Глава XXIV ОТЧЕГО В НАЧАЛЕ ВОЕННЫХ КАМПАНИЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ АРМИИ ОКАЗЫВАЮТСЯ СЛАБЕЕ ДРУГИХ, СТАНОВЯСЬ ВСЕ БОЛЕЕ ГРОЗНЫМИ В ХОДЕ ВОЙНЫ

Любая армия, начинающая боевые действия после долгого мира, рискует быть побежденной; любая армия, ведущая вооруженную борьбу в течение длительного времени, имеет хорошие шансы на победу. В особой мере эта истина приложима к вооруженным силам демократических государств.

В аристократических странах воинская служба считается привилегированной деятельностью и военнослужащие пользуются уважением даже в мирное время. На воинскую службу идут талантливые, высокообразованные, весьма честолюбивые люди; армия во всех отношениях не уступает уровню развития нации, а подчас даже превосходит его.

Мы видели, как, напротив, в демократиях национальная элита постепенно стала избегать военной карьеры, чтобы, избрав другие пути, добиваться для себя авторитета, власти и прежде всего — богатства. После долгого мира, а в демократические времена мирные периоды весьма продолжительны, армия всегда в своей собственной стране находится в небрежении. Именно в таком состоянии и застает ее война; и до тех пор, пока военное положение не меняет резко ситуацию, страна и армия подвергаются серьезной опасности.

Я уже пояснял, что в демократических армиях в мирное время право старшего по возрасту является высшим, строго соблюдаемым законом продвижения по службе. Это вытекает, как я говорил, не только из организационных принципов этих вооруженных сил, но и из самого общественного устройства данных народов и поэтому будет свойственно им всегда.

Кроме того, поскольку у этих народов положение офицера в стране целиком и полностью определяется его воинским званием, которое только и обеспечивает ему уваже-

ние сограждан и все те жизненные удобства, которыми он пользуется, он не уходит в отставку и не увольняется из армии вплоть до последних дней своей жизни.

В результате действия этих двух причин демократический народ, наконец после долгого мирного существования берущий в руки оружие, обнаруживает, что все его военные командиры — старики. Я говорю не только о генералах, но и о младшем офицерском составе, большая часть которого практически не знала повышения или же росла очень медленно. Окинув взором долгое время не воевавшую демократическую армию, вы с удивлением обнаружите, что все солдаты в ней — почти дети, а все командиры — в преклонных годах, и, таким образом, первые из них лишены опыта, а вторые — энергии.

Данное обстоятельство в значительной мере предопределяет военные неудачи, так как первым условием успешного ведения войны является молодость командиров. Я никогда бы не осмелился это заявить, если бы так не сказал самый великий из полководцев нашего времени.

В армиях аристократических государств эти две закономерности действуют несколько иным образом.

Поскольку повышение по службе в них определяется не столько правом старшего по возрасту, сколько знатностью рода, среди командиров любого ранга здесь всегда встречается определенное число молодых людей, отдающих войне всю свою нерастраченную энергию тела и души.

Помимо того, люди, стремящиеся при аристократии к воинским почестям, занимают в обществе вполне устойчивое положение, и поэтому редко случается, что они начинают стареть на военной службе. Посвятив воинской карьере самые деятельные годы своей молодости, они по собственному желанию уходят в отставку, чтобы провести у родного очага остаток своих зрелых лет.

Долгий мир не только приводит к старению офицерского корпуса в демократических армиях, но еще и прививает всем офицерам такие физические и умственные привычки и навыки, которые делают их малопригодными для войны. Тот, кто в течение долгого времени жил в мирной, умеренной атмосфере демократических нравов, сначала плохо переносит ту грубую работу и те суровые требования, которые возлагаются на него войной. И если офицеры и не утратили окончательно вкуса к оружию, усвоенный ими образ жизни по меньшей мере мешает им успешно вести боевые действия.

У аристократических народов жизнь гражданского общества не оказывает скольлибо значительного изнеживающего влияния на воинские нравы, так как у этих народов армией командуют аристократы. А ведь аристократия, сколь бы ни была она привязана к изысканной роскоши, всегда наделена множеством других страстей, кроме заботы об удобствах, и поэтому охотно жертвует на время собственным благополучием с целью полнее удовлетворить прочие свои страсти.

Я отмечал, сколь медленно происходит повышение по службе в демократических армиях в мирное время. Сначала офицеры с нетерпением воспринимают данное положение дел; они волнуются, испытывают тревогу, приходят в отчаяние; с течением времени, однако, большая часть из них смиряется. Те, кто обладает особым честолюбием, способностями и возможностями, покидают армию, другие, соизмерив собственные склонности и желания со своей незавидной участью, в конце концов начинают оценивать воинскую службу с точки зрения ценностей гражданского общества. Выше всего они ценят ту обеспеченность и ту прочность общественного положения, которые она может принести; все свои виды на будущее они связывают с надежностью этого скромного вознаграждения и не требуют ничего, кроме права мирно им пользоваться.

Таким образом, долгий мир не только наполняет демократические армии престарелыми офицерами, но и воспитывает чувства, свойственные старости, даже у офицеров, находящихся в полном расцвете сил.

Я также уже отмечал, что в мирное время военная служба в демократических странах не считается престижной и на нее идут неохотно.

Такая неблагосклонность общества тяжелым грузом довлеет над армией, угнетая ее моральный дух. И поэтому, когда наконец-то начинается война, боевой дух вооруженных сил не может сразу распрямиться, вновь обретя упругость и силу,

Подобная причина ослабления морального духа неизвестна аристократическим армиям. Их офицеры никогда не считают себя униженными в собственных глазах или же в

глазах своих ближних, так как независимо от своего воинского звания они — фигуры сами по себе.

И даже если влияние мира сказывалось бы в равной степени на ту и другую армии, результаты все же были бы разными.

Когда офицеры аристократической армии теряют боевой дух и желание прославить свое оружие, у них все-таки еще сохраняется определенное уважение к чести своего сословия и укоренившаяся привычка быть впереди, показывая личный пример. Когда же вкус к войне и воинское честолюбие утрачивают офицеры демократической армии, то у них за душой не остается ничего.

Поэтому я считаю, что демократический народ, начиная вести войну после долгого мира, много больше рискует терпеть поражения, чем аристократическое государство, но он не должен легко падать духом от этих неудач, так как по мере продолжения войны шансы его армии на победу возрастают.

Когда же война, становясь затяжной, в конце концов отрывает всех граждан от мирного труда и приводит к банкротству их мелкие предприятия, случается так, что те же самые чувства, которые заставляли их столь высоко ценить мир, теперь призывают их к оружию. Война, разрушив все отрасли промышленности, сама становится единственной огромной ее отраслью, и лишь к ней устремляются все пылкие и честолюбивые помыслы, порожденные равенством. Именно поэтому демократические народы, с таким нежеланием выходящие на поля сражений, подчас совершают на них чудеса героизма, если уж их заставили в конце концов взяться за оружие.

По мере того как война все больше и больше притягивает взоры всего народа к армии и люди видят, сколь быстро она может принести славу и солидное вознаграждение, на военную службу начинает идти национальная элита; все предприимчивые, отважные, воинственные по натуре люди, которых рождает не только аристократия, но все слои общества, устремляются в армию.

Поскольку война с неумолимой требовательностью определяет свое место каждому из огромного числа претендентов на воинские заслуги, в результате всегда выявляются люди, обладающие талантом полководцев. В период долгой войны демократическая армия переживает то же самое, что весь народ переживает во время революции. Война уничтожает все правила, давая возможность незаурядным людям внезапно появляться на сцене. Офицеры, состарившиеся и душой и телом в мирный период, устраняются из армии, уходят в отставку или умирают. На их места решительно устремляется толпа молодых людей, уже прошедших боевую закалку и связывающих с войной свои далеко идущие замыслы и пылкие желания. Они хотят любой ценой и безостановочно расти от звания к званию; сзади их подталкивают другие, наделенные теми же страстями и желаниями, которых в свою очередь тоже подталкивают идущие сзади, и так до бесконечности — пределы обусловливаются лишь общей численностью самой армии. Равенство позволяет каждому человеку испытывать честолюбивые желания, а боевые потери предоставляют всем честолюбцам шансы осуществить эти желания. Смерть беспрестанно прореживает ряды, создает вакансии, завершая и начиная воинские карьеры.

Война к тому же вскрывает наличие тайной взаимосвязи между духом армии и нравами демократического народа.

Люди, живущие при демократии, испытывают естественное желание быстро приобрести те блага, которых они жаждут, и наслаждаться ими с легким сердцем. Большее число этих людей обожает риск и меньше страшится смерти, чем различных затруднений. С таким настроением они занимаются коммерцией и промышленностью. Когда же они приносят подобное настроение на поля сражений, оно заставляет их добровольно рисковать своей жизнью, чтобы моментально стяжать себе лавры победы. Никакой другой образ величия не захватывает воображение демократического народа сильнее, чем ослепительная воинская слава, обретаемая стремительно, без кропотливого труда, с риском лишь для собственной жизни.

Таким образом, хотя интересы и склонности граждан демократического общества отвращают их от войны, свойственный им образ мышления делает их вполне пригодными для успешного ведения боевых действий; они с легкостью становятся хорошими солдатами, как только удается оторвать их от своих дел и мирного благополучия*.

Итак, если мир особенно вреден для демократических армий, то война дает им такие преимущества, каких никогда не имеют другие армии; и эти вначале едва приметные преимущества не могут в конечном счете не приводить их к победе.

Аристократический народ, сражаясь против демократической нации, сильно рискует оказаться побежденным ею, если ему не удалось разгромить ее в результате первых же боевых операций.

Глава XXV О ДИСЦИПЛИНЕ В ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ АРМИЯХ

Широкое распространение, прежде всего в аристократических странах, получило мнение о том, что слишком большое социальное равенство, царящее в демократических обществах, с течением времени делает солдата независимым от офицера и таким образом приводит к развалу воинской дисциплины.

Это ошибка. В реальной жизни существуют два типа дисциплины, которые не следует смешивать.

Когда офицер — дворянин, а солдат — крепостной, когда первый из них богат, а второй беден, когда один образован и наделен властью, а другой невежествен и бессилен, между ними легко устанавливается отношение самой полной зависимости и покорности. Солдат был приучен к воинской дисциплине, можно сказать, еще до того, как вступил в армию, или скорее воинская дисциплина в данном случае есть не что иное, как совершенная форма социального повиновения. В аристократических армиях рядовые довольно легко становятся как бы безучастными ко всему на свете, кроме приказов своих командиров. Солдат действует бездумно, бесстрастно одерживает победы и умирает без жалоб. В таком состоянии он более не человек, но вновь — очень опасное животное, вышколенное для войны.

Демократические народы должны отказаться от попыток когда-либо добиться от своих солдат подобного слепого, мелочного, безропотного, всегда неизменного послушания, которое аристократические народы без труда внушают своим солдатам. Социально-политическое устройство общества при демократии никоим образом не подготавливает людей к подобному повиновению; демократии рискуют утратить свои естественные преимущества, если возжелают добиться его искусственным путем. Воинская дисциплина у демократических народов не должна пытаться подавлять свободные порывы души у солдат; она должна стремиться лишь к тому, чтобы ими управлять; рождаемое ею повиновение не столь безусловно, но зато оно более энергично и разумно. Оно коренится в воле того, кто подчиняется, опираясь не только на его инстинкты, но и на разум, и поэтому оно часто ужесточается само по себе, когда этого требует безопасность. В аристократической армии дисциплина во время войны легко ослабляется, так как эта дисциплина основана на привычках, нарушаемых войной. Дисциплина в демократической армии, напротив, укрепляется перед лицом врага, поскольку каждый солдат очень хорошо понимает, что во имя победы он должен молча подчиняться.

Народы, добивавшиеся наиболее значительных достижений в войне, не знали никакой иной дисциплины, кроме той, о которой я только что сказал. В древности в армию принимались только свободные и имеющие гражданские права люди, которые, мало отличаясь друг от друга, по обыкновению общались как равные. В этом смысле можно говорить о вооруженных силах античных государств как о демократических армиях, хотя сами создававшие их общества были аристократиями. Поэтому в этих армиях между офицером и солдатом устанавливались близкие отношения собратьев по оружию. В этом убеждает чтение «Сравнительных жизнеописаний» Плутарха. Солдаты у него беспрестанно и очень свободно разговаривают со своими командирами, а те охотно выслушивают речи своих солдат и отвечают им. Эти полководцы убеждали своих подчиненных словом и делом, а не силой принуждения и страхом наказания. Для солдат они в равной мере были и командирами и соратниками.

Я не знаю, была ли воинская дисциплина у древних греков и римлян доведена до такого совершенства во всех своих нюансах, как в русской армии, однако это не помешало Александру Великому завоевать Азию, а Риму — весь древний мир.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: