Нейтральный налог: резюме

Проанализировав все предполагаемые каноны справедливого налогообложения, мы пришли к двум выводам: 1) экономическая теория не в состоянии предложить какой-либо принцип справедливого налогообложения; 2) нейтральный налог, представляющийся многим совершенно уместным идеалом, оказывается принципиально недостижимым. Поэтому экономистам следует прекратить напрасные поиски справедливого или нейтрального налога.

Могут задать вопрос: а зачем искать нейтральный налог? Почему нейтральность считается идеальным решением? Ответ заключается в том, что все услуги, любые виды деятельности могут осуществляться либо на добровольной основе, либо по принуждению. Первым путем идет рынок, вторым — государство. Если бы все услуги предоставлялись рынком, мы имели бы идеальную систему свободного рынка. Если бы все делало государство, мы получили бы социализм[206]. Поэтому каждый, не являющийся отпетым социалистом, должен предусмотреть возможности для существования рынка, и в таком случае нужна какая-то логика, объясняющая, почему в одном случае мы выбираем свободу, а в другом отказываемся от нее. В обществе, где большинство видов деятельности организуется рынком, защитникам активности государства нужно найти оправдание для отхода от рынка в том, что они сами относят к сфере рынка. Вот почему нейтральность является эталоном при ответе на этот вопрос: почему вы считаете, что в этом случае государство должно вступить в игру и изменить условия деятельности рынков? Если рыночные цены едины, почему не должны быть едины и налоговые платежи?

Но если нейтральный налог в принципе невозможен, его сторонникам остается выбор: отказаться от стремления к нейтральности налогов либо вообще от налогообложения как такового.

4.7.4. Добровольные пожертвования
государству

Ряд авторов, встревоженных неизбежно принудительным характером системы налогообложения, выдвинули предложение финансировать государство не за счет налогов, а за счет добровольных взносов. Возможны различные формы системы добровольных взносов. Было предложение использовать опыт вольного города Гамбурга, где в ходу были добровольные дары государству. Уильям Ф. Уоррен, президент Бостонского университета, в своем эссе «Освобождение от налогов как путь к ликвидации налоговой системы» следующим образом описывает такого рода систему: «Вашему автору повезло в течение пяти лет прожить в подобном обществе. Тому, кто привык, что налоги собираются под страхом наказаний, это покажется невероятным, но все эти годы он был… своим собственным налоговым инспектором и сборщиком налогов. Он, так же как и все остальные граждане этого общества, получил приглашение — без всяких деклараций и заявлений под присягой — сделать такой взнос на общественные расходы, какой ему покажется уместным и справедливым. Его попросили перевести соответствующую сумму, не проверяемую чиновниками и тайную для всех, кроме него самого, в общественную казну; после этого его имя вносилось в список жертвователей… Каждый гражданин испытывает законное чувство гордости в связи с тем, что ему не приходится иметь дело с назойливо любопытными и подозрительными налоговыми инспекторами и грубиянами из налоговой полиции. И горожане ежегодно собирают именно столько денег, сколько у них просят власти»[207].

Но у системы добровольных пожертвований есть свои серьезные недостатки. В частности, в ней сохраняется разрыв между платежами и получением услуг, который составляет один из самых заметных недостатков системы налогообложения. В случае налогов платежи отделены от получения услуг, тогда как на рынке они выступают рука об руку. Метод добровольных пожертвований увековечивает этот разрыв. В результате А, В и С продолжают пребывать под защитой полиции, хотя они ничего не платили, а деньги государству дали только D и Е. Более того, пожертвования D и Е могут быть диспропорциональными. В сущности, это существующая на рынке система благотворительности. Но источником благотворительных фондов являются пожертвования сравнительно богатых и талантливых. На основе благотворительности невозможно создать эффективный метод продажи услуг. Автомобили, одежду и пр. продают на рынке по определенным ценам, а не раздают кому попало в виде подарков, оплаченных неведомо кем. В рамках системы пожертвований люди будут требовать от государства большего количества услуг полиции, чем они будут оплачивать; а добровольные жертвователи в государственные фонды, не ощущая ни малейшей отдачи от своих денег, будут сокращать взносы. Короче говоря, когда услуги (например, полиции) будут доставаться людям, которые за них не платят, спрос на услуги станет неограниченным, а поток средств в казенные фонды будет заведомо недостаточным.

Поэтому, когда сторонники налогообложения утверждают, что, если финансировать государство за счет добровольных пожертвований, на полицию вечно не будет денег, потому что люди будут жертвовать неохотно, они совершенно правы в той мере, в какой их критика относится к дару как методу финансирования. Но возможности свободного рынка наладить финансирование не сводятся исключительно к методу пожертвований.

Шагом к большей эффективности была бы деятельность защитного агентства, которое брало бы с клиентов установленную плату вместо принятия разнокалиберных пожертвований, предоставляя одновременно свои услуги всем. Такое агентство, разумеется, не отказывалось бы от пожертвований — на общие нужды или на защиту неплатежеспособных бедняков. Но при этом оно взимало бы с клиентов минимальную цену, покрывающую издержки на оказание услуг. Оно могло бы использовать опыт сбора подушной подати или налога за голосование[208]. Налог с избирателей, в сущности, вообще не является «налогом». Это всего лишь цена за участие в организации государства[209]. Платить этот сбор приходится только тем, кто добровольно принимает участие в выборах государственных должностных лиц, т.е. принимает участие в управлении государством. Если бы государственные средства имели источником только налог с избирателей, мы вообще не имели бы налоговой системы. Просто все желающие принимать участие в управлении государством должны были бы платить за это удовольствие. Налог с избирателей уже представляет собой некий прогресс по сравнению с методом добровольных пожертвований, потому что он взимал бы единую или минимальную сумму.

Предложение финансировать все государственные расходы исключительно за счет электорального сбора было встречено возражением, что в таких условиях никто не станет принимать участия в выборах. Возможно, это и точный прогноз, но любопытно, что критики не сделали попытки продвинуться дальше в своем анализе. Ведь здесь у нас открывается возможность совершенно по-новому взглянуть на избирательный процесс. Своеобразие положения избирателя в том, что (а) голосование не приносит ему непосредственной выгоды и (б) влияние каждого отдельного избирателя на конечный результат выборов настолько ничтожно, что решение не участвовать в выборах кажется совершенно безобидным. Короче говоря, специфичность положения избирателя в том, что каждый по отдельности не оказывает практически никакого влияния на результат выборов, да и результат их напрямую мало может изменить его жизнь. Ничего удивительного, что более половины граждан Америки, имеющих право голоса, ежегодно воздерживаются от участия в ежегодном ноябрьском голосовании [November balloting]. Это проливает свет на загадку американской политической жизни — политики всех направлений постоянно призывают граждан на выборы: «Не важно, как вы проголосуете, только приходите на выборы!»[210]. При первом взгляде эти призывы кажутся бессмысленными, потому что хотя бы одна из партий, участвующих в выборах, должна выиграть от массовой неявки избирателей. Но стоит понять, насколько важно для политиков создать видимость, что на выборах они получают «мандат» народа, и как важна для политического класса вся эта демократическая шелуха относительно «народного представительства» и пр., и станет ясно, что эти призывы вполне разумны.

Причина относительной никчемности голосования — все тот же разрыв между моментом голосования и платежа, с одной стороны, и получением выгод — с другой. На ту же проблему натыкается сбор с участников выборов. Заплатит человек этот сбор или нет, но участие в голосовании не сделает его жизнь более безопасной. Следовательно, в случае введения налога на участие в выборах люди откажутся голосовать, но будут предъявлять спрос на искусственно бесплатные защитные ресурсы.

Поэтому оба эти метода наполнения государственной казны — посредством налога на избирателей и с помощью добровольных пожертвований — приходится отвергнуть как неэффективные. Был предложен и третий метод, который заслуживает парадоксального названия добровольного налогообложения. Предложена такая схема: в будущем, как и сегодня, каждой территорией будет управлять государство, обладающее монополией на власть. Как и сегодня, государственных деятелей будут выбирать в ходе демократических выборов. Государство установит единую цену, а может быть, и ряд базирующихся на издержках цен за защитные услуги, и у каждого будет возможность выбрать — платить за них или нет. Заплативший получит пользу в виде услуг государственного защитного агентства, а решивший не платить, соответственно, защищаться ими не будет[211]. Главными пропагандистами «добровольного налогообложения» были Оберон Герберт, его сотрудник Дж. Гривз Фишер и (эпизодически) Гюстав де Молинари. Ту же идею, хотя и без детальной проработки, высказывает Герберт Спенсер в первых изданиях своей «Social Statics», прежде всего в главе о «Праве игнорировать государство», а также Торо в «Essay on Civil Disobedience»[212].

Метод добровольного налогообложения поддерживает добровольность, нейтрален (или кажется таковым) по отношению к рынку и устраняет разрыв между налоговыми платежами и пользой. Но это предложение также не лишено серьезных дефектов. Его самым серьезным недостатком является непоследовательность. Ведь целью системы добровольного налогообложения является общество, в котором насилие применяется только к тем, кто посягает на личность и собственность сограждан. Отсюда и отказ от налогообложения. Но, дав людям свободу платить или не платить за защитные услуги государства, последнее сохраняет монополию на эти услуги. Отсюда проблема: следует ли использовать принуждение, чтобы люди не обращались к услугам конкурирующих частных защитных агентств? Сторонники добровольной системы налогов не дали ответа на этот вопрос. Они упрямо исходили из предпосылки, что на территории государства никто не решится создать конкурирующее защитное агентство. И хотя у людей есть выбор — платить или не платить «налоги», очевидно, что некоторые не отказываются платить за защитные услуги вообще. Неудовлетворенные качеством или ценой этих услуг, они предпочтут сформировать на той же территории конкурирующее защитное агентство или «государство» и покупать эти услуги у него. Таким образом, система добровольного налогообложения будет крайне нестабильной, а потому и нереализуемой. Если государство решит объявить вне закона все конкурирующие защитные агентства, оно тем самым перечеркнет главную цель этого проекта — добровольное общество. Оно не будет принуждать к уплате налогов, но ему придется заявить гражданам: «Вы можете платить или не платить нам за вашу защиту, но вы не имеете права пользоваться услугами конкурирующих защитных агентств». А это уже не свободный рынок, а принудительная монополия, на этот раз даруемая государством самому себе. Такая монополия будет менее эффективной, чем чисто конкурентная система, а потому ее услуги будут обходиться дороже, а качество их будет ниже. Она явно не будет нейтральна по отношению к рынку.

С другой стороны, если государство все-таки разрешит свободную конкуренцию на рынке защитных услуг, оно скоро перестанет быть единственным государством на своей территории. Защитные агентства, предоставляющие полицейские и судебные услуги, будут конкурировать между собой, подобно поставщикам любых других услуг. Цены снизятся, качество возрастет. И это будет первым и единственным случаем, когда охрана закона и порядка окажется нейтральной по отношению к рынку. Ее нейтральность будет гарантирована тем, что она окажется элементом самого рынка! Услуги по охране закона и порядка станут, наконец, вполне рыночными. Никто больше не сможет ткнуть пальцем в здание или комплекс зданий, в людей, одетых в ту или иную форму, и сказать: «Вот наше государство».

Хотя «государство» и исчезнет, но этого нельзя сказать про конституцию или режим верховенства законов. Напротив, в свободном обществе охрана закона и порядка станет делом даже более важным, чем в нынешнем. Ведь свободно конкурирующим агентствам судебных услуг придется руководствоваться абсолютным правом, чтобы иметь возможность объективно отличать охрану от вторжения. Это право, строящееся на основной задаче обеспечения охраны личности и имущества, будет кодифицировано. Неспособность выработать соответствующий кодекс законов приведет к разрушению свободного рынка, потому что тогда окажется невозможной адекватная защита от посягательств на личные и имущественные права. С другой стороны, непротивленцы, которые по призыву Толстого отказываются прибегать к насилию даже ради самозащиты, не будут принуждаться к пользованию услугами каких-либо защитных агентств.

Итак, если государство, финансируемое за счет добровольных налогов, разрешит конкуренцию на рынке защитных услуг, возникнет подлинная система свободного рынка, о которой мы уже говорили в главе 1. Этому государству придется не просто конкурировать на рынке с другими защитными агентствами, но конкурировать в неблагоприятных для себя условиях. Ведь государство избирается в ходе «демократических выборов». А если пользоваться языком рынка, «демократические выборы» (один человек — один голос) — это всего лишь метод управления потребительскими кооперативами. Международный опыт убедительно доказывает, что кооперативы не в силах успешно конкурировать с акционерными компаниями, особенно если они действуют на условиях равенства перед законом. Нет оснований думать, что защитные кооперативы станут исключением. Поэтому можно смело предположить, что кооперативное государство «увянет» из-за того, что его клиенты перейдут к конкурирующим организациям. Вот тогда-то акционерные, т.е. корпоративные, защитные агентства станут основной рыночной формой государства[213].

Когда авторы, пишущие о проблемах государственных финансов и политической экономии, доходят до вопроса о «государственных расходах»[214], все они забывают об анализе и просто дают описание различных направлений государственных расходов. Обсуждая налогообложение, они дей­ствуют как серьезные аналитики, хотя нередко впадают в заблуждение; но теоретические аспекты расходов почти не привлекли их внимания. Харрис дошел даже до того, что заявил, что теория государственных расходов невозможна, или что такой теории по крайней мере не существует[215].

Когда речь заходит о государственных расходах, чаще всего говорят о том, что в последние десятилетия они растут как в абсолютном, так и в относительном выражении, и при этом предполагается (в явном или неявном виде), что этот рост расходов оправдан «растущей сложностью экономики». С этим согласны почти все, хотя никто даже не попытался доказать обоснованность этой идеи.

Государственные расходы можно разделить на две большие категории: трансфертные и связанные с потреблением ресурсов. В последнем случае государство потребляет неспецифические ресурсы, которые могли бы быть использованы в других направлениях производства; эти расходы изымают ресурсы из частного оборота для использования в интересах государства. В случае трансфертных расходов никакие ресурсы не используются. Государство просто берет деньги у Петра и передает Павлу. Это в чистом виде распределение субсидий.

Между этими двумя видами государственных расходов, разумеется, есть много общего. В обоих случаях велик объем трансфертных операций, поскольку приходится платить жалованье чиновникам. В обоих случаях в равной степени имеет место перемещение ресурсов, поскольку в случае трансфертных платежей неспецифические факторы отвлекаются со свободного рынка и передаются привилегированным группам, пользующимся государственными привилегиями. В обоих случаях осуществляется субсидирование: субсидии образуются в ходе как предоставления государственных услуг, так и закупки материалов государственными предприятиями. Но между этими видами расходов есть и существенная разница. В одном случае потребление товаров и ресурсов подчинено решению задач, сформулированных государством; во втором государство субсидирует потребление частных лиц, которые используют получаемые средства так, как им нравится. Трансфертные платежи — это субсидии в чистом виде, не предполагающие отвлечения производственных ресурсов.

Мы начнем с рассмотрения трансфертных платежей, являющихся субсидиями в чистом виде, а затем рассмотрим применимость этого анализа в случае тех направлений деятельности государства, которые связаны с потреблением ресурсов.

Есть два, и только два способа разбогатеть: экономическими средствами (добровольные производство и обмен) и политическими средствами (конфискация с применением принуждения). На свободном рынке могут быть использованы только экономические методы, а потому каждый зарабатывает только то, что все другие готовы заплатить за его услуги. Пока существует такое положение, нет никакого отдельного процесса, называемого распределением — есть только производство и торговля. Но ситуация меняется, как только на сцене появляются государственные субсидии. Теперь можно разбогатеть с использованием политических средств. На свободном рынке богатство представляет собой итог решений всех членов общества, результат того, сколь высоко они ценят предоставляемые услуги. Но существование государственных субсидий меняет все: открывается путь к богатству через установление личного или группового контроля над аппаратом государственного управления.

Государственные субсидии создают самостоятельный процесс распределения (а вовсе не «перераспределения», как хотелось бы сказать некоторым). Здесь впервые доход отделяется от торговли и производства и обретает собственное существование. Распределение доходов отклоняется от структуры, определяемой эффективностью предоставляемых услуг, и степень отклонения обусловливается масштабом распределительных процессов. Поэтому у нас есть право утверждать, что любые субсидии — это штраф на эффективных ради выгоды неэффективных.

Субсидии продляют жизнь неэффективных фирм за счет эффективных, вносят искажение в структуру производства и затрудняют перемещение факторов туда, где они могут приносить большую прибыль. Субсидии калечат рынок и наносят ущерб интересам потребителей. Представьте, например, предпринимателя, несущего убытки в определенной отрасли, или владельца фактора производства, зарабатывающего слишком мало. В условиях свободного рынка владелец фактора производства переместится в более прибыльную отрасль, где и он сам, и потребители смогут получить большее удовлетворение. Но если государство субсидирует его, чтобы он никуда не трогался, жизнь неэффективной фирмы продлится, а факторы не перейдут туда, где могли бы принести больше прибыли. Чем масштабнее государственные субсидии хозяйствующим субъектам, тем сильнее помехи работе рынка, тем с меньшей эффективностью рынок будет удовлетворять запросы потребителей. А потому чем больше объем государственных субсидий, тем ниже уровень жизни каждого потребителя, всего общества.

Как мы видели, на свободном рынке существует гармония интересов, поскольку каждый заметным образом выигрывает в ходе рыночного обмена. Но когда государство вмешивается в экономику, возникают кастовые конфликты, потому что теперь один человек выигрывает за счет другого. Это особенно наглядно в случае субсидий, когда государство осуществляет трансферт средств из налоговых или инвестиционных фондов — берет у Петра и отдает Павлу. Дайте субсидиям стать всеобщими, и тогда все и каждый ринутся в схватку за контроль над государством. Производственные задачи постепенно отойдут на второй план, а человеческая энергия найдет применение в политической борьбе за дележ экономического пирога. Две дороги ведут к падению производства и понижению общего уровня жизни: 1) переключение энергии из производства в сферу политики; 2) когда государство взваливает на производителей бремя неэффективных привилегированных групп. Неэффективные члены общества получают законное право доить эффективных. Здесь все просто и понятно, потому что ведь в любом деле, в любой профессии успех достается лучшим. На свободном рынке в экономической жизни преуспевают наиболее приспособленные к производству товаров и предоставлению услуг; в политической жизни успех осеняет умеющих использовать принуждение и получать с помощью насилия экономические выгоды. Вообще говоря, в соответствии с законом специализации и разделения труда для успеха в столь разных областях нужны совсем разные люди, и подавление одной группы людей пойдет на благо другой группе.

Некоторые попытаются доказать, что люди могут эффективно заниматься и тем и другим, так что эксплуатация одной группы другой не будет иметь места. Как уже отмечалось выше, это маловероятно. Если бы это было так, система субсидий отмерла бы сама собой, потому что для группы не было бы смысла в том, чтобы платить государству за выделение субсидий. Что еще хуже, система субсидий поощряет в людях развитие хищничества и подавляет их склонность заниматься производством. В общем, система государственных субсидий поощряет неэффективность в производстве и эффективность в насилии и угодничестве; она наказывает эффективных в деле производства и неэффективных в хищничестве. Те, кого нравственные инстинкты склоняют к производству, легко могут оценить, какая из систем — свободного рынка или субсидий — ведет к бóльшим экономическим достижениям, но даже те, для кого более естественными представляются завоевание и грабеж, тоже в состоянии подсчитать, хотя бы по сумме убытков, к чему ведет милая их сердцу политика.

Этот анализ применим ко всем видам государственных субсидий, включая предоставление монополистической привилегии избранным производителям. Обычным примером прямых трансфертных субсидий является политика помощи бедным. Государственная политика помощи бедным, вне всякого сомнения, представляет собой субсидирование нищеты. Все, не имеющие достаточных средств, автоматически получают право на государственную помощь. В силу этого предельная отрицательная полезность отказа от дохода в пользу досуга уменьшается, а полезность бедности и праздности возрастает. Субсидии бедным ведут к распространению бедности, а это ведет к росту трансфертных расходов и налогов на тех, кто не входит в категорию бедных. Когда, как это часто бывает, сумма субсидий прямо зависит от числа детей в семье безработного, у него появляется стимул иметь как можно больше детей — пропорциональные государственные субсидии ему гарантированы. В результате число бедняков растет ускоренным темпом. По точному замечанию Томаса Мак-Кея «…причиной бедности являются пособия. Расширяя систему государственных субсидий, нам не избавиться от бедности… Напротив, она усиливает проблему нищеты, потому что, как принято говорить, у нас будет ровно столько нищих, за скольких решит заплатить страна»[216].

Частная благотворительность не ведет к подобным результатам, потому что у бедных в этом случае не возникает неограниченных претензий на достояние состоятельных групп. Здесь благотворительность является добровольным актом милосердия.

Об искренности государственного милосердия можно судить по двум вечным заботам государства: подавить «благотворительный рэкет» и убрать с улиц нищих, потому что «государство делает для них все, что можно»[217]. Цель этой политики — подавить неорганизованную частную благотворительность и принудить публику направлять пожертвования по каналам, контролируемым чиновниками.

Точно так же пособия по безработице,вопреки распространенному представлению, не помогают обществу избавиться от безработицы или облегчить положение не имеющих работы, а, напротив, субсидируют и укореняют ее. Мы видели, что безработица возникает, когда профсоюзы устанавливают минимум заработной платы на уровне, превышающем тот, который сложился бы на свободном рынке. Выплачиваемые из налоговых фондов пособия по безработице помогают им придерживаться этого нереалистического минимального уровня зарплаты, и тем самым затягивают период, в течение которого люди могут оставаться безработными.

Большая часть государственной деятельности связана с использованием производственных ресурсов, т.е. с перенаправлением факторов производства на цели, устанавливаемые государством. При этом, как правило, осуществляется поставка государственных услуг части населения или всему населению страны, а государство действует как собственник и предприниматель.

Связанные с использованием ресурсов государственные расходы часто рассматриваются как «инвестиции», и эта классификация составляет самое существо кейнсианской доктрины. Мы, напротив, утверждаем, что все такого рода государственные расходы должны считаться «потреблением». Инвестиции имеют место, когда предприниматели покупают средства производства, чтобы что-либо произвести и продать другим, в пределе — конечным потребителям. Но государство, опираясь на возможности принуждения, просто направляет производственные ресурсы общества для решения своих задач. Поэтому независимо от конкретных целей или материального результата государственные закупки следует считать потребительскими расходами. С тех пор и в той мере, в какой государственные чиновники перестали считать их потребительскими расходами, они становятся особенно расточительной формой «потребления».

Государственные предприятия предоставляют свои услуги либо «бесплатно», либо берут с потребителей определенную плату. Предоставление «бесплатных» услуг — это особенно характерное явление. В качестве примеров на ум приходят охрана общественного порядка и национальная оборона, содержание пожарной службы, образование, водоснабжение. Разумеется, эти услуги не являются и не могут быть действительно бесплатными. Бесплатные блага не могут быть товаром, а значит, не могут быть целью человеческой деятельности; они существуют в изобилии для общего пользования. Если благо не настолько изобильно, чтобы его хватило для всех и каждого, тогда оно является редким ресурсом, и, поставляя его потребителям, обществу приходится платить отказом от альтернативных благ. Поэтому никакой бесплатности здесь быть не может. Ресурсы, необходимые для поставки обществу бесплатных государственных услуг, отвлекаются из сферы частного производства. Но платит за это не пользователь, который принимает свободное решение о покупке, а налогоплательщик, у которого нет возможности принимать какие-либо решения. В результате возникает неустранимый разрыв между внесением платежей и получением услуг.

Этот разрыв и мнимая бесплатность услуг порождают множество тяжких последствий. Как и во всех случаях, когда цена ниже рыночного уровня, возникает чрезмерный спрос на некое благо, далеко превосходящее его предложение. В силу этого всегда будут «дефицит» бесплатных благ, нескончаемые жалобы на неэффективность, чрезмерное потребление и т.п. Стоит только вспомнить общеизвестные примеры: нехватка полицейских, особенно в неблагополучных районах, дефицит учителей и школьных зданий в системе государственного среднего образования, автомобильные пробки на общественных дорогах и т.п. Ни в одной области действительно рыночной деятельности не встретишь этих вечных жалоб на дефицит и неэффективность. Постоянная задача частных фирм — уговорить потребителей больше и чаще покупать их товары. Постоянная забота государственных предприятий — уговорить потребителей быть терпеливыми и не столь настойчивыми, и все это на фоне нескончаемых проблем с дефицитом и низким качеством. Невозможно себе представить, чтобы частные поставщики стали делать то, что постоянно делает правительство Нью-Йорка и многих других городов, убеждающие потребителей расходовать поменьше воды. Для государственного предпринимательства характерно, что когда возникает дефицит воды, то в этом всегда винят не государственное «предприятие», а потребителей. От потребителей требуют, чтобы они проявили сознательность и ограничили потребление, тогда как в частном секторе в подобной ситуации оказывается (приветствуемое!) давление в пользу наращивания производства[218].

Хорошо известная неэффективность государственных предприятий — это не случайный результат, имеющий место, скажем, вследствие слабости государственного аппарата. Неэффективность есть непременная характеристика всех государственных предприятий, и чрезмерный спрос, возбуждаемый бесплатностью и заниженными ценами, — только одна из многих причин этого.

Бесплатное предоставление благ представляет собой не только механизм субсидирования пользователей за счет всех остальных налогоплательщиков. Оно нарушает эффективность распределения и использования ресурсов, поскольку услуги не достаются тем, кому они нужны более всего. То же самое, хотя и в меньшей степени, имеет место при сбыте благ по ценам ниже цен свободного рынка. На свободном рынке потребители могут диктовать цены, что гарантирует оптимальное распределение производственных ресурсов и удовлетворение их потребностей. Государственное предприятие — это совсем иная история. Еще раз обратимся к случаю бесплатных услуг. Цена отсутствует, а потому невозможно исключить из потребления тех, кому это не очень-то и нужно. Государство, даже если бы очень захотело, не смогло бы добиться того, чтобы поставляемые им товары и услуги доставались тем, кому они нужны прежде всего. Все покупатели, все пользователи искусственно ставятся в одинаковое положение. В результате самые важные пользователи остаются на заднем плане, а государство оказывается перед неразрешимой проблемой размещения, которую оно не может решить удовлетворительным даже для самого себя образом. Например, перед государством возникает проблема: где строить дорогу, в А или в В? У него нет рационального способа ее решения. Оно не в силах максимизировать пользу частных потребителей, пользующихся дорогами. Оно может следовать только прихоти чиновников, которые по должности обязаны принять это решение, как если бы не публика, а только чиновники являлись потребителями. Если бы государство задумало принести публике наибольшую возможную пользу, оно оказалось бы перед неразрешимой задачей.

Государство может либо предоставлять услуги бесплатно и тем самым осуществлять субсидирование, либо «действовать как бизнес», т.е. попытаться определить действительную рыночную цену. Это любимая тема консерваторов: государственные предприятия должны «действовать как на рынке», пора покончить с дефицитом и т.п. На практике это почти всегда обозначает одно — нужно поднять цены. Однако является ли это решением? Часто утверждают, что отдельное государственное предприятие, работающее в чисто рыночной среде (закупки, сбыт и пр.), в состоянии назначать адекватные цены и эффективно размещать ресурсы. Но это неверно. Существует фатальный порок, присущий любому мыслимому государственному предприятию, который с неумолимостью законов природы мешает ему назначать адекватные цены и эффективно размещать ресурсы. В силу этого порока независимо от намерений государства государственное предприятие никогда не сможет управляться как «в бизнесе».

В чем же заключается этот фатальный порок? В том факте, что, опираясь на механизм налогообложения, государство может располагать практически неограниченными ресурсами. Частные предприятия могут получить нужный капитал только у инвесторов. Именно инвесторы, дальновидно реализующие собственные временне предпочтения, направляют средства и ресурсы на самые прибыльные, а значит, и самые полезные для общества цели. Частные фирмы могут раздобыть средства только у инвесторов и потребителей; иными словами, они получают деньги либо у людей, оценивающих и покупающих их продукцию, либо у инвесторов, которые готовы в расчете на прибыль рискнуть вложением накопленных средств. Короче говоря, на рынке процедуры платежа и получения оплаченной услуги неразрывно слиты. Государство, напротив, может располагать в принципе любыми деньгами. На свободном рынке действует «механизм» распределения средств на обеспечение текущего и будущего потребления, на цели, наиболее полезные для общества. Следовательно, у бизнесменов есть возможности назначать такие цены и распределять ресурсы таким образом, чтобы обеспечить их оптимальное использование. Но не существует никакого механизма, который мог бы обуздывать действия государства. Иными словами, для получения средств ему не обязательно работать с прибылью. Источником средств частных предприятий могут быть только удовлетворенные потребители и инвесторы, обоснованно рассчитывающие на прибыль. Государство мо­жет получить средства буквально по собственной прихоти.

Поскольку нет механизма, обуздывающего действия государства, оно лишено возможности рационально распределять ресурсы. Как ему узнать — строить дорогу в А или в В, «вкладывать» деньги в дорогу или в школьное здание? В более общей форме — как оно может определить, сколько ему нужно истратить для решения всех своих задач? У него нет рационального метода распределения средств или даже определения того, сколько чего ему нужно. Когда не хватает учителей или классов, полиции или улиц, у государства на все один ответ: нужно больше денег. Значит, людям придется еще часть своих денег отдать государству. Почему на свободном рынке никто не смеет так отвечать на вопрос? Да только потому, что потребителям и инвесторам нужно отвлечь деньги от других направлений использования, и такое решение должно быть обоснованным. Обоснованием является соотношение выгод и убытков, и это гарантирует, что будут удовлетворяться самые насущные нужды потребителей. Если предприятие или продукция приносят владельцам высокую прибыль и есть основания рассчитывать, что этот уровень прибыльности сохранится и впредь, деньги для него всегда найдутся. В случае убытков, соответственно, деньги будут утекать из отрасли. У государства нет рациональных методов принимать решения — сколько денег нужно истратить вообще или на определенные проекты. Чем больше денег оно истратит, тем больше услуг оно предоставит населению — но вопрос в том, где остановиться?[219]

Сторонники идеи государственного предпринимательства могут возразить, что государство может просто распорядиться, чтобы его управленческий аппарат действовал как стремящиеся к прибыли частные предприятия. В этой идее два слабых места. Во-первых, невозможно играть в предпринимательство. Быть предпринимателем — это значит рисковать, вкладывая в дело собст

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: