Законы о сохранении природных ресурсов

Законы о сохранении природных ресурсов ограничивают использование невозобновляемых ресурсов и принуждают собственников инвестировать в поддержание возобновляемых «природных» ресурсов. В обоих случаях эффект одинаков: ограничение текущего производства ради умозрительного блага будущего производства. Этот эффект совершенно очевиден в случае невозобновляемых ресурсов; в случае возобновляемых ресурсов факторы производства заставляют направлять на их возобновление (например, восстановление леса), тогда как они могли бы принести бóльшую прибыль при другом применении. В последнем случае деформация двояка: ресурсы принудительно ориентируют на нужды будущего производства, и к тому же на строго определенную разновидность нужд будущего производства — на возобновление конкретного вида ресурсов[83].

Одна из несомненных целей законов о сохранении ресурсов — сократить отношение совокупного объема потребления к объему сбережений (инвестиций) ниже уровня, который сложится на рынке. Государственное вмешательство изменяет распределение производственных ресурсов, отвечающее временнóму предпочтению участников рынка, и добивается роста инвестиций в производство, нацеленное на будущее потребление. Иными словами, государство принимает решение, что нужно принудить ныне живущее поколение больше вкладывать в удовлетворение будущих нужд, чем оно вложило бы по своей доброй воле; за это решение государство приобретает репутацию «дальновидного», тогда как свободные граждане по сравнению с ним «близоруки». Но ведь все равно когда-нибудь придется пустить в дело невозобновляемые ресурсы, и всегда нужно поддерживать какой-то баланс между производством для текущих и для будущих нужд. Почему же тогда потребности нынешних поколений так мало значат для сторонников «консервации ресурсов»? Разве благо будущих поколений оправдывает дополнительную нагрузку на тех, кто живет сегодня? Чем это будущее заслужило такое привилегированное отношение?[84] На самом деле, поскольку есть основания предполагать, что будущие поколения окажутся богаче нынешних, было бы разумнее занять противоположную позицию! Та же самая логика приложима ко всем попыткам изменить сложившийся на рынке коэффициент временнх предпочтений. Почему будущее должно иметь право на большее внимание со стороны настоящего, чем последнее готово проявить по доброй воле? Кроме того, пройдет несколько лет, и будущее станет настоящим. Придется ли современникам этого будущего также ограничивать свое производство и потребление ради нужд другого призрачного «будущего»? Не следует забывать, что целью всякого производства являются товары и услуги, которые должны быть потреблены в каком-то настоящем. Нет никаких рациональных оснований стеснять потребление в одном настоящем времени ради выгод будущего настоящего; и еще меньше оснований ограничивать все настоящее ради некоего мифического «будущего», которое может никогда не наступить и которое всегда остается за горизонтом. Но именно такова цель законов о сохранении ресурсов. Это законы, единственной реальной целью которых является журавль в небе[85].

Люди принимают решения о размещении производственных факторов в соответствии с оценкой их сравнительной доходности в настоящем и будущем. Иными словами, они всегда стремятся максимизировать приведенную стоимость своей земли и капитала[86]. Временнáя структура дохода от сдачи активов в аренду определяется ставкой процента, которая в свою очередь определяется кривой временнх предпочтений всех участников рынка. Временнóе предпочтение в сочетании с оценкой величины спроса на каждый товар определяют распределение факторов производства по всем возможным направлениям использования. Чем ниже временнóе предпочтение, тем больше доля инвестиций в будущие потребительские товары и тем выше уровень «сохранения» природных ресурсов. Высокое временнóе предпочтение означает относительно меньшую долю инвестиций и большую долю потребления в настоящем, а следовательно, меньшее «сохранение»[87].

Бóльшая часть аргументов о необходимости сохранения природных ресурсов демонстрирует почти полное невежество в экономической теории. Многие предполагают, что предприниматели недальновидны и будут легкомысленно использовать природные ресурсы, пока не обнаружат, что лишились всей собственности. Только мудрое, прозорливое государство в состоянии предвидеть опасность истощения природных ресурсов. Мы поймем всю абсурдность этого аргумента, если вспомним, что текущая стоимость принадлежащей предпринимателю земли зависит от ожидаемого в будущем рентного дохода, приносимого принадлежащими ему ресурсами. Даже если сам предприниматель проявит непостижимую непредусмотрительность, для рынка в целом это невероятно, и оценки последнего (т.е. оценки заинтересованных экспертов, которые рискуют собственными деньгами) всегда будут предельно точны. Собственно говоря, профессия предпринимателя заключается в умении предвидеть, и его прибыль — это всегда вознаграждение за точность прогноза. Можно ли представить, что действующий на рынке предприниматель окажется менее предусмотрительным, чем бюрократы, комфортно проедающие денежки налогоплательщиков?[88]

Другая ошибка сторонников сохранения ресурсов заключается в предположении, что технологии пребудут неизменными. Люди используют те ресурсы, что есть под рукой; по мере расширения технологических возможностей число полезных ресурсов растет. Если мы располагаем меньшим количеством леса, чем прошлые поколения, так нам и нужно меньше, поскольку мы нашли другие материалы, пригодные для строительства и получения энергии. Прошлые поколения жили над грандиозными подземными запасами нефти, которая была для них совершенно бесполезна и потому не являлась экономически ценным ресурсом. Технологический прогресс вооружил нас умением использовать нефть и производить оборудование для ее добычи, переработки и использования. Таким образом, наши нефтяные ресурсы не являются чем-то неизменным; сегодня они бесконечно более обильны, чем когда-либо в прошлом. Искусственное сбережение этих ресурсов сохранит их для будущего, когда они станут не нужны людям.

Сколько было авторов, оплакивавших судьбу девственных лесов Америки, уничтоженных безжалостным капитализмом! Но ведь не может быть сомнений, что земля Америки могла и должна была послужить куда более производительным целям, чем производство лесоматериалов, поэтому земля и была использована так, чтобы приносить наибольшую пользу потребителям[89]. А на какие критерии, по мнению критиков, нам ориентироваться? Если им кажется, что лес вырубается в чрезмерных количествах, каковы здесь количественные критерии? Сколько это — «слишком много»? Таких критериев у нас нет и быть не может, так же как вне рынка не может быть никаких количественных критериев для оценки деятельности рынка. Любая попытка установления таких критериев неизбежно будет чистым волюнтаризмом.

Законы о сохранении природных ресурсов впервые появились в США и прежде всего были направлены на «общественные ресурсы». В условиях системы совершенно свободного предпринимательства не может существовать управляемых государством «общественных ресурсов». Земля просто оставалась бы ничейной, пока кто-либо не начал ее использовать, после чего она превратилась бы в собственность первого пользователя и его наследников и правопреемников[90]. Ниже мы подробнее коснемся вопроса о последствиях того факта, что государство распоряжается общественной собственностью. Здесь мы отметим некоторые из них. Когда государство разрешает частным лицам бесплатно использовать общественные земли, результатом оказывается расточительная сверхэксплуатация ресурсов. Из земли безжалостно выжимают все, что можно, потому что пользователи могут получить только немедленный выигрыш, и если они будут ждать, то ограниченными ресурсами воспользуется кто-то другой. Бесплатное использование принадлежащих государству ресурсов провозглашает самую настоящую «войну всех против всех», потому что все больше и больше людей, стремящихся воспользоваться бесплатностью, будет пытаться эксплуатировать редкий ресурс. Иметь редкий ресурс и внушать каждому (фактом бесплатного пользования), что он практически безграничен, — это верный путь к чрезмерной эксплуатации данного ресурса, а следом и к очередям, взяткам, фаворитизму и т.п. Поразительным примером является история пастбищных земель в западных штатах во второй половине XIX в. Государство не разрешило скотоводам стать собственниками пастбищных земель и огородить их и настояло на том, чтобы они остались «государственной собственностью», открытой для всех. Результатом стала чрезмерная эксплуатация этих земель и быстрое их истощение[91]. Другим примером является быстрое истощение рыбных ресурсов. Поскольку никому не позволено стать собственником части моря, никто не заинтересован в сохранении ценности ресурса[92], и каждый может выиграть, только выловив все, что можно, прежде своих конкурентов[93].

Аренда — это едва ли наилучшая форма использования земли. Если государство сдает государственные земли в аренду для выращивания скота или лесопользования, арендатор не заинтересован в поддержании ценности ресурсов, потому что они ему не принадлежат. Напротив, он заинтересован в том, чтобы как можно быстрее выжать из земли все, что можно. Следовательно, аренда также ведет к быстрому истощению природных ресурсов.

А вот если бы все эти земли и ресурсы оказались в собственности частных лиц, то в интересах владельцев было бы максимизировать текущую стоимость каждого из ресурсов. Истощение ресурса ведет к падению его капитализированной стоимости на рынке. Собственник вынужден находить оптимальный баланс между капитализированной стоимостью запаса ресурсов в целом и текущим доходом от их использования. При прочих равных этот баланс зависит от временнóго предпочтения и других предпочтений рынка[94]. Если частное лицо не может быть ее собственником, баланс нарушается, и государство оказывается источником импульса, ведущего к сверхпотреблению ресурса.

Мы видим, что декларируемая цель законов о сохранении ресурсов — помочь будущему за счет настоящего — незаконна, а все поддерживающие ее аргументы несостоятельны. Более того, принудительное сохранение не достигнет даже этой цели. Ибо будущее уже обеспечено с помощью сегодняшних сбережений и инвестиций. Законы о сохранении ресурсов — это понуждение к наращиванию инвестиций в природные ресурсы: использование других ресурсов для поддержания запасов возобновляемых ресурсов и хранения запасов невозобновляемых. Но совокупный объем инвестиций определяется временнми предпочтениями отдельных людей, и эта величина не меняется. Таким образом, законы о сохранении ресурсов на самом деле не увеличивают общего резерва для будущего; они просто перенаправляют инвестиции из сферы производства капитальных благ, строительства и т.п. на поддержание естественных ресурсов. Иными словами, эти законы навязывают экономике неэффективную и деформированную структуру инвестиций[95].

С учетом природы и последствий законов о сохранении природных ресурсов напрашивается вопрос — почему вообще кто-то может быть их сторонником? Следует отметить, что у этих законов есть очень «практический» аспект. Они принуждают к ограничению производства, т.е. использования ресурсов, и тем самым создают монополистическую привилегию, которая обеспечивает владельцам ресурсов или их субститутов возможность получать более высокую (за счет ограничений) цену. Эти законы представляют собой более эффективный инструмент монополизации, чем даже таможенные пошлины, потому что последние, как мы видели, не мешают приходу на рынок новых местных конкурентов и развертыванию сколь угодно масштабного производства[96]. Зато законы о сохранении ресурсов способствуют картелизации земли как фактора производства и сокращению абсолютных объемов производства, что обеспечивает собственникам получение устойчивого (и по величине, и по времени) монопольного выигрыша. Эти монопольные выгоды, естественно, капитализируются и способствуют удорожанию земли. Так что человек, который со временем купит этот монополизированный фактор, будет получать доход в виде нормального процента на вложенный капитал, несмотря на то что часть его дохода будет составлять монопольный выигрыш.

Таким образом, законы о сохранении ресурсов следует рассматривать и как способ наделения монопольными привилегиями. Примечательным примером является политика американского правительства, которое с конца XIX в. осуществляет «резервирование» значительных участков «общественной собственности», т.е. государственных земельных владений[97]. Резервирование означает, что государство оставляет землю в своей собственности и отказывается от прежней политики гомстеда, при которой у переселенцев была возможность занимать участки и обращать их в свою собственность. В частности, государство зарезервировало за собой леса, явно исходя из соображений сохранения. А к чему приводит изъятие из хозяйственного оборота значительных лесных участков? Возникает монопольная привилегия и основанная на ограничении цена на лесные участки, оставшиеся в частной собственности, и на получаемые с них лесоматериалы.

