некоторые студентки. Хоуп видела окно кабинета мужа, но не знала, там ли он сейчас, или читает лекцию в аудитории.

На самом деле Дорси Стэндиш был в кабинете, на четвертом этаже, и выглянул в окно, как раз когда светофор сменил цвет и поток машин получил возможность двигаться, а толпы студентов на время задержались на тротуаре. Дорси Стэндиш любил наблюдать за уличным движением. В университетском городке было много ярких иностранных машин, и здесь эти машины резко контрастировали с автомобилями местных жителей — с высокобортными фермерскими грузовиками для перевозки свиней и рогатого скота, со странной уборочной техникой, покрытой грязью фермерских полей и проселочных дорог. О фермах Стэндиш не знал ничего, но ему ужасно нравились и эти животные, и эта техника, и особенно эти опасные, задыхающиеся грузовики. Вот и сейчас там стоял один такой, с покатым настилом в кузове — интересно, для чего? — и с решеткой из толстой проволоки, которая удерживала (или поддерживала?) что-то тяжелое. Стэндиш любил представлять себе, как работают всякие механизмы.

Внизу, под окном, бирюзовый грузовичок двинулся вперед вместе с остальным транспортом; крылья грузовичка были в пятнах ржавчины, решетка радиатора вдавлена и почернела от слоя засохших мух и — как показалось Стэндишу — от перьев разбившихся о нее птичек. В кабине рядом с водителем виднелась хорошенькая женщина — что-то в ее профиле и прическе напоминало Хоуп, да и платье, заметил Стэндиш, именно того цвета, какой больше всего любит его жена. Но он стоял на четвертом этаже, грузовичок быстро проехал мимо, а заднее стекло кабины было так густо залеплено засохшей грязью, что разглядеть сидевшую в кабине женщину оказалось невозможно. Тем более Дорси спешил на лекцию, начинавшуюся в девять тридцать, и решил, что женщина, которая ездит на таком безобразном грузовике, вряд ли может быть такой уж хорошенькой.

— Спорим, твой муженек все время трахает своих студенток, — сказал Орен Рэт. Его огромная лапища, сжимавшая нож, лежала у Хоуп на животе.

— Нет, я так не думаю, — сказала она.

— Вот дерьмо! А что ты вообще в этом понимаешь! — рявкнул он. — Вот я, например, собираюсь так хорошо тебя оттрахать, что тебе небось и останавливать меня не захочется.

— Мне все равно, что ты со мной сделаешь, — сказала ему Хоуп, — раз ты теперь не можешь ничем повредить моему мальчику.

— Зато тебе могу, — сказал Орен Рэт. — Еще как!

— Да. Ты ведь ко мне «по делу» пришел, — язвительно заметила Хоуп.

Они уже выехали за город. Некоторое время Рэт молчал. Потом снова заговорил:

— Я не такой сумасшедший, как ты думаешь.

— А я вообще не думаю, что ты сумасшедший, — солгала Хоуп. — Я просто считаю, что ты туповатый, грубый парень, который еще ни разу по-настоящему не был с женщиной.

Орен Рэт, должно быть, именно в этот миг почувствовал, как быстро испаряется ее страх, который до сих пор давал ему существенное преимущество. Хоуп искала любую возможность для спасения, но не была уверена, действительно ли Орен Рэт нормален и можно ли его унижать. Они свернули с широкого проселка на длинную, ухабистую дорожку, ведшую к сельскому дому, окна которого были снаружи затянуты пластиком-отражателем; заросшая сорняками лужайка перед домом была завалена деталями тракторов и прочим металлическим хламом. На почтовом ящике было написано: Р. , Р. , У. , И. и О. РЭТ.

Эти Рэты явно не имели никакого отношения к знаменитым Рэтам-колбасникам, однако, похоже, и здесь тоже разводили свиней. Хоуп увидела невдалеке ряды низеньких свинарников, серых и грязных, с ржавыми крышами. На пригорке у выкрашенного коричневой краской амбара лежала на боку огромная свиноматка, дышавшая с трудом; рядом со свиньей стояли двое мужчин, которые показались Хоуп не людьми, а какими-то мутантами, вроде самого Орена Рэта.

— Мне теперь черный грузовик нужен, — заявил им Орен. — Этот наверняка ищут. — И как бы между прочим взмахнул ножом, перерезая бюстгальтер, которым кисти Хоуп были привязаны к «бардачку».

— Вот еще дерьмо! — пробурчал один из «мутантов». Второй только плечами пожал; на физиономии у него было большое красное родимое пятно, цветом и бугристостью напоминавшее ягоды малины. В семье его так и звали: Малиновый, то бишь Разберри Рэт. К счастью, Хоуп этого не знала.

Ни на Орена, ни на Хоуп «мутанты» даже не посмотрели. Тяжело дышавшая свиноматка содрогнулась и нарушила тишину во дворе, с грохотом выпустив зловонные газы.

— Вот дерьмо, опять ее несет, — сказал «мутант» без родимого пятна. Если не обращать внимания на его глаза, лицо у него было даже более-менее нормальное. Его звали Уэлдон.

Разберри Рэт прочитал этикетку на коричневой бутылке, которую протянул свинье, точно предлагая ей выпивку:

— Тут написано: «Может вызывать избыточное выделение газов и жидкий стул».

— Но ничего не говорится о том, как такую свинью вырастить, — заметил Уэлдон.

— Мне нужен черный грузовик, — повторил Орен Рэт.

— Так ключ в замке зажигания торчит, Орен, — сказал ему Уэлдон Рэт. — Если ты, конечно, один справишься.

Орен Рэт потащил Хоуп к черному грузовику. Разберри по-прежнему держал в руках бутылку с лекарством для свиньи и тупо посмотрел на Хоуп, когда она сказала ему:

— Он меня похитил. И собирается изнасиловать. Его уже ищет полиция.

Разберри промолчал, по-прежнему тупо на нее глядя, зато Уэлдон повернулся к Орену и сказал:

— Надеюсь, ты не собираешься опять дурить?

— Не собираюсь, — сказал Орен. И старшие его братья вновь переключили все свое внимание на свинью.

— Я, пожалуй, подожду часок, а потом сделаю ей еще укол, — сказал Разберри. — Мало к нам за эту неделю ветеринар таскался! — Он почесал грязную шею свиньи мыском ботинка, и свинья от удовольствия снова выпустила газы.

Орен отвел Хоуп за амбар, где из силосной ямы торчали кукурузные початки. Несколько крошечных поросят, лишь немногим крупнее котенка, играли в яме и бросились врассыпную, стоило Орену завести грузовик. Хоуп заплакала.

— Может, ты меня все-таки отпустишь? — спросила она.

— Я тебя еще не поимел, — сказал он.

Босые ноги Хоуп замерзли в черной весенней грязи.

— У меня ноги закоченели, — сказала она. — Куда мы едем?

Она заметила в кузове грузовика старое одеяло, все в пятнах и стеблях соломы. Так вот куда, представила она себе, меня отведут: на кукурузное поле, простиравшееся до самого горизонта по едва оттаявшей весенней долине. А когда все будет кончено, этот Орен своим ужасным ножом перережет ей горло и выпустит кишки, потом завернет ее в это одеяло, которое сейчас валяется в кузове грузовика, точно прикрывая спрятанный там труп животного.

— Мне надо найти подходящее местечко, чтобы тебя поиметь, — сказал Орен Рэт. — Я бы, пожалуй, дома с тобой занялся, да тогда, скорее всего, придется тебя делить.

Хоуп Стэндиш тщетно пыталась понять логику действий Орена Рэта. Он действовал не так, как человеческие существа, с которыми она привыкла иметь дело.

— Ты поступаешь совершенно неправильно, — сказала она.

— Нет, правильно, — сказал он. — Правильно. И не спорь со мной!

— Ты собираешься меня изнасиловать, — сказала Хоуп. — А это неправильно!

— Я просто собираюсь тебя поиметь, — возразил он.

На сей раз он не потрудился даже привязать ее к «бардачку». Все равно бежать ей отсюда некуда. Они ехали все время между полями по коротким, примерно в милю длиной, проселочным дорогам, медленно продвигаясь на запад как бы по сторонам квадратов и чуть наискосок; примерно так ходит в шахматах «конь»: один квадрат вперед — два в сторону, один в сторону — два вперед. Хоуп это казалось совершенно бессмысленным, но потом она подумала: а что, если он, не так уж и хорошо разбираясь в шоссейных дорогах, отлично знает, как уехать на довольно-таки приличное расстояние, ни разу не заехав ни в один населенный пункт? Они видели только указатели со стрелками, указывающие на местонахождение городов и деревень, и, хотя они отъехали не больше чем на тридцать миль от университета, она не узнавала ни одного названия: Коулдуотер, Хиллз, Филдз, Плейнвью. Может, это вовсе и не города, подумала она, а просто фермы? Просто указатели направления для местных, которые словно бы не знают даже простейших слов для обозначения тех вещей, которые видят каждый день?

— Ты не имеешь никакого права так со мной поступать! — сказала Хоуп.

— Вот ведь дерьмо! — сказал он и так резко нажал на тормоз, что ее швырнуло прямо на жесткую приборную доску. Лбом она ударилась о стекло, носом с размаху ткнулась в тыльную сторону собственной ладони. Она чувствовала, что в груди у нее что-то лопнуло — какой-то крошечный мускул или очень маленькая косточка. Потом Орен Рэт нажал на педаль газа, и Хоуп отшвырнуло назад. — Ненавижу всякие споры, — пояснил он ей.

Из носа у нее шла кровь; она сидела склонив голову на руки, и кровь капала ей на подол платья. Она чуть-чуть шмыгала носом, а кровь все текла и текла по губам, пленкой покрывала зубы. Хоуп склонила голову немного набок, чтобы почувствовать вкус крови. Почему-то этот вкус ее успокоил — помог думать. Она знала, что на лбу у нее под нежной кожей пухнет огромный синяк. Проведя одной рукой по лицу, нащупала на лбу шишку, а Орен Рэт посмотрел на нее и засмеялся. И тогда она плюнула ему в лицо — небольшой сгусток розоватой от крови слюны попал ему на щеку и стек за воротник рубашки, рубашки ее мужа. Ручища Орена, такая же плоская и широкая, как подметка его грубого сапога, схватила ее за волосы. Хоуп вцепилась в нее обеими руками, подтащила ко рту и вонзила зубы в мягкую часть запястья — туда, где даже у мужчин волосы растут не всегда, где проходят голубые трубочки вен, несущие кровь.

Она готова была убить его таким немыслимым способом, но ей едва хватило времени прокусить кожу. Правая рука его оказалась настолько сильной, что он рывком бросил ее тело к себе на колени, прижал шеей и затылком к рулю — гудок загудел словно внутри ее черепа, — а левый кулак тем временем окончательно сокрушил ее нос. Потом он опять положил левую руку на руль, а правой будто клещами крепко держал голову Хоуп, прижимая ее к своему животу. Почувствовав, что она больше не сопротивляется, он слегка ослабил хватку и прижал ее голову к своей ляжке, прикрывая рукой ее ухо, словно для того, чтобы звук гудка не вышел наружу. Хоуп зажмурилась, потому что нос болел нестерпимо.

Орен Рэт несколько раз свернул налево, потом направо, и каждый поворот, как она уже поняла, означал, что они проехали примерно милю. Теперь правой рукой он держал ее сзади за шею, и она снова могла слышать, а потом почувствовала, как его пальцы забираются к ней в волосы. Ее лицо вообще утратило чувствительность.

— Я не хочу убивать тебя, — сказал он.

— Ну так и не убивай, — сказала Хоуп.

— Да нет, придется, — сообщил ей Орен Рэт. — После того как мы потрахаемся, придется и это сделать.

Это подействовало на нее, точно вкус собственной крови. Она знала: спорить бесполезно. И понимала, что проиграла целый ход: свое изнасилование. Он намерен все равно изнасиловать ее. Придется считать, что это уже произошло. Самое главное сейчас, думала она, остаться в живых; и это означало — пережить его. То есть сделать так, чтобы его арестовали или убили; или убить его самой.

Щекой Хоуп чувствовала монеты у него в кармане; его джинсы были мягкими и липкими от грязи после работы на ферме и возни с промасленными деталями машин. Пряжка ремня упиралась ей прямо в лоб; губы касались маслянистой кожи ремня. Рыбацкий нож спрятан в ножны, — она знала. Но где они, эти ножны? Увидеть их она не могла, а шарить руками не смела. И вдруг прямо в глаз ей ткнулся его эрегированный член. Вот тут-то, по правде говоря, ее впервые охватила настоящая паника — она была прямо-таки парализована ужасом; ей уже казалось, что она никогда и ничем не сможет себе помочь, что она не в состоянии решить, что же ей делать в первую очередь.

И снова ей помог сам Орен Рэт.

— А ты посмотри на это дело иначе, — сказал он ей. — Твоему парнишке удалось сбежать? Удалось. А ведь я и парнишку твоего собирался прикончить, ты же знаешь.

Странная логика Орена Рэта словно вновь обострила ее восприятие, и она вдруг услышала звуки других машин. Их было не так уж много, но, по крайней мере, каждые несколько минут мимо них кто-нибудь проезжал. Жаль, она не могла увидеть эти машины, зато знала, что теперь они едут не по такой пустынной дороге, как раньше. Сейчас, думала она. До того, как он доберется до своей цели — если, конечно, он вообще знает, куда ему нужно. Но, наверное, уж это-то он знает! По крайней мере, прежде чем он свернет с этой дороги и мы опять окажемся в таких местах, где вообще нет людей.

Орен Рэт поерзал на сиденье. Вставший член мешал ему спокойно вести машину. Теплое лицо Хоуп у него на коленях и ее пышные волосы, в которые он зарылся другой рукой, лишали его привычного равновесия. Сейчас, думала Хоуп. Она слегка прижалась щекой к его ляжке, он ее не остановил. Она чуть подвинула голову, точно устраиваясь поудобнее на подушке — и ближе к его пенису. И больше не шевелилась, пока вздувшийся под джинсами ком не оказался у самого ее лица. Она уже могла коснуться его своим дыханием; он торчал прямо против ее рта, и она принялась дышать на него. Дышать через нос оказалось ужасно больно. Хоуп сложила губы буквой «О», словно перед поцелуем, и осторожно и очень нежно выдохнула, направив струю теплого воздуха прямо в цель.

О Ники! — думала она. — О Дорси, дорогой мой! Она еще надеялась, что снова их увидит. Потому и отдавала сейчас этому Орену Рэту свое теплое нежное дыхание. А в голове у нее яростно и холодно билась только одна мысль: я до тебя доберусь, сукин ты сын!

Сексуальный опыт Орена Рэта до сих пор явно не включал в себя таких изысков, как направленное дыхание. Он попытался снова ткнуть Хоуп лицом себе в низ живота, чтобы прикоснуться членом к ее горячему лицу, но, с другой стороны, ему совсем не хотелось прерывать нежный теплый поток ее ласкающего дыхания. То, что она делала, заставляло его желать большей близости с ней, но ему было мучительно даже представить, что, как только он пошевелится, контакт, который установился у них сейчас, прервется. Он начал корчиться на сиденье. Хоуп не спешила. Благодаря его ерзаньям тугой комок под засаленными джинсами достиг наконец ее губ. И Орен Рэт, чувствуя горячий ласковый ветер, проникающий сквозь грубую ткань, застонал от наслаждения. Какая-то машина догнала их, притормозила и объехала почти по обочине. Орен выправил руль, понимая, что начинает вилять на дороге.

— Что это ты делаешь? — спросил он Хоуп. А она совсем легонько прикусила зубами вспухший узел под его штанами. Он приподнял колено, нажал на тормоз и ударил ее по голове, снова повредив ей нос. А потом с силой втиснул руку между ее лицом и своими гениталиями, и она уже решила, что сейчас он по-настоящему изобьет ее, но, как оказалось, он просто пытался расстегнуть молнию на джинсах. — Я видел такое на фотографиях, — сообщил он ей.

— Дай-ка я, — сказала она и, чуть приподнявшись, стала ему помогать. (На самом деле ей хотелось посмотреть, где они сейчас находятся. Находились они, разумеется, по-прежнему в сельской местности, однако шоссе было асфальтированным, со знаками и с разметкой.) Хоуп вытащила пенис Орена из штанов и взяла его в рот; на самого Орена она даже не глядела.

— Вот дерьмо! — простонал он, и Хоуп чуть не подавилась. Она очень боялась, что ее сейчас стошнит. Потом она передвинула его пенис вбок, к щеке, где, как она надеялась, сможет продержать его довольно долго. Орен Рэт сидел теперь абсолютно неподвижно, но так дрожал, что Хоуп поняла: происходящее полностью выходит за пределы его воображения. Это несколько успокоило ее, придало уверенности в себе и вернуло чувство времени. Она продолжала делать свое дело, прислушиваясь к другим автомобилям. Похоже, он несколько притормозил. Как только он соберется свернуть с большой дороги, ей придется все переиграть. А интересно, смогу я откусить этот чертов член? — подумала она, но решила все же, что вряд ли. Во всяком случае, не сразу и не так быстро.

Мимо проехали сразу два грузовика, один за другим. Потом вдалеке, как ей показалось, послышался гудок еще одной машины. Хоуп стала действовать быстрее — он приподнял свои ляжки, и ей показалось, что грузовик прибавил скорость. Кто-то проехал ужасно близко от них, яростно сигналя. «Чтоб вас!.. » — донеслось до Хоуп. Орен Рэт что-то завопил вдогонку, он уже начинал подпрыгивать на сиденье, то и дело задевая больной нос Хоуп. Хоуп теперь приходилось быть очень осторожной, чтобы, не дай бог, не причинить ему боль. А ей очень хотелось сделать ему больно! Нет, сперва ты заставь его совсем потерять голову, уговаривала она себя.

Вдруг под днищем грузовика раздался грохот разлетающегося во все стороны гравия. Хоуп быстро сомкнула губы. Однако в аварию они не попали и на другую дорогу тоже не свернули; просто Орен Рэт резко съехал на обочину и остановился, кое-как поставив свой грузовик. Теперь он обеими руками держал ее за щеки; ляжки его напряглись и шлепали ее по подбородку. Я сейчас задохнусь, подумала она, но он вдруг поднял ее лицо и переложил к себе на колени.

— Нет! Нет! — крикнул он. Какой-то грузовик, разбрасывая мелкие камешки, пролетел мимо, заглушая его слова. — Я еще эту штуку не надел, вдруг у тебя какая-нибудь зараза? Так она сразу ко мне пристанет.

Хоуп стояла на коленях, губы ее горели и потрескались до крови, нос болел нестерпимо. Орен Рэт собрался было надеть презерватив, но, вытянув его из фольги, уставился на него так, словно ожидал увидеть совсем не то — как если бы он думал, что все презервативы ярко-зеленого цвета; как если бы не знал, как его надевать.

— Снимай платье, — велел он ей; он был смущен, потому что она пристально на него смотрела. Теперь ей были видны кукурузные поля по обе стороны дороги и оборотная сторона какого-то дорожного указателя в нескольких метрах от них. Однако никаких домов нигде не видно, и никакого перекрестка, и ни одной легковой машины или грузовика. И Хоуп показалось, что вот прямо сейчас ее сердце просто возьмет и остановится.

Орен Рэт рывком сорвал с себя рубашку, рубашку ее мужа, и вышвырнул в окно; Хоуп видела, как она упала на середину дороги. Потом он содрал с себя сапоги, приподняв свои бледные колени на руль.

— Давай-ка поворачивайся! — велел он. Она была притиснута к дверце грузовика. И понимала: даже если удастся выпрыгнуть из кабины, ей никогда от него не убежать, она ведь босая, а у него, похоже, не ступни, а конские копыта.

С джинсами у Орена возникли некоторые затруднения; он зажал свернутый презерватив в зубах, стащил джинсы и куда-то их зашвырнул. А потом предстал перед ней голым и принялся натягивать презерватив с такой силой, словно пенис его отличался не большей чувствительностью, чем ороговевший хвост черепахи. Хоуп все пыталась расстегнуть платье, и на глаза ей опять навернулись невольные слезы, и тут он вдруг схватил ее за подол и стал стаскивать с нее платье через голову, однако локти ее застряли в рукавах, и он очень больно вывернул ей руки за спину.

Он был слишком высок, чтобы уместиться на сиденье в кабине. Одну дверь все равно придется открыть. Хоуп потянулась было к ручке у себя над головой, но он ударил ее по шее и заорал: «Нет!» Потом он как-то пристроил свои длинные ноги вокруг нее, и она увидела, что одна коленка у него кровоточит — наверное, поранился о руль. Упершись твердыми пятками прямо в ручку дверцы со своей стороны, он обеими ногами пнул дверь, так что она распахнулась настежь. Через его плечо Хоуп видела серый асфальт дороги; длинные ноги Орена свисали прямо над проезжей частью, только сейчас дорога была абсолютно пуста. Голова у нее болела; она сильно ударилась о дверцу. Ей пришлось немного подвинуться под ним, и снова он сердито буркнул что-то невразумительное. Она почувствовала, как его запакованный в презерватив член блуждает по ее животу. Потом он изогнулся всем телом и, яростно вцепившись зубами в ее плечо, кончил!

— Вот дерьмо! — завопил он. — Как — уже!

— Нет, — сказала Хоуп, обнимая его. — Нет, ты можешь еще. — Она понимала: если он решит, что от нее больше никакого проку не будет, то непременно убьет ее. — И еще много-много раз, — шепнула она ему в ухо, пахнувшее пылью. Ей пришлось смочить вагину слюной, настолько там было сухо. Господи, да я никогда не смогу засунуть его туда, испугалась она, но потом, нащупав его член, сообразила, что презерватив смазан специальным лубрикатором.

— О! — простонал Орен Рэт. Он спокойно лежал на ней и, похоже, был очень удивлен тем, куда именно попал сейчас с ее помощью, словно никогда и не подозревал, что там находится. — О! — снова удивленно простонал он.

Ну, а теперь-то что? — думала Хоуп. Она затаила дыхание. Какая-то машина — вспышка красного цвета — промелькнула мимо их открытой двери: прогудел сигнал, и послышалось издевательское улюлюканье. Еще бы, подумала она, мы выглядим как двое крестьян, которые трахаются на обочине; возможно, такое случается здесь сплошь и рядом. Никому в голову не придет остановиться; разве что случайно проедет полицейская машина. Она представила себе широколицего патрульного, который вдруг появляется над изогнутым плечом Рэта и выписывает штраф. «Только не на дороге, парень», — говорит он. А если она крикнет прямо в лицо патрульному: «Это насилие! Он же меня насилует!» — то патрульный только подмигнет Орену Рэту и уедет.

Ошеломленный Рэт, похоже, чувствовал себя внутри нее очень неуверенно. Если он только что кончил, думала Хоуп, сколько же времени мне понадобится, чтобы он кончил во второй раз? Он казался ей скорее козлом, чем человеком, и то ли детское, то ли звериное бульканье в его горячей пасти, прижатой прямо к ее уху, будет, видимо, последним звуком, который она услышит в этой жизни…

Хоуп внимательно осматривала каждый предмет поблизости от себя. Ключи, свисавшие из замка зажигания. были слишком далеко, не достать, да и что можно сделать с помощью набора ключей? Спина у нее болела, и она уперлась рукой в панель управления, чтобы хоть немного сместить его тело, навалившееся на нее. Странным образом, он вдруг возбудился и проворчал недовольно:

— Не двигайся! — Она постаралась больше не двигаться. — Ох, — вздохнул он одобрительно, — вот это действительно хорошо! Ладно, я тебя очень быстро убью, ты даже ничего не почувствуешь. Только делай вот так, и я тебя убью по-хорошему.

Ее рука нащупала металлическую кнопку, гладкую и округлую; ей не пришлось даже поворачивать в ту сторону лицо, чтобы понять, что это такое. Кнопка открывала «бардачок», и Хоуп нажала на нее. Дверца оказалась неожиданно тяжелой. Она громко и протяжно вскрикнула, изображая сладострастный восторг и надеясь заглушить грохот рассыпавшихся по кабине вещей из «бардачка». На полу она нащупала какую-то тряпку, песок, моток проволоки и что-то острое, но слишком маленькое вроде гвоздя — там было много всяких болтов и гвоздей, дверные петли и прочая ерунда. Но ничего такого, чем она могла бы воспользоваться! Плечо болело, и она бессильно уронила руку на пол кабины. Мимо проехал второй грузовик, из кабины донеслось насмешливое мяуканье и резкие гудки, но ни у кого даже намерения не возникло притормозить и посмотреть, что же происходит. Хоуп заплакала.

— Я счас тебя убью! — прорычал Рэт.

— Ты когда-нибудь раньше этим занимался? — спросила она.

— Конечно! — заявил он и что было силы ткнулся в нее — словно его дикарские рывки могли произвести впечатление на Хоуп.

— И ты всех их тоже убивал? — спросила Хоуп. Ее рука, теперь свисавшая совершенно бессильно, теребила на полу какую-то материю.

— Это были животные, — признался Рэт. — Но их мне тоже приходилось убивать. — Хоуп затошнило, ее пальцы стиснули ткань — старую куртку или что-то в этом роде.

— Свиньи? — спросила она

— Я — со свиньями?! Вот дерьмо! Кто же свиней трахает? — Он явно возмутился, а Хоуп подумала: кто-нибудь, возможно, и трахает. — Это овцы были. И еще телка, — сказал Рэт. Нет, совершенно безнадежно. Она чувствовала, что его пенис начинает съеживаться: она отвлекла его своими вопросами. Хоуп с трудом подавила рыдание, и ей показалось, что голова у нее сейчас взорвется.

— Пожалуйста, постарайся быть со мной поласковей, — сказала Хоуп Орену Рэту.

— А ты поменьше разговаривай, — сказал он. — Двигайся как раньше.

Она стала двигаться, но явно как-то не так.

— Нет! — заорал он и прямо-таки вонзил пальцы ей в позвоночник. Она попробовала по-другому. — Вот так! — одобрил он и стал двигаться в том же ритме, механически и совершенно тупо.

О господи! — думала Хоуп. О Ники, Дорси!.. И вдруг поняла, что держит в руках: его джинсы! И ее пальцы, ставшие неожиданно мудрыми и ловкими, точно пальцы слепого, способного читать шрифт Брайля, мгновенно обнаружили молнию и двинулись дальше, перебрали мелочь в кармане, скользнули вдоль ремня…

— Да, да, да! — приговаривал Орен Рэт.

Овцы, думала Хоуп, и еще одна телочка… Да соберись же ты! — прикрикнула она на себя.

— Не разговаривай! — предупредил ее Орен Рэт. Но ее пальцы уже нашли его — длинный, тяжелый нож в кожаных ножнах. Вот это маленький крючок, сообщили ей пальцы, а это металлическая застежка. А это — наконец-то! — рукоятка, костяная рукоятка рыбацкого ножа, которым он порезал ее сынишку…

Порез у Ники на щеке был неглубоким, но всем хотелось понять, откуда он взялся. Сам Ники говорил еще плоховато и ничего объяснить не мог. Ему очень нравилось рассматривать в зеркало свою мордашку с тонким красным полумесяцем на скуле, который уже успел подсохнуть.

— Это было что-то очень острое, — сказал полицейским врач.

Марго, соседка, решила заодно вызвать и врача, когда обнаружила у ребенка кровь на лице. Полицейские обнаружили еще кровь: в спальне, на бело-кремовом покрывале. Это привело их в замешательство; в спальне не осталось никаких следов насилия, к тому же Марго видела, как миссис Стэндиш уезжала и выглядела при этом вполне нормально. На самом деле кровь капнула из прикушенной губы Хоуп, когда Орен Рэт боднул ее головой, — но как им было узнать об этом? Марго подумала, что Хоуп, возможно, занималась с кем-то сексом, но высказывать подобные предположения не стала. Дорси Стэндиш от потрясения вообще не мог рассуждать нормально. Полицейские же считали, что времени на секс у похитителя и жертвы просто не было. Доктор уверенно заявил, что порез на щеке Ники никак не связан ни с ударом, ни с падением со стульчика.

— Это или бритва, — сказал он, — или очень острый нож.

Полицейский инспектор, плотный, кругленький, цветущий мужчина, которому до пенсии оставалось не больше года, обнаружил в спальне перерезанный телефонный провод.

— Это нож, — сказал он. — Очень острый и довольно тяжелый нож.

Звали полицейского инспектора Арден Бензенхавер; когда-то он служил начальником полиции в Толидо, но там его методы сочли слишком неортодоксальными.

Он указал на щеку Ники.

— Это очень легкое касательное ранение, нанесенное тем же ножом. — И он показал, как можно нанести такое ранение. — Вряд ли, правда, тут кругом валяются специальные шпионские ножи, так что, скорее всего, нож был охотничий или рыбацкий.

Марго, как могла, описала Орена Рэта, сказала, что он самый обычный молодой фермер на обычном фермерском грузовике, только вот цвет у грузовика странный, бирюзовый — явный результат неестественного влияния города и университета. К сожалению, растрепанные чувства не позволили Дорси Стэндишу как-то соотнести это сообщение с тем бирюзовым грузовиком, который он видел на перекрестке, или вспомнить женщину в кабине бирюзового грузовика, которая показалась ему немного похожей на Хоуп.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: