Определение четырнадцатое

Взятое назад собственное признание есть обстоятельство, оцениваемое на общем основании как всякие другие данные в процессе.

Основания

Раз собственное признание взято назад, оно уже не есть собственное признание и не влечет никаких свойственных ему процессуальных последствий.

(1) Правило, по которому подсудимый может быть допрошен как свидетель под присягою, действует и в Америке, почти во всех штатах, также в Австралии и Канаде. В английском уголовном процессе это правило не представляет тех опасностей, какие оно давало бы на континенте Европы. Но и в этом процессе оно часто влечет за собою последствия, которых не было бы, если бы подсудимый не солгал (См. Adolf Hartmann, Die Strafrechtspflege in Amerika, Berlin, 1906, s. 234).

Фридман (Was ich erlebte, B. II, 1896-1909, Berlin, 1909, s. 27), сам имевший несчастье подвергнуться уголовному преследованию по мошеннической над ним проделке знаменитого нашего Савина говорит об американской судебной процедуре пред присяжными следующее: "В американском судопроизводстве с присяжными подсудимый представляет, так сказать, совсем стороннюю фигуру (Nebensache). Закон не вынуждает его, подобно тискам европейского права, или высказываться по своему делу, или молчать, вызывая тем подозрение, что он боится всяких очных ставок или объяснений со свидетелями. В начале судебной процедуры в Америке обвинитель и защитник объясняют судье свою систему, т. е. объясняют судье свое понимание дела и то, что именно они намерены доказывать. Потом обе стороны допрашивают своих свидетелей под перекрестным допросом противной стороны. Если подсудимый желает дать свое объяснение об основаниях обвинения, то защитник вызывает его в качестве свидетеля. Он, подобно другим свидетелям, целует Библию, обещает показывать сущую правду и дает свое объяснение".

Институт, о котором здесь идет речь, не представляется столь опасным в странах свободных, например, в Америке, где вообще мягкость преобладает в уголовном правосудии. В Европе от уголовного правосудия до сих пор отдает мрачным застенком; в Америке заметно преобладает в уголовном правосудии защитительная тенденция. Вот что говорит Гартман (Die Strafrechspflege in Amerika, Berlin, 1906 г.), на основании личного изучения уголовной юстиции в Америке. "Защитительная тенденция в суде и значительная мягкость в материальном уголовном праве и тюремном быту идут в Америке рука об руку и достигли степени, поразительной для европейца... Даже при совершении тяжкого преступления, взгляд в обществе на дело мягок. Подозрению не придают большого значения, а когда имеется достоверность, люди заводят речь о снисхождении на основании прежней жизни подсудимого и обстоятельств дела. Американская жизнь полна радостных надежд... Жизнерадостность, обвевающая всю американскую жизнь, кажется, проникает и в судебный зал, и в тюрьму... Американский оптимизм поднимает настроение". Мы придаем большое значение личным наблюдениям Гартмана и не думаем, что примеры суда Линча над неграми, поражающие жестокостью и несправедливостью, опровергают сообщения Гартмана о мягкости американского правосудия. Зоологическая расовая вражда так ослепляет, что и культурный человек временами ожесточается до степени зверства.

(2) Из правила о прочтении на суде протокола о собственном признании подсудимого сделаны на практике некоторые исключения: I. подсудимые могут дать coгласиe или даже самим просить о прочтении их показаний (целый ряд кассационных решений 69/831 Андронникова, 70/1228 Третьякова, 70/1467 Глебова и др.). II. Могут быть прочтены, по требованию сторон, для разъяснения дела о других подсудимых: 1) показания умершего до рассмотрения о нем дела, если показание его заключает положительные или отрицательные сведения о наличных подсудимых (ряд кассационных решений 69/37 Сакулина, 70/1274 Житковой, 74/456 Хатитовских и др.); 2) показание обвиняемого заболевшего (кассационное решение 85/28); 3) доказание обвиняемого, скрывшегося от открытия судебного заседания (кассационное решение 75/513 Курмаева); 4) показания лиц, уже осужденных при вторичном слушании того же дела о других подсудимых (кассационное решение 72/965 Воронкова); 5) показания лиц, допрошенных на предварительном следствии в качестве обвиняемых, но не преданных суду и вызванных в качестве свидетелей (кассационное решение 68/743 Юдина и др.). Запрещение читать показания (в том числе и собственного признания обвиняемого) по нашему Уставу уголовного судопроизводства вытекает из того начала, что подсудимого, не признавшего своей виновности, допросу не подвергают, что такой способ изобличения (допросом) у нас не допускается.

(3) Во время следствия по громким уголовным процессам, облеченным таинственностью, всегда находятся душевнобольные или же психопаты, являющиеся с повинною в совершении преступления, которого они никогда не совершали.

*(31) Благое пожелание (лат.).

Особенная часть.
Книга четвертая. Свидетельские показания.

Определение первое

Свидетелем называется лицо, дающее суду под уголовною ответственностью за неправду и на основании личных восприятий сведения о каком-либо факте, составляющем предмет исследования.

Основания

Бэст определяет свидетеля как лицо, доставляющее суду доказательство (a person, who gives evidence to a judicial tribunal). Мы внесли в определение понятия свидетеля две характерные черты: а) уголовную ответственность, ибо дача свидетельских показаний есть повинность государственная давать правдивое показание для оказания содействия правосудию. Следовательно, это повинность, правильное отбывание которой должно быть обставлено известными санкциями, имеющими в виду обеспечить как самую явку свидетеля, так и надлежащее выполнение этой повинности сообщать правду, б) вторую характерную черту свидетеля мы видим в том, что он дает суду сведения на основании личного знания, т. е. знания верного, полученного им чрез свои собственные органы чувств. Личное знание считалось и в старом нашем праве характерным признаком свидетеля, который обыкновенно называется "послухом", а свидетельство послушеством. В Судебниках встречаются места: "а послухом (т. е. свидетелем), не видав, не послушествовати, а, видевши, сказати правду". Иногда же свидетели в старом нашем праве называются просто "правдою", а свидетели, на которых сделана общая ссылка, называются: "обчею правдою". Правда считалась в нашем старом праве обязанностью обывателей, по-видимому, даже государственною повинностью, что следует из того, что послухи пред допросом не приводились к присяге. Послухам напоминалось только, чтобы они показывали по прежде данной ими верноподданнической присяге.

Судьи пред допросом говорили им: "Скажите, по государеву крестному целованию, как за государя крест целовали".

Из того, что свидетельское показание есть правда, которая должна быть даваема государству как повинность, вытекает все законодательство о свидетелях. Если свидетельское показание есть требуемая государством правда, то, понятно, что законодательство о свидетелях должно содержать в себе правила о допустимости свидетелей (competency of witnesses), следовательно, правила о необходимых ограничениях права свидетельствовать и, далее, правила о лучших способах отобрания свидетельских показаний с целью использования их для целей суда. При этом, конечно, должны быть в науке вырабатываемы, как о всяком виде доказательств, и общие юридические основания для суждения о силе свидетельских показаний. Эти общие основания к суждению о силе свидетельских показаний, вытекая из самых способов отобрания и эксплуатирования свидетельских показаний, получают еще богатый материал их знания психологии свидетелей как материала эмпирического.

Но этот эмпирический материал, главным образом, может иметь значение лишь тогда, когда он будет накоплен личным опытом судьи. Пример такой сокровищности личного опыта представляет ряд художественно-психологических очерков разных типов свидетелей, которых находим в недавно появившейся статье А. Ф. Кони: "О свидетелях". И богатые данные этого личного опыта судьи трудно подчинить какой-нибудь классификации, как трудно заковать в тиски жизнь и сохранить при этом ее отличительную черту движение. Как подвести под какую-нибудь классификацию следующий тип свидетеля, который прямо нарисован с натуры пером Кони. "...осталось еще указать на один вид сознательной лжи в свидетельских показаниях, лжи беззастенчивой и нередко наглой, нисколько не скрывающейся и не заботящейся о том, чтобы быть принятой за правду. Есть свидетели, для которых по тем или другим причинам явка пред судом представляет своеобразное удовольствие, давая возможность произвесть эффект "pour epater le bourgeois", как говорят французы, или же получить аванс за свое достоверное показание, не приняв на себя никакого обязательства за качество его правдоподобности... Свидетель по громкому делу о подлоге миллионного завещания Беляева мог быть назван типичнейшим представителем сознательной и бьющей в глаза лжи. Содержась под стражей, он сам просил вызвать себя в суд, имея показать нечто чрезвычайно важное.

Введенный в залу, он уселся под предлогом боли в ноге и, с любопытством разглядывая присутствующих, смеялся глазами и, делая театральные жесты, начал явно ложный рассказ, опровергаемый почти на каждом шагу фактами и цифрами. Очевидно, стараясь рассмешить публику и самому натешиться, он на все обычные вопросы отвечал в иронически-почтительном тоне, называя председателя "господином президентом". Он удивленно спрашивал, почему последнего интересует вопрос о его вероисповедании, любезно прибавляя: "православный, православный, pour vous etre argeable...", объяснил, что нигде не проживает, ибо "герметически закупорен" в месте своего заключения, и заявил, что судился дважды один раз в Ковенской уголовной палате в качестве таможенного чиновника и за содействиe к водворению контрабанды, причем оставлен в сильнейшем подозрении, а в другой в Версальском военном суде за участие в восстании коммуны, причем приговорен к расстрелу. "Но приговор", добавил он, "как, быть может, присутствующие изволят заметить не приведен в исполнение". В показании своем он настойчиво утверждал, что был в два часа дня 4 апреля 1866 г. на Дворцовой площади, приветствуя вместе с собравшимся народом невредимого после выстрела Каракозова государя. На замечание прокурора, что покушение было совершено в четвертом часу, и весть о нем раньше четырех часов не могла облететь столицу, этот свидетель, хитро прищурив глаза и обращаясь к председателю, сказал: "Мне кажется, господин президент, что для патриотических чувств не должно существовать условий места и времени". Мы нарочно привели этот тип, достойный помещения в галерее Гоголя, чтобы показать, что нет возможности заменить живой, полный образов, опыт судьи этот неисчерпаемый калейдоскоп какими-нибудь систематическими распределениями, охватывающими все разнообразие человеческих индивидуальностей. Но это не значит, что мы против обобщений, являющихся неизбежно после того, как эмпирически материал сделался достаточным для выводов общих положений. Но такой вывод общих положений результат вековой работы, а не спешной экспериментации психологической в лабораториях и опытов, смахивающих на игру в фанты, в аудиториях.

В наше определение понятия свидетеля вошла следующая черта: "на основании личных восприятий", т. е. свидетель дает суду те сведения, то знание факта, которое им получено на основании личных восприятий. Поэтому повторение неопределенных слухов, народной молвы не есть свидетельствование о факте, а повторение лишь того, чего свидетель не знает на основании личных впечатлений. Ст. 718 Устава уголовного судопроизводства говорит, что свидетелю предлагается рассказать все, что ему известно по делу, не примешивая обстоятельств посторонних и слухов, неизвестно от кого исходящих(1). Статья эта в точности определяет то, что для уголовного процесса обозначает несколько неточное английское название "hearsay evidence", которое вводит часто в заблуждение. Конечно,свидетельство по слуху, неизвестно откуда исходящему, не означает свидетельства о слухе, существовавшем в данной местности и в данное время. Такой слух, существование которого составляет предмет судебного исследования, может быть установлен лишь свидетелями. Ст. 718 Устава уголовного судопроизводства имеет в виду передачу неопределенной народной молвы, которую проверить невозможно, которую потому и нельзя допустить на суд в качестве доказательства. Видел ли он что-нибудь или слышал что-либо, свидетель должен передать лишь то, что видел собственными глазами или слышал собственными ушами. Если же он имеет знание о каком-либо факте не на основании личных впечатлений, а по слуху от других, он должен указать этих других, которые могут явиться свидетелями. Такое указание потому уже необходимо, что, в противном случае, свидетель по слуху, неизвестно откуда исходящему, не давал бы на суде показание под личною своею ответственностью. Лучше сказать, повторяя слова Бэста (Principles of law of evidence, p. 627), свидетель должен давать свое показание при таких условиях, которые ставят его под удары всех уголовных гарантий, ограждающих правдивость свидетельских показаний.

Определение второе

Не допускаются к свидетельству категории лиц, которых свидетельствования на суде могли бы вредить государственному благу, понимаемому в широком смысле этого слова как принцип, ограждающий интересы человеческой культуры.

Oснования

Прежде всего исключаются лица, хранящие тайны, нарушение которых может вредно отразиться на пользе государства.

Тайною вообще называется сохранение в негласности обстоятельства, разглашение которого принесло бы больше вреда, чем пользы, понимая последнюю не только в смысле утилитарном, но и в смысле отвлеченном, т. е. как ограждение существования и питания нравственных идеалов человеческого совершенствования *(32). Для сохранения тайны, в видах общего блага, не допускаются к свидетельству на суде лица, которые должны были бы разгласить тайны, охранение которых от огласки требуется в некоторых случаях самым существованием какого-либо учреждения или начала. Конечно, интересы правосудия, раскрытия преступления должны, по возможности, сузить число лиц, не допускаемых к свидетельству на суде, здесь законодательство должно ограничиваться крайне необходимыми мерами. Посмотрим, какиe виды тайны влекут исключения из числа свидетелей.

I. Тайны государственная и служебная

Она представляется в двух видах:

а) тайна государственная;

б) тайна служебная или, как у нас говорят, канцелярская.

Государственные тайны ограждены уголовными карами, и оглашение их составляет преступное деяние, так что о праве свидетельствовать о подобных тайнах не может быть и речи.

Уголовное Уложение:

Ст. 653: "Служащий, виновный в оглашении сделавшихся ему известными по службе или вследствие злоупотребления им служебными полномочиями и долженствующих заведомо храниться в тайне правительственных распоряжений, сведений или документов, наказывается арестом. Сему же наказанию подлежит служащий в почтово-телеграфном учреждении, виновный в оглашении или сообщении содержания телеграммы или почтовой корреспонденции. Если оглашенное могло причинить важный вред для порядка управления или для казенного, общественного или частного интереса, то виновный наказывается заключением в тюрьме. Если же оглашенное виновным составляет тайну, касающуюся внешней безопасности России, то он, если не подлежит наказанию за измену, наказывается заключением в исправительном доме или заключением в крепости".

Ст. 655: "Служащий, виновный в оглашении сделавшихся ему известными по службе или вследствие злоупотребления им служебными полномочиями и долженствующих заведомо храниться в тайне: 1) способов, употребляемых при изготовлении государственных кредитных бумаг или же секретных признаков сих бумаг; 2) принадлежащего правительству или частному лицу секрета особых приемов производства каких-либо предметов или работ; 3) тайны торгов по казенным или общественным подрядам или поставкам, когда торги производятся чрез запечатанные объявления; 4) сведение, оглашение коего могло опозорить лицо, к которому оно относится; 5) содержания акта, совершенного по желанию участвовавших в нем без оглашения содержания оного свидетелям, порядком, в положении о нотариальной части установленном, наказывается в случае, первым пунктом сей статьи указанном, заключением в тюрьме на срок не свыше шести месяцев".

В объяснении к этим статьям редакционная комиссия говорит: "Предметом оглашения может быть не всякая тайна, а лишь тайна порядка управления или имеющая общегосударственное значение. К таким тайнам принадлежат: 1) заведомо подлежащие хранению в тайне правительственные распоряжения, т. е. все те, предпринимаемые правительством меры или распоряжения, кои для успешности их выполнения или по каким-либо другим причинам вменено в обязанность сохранять в тайне. Употребленное в сем пункте выражение "от оглашения коего может последовать существенный вред для порядка управления" имеет тот смысл, что при отсутствии возможности такого вреда самый поступок может быть преследуем только как дисциплинарная провинность; 2) тайны, касающиеся внешней безопасности России, т. е. тайны, оглашение коих предусмотрено как государственная измена, 111 ст. Вследствие сего, как то выражено в статье (буде виновный не подлежим более строгой ответственности за измену), постановление сей последней должно быть рассматриваемо как дополнение ст. 111, применимое лишь в случаях, под действие сей статьи не подходящих. К таким случаям относятся: а) сообщение означенной тайны не иностранному правительству и вообще без цели довести ее до сведения оного; б) оглашение сей тайны каким-либо иным путем, кроме предусмотренного им ст. опубликования оной во всеобщее сведение. 3) Тайны дипломатические. Тайны дипломатические или вытекающие из международных отношений государств могут иметь своим предметом внешнюю безопасность Poccии (секретные военные конвенции) или же касаться иных предметов (торговых договоров, конвенций о выдаче преступников и т. д.). Оглашение первой группы сих тайн предусмотрено ст. 111. Что же касается второй группы, то ответственность за нее входит всецело в сферу этой статьи. 4) Тайны военные. Под военною тайною разумеются те тайны армии и флота и вообще вооруженных сил государства, которые касаются или внешней безопасности государства, в каковом случае к ним применяется все сказанное выше относительно ст. 111, или же такие тайны, нарушение коих хотя и не угрожает внешней безопасности государства, но тем не менее имеет своим предметом оглашение секретных военных распоряжений и мероприятий, имеющих значение государственное.

Оглашение воинской или дипломатической тайны есть тоже оглашение секретных правительственных распоряжений и мероприятий (относительно военных сил государства) и посему входит в понятие "правительственных" распоряжений и мероприятий, но они упомянуты особо ввиду иного характера самых оглашенных тайн, какими, независимо от распоряжений и мероприятий, могут быть и сведения.

II. Тайны частных лиц

Все вообще тайны частных лиц, оглашение коих наказуется уголовным законом (как, например, нарушения ст. ст. Уголовного Уложения 541, 542, 543, 544, 546), не составляют, однако, недоступных сведений для суда, если Процессуальный кодекс не исключает носителей таких тайн из числа свидетелей. Редакционная комиссия Уголовного Уложения справедливо говорит: "Оглашение тайн может быть наказуемо, за исключением, конечно, тех случаев, когда cиe оглашение для хранителя тайн было обязательно или сделано обвиняемым по достойным уважения причинам. На этом основании, если Устав процессуальный не освободил каких-либо категорий вышеуказанных лиц (духовники, адвокаты, врачи, нотариусы, почтальоны, телеграфисты и т. д.) от дачи показания, они не могут быть наказуемы по 541 ст. Уголовного Уложения; но если закон освободил их от обязанности давать показания, то, наоборот, добровольная дача ими показания составит не только поступок безнравственный, как полагает французская практика, но и прямое нарушение обязанности".

Из лиц, не имеющих права быть свидетелями по профессиональным причинам, Устав уголовного судопроизводства (ст. 704) упоминает: священников в отношении к признанию, сделанному им на исповеди, и присяжных поверенных и других лиц, исполнявших обязанности защитников подсу- димых в отношении к признанию, сделанному им доверителями во время производства о них дела. Относительно показаний священников мы имеем весьма важное разъяснение Сената, определяющее границы применения ст. 704.

По делу Попова (94/2) и др. Сенат высказал: "Что касается до показаний священников вне исповеди, то нельзя не заметить, что из журнала Государственного Совета 1864 г., между прочим видно, что по проекту Устава предполагалось не допускать к свидетельству священников в отношении к признанию, сделанному им на исповеди или при подаче духовной помощи. При обсуждении же проекта в Государственном Совете признано, что "случаи и способы подания духовной помощи, если они не выходят из пределов исповеди, могут быть весьма разнообразны и неопределенны, и недопущение в сих случаях священников к свидетельству могло бы служить препятствием к раскрытию истины". Не подлежит, однако, сомнению, что Государственный Совет имеет здесь в виду различные случаи, в коих обращаются к священнику не как к разрешителю грехов властию, свойственною его сану, а как к служителю церкви, поставленному для исполнения ее обрядов и совершения общественных молений. При обычной житейской обстановке священник и в таких случаях может узнать и услышать о преступлении, не требуя от кого-либо во имя таинства покаяния сознания в нем и не побуждая к такому сознанию; он может при таких случаях сделаться даже очевидцем преступления или, по крайней мере, явных следов его (при погребении убитого). В таких случаях, а равно в случаях, если кающийся положительно уполномочит духовника (во время или посла исповеди) заявить светской власти о данном им ранее неправильном показании, могущем повлечь за собою наказание виновного, устранение свидетельского показания могло бы послужить напрасным препятствием к раскрытию истины дела, и в этом смысле закон (704 ст. Устава уголовного судопроизводства и ст. 371 Устава гражданского судопроизводства) устраняет из числа доказательств лишь показание священника, об открытом ему на исповеди. Но суживать действие этого закона далее указанных пределов нет правильного основания. Вследствие сего, нет основания признавать, что тотчас по окончании исповеди и в некоторых случаях причащения расспрос исповедовавшегося, сопровождаемый увещаниями и угрозами ответа за грехи, составляет простую случайную беседу, содержание которой ничего общего с внутренним значением исповеди не имеет и подлежит поэтому пересказу. Напротив, признание, полученное священником от кающегося во все время, покуда не прерывалось вызванное исповедью непосредственное общение между духовным отцом и исповедовавшимся, признание, полученное притом при посредстве напоминания об ответственности пред Богом и о смертном часе, должно быть рассматриваемо, как предусмотренное ст. 704 Устава уголовного судопроизводства. Что касается до священников других христианских исповеданий в России, то и они, по силе специальных правил об их должностях, имеют право и даже обязаны устранять себя от свидетельства на следствии и суде о всем том, что им доверено на исповеди, и судебные установления не вправе требовать от них таких свидетельств, за исключением упомянутых в п. 11 и 12 Духовного регламента крайних случаев, когда кто-либо умыслил государственное преступление или, притворно учинив, разгласил ложное чудо, а также в ст. 719 Устава евангельско-лютеранской церкви, когда обнаружение открытого на исповеди необходимо для отвращения опасности, грозящей Монарху. Но одним воспрещением духовным лицам объявлять на следствии и суде то, что им поверено на исповеди, без соответственного воспрещения судебным учреждениям пользоваться такими показаниями, лежащая в основе закона нравственно-религиозная цель не была бы достигнута вполне, так как нельзя отрицать возможности, хотя и в крайне редких случаях забвение и со стороны священников своего в этом отношении долга или даже сознательного уклонения из оного по соображениям практической пользы, или по неправильному пониманию своих обязанностей в отношении светской власти. Во всяком случае допущение такого показания на следствии и суде помещение его в обвинительном акте, подлежащем прочтению пред присяжными заседателями, должно влечь за собою не только отмену приговора суда, но и определения Палаты об утверждении обвинительного акта".

Что касается до исключения поверенного и защитников из числа свидетелей в отношении того, что им сделалось известным из признания подсудимого во время производства его дела, то основание этого исключения так очевидно, что о нем нет надобности и распространяться. Но и в этом вопросе могут возникнуть трудные вопросы в тех сложных комбинациях, какие представляет действительная жизнь. А. обращается к своему поверенному по всем делам с вопросом: какое наказание грозит за подлог в векселе? Поверенный говорит. Вскоре его доверитель привлекается к следствию по обвинению в подлоге. А. не имеет еще защитника. Следователь вызывает его постоянного поверенного и спрашивает его, совещался ли обвиняемый с ним по вопросу об ответственности за подлог. А. отказывается дать ответ. Тогда следователь грозит привлечь его в качестве пособника. Поверенный дает показание на следствии и затем дает его и на суде. Конечно, по букве закона, изображенного в 704 ст. Уложения уголовного судопроизводства, поверенный мог быть допрошен; но по существу учреждения адвокатуры правильно ли это? Адвокатура как сословие, основанное на доверии, а потому все, что подрывает это доверие, должно быть устранено.

Наше законодательство не исключает врачей, акушеров и повивальных бабок из числа свидетелей по отношению к тем признаниям, которые могут быть им сделаны их пациентами словом или делом. При разработке Устава уголовного судопроизводства предполагалось исключить из числа свидетелей врачей, акушеров и повивальных бабок в отношении к тайне, сообщенной им при исполнении обязанности их звания. При окончательном, однако, обсуждении этого вопроса признано было, что "не представляется достаточной причины не допускать к свидетельству врачей, акушеров и повивальных бабок в отношении признаний, им сделанных при исполнении обязанностей службы" на том основании, что "освобождение этих лиц от свидетельства весьма часто послужило бы важным препятствием к обнаружению истины и к закрытию их соучастия или пособия в совершенном преступлении". Есть полные основания признать, что врачебная тайна, существовавшая до настоящего времени лишь в факультетском обещании врача, в Уголовном Уложении (ст. 541) признана, но это еще не значит, что врач не может быть свидетелем в отношении признания, сделанного ему его пациентом, ибо для такого исключения из числа свидетелей необходимо было бы процессуальное воспрещение в Кодексе, но такого воспрещения нет. Сенатом же признано, что врачи не подходят под ст. 704 Устава уголовного судопроизводства (кассационное решение 69/412 Морозова). В действующем же нашем праве врачебная тайна, пожалуй, охраняется ст. 137 Устава о наказаниях, но и то лишь в том случае, когда самое разглашение тайны имело место исключительно для целей оскорбления лица, доверившего тайну. Но это, понятно, не есть решение вопроса о врачебной тайне, выданной без всякой цели оскорбления, а с другой, часто доброю целью.

Определение тpeтьe

Не допускаются к свидетельству безумные и сумасшедшие.

Основания

Допущение к свидетельству сумасшедших и безумных было иногда полезно, но подобный источник достоверности представляется настолько опасным, что от него приходится отказаться. Покойный криминалист Миттермайер неоднократно указывал в своих статьях на ту пользу, которую можно извлечь из показаний сумасшедших и безумных по делам о преступлениях, совершенных в домах умалишенных, и потому высказывался против безусловно исключающих правил. У Кони находим заметку, что относительно безумных и сумасшедших возникал вопрос о допросе их во время так называемых светлых промежутков (lucida intervalla) о том, что им сделалось известным во время таких промежутков. Это, по мнению некоторых, представлялось бы полезным по делам о насилиях, совершенных низшим персоналом в домах умалишенных, но Сенат в 1899 отверг это опасное предложение, от принятия которого очень немного и притом в исключительных случаях выиграла бы прочность преследования, но осуществление которого, ввиду свойств душевных болезней коренного характера, каковы безумие и сумасшествие, представляло бы ряд опасностей для правосудия.

Однако из 706 ст. Устава уголовного судопроизводства видно, что к свидетельству допускаются слабоумные и лишь не допускаются к присяге, если они не понимают святости присяги. Применение безусловного воспрещения показаний безумных и сумасшедших в настоящее время развития душевных и нервных болезней не так просто, как может показаться не берущим во внимание тех неясных, скользких и почти неуловимых болезненных душевных состояний, которые в наше время тяжелое вообще для душевного равновесия людей, сильно распространены в обществе. Сумасшедший, это выражение потеряло свою определенность, точность и ясность в нашу эпоху, когда появился на арене полусумасшедший, свободно обращающийся в обществе, пользующийся всеми средствами для распространения своих болезненных идей, чувств. Грассэ выставляет следующие положения о полусумасшедших: 1) между душевноздоровыми вменяемыми и душевнобольными невменяемыми существует группа полусумасшедших с уменьшенною вменяемостью; 2) эти полусумасшедшие навязываются на внимание большой публики и на внемедицинское над ними наблюдение: они заполнили театр и литературу своими произведениями; 3) эти полусумасшедшие представляют точные клинические признаки, дающие право научно признать существование этого вида полубольных; 4) эти полусумасшедшие могут иметь громадную социальную ценность, как это доказывают многочисленные писатели с характерными признаками полусумасшествия; 5) эти же полусумасшедшие могут быть очень вредными членами общества, которое имеет полное право защищаться от их злодеяний, оказывая им в то же время медицинскую помощь; 6) только медик способен решить вопрос о том, существуют ли в данном случае признаки полусумасшедшего; 7) в случае совершения полусумасшедшим преступления, его нужно в одно и то же время и наказывать, и лечить.

В список полусумасшедших Грассэ включает почти всех известных литераторов нашего времени, таким образом писателей, которые на язык нынешних газет именуются "властителями дум".

Между тем эти полусумасшедшие часто страдают галлюцинациями, при существовании которых их едва ли можно считать вполне надежными свидетелями. Все нами сказанное имело лишь в виду показать, что слово "сумасшедший", употребленное в ст. 704 Устава уголовного судопроизводства, едва ли дает твердую опору для решения в отдельном случае вопросов о допущении к свидетельству. Конечно, суды найдут себе при решении подобных вопросов выход в формальном акте признания человека сумасшедшим. Это удобно для суда, но не решает правильно вопроса для правосудия. Понятно, что ст. 704 имеет в виду осязательные, мы бы сказали, формальные случаи сумасшествия; в случаях же сомнительных придется прибегать к психиатрической экспертизе для решения вопроса о допущении лица к даче свидетельского показания. Что касается до пьяных, то в состоянии опьянения показание не может быть отбираемо, вот все, что может быть сказано по этому вопросу.

Определение четвертое

Подозрительными свидетелями почитаются лица, которые, хотя и допускаются к свидетельству, но не имеют права давать присяги, считающейся формальным признаком достоверности по унаследованным от предков общественным понятиям.

Основания

К таким лицам по ст. 706 Устава уголовного судопроизводства относятся: 1) отлученные от церкви по приговору духовного суда; 2) малолетние, не достигшие 14 лет; 3) слабоумные, не понимающие святости присяги, и 4) лица евангелического исповедания, пока они не конфирмованы.

Все эти лица допускаются к свидетельству, но закон как бы говорит, допуская их: "Они допущены, их показания могут быть и вполне годными; но судьи предупреждаются, что эти свидетели дали свои показания без той высшей гарантии, которую представляет присяга. Эти свидетели подозрительные свидетели".

Понятно, что при системе внутреннего убеждения подобное предостережение закона едва ли может иметь решающее значение: оценка свидетеля сводится к проверке его и к тому впечатлению, какое он производит(2). Если считать неприсяжные показания просто справочными сведениями, то возникает вопрос: зачем допускать на суд, решающий дело, справочные сведения? Подобные "справки" еще могут быть допущены на предварительном следствии, где они могут дать иной толчок, иное направление следствию и послужить к открытию новых путей для раскрытия темного дела, на какое они могут иметь значение в глазах закона на суде при законченности дела, когда сам закон налагает на них метку подозрительности? Раз какое-либо доказательство допущено на суде, оно возымеет свое действие, и отсутствие формального признака достоверности не может помешать тому живому впечатлению, какое доказательство произвело на душу судьи. Притом же предположения, что судьи в состоянии выбросить из головы какое-нибудь доказательство, прошедшее пред ним на суде, не считается с обыкновенным психологическим опытом людей. Сам председатель, говорящий присяжным: "Забудьте этого свидетеля, как если бы его пред вами совсем и не спрашивали", едва ли верит в возможность исполнить его совет. Весь процесс, основанный на внутреннем убеждении, как на мериле силы доказательств, основан на идее, что, раз доказательство допущено на суде, оно может сделаться данным, на котором создается внутреннее убеждение судьи. Поэтому в лабораторию суда не следует допускать доказательств, которые почему-либо кажутся подозрительными. Здесь те или другие аттестаты закона не решают вопроса о достоверности.

К этой же категории подозрительных сведений, но с несколько иными оттенками, следует отнести следующих свидетелей:

а) По ст. 705 Устава уголовного судопроизводства: "Муж или жена подсудимого лица, родственники его по прямой линии, восходящей и нисходящей, а также родные его братья могут устранить себя от свидетельства, а если не пожелают воспользоваться сим правом, то допрашиваются без присяги";

б) Не допускаются, далее, по ст. 707, к свидетельству под присягою в случае предъявления которой-либо из сторон отвода: 1) лишенные по суду всех прав состояния или всех особенных прав и преимуществ, лично и по состоянию им присвоенных; 2) потерпевшее от преступления лицо, хотя бы оно не участвовало в деле, а также муж или жена его, родственники по прямой линии и родные его братья и сестры; 3) другие по боковым линиям родственники как потерпевшего лица, так и подсудимого, в третьей и четвертой степенях, и свойственники обеих сторон в первых двух степенях; 4) состояние с участвующими в деле лицами в особенных отношениях или по усыновлению, или по опеке, или по управлению одним из них делами другого, а также имеющие тяжбу с как-либо из участвующих в деле лиц; 5) евреи по делам бывших их единоверцев, принявших христианскую веру, и раскольники по делам лиц, обратившихся из раскола в православие;

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: