|
|
Магические заикания Сергея БирюковаПоэтическое средство от идиосинкразии
/Сергей Бирюков. Аудиодиск «Звуковые соответствия»/
«Что Хлебников птицей нахохлился?» - вещает нараспев с диска, как с амвона, король зауми и лингвоартист Сергей Бирюков. И отвечает сам себе звуковыми соответствиями, что и славу надо как молву народную «перетерпеть – петь». Пере-петь все стихи и все слова по-новому. Разобрать как конструктор – до буквы, до звука, до пустоты раз-зевания рта. А потом заполнить лакуны исчезнувшими гласными. Которые восполняются только в интонационном открытом пении. Вернуться в начало – туда, где «ять», оба «юса» и... Чем меньше гласных в языке, тем меньше энергетики у народа. Много со-гласных в языке – много всегда и на все согласных. Бирюковское разъ-ять-е предполагает прописывание заново выпавших гласных. Восклицания-гласные заполняют зияющие интонационные паузы. Вос-полняют изначальное звучание в пустоте, в черном квадрате утраченной речи. Что выпавшие буквы? По Бирюкову и целое слово может «оторваться и улететь» – стереться с лица речи. А вот когда уже «цветок разъят» – идет гласнозвучная сверка звуковых соответствий внутренним встроенным камертоном. Автор «Звуковых соответствий» окунается в праколыбель речи в поисках первоначального звучания слова. Потянуть за букву, вытянуть один звук, второй, третий… Спеть – сложить – слово заново… Слово открывается Бирюкову как шифр к «дверце судьбы» какого-либо прославленного стихо-оратора. Угадывая в фамилиях поэтов изначальные «оратории», начертанные звуками. А затем выкрикивая собственные, нотно выстроенные из звуковых соответствий словесные пирамиды: Тют-ь-чев, Хлеб-нии-ков, Пу-ш-ш-кин, Маяк-ов-ский, П-ь-ет-ра-рка, Д-А-При-и-гов… Своим мастерским «ораторным» чтением автор заставляет вслед за ним нараспев произносить слова. Обнаруживая при артикуляции весь спектр выпавших гласных. В «Стихах для зевающих», не зря поставленном последним, вот так и вытягиваешь бирюковский «принцип алфавита»: мы говорим «о…» – а получаем «а…», мы говорим «ы…» – а получаем «и…». Голосовые стихи звучат как единая лекция по фонетике – об изначальной, магической природе речи. О поэзии – как общем праязыке богов и людей. В звуко-стихах все изначально: первобытное завывание ветра, по-вторение человеком слова. Речь как таковая, в принципе, и возможна только при периодическом за-вывании, за-икании и зе-вании. В конце звуковой дорожки вы очистите свой словарный запас от идиосинкразии. Научившись привычные, затертые слова про-говаривать и про-зевывать. И сможете заново пере-петь все, что захотите. А это уже сродни собственному магическому акту – с мантрами, заклинаниями и… и заиканиями.
=============================================================== =============================================================== ВЛАДИМИР КЛИМОВ
Критическая поэтика эст-манифест - 3 /монолог, обращённый к коллегам-критикам/
Критика – любая – есть акт, лицедейский по преимуществу. Критик – актёр. Один – играет своего поэта на подмостках рецензии, перевоплощаясь в оного по-станиславски… Другой – по-брехтовски остраняет образ его, смотрится в персонаж как в зеркальце, смотрит на статью как на поле брани: за поэта или вместе с ним. Не только носится с поэтом (как перевоплощенец в него), но и – соотносится с ним. (Кстати, рецензионное поле брани – не бытовое, а эстетическое, что, впрочем, многими благополучно игнорируется… Вот такие волшебные превращения испытывает персонаж под лирокритическим пером. Первые могут писать о любом поэте, художнике, их мастерство – есть мастерство каждоимённого поэтического первооткрытия заново. Критик с тысячью лиц… А где же своё?.. Мастера проживания многих жизней… Но… посредством умиранья – опять же по рецепту Станиславского – в каждом подкритикуемом. Эти критики – добровольные самоизгнанники с листа статей в опись духа Художественна… Вторые – лишь о тех пишут, кто задерживает их и тем самым даёт пищу для интеллектуальных игр, построений, для эмоционально-проблемных выводов, короче – для собственных храмов и структуростроений (но на жёстком фундаменте персонажьем…). Третьи – только тогда истинны, когда пишут о тех, кого любят, кто им внятен, только – о своих (не по дружеству, а по художеству!..). Тогда любая их фантазия, импровизация (при родстве и сходстве духовно-душевно-эстетических натур) есть совместное с персонажем движение в общую сторону, есть огромное поражение мишени, которой – не больно… А при взятии (как крепости) поэта не своего – такой критик покорёжит его прикосновениями мимоцельными… И вольная критическая фантазия – убьёт художника… Критика – в идеале – должна быть конгениальна тому, к чему прикасается («чтоб нам не оторвало» слов…). Казалось бы – истина элементарна… Но много ли думаем мы о стиле наших рецензио-репликах и пространственных статей (воловьей стати!)… Ведь речь идёт именно об Этом: можно ли по бесстилью (бессилью?) наших рецензий понять не что в спектакле, а какой он? Догадаться, что за мир зажанровлен в спектакль? Засловен в книгу? Врамлен в картину?.. Ведь о театре можно писать театрально, зрелищно, трюково, а об эстраде – эстрадно или, допустим, мюзик-холльно, о цирке – цирково и клоунно, фокуснически и эквилибриссо… Это, кстати, не такая уж беспробудная критически-утопическая фантазия… Разве не был блистательным театральным критиком режиссёр-волшебник Николай Михайлович Фореггер, ставивший в легендарном сегодня Мастфоре блестящие пародийные спектакли из жизни современного ему театра?.. Что это, как не жанр театрально-критического выступления? Где это сегодня в нашей современной театральной эпохе? В лучшем случае – в капустнике для внутреннего употребления. Но бездумно – мыслей и мыслей (вслед за Пушкиным, прозе уподобля критику) требуем мы от статьи… И получаем удручающее однообразие, как будто на одну интонационную нитку нанизанные, отчёты-отклики – близняшки-близняшки, посвящённые разяще разным зрелищам… И всё это – от катастрофического пренебрежения к яркому стилевому само-крит-выражению… От пренебрежения эстет-экспериментом в критике, от забвения того, что форма и есть смысл в искусстве столь же действенный, как и Слово, как и Манифест, как Девиз!.. …Да! В отличие от литературной и прочей критики, коя вовсе не обязана касаться темы, сюжета, фабулы, отсылая читателя при надобности к книге, картине и пр., - теакритик не может никого никуда послать, ибо спектакль улетучивается тут же, при произнесении текста или соприкосновении со зрителем, навечно тонет в глазах, душах и ушах его… Критик просто привязан к списыванью спектакля со сцены. Но ведь описание может стать передающим дух зрелища (в интонации, в связке слов, в ритме фраз, - в СТИЛЕ), а может стать – убивающим его (называнием предметов, нанизыванием реквизитов, перечислением действий). Может стать разрушением зрелища, если критик игнорирует собственное действие внутри фразы, даже слова, пренебрегает звукописью букв, игрой пауз, паузой игр… Короче говоря, описание может стать действенным стержнем статьи, а может – аморфным бездействием, пустовялым, заземляющим все спектакли к одному знаменателю критического бесстилия… бессловия… бессилия… Но даже сверхталантливая опись спектакля – не может быть смыслом критдеятельности… Лишь – предсмыслием… Понятно и благородно желание сохранить информацию о спектакле, как и святое желание актёров, режиссёров – быть хотя бы правильно угаданными, точно понятыми… Как ищейка по следу – критик-описатель проходит за режиссёром, след-в-след ему, распутывая хитросплетенья мизансцен и образных построений, плетя на рецензионной территории свои кружева догадок и угадываний… Но высший ли это критический класс – услышать лишь режиссёрский глас?.. А может быть, высший пилотаж – угадав замысел, презрев идею – ОТВЕТИТЬ режиссёру, сплести своим пером на белой странице спектакль-фантазию, рецензию-спектакль, сочинённую не вослед, а – навстречу зрелищу. Может быть, критика – это не словесный пересказ, а освоение и присвоение спектакля Словом – себе… И задача наша – дать не слепок, не скальп спектакля, а его эмоционально-духовный росточек на нашем сердце, его автограф – на нашем воображении… Показать не то, как мы взрезаем спектакль, взяв его на анализ, а, наоборот, - как он врезается в зрение, в душу, в память… Короче говоря, не похожи ли многие наши рецензии, портреты, статьи – на часы старика Хоттабыча, который сумел «слямзить» с чьей-то руки их внешний корпус, но по наивности не знал, что вся суть-то – в их механической душе – сердце часового образа. Вот и получился у него не образ, а… обрез!.. Заканчивая этот эст-манифест, хочу опровергнуть и расхожее мнение, что критик – это (всего лишь!) лучший зритель… Даже здесь в этой метафоре – напрочь игнорируется Дар писательства в критдаре, без коего рецензент – безголос, хоть и глазаст как зритель… Сказать так, всё равно что сказать: воин – наиболее вооружённый человек. Всё-таки воин – тот, кто умеет лучше воевать, а не тот, кто лучше вооружён… Кроме того, здесь сокрыта ещё одна коварная неточность: критик выпихивается из-за кулис – в зал (якобы во имя объективности, непредвзятости взгляда…). Но даже самого пассивного зрителя, принципиального созерцателя многие великие маги и волшебники Театра ХХ века (как, впрочем, и весь фольклорно-площадной театр, который они наследуют, коему следуют) – стремились вывести из спячки глазения, созерцания – в соавторы, сотворцы… Тем более важно для критики – быть постоянно в форме, тренируя не только перо «ни дня без строчки»), но и дух, мир свой соучастием в театростроении… Сколько особенных, волшебных миров сокрыто занавесом от зрителей, сколько невостребованных репетиций-зрелищ, угасших тренинг-спектаклей не пробивается на сцену, но через головы актёров входит в зрительские души каким-то невероятным, загадочным, неизученным, но – излученным – образом, высекаясь из атмосферы, материализуется в процессе сопричастия со зрителем… Знать всё это изнутри, чувствовать театр на собственной шкуре – вот воздух истинного аристократического критикизма… (Не бойтесь потерять бдительность и пропустить режиссёрскую беспомощность от слишком близкого касательства к закулисам – имеющий голову да увидит!.. Но не иметь собственных эстетпристрастий во имя пресловутых объективизма и полноты картины – для эссестинного критика так же вредно, как читателю читать всё подряд, без разбору. Критик – это ещё и критерий, а какой критерий без пристрастий – не надо только пользоваться ими как дубиной против инаковидения и инакозрелища… Быть одновременно внутри- и вне- театра – обязательное условие для критздоровья. И единственный способ, пригвождая Зрелище Словом – к листу рецензионного пространства, не потревожить его жизнь иноэстетическим приколом, не удушить фразой… Словом, критика нынче – как блудная дочь – должна вернуться в Лоно Слова, из коего опрометчиво ушла в Мысль… Критика нуждается в испытаниях зрелищностью. В раскованном эксперименте на грани фола и дерзком добывании новых форм из догм, коих сонм… Но все революции критики, которые грядут, сильно сдерживаются нынче прессом канонической прессы. И потому вся надежда – на бурный расцвет кооппрессы, студийный бунт периодики. Кануны низложения канонов – оков критического полёта – уже грядут?,,,-!!…
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|