Мы видели, что ограничение предложения рабочей силы ведет к повышению уровня заработной платы у привилегированных групп рабочих (а рабочие, потерявшие работу из-за чрезмерной величины ставок зарплаты, установленной по требованию профсоюзов, иммиграционных ограничений или лицензирования, должны искать менее оплачиваемую и менее производительную [value-productive] работу в других местах). С другой стороны, монопольные или квазимонопольные привилегии для производителей инвестиционных или потребительских товаров создают условия для назначения монопольных цен только при определенной конфигурации кривых спроса на продукцию отдельных фирм, а также их издержек. Поскольку фирма может по желанию сокращать или расширять свое предложение, она делает это, понимая, что, уменьшая производство для достижения монопольной цены, она одновременно должна снизить общий объем проданных товаров[98]. Рабочему не приходится обременять себя такого рода соображениями (если не считать ничтожных колебаний спроса на продолжительность рабочего дня каждого отдельного рабочего). А что можно сказать про землевладельцев, оказавшихся в привилегированном положении? Достижима ли для них цена, основанная на ограничении, или монопольная цена? Главная характеристика земельного участка заключается в том, что никаким трудом его нельзя расширить, а если бы это оказалось возможным, мы имели бы дело с капитальными товарами, а не с земельным участком. То же самое верно и в случае труда, предложение которого приходится считать неизменным (если не учитывать очень дальней перспективы). Поскольку ресурсы труда нерасширяемы (если, как было отмечено, не увеличивать продолжительность рабочего дня), вводимые государством ограничения — на использование детского труда, труда иммигрантов и пр. — обеспечивают повышенный (за счет ограничения) уровень заработной платы для остальных работников. Производство инвестиционных или потребительских товаров может быть увеличено или уменьшено, так что наделенной привилегиями фирме приходится считаться со своей кривой спроса. Но земля нерастяжима, и создание ограничений на вовлечение земли в хозяйственный оборот поднимает цену оставшихся в эксплуатации земель выше цены свободного рынка[99]. То же самое относится к невозобновляемым природным ресурсам, которые рассматриваются наравне с землей как ресурсы, запасы которых невозможно увеличить. Если государство выводит за пределы рынка какую-то часть земель или природных ресурсов, оно тем самым снижает объем рыночного предложения и неизбежно создает возможности для получения монопольного выигрыша и повышения за счет ограничения цен на землю (или ресурсы) остальных владельцев земли и ресурсов. Законы о сохранении ресурсов, помимо всего прочего, выводят из оборота удобные для обработки земли и вовлекают в оборот субпредельные участки. Это ведет к понижению предельной производительности труда, а значит, к общему падению жизненного уровня.

Вернемся к государственной политике резервации лесных участков. Это обеспечивает цену, основанную на ограничении, и монопольный выигрыш для участков, оставшихся в пользовании. Рынки на земельные участки специфичны и не так сильно взаимосвязаны, как рынки труда. В силу этого особенно сильно возрастают цены на участки, конкурировавшие или способные конкурировать с «зарезервированной», т.е. выведенной из оборота, землей. В случае американской политики консервации земельных ресурсов особенно выиграли: а) железные дороги западных штатов, которые безвозмездно получили от государства значительные земельные наделы; б) владельцы лесных участков. Железнодорожные компании получали от государства земельные наделы, намного превышающие потребности собственно железнодорожного строительства: «полоса отчуждения» составляла по пятнадцать миль с каждой стороны от железнодорожного полотна. Государственная политика резервации общественных земель сильно повысила доходы железных дорог от продажи этих земель новым переселенцам. Таким образом, железные дороги получили еще один подарок от государства, на этот раз в форме монопольного выигрыша за счет потребителей.

Железные дороги отлично понимали, какие выгоды сулят им законы о сохранении природных ресурсов. Фактически именно железные дороги финансировали все движение за охрану ресурсов. Пеффер пишет: «Были несомненные основания обвинить железные дороги в том, что они были заинтересованы в отмене [различных законов, обеспечивающих быструю передачу общественных земель в собственность частных поселенцев]. «Национальная ассоциация ирригации земель», которая оказывала самую пламенную поддержку движению за пересмотр законов о земле, в значительной степени финансировалась трансконтинентальными железными дорогами и железными дорогами Рок-Айленда и Барлингтона (при общем годовом бюджете 50 тыс. долл. она получала от железных дорог 39 тыс. долл.). Требования этой ассоциации и железных дорог, озвучивавшиеся Джеймсом Д. Хиллом [видным железнодорожным магнатом], почти всегда шли дальше, чем требования [виднейших деятелей движения за консервацию природных ресурсов]»[100].

Владельцы лесных участков также понимали, какую выгоду принесет им «сохранение» лесов. Сам президент Теодор Рузвельт объявил, что «именно крупные лесопромышленники являются застрельщиками движения за сохранение лесов». Как заявил один из исследователей проблемы, «производители пиломатериалов и владельцы лесосек… уже к 1903 г. нашли полное взаимопонимание с Гиффордом Пинчотом [лидером движения за сохранение лесов]… Иными словами, государство, запретив хозяйственное использование общественных лесов, помогало поднять стоимость частных лесосек»[101].

3.3.14. Патенты[102]

Патент — это монопольная привилегия, даруемая государством первооткрывателю какого-либо изобретения[103]. Некоторые защитники утверждают, что патенты — это вовсе не система монопольных привилегий, а просто права собственности на изобретения или даже на «идеи». Но в либертарианском праве (своде законов свободного рынка) любые права собственности защищаются безо всяких патентов. Если кто-то придумал идею или совершил открытие, которое потом было украдено из его дома, это акт воровства, наказуемый в соответствии с законом. С другой стороны, патенты нарушают права собственности тех, кто независимо повторил уже сделанное кем-то открытие или изобретение. Закон запрещает этим запоздавшим изобретателям и новаторам разрабатывать собственные идеи и пользоваться своей собственностью. Более того, в условиях свободного рынка изобретатель может продавать свое изобретение, снабжая его собственным знаком «авторского права», что сделает перепродажу этого продукта или его копии незаконными.

Таким образом, патенты представляют собой скорее посягательство на права собственности, нежели их защиту. Фальшивость аргумента, что патенты защищают авторские права на идеи, доказывается тем фактом, что не все, а только определенные типы оригинальных идей, определенные типы нововведений признаются заслуживающими патентования. Множество новых идей считаются недостойными патентной защиты.

Другой распространенный аргумент в пользу патентов заключается в том, что «общество» просто заключает с изобретателем договор о покупке его «тайны», так что «общество» сможет воспользоваться его изобретением. Но, во-первых, «общество» могло бы выдать изобретателю субсидию или просто купить его изобретение; совсем не обязательно мешать всем последующим независимым изобретателям извлекать пользу из собственных похожих изобретений. Во-вторых, в свободной экономике никто не мешает любому частному лицу или группе лиц купить тайну изобретения непосредственно у автора. И никакие патенты для этого не нужны.

Среди экономистов самый популярный аргумент в пользу системы патентования носит утилитаристский характер: нужна патентная защита изобретений в течение ряда лет, чтобы стимулировать вложение достаточных средств в изобретение и разработку новых процессов и видов продукции.

Это весьма странный аргумент, потому что немедленно возникает вопрос: каковы количественные критерии того, что вложения в исследования «слишком велики», «недо­статочны» или достаточны? Ресурсы общества ограничены и могут быть использованы для достижения бесчетного числа альтернативных целей. Каковы критерии, позволяющие заявить, что расходы в таком-то направлении «избыточны», в таком-то «недостаточны» и т.п.? Некто замечает, что инвестиции в экономику Аризоны незначительны, а в Пенсильвании очень велики. Тем самым он утверждает, что Аризона заслуживает «бóльших инвестиций». Но каковы критерии, позволяющие это утверждать? У рынка есть рациональный критерий: максимальный доход и максимальная прибыль, потому что они всегда являются наградой за наилучшее удовлетворение потребителей. Этот принцип наилучшего удовлетворения потребителей управляет внешне таинственным механизмом рыночного распределения ресурсов: сколько выделить одной фирме или другой, сколько вложить в одну область или в другую, в производство одних товаров или других, в производство для настоящего или для будущего, в исследования или в другие направления капиталовложений. У наблюдателя, критикующего этот механизм распределения, не может быть рациональных критериев для критики; он по необходимости исходит из произвольных и субъективных принципов. Это особенно верно по отношению к критике производственных отношений в отличие от вмешательства в потребление. Кто-то распекает потребителей за то, что те слишком много тратят на косметику, и в этой критике — верной или надуманной — может быть свой резон. Но думающий, что таким-то образом следует использовать не столько-то ресурсов, а больше или меньше, или что компании «слишком велики» или, напротив, «недостаточно велики», или что на исследования и разработки расходуется слишком много или слишком мало, заведомо не располагает никакими рациональными критериями для такого рода суждений. Короче говоря, бизнес производит для рынка и ориентируется при этом на оценки потребителей. Внешний наблюдатель, если ему угодно, может критиковать оценки потребителей — хотя при попытке изменить структуру потребления он непременно принесет им потерю полезности, — но у него нет разумных оснований для критики методов распределения факторов производства, обеспечивающих достижение целей, наиболее желанных для потребителей.

Запас капитала, подобно запасам всех других видов ресурсов, ограничен, и его приходится распределять между разными направлениями использования, в том числе и на проведение исследований. Участники рынка устанавливают объем расходов на нужды исследований с учетом расчетов предпринимателей на максимальную будущую прибыль. Субсидирование научных расходов ограничивает возможности производителей и потребителей получать удовлетворение.

Многие защитники патентной системы убеждены, что сама по себе рыночная конкуренция не создает достаточных стимулов для освоения новых процессов и что в сфере инноваций нужна поддержка и направляющая воля государства. Но рынок принимает решения о темпе внедрения новых процессов точно так же, как о темпах индустриализации новых географических районов. Собственно говоря, этот аргумент в пользу патентов очень схож с аргументом «младенческой отрасли», нуждающейся в таможенной защите. Смысл обоих аргументов в том, что рынок не справляется с процессом создания и освоения новых технологий. Ответ тот же: люди должны сами находить баланс между более высокой производительностью новых процессов и издержками их внедрения, в составе которых нужно учитывать и отказ от возможностей, предоставляемых старыми, уже освоенными процессами. Создание особых привилегий для нововведений ведет к преждевременному списанию уже существующих ценных производств и оказывается дополнительным бременем для потребителей.

Нельзя считать самоочевидным даже то, что патенты стимулируют абсолютный рост расходов на исследования. Зато можно с определенностью утверждать, что система патентной защиты искажает распределение ресурсов между различными направлениями проводимых исследований. Верно, что первооткрыватель получает выгоду от патента, но бесспорно и то, что все его конкуренты оказываются на многие годы исключенными из исследований в сфере, покрываемой патентом. А поскольку на полученном патенте можно «строить» все новые и новые, покрывая целую область деятельности, это окончательно отбивает у конкурентов охоту работать в данной отрасли. Более того, даже обладатель патента может надолго потерять интерес к дальнейшим исследованиям в этой области, потому что привилегия, гарантирующая, что никакие конкуренты не смогут вторгнуться в его владения, позволяет ему весь срок действия патента почивать на лаврах. В силу отсутствия конкуренции исследования могут просто заглохнуть. Получается, что расходы на исследования чрезмерны на ранних стадиях, пока еще ни у кого нет патента, и слишком малы в период после получения патента. К тому же некоторые изобретения считаются патентуемыми, а другие нет. Система патентной защиты искусственно стимулирует проведение исследований в областях, считающихся патентуемыми, и столь же искусственно их ограничивает в областях, считающихся непатентуемыми.

Арнольд Платт подытожил проблему конкуренции в сфере исследований и разработок: «Невозможно предположить и то, что, если предприниматели утратят монополию на использование изобретений, изобретатели останутся без работы. Сегодня бизнес использует их для получения непатентуемых изобретений, и причина здесь не только в прибыли, обеспечиваемой технологическим превосходством. В ситуации активной конкуренции… никакое предприятие не может допустить отставания от конкурентов. Репутация фирмы зависит от ее способности держаться впереди, первой выдвигать на рынок плоды технических усовершенствований и первой предлагать более дешевые товары»[104].

Наконец, сам рынок предлагает простой и эффективный способ действий для тех, кто считает, что определенное направление исследований финансируется недостаточно: всякий волен взять эти расходы на себя. Тот, кто желает, чтобы делались новые изобретения, может объединиться с единомышленниками и оплатить разработки в любой интересующей их области. Поступив таким образом, они в качестве потребителей увеличат финансирование исследований. При этом им не придется принуждать других потребителей жертвовать чем-либо, наделяя изобретателей монопольными правами и искажая размещение рыночных ресурсов. Их добровольные расходы окажутся частью самого рынка и помогут выразить конечные оценки потребителей. Более того, при таком подходе не перекрывается путь для позднейших изобретателей в этой области. Сторонники прогресса и изобретательства смогут достичь своих целей, не обращаясь к помощи государства и не возлагая дополнительные тяготы на массы потребителей.

Подобно любой другой монопольной привилегии, патенты дают привилегию одним и ограничивают доступ на рынок другим, что подрывает основы свободной рыночной конкуренции в этой отрасли. Если спрос на товар, защищенный патентом, достаточно велик, держатель патента сможет брать за него монопольную цену. Вместо того чтобы самостоятельно использовать свое открытие, держатель патента может предпочесть (1) продать свою привилегию кому-либо или (2) сохранить патентные права, но продавать лицензии на использование патента другим фирмам. Таким образом, патент превращается в капитализированный источник монопольного дохода. Его цена будет примерно равна доходу от капитализированной величины ожидаемой от него прибыли. Лицензирование — это эквивалент сдачи капитала в аренду, и лицензия обычно продается по цене, примерно равной дисконтированному рентному доходу, который может принести патент за период действия лицензионного соглашения. Система лицензирования эквивалентна налогу на использование новых процессов, и разница лишь в том, что этот налог достается не государству, а держателю патента. Этот налог ограничивает уровень производства по сравнению с тем, какой был бы возможен на свободном рынке, что завышает цену продукции и снижает уровень жизни потребителей. Он также искажает распределение ресурсов, препятствует участию в этом процессе факторов производства и выталкивает их в менее производительные области.

Большинство современных критиков патентной системы направляют свой протест не на систему патентной защиты как таковую, а на «монополистическое злоупотребление» патентным правом. Они не понимают, что любой патент — это монополия и что, когда кто-либо завладевает монопольной привилегий, он в обязательном порядке извлекает из нее все возможные выгоды. Так что здесь нет предмета для изумления и негодования.

3.3.15. Географическая Франшиза и «предприя­тия общественного пользования»

Географическая франшиза в общем случае есть предоставление государством разрешения на использование улиц. Если такая франшиза носит эксклюзивный или ограничительный характер, можно говорить о предоставлении монопольной или квазимонопольной привилегии. Но если франшиза не эксклюзивна, она не может быть названа монопольной. Вопрос о географических франшизах усложняется тем фактом, что улицы принадлежат государству, и пользоваться ими можно только с разрешения государства. В условиях подлинно свободного рынка улицы находятся в частной собственности и проблема франшизы просто не возникает.

Тот факт, что государство должно давать разрешение на использование принадлежащих ему улиц, часто упоминался для оправдания жесткого государственного регулирования «предприятий общественного пользования» [public utilities], предоставление услуг которыми во многих случаях (скажем, водоснабжение, электроснабжение) предполагает использование улиц. Тогда регулирование рассматривается как добровольное quid pro quo[105]. Но при этом оставляют без внимания тот факт, что государственная собственность на улицы — это само по себе постоянное вмешательство. Регулирование предприятий общественного пользования, как и любых других отраслей, отбивает охоту делать инвестиции и тем самым лишает потребителей такого удовлетворения потребностей, на которое они могли бы рассчитывать. Поэтому распределение ресурсов оказывается искаженным по сравнению с тем, каким оно было бы на свободном рынке. Если установить цены ниже рыночного уровня, возникнет искусственный дефицит предо­ставляемых услуг, а установление их выше этого уровня связано с возложением на потребителей ограничений и монопольной цены. Гарантированный уровень доходности предприятий общественного пользования изолирует их от свободной игры рыночных сил и ложится на потребителей дополнительным бременем.

Более того, сам термин «предприятия общественного пользования» абсурден. Каждое благо по своей природе полезно «для общества» [to the public], и почти каждое может рассматриваться как «необходимое». Выделение группы отраслей в качестве «предприятий общественного пользования» — акт совершенно произвольный и неоправданный[106].

3.3.16. Право принудительно отчуждать
частную собственность

В отличие от франшизы, которая может быть общей и не эксклюзивной (до тех пор, пока улицы остаются во владении государства), право принудительно отчуждать частную собственность невозможно с той же простотой сделать общим достоянием. В противном случае общество захлестнул бы хаос. Когда государство дарует кому-либо право отчуждать частную собственность (в случае, например, железнодорожных компаний), оно фактически дает лицензию на воровство. Если бы каждый получил право отчуждать частную собственность, всякий мог бы принудить любого другого продать приглянувшееся ему владение. Если бы В имел законное право заставить А продать ему свою собственность и наоборот, ни один из них не мог бы считаться полноценным собственником. Вся система частной собственности оказалась бы разрушенной, и воцарилась бы система взаимного грабежа. Лишились бы смысла сбережения для себя и своих наследников, и безудержный грабеж быстро разорил бы всю оставшуюся собственность. На месте цивилизованного общества воцарилось бы варварство, и уровень жизни стал бы соответствующим.

Первоначальным владельцем «права на отчуждение частной собственности» является само государство, и тот факт, что государство по своему желанию может ограбить любого собственника, свидетельствует о крайней хрупкости прав частной собственности в современном обществе. Не приходится утверждать, что государство защищает нерушимость частной собственности. И когда государство наделяет этой привилегией какую-либо компанию, оно дает ей право силой завладевать чужой собственностью.

Нет сомнений, что использование такой привилегии серьезно искажает структуру производства. Теперь цены и распределение производственных ресурсов определяются не добровольным обменом, правом собственности и эффективностью удовлетворения запросов потребителей, а грубой силой и покровительством государства. Результатом оказывается избыточность инвестиций в привилегированную фирму или отрасль и недостаточность капиталовложений во все остальные компании. Как уже отмечалось, в любой данный момент времени количество инвестиционных средств, как и любого другого ресурса, ограничено. Принудительно добиться повышенного инвестирования в одном направлении можно только за счет произвольного отвлечения капиталовложений от других направлений[107].

Многие защитники права государства на отчуждение собственности утверждают, что в конечном итоге «общество» имеет право использовать для «своих» целей любую землю. Они, сами того не подозревая, подтвердили истинность центрального пункта программы Генри Джорджа: каждый в силу факта рождения имеет право на пропорциональную часть Богом данной земли[108]. Поскольку «общество» не является действующим субъектом, человек не может превратить это теоретическое право на пропорциональную долю земли в реальное право собственности[109]. Поэтому право собственности на землю оказывается в распоряжении государства или тех, кому оно пожаловало эту привилегию.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